Полюс – 1

Трубы, оплетавшие низкий арочный потолок, гудели низким, вибрирующим басом. Казалось, сам комплекс дышал, и это дыхание было больным, хрипящим. Алый свет аварийных бра, вмонтированных в стальные балки, мерцал неровно, отбрасывая на стены, покрытые инеем конденсата, пульсирующие, словно живые, тени. Вода скапливалась на ржавой изоляции и с ровным, гипнотизирующим звуком – «кап… кап… кап» – падала в алюминиевые лотки, проложенные вдоль стен.

В центре круглой залы, похожей на командный центр подлодки, застыли трое. Их силуэты, искажённые багровым светом, отражались в матовой поверхности центрального голографического стола. На нём плавала трёхмерная карта мира, усеянная десятками тусклых зелёных точек – ячеек их сети. Две из них, на Северо-Западе Евразийской федерации, помигивали тревожным, неумолимым алым.

– Он знал, Казума. Знал, – голос доктора Карпишина был сдавленным, будто его горло сжимала невидимая рука. Смуглый, коренастый австралиец с лицом, испещрённым морщинами, которые не смогло стереть даже бессмертие, нервно провёл ладонью по своему бритому затылку. – Про Октябрьский, про Стрельну… Спутники «БиоХима» не могли не засечь «Прометей». Он проигнорировал. Сознательно.

Доктор Ямаока, стоявший напротив, не шелохнулся. Его осанка была безупречной, поза – выверенной, как у самурая перед медитацией. Безупречно белый халат, тёмный костюм под ним, гладкие волосы, убранные в строгий хвост. Лицо – маска спокойствия, высеченная из слоновой кости. Лишь в уголках его узких, тёмных глаз копилась усталость, которую не мог скрыть ни один генетический патч.

– Ты приписываешь Эдуарду то, на что у него не хватило бы ни смелости, ни расчёта, Оливер, – его голос был холоден и точен, как скальпель. Пальцы с тонкими, почти женственными ногтями скользили по интерфейсу голостола, вызывая всплывающие окна с отчётами. – Мы отдали ему доступ к ресурсам трёх континентов. К военным протоколам Пентагона. К нашим закрытым лабораториям. Он – продукт нашего коллективного гения. Без нашей логистики, нашего финансирования, наших патентов его «величие» рассыпалось бы в прах за полгода.

– Продукт? – Карпишин фыркнул, и в звуке слышалось что-то животное, первобытное. – Этот «продукт» последние пять лет всё чаще выходит из-под контроля! Задержки с поставками кристаллов Сребро, «технические неполадки» при передаче данных из СОЗ… А теперь – прямое нападение на две ключевые ячейки! Он что-то задумал, Казума! Передвигает фигуры на своей доске, сидя в крепости где-то посреди Союза!

– Успокойся, – Ямаока наконец поднял на него взгляд, и в его чёрных, как уголь, глазах вспыхнул ледяной огонёк. – Белов переоценивает свои возможности. И свою незаменимость. Это… хуже. Для него.

В этот момент из вентиляционной шахты донёсся резкий, сухой щелчок, и в залу ворвался клуб ледяного пара. Он рассеялся через секунду, но успел оставить на языке металлический привкус.

Третий человек, стоявший чуть поодаль, в тени, откинул голову, словно прислушиваясь к чему-то. Его звали Клиф Спектор. Высокий, худощавый, с лицом бледным и неподвижным, как у классической мраморной статуи. Ни единой морщинки, ни намёка на возраст или эмоцию. Только в его жёлтых, как у старого хищника, глазах отражались золотые нити данных, бегущие по экранам. Он опирался ладонями о стальной пульт управления, и его длинные, бледные пальцы казались высеченными из того же мрамора.

– Ты молчишь, Клиф, – Карпишин обернулся к нему, и в его голосе прозвучала нотка раздражённой беспомощности. – Скажи хоть что-нибудь. Ведь Белов не стал бы просто так…

Он замолчал, потому что Спектор медленно, очень медленно выдохнул. Звук был похож на шипение сжатого воздуха, вырывающегося из древнего клапана.

– Два нападения. В один день. С разницей в сорок семь минут, – его голос был тихим, почти шёпотом, но он резал слух своей безжизненной чёткостью. Он смотрел в пустой угол залы, где с потолка свисал пучок оплетённых стальной сеткой кабелей. – После тридцати лет абсолютного затишья, после того как мы превратили их из сброда в дисциплинированную армию… Это не совпадение, Оливер.

– Он стал для нас угрозой, – Ямаока скрестил руки на груди. Его белый халат оставался безупречно чистым в этом царстве ржавчины и теней. – Мало того, что он вывевел культ из тени слишком рано, так и этот его план с «БиоХим»…

Карпишин горько усмехнулся, обнажив ровные, слишком белые зубы.

– А я думал тебе понравилась идея легализовать нашу религию.

Алый свет снова моргнул, и в этот раз вибрация, исходящая из глубин комплекса, отозвалась в металле пола, заставив дрогнуть стакан с водой на ближайшем столе.

Спектор наклонил голову, и его жёлтые глаза сузились. Казалось, он слышал не просто гул генераторов, а нечто большее – голос самого комплекса, шепчущего им свои секреты.

– Он забыл, – прошептал Спектор, и его слова повисли в воздухе, словно отравленные иглы. – Он забыл, что знания, которые получил от неё, – это не инструмент. Это – долг. Долг, который платят не деньгами и не ресурсами.

Ямаока выпрямился, его взгляд стал острым и цепким.

– Долг платят кровью, – закончил он мысль, и в его голосе впервые зазвенела сталь настоящей, не притворной ярости. – Сеть… Она готова?

Спектор не ответил сразу. Его бледные пальцы коснулись сенсорной панели пульта. Экраны, занимавшие всю дальнюю стену, вспыхнули ослепительным золотым светом. По ним заструились водопады алгоритмов, графики нейронной активности, биоритмы тысяч и тысяч подключённых сознаний.

– Пятьдесят лет, – наконец произнёс он, и в его шёпоте слышалось что-то похожее на благоговение. – Пятьдесят лет мы готовили почву. Держали их умы на самой грани, в состоянии перманентного ожидания. Создавали общий сон наяву. Теперь… порог будет преодолён.

Карпишин нахмурился, его смуглое лицо стало мрачным.

– Погоди, Уоррен. Ты хочешь сказать, что…

– Я хочу сказать, что пришло время, – перебил его Спектор, и его голос внезапно обрёл пугающую, безжизненную ясность. – Низшие члены «Астарот» исполняли свою роль. Но их индивидуальность была… балластом. Отныне они – не последователи. Они – узлы единой сети. Клетки одного организма. Их страх, их сомнения, их жалкие «я»… всё это будет стёрто. Останется только чистая, неразбавленная воля.

– Наша воля, – добавил Ямаока, и на его губах дрогнула тонкая, почти невидимая улыбка.

Спектор медленно кивнул, и его жёлтые глаза, отражающие золотые потоки данных, казалось, смотрели сквозь стены, через океаны, прямо в самую суть вещей.

– Воля Астарот.

Слово повисло в воздухе, тяжёлое и зловещее, наполняя и без того спёртую атмосферу новым, леденящим смыслом.

И в этот миг – не по связи, не через терминалы – все трое ощутили одно и то же. Перед их внутренним взором, чётко, как наяву, возник образ.

Девушка. Стоящая на краю бездны, чёрной и бездонной. На ней было платье цвета свежей артериальной крови. Её волосы, огненно-рыжие, развевались в незримом ветру. А глаза… глаза были жёлтыми, как расплавленный янтарь, и в них не было ничего человеческого. Только знание. Древнее, холодное и всеобъемлющее.

Образ мелькнул и исчез, оставив после себя лишь чувство щемящей, необъяснимой пустоты. Как и тысячи раз до этого, стоило им принять бессмертие в дар от Белова.

Ямаока первым опомнился. Он сделал резкий, короткий вдох.

– Готовы?

Карпишин, всё ещё находясь под впечатлением от видения, молча кивнул. Его лицо стало каменным.

Спектор опустил ладонь на главный сенсорный модуль.

Комплекс содрогнулся. Глухой, нарастающий гул пошёл от самого основания, из глубин, где плавился камень и кипела вода в охладительных системах. Металлические сегменты пола затрещали. На экранах графики нейроактивности взмыли вверх, превратившись в единый, пульсирующий золотой шторм. Сеть, опутавшая полпланеты, ожила, и её пробуждение было подобно пробуждению древнего, голодного зверя.

Соединение установлено.

Где-то далеко, в по всей территории СОЗ, сотни мужчин, женщин и детей моргнули. Одновременно. Из их взгляда пропал страх, любопытство… Осознание себя. Только пустота, готовность и единая, направленная воля.

Спектор смотрел на главный экран, где теперь горела единая, цельная нейросеть.

– «БиоХим» должен был стать нашим будущим, а не его личным проектом, – произнёс он с ледяным спокойствием хирурга, заносящего скальпель. – Если Эдуард Белов, или Эдвин Блэк, или как бы там его, чёрт подери, не звали, решил, что может отречься от нас, от нашего общего детища…

Он сделал паузу, давая своим словам проникнуть в самое нутро комплекса, в каждый его датчик и процессор.

– …то платить он будет не ресурсами. Не властью.

В глубине залы, там, где от чудовищной нагрузки уже плавилась броня серверных стоек, аварийный свет наконец перестал мигать и застыл в ровном, кроваво-красном свечении.

– Он заплатит кровью.

***Кольская СОЗ, Граница посёлка «Стрельны»3 декабря 2074 года20:39

Запах озона и пригоревшего синтетического волокна впивался в ноздри, смешиваясь со сладковатым, тошнотворным духом свежей крови. Два тела караульных рухнули на бетонный пол почти синхронно, с глухим, влажным стуком, который отозвался эхом в пустом коридоре.

Николай замер, выпрямившись, его грудь тяжело вздымалась, втягивая отравленный воздух. Адреналин ядовитой волной растекался по венам, но разум, вымуштрованный годами ненависти, уже фильтровал реальность, сужая её до узкого туннеля восприятия. Боль, вечная спутница, тупо пульсировала под шрамами, но сейчас он её не чувствовал. Было только ожидание.

И тут он услышал. Шаги.

Не бег, не спешка. Медленные, неровные, давящие шаги. Словно кто-то волочил за собой невидимые, неподъёмные цепи. Лязг железа по бетону, которого не могло быть.

Инстинкт, острый и безошибочный, вгрызся в позвоночник, заставив отпрянуть к стене, в густую тень, отбрасываемую развороченной взрывом дверью. Он прижался спиной к шершавому, холодному бетону, почувствовав, как «Макаров» в его руке становится не оружием, а продолжением собственного скелета.

Дверь на конце коридора, ведущая в главный зал, с хриплым всхлипом ржавой петли медленно поползла внутрь.

Они вышли.

Не толпой. Не отрядом. Один за другим, как части одного механизма. Десять силуэтов. С лицами… Нет, не лицами. Восковыми масками, лишёнными мысли. Глаза смотрели в никуда, зрачки расширены до чёрных, бездонных лун, в которых не отражался даже тусклый свет аварийных фонарей.

Коля затаил дыхание. Его единственный живой глаз, приспособившийся к полумраку, выхватил деталь: один из них, проходя мимо тел караульных, на секунду замер. Его голова, будто на невидимом шарнире, медленно опустилась. Мимолётный, едва уловимый тик дрогнул у него на брови. Затем – так же медленно – поворот головы. Прямо в тень, где стоял Николай.

Их взгляды встретились.

В глазах культиста не было ни страха, ни ненависти, ни даже осознания угрозы. Там плавало что-то смазанное, чуждое. Николай почувствовал, как по спине пробежал ледяной мурашек – будто за радужной оболочкой того человека шевелятся щупальца чужой, нечеловеческой воли.

Его собственная рука с «Вихрём» поднялась рефлекторно, ствол направился точно в центр лба вошедшего. Палец лег на спуск. Оставалось лишь чуть сильнее нажать.

Но реакции не последовало. Ни крика, ни попытки укрыться. Культист просто… развернулся и пошёл дальше. Словно Николай был невидимкой, призраком, не стоящим внимания. Остальные, не сбиваясь с того же неестественного, сомнамбулического ритма, потянулись за ним к зияющему проёму главного входа.

Коля, всё ещё прижавшись к стене, проводил их взглядом. За пределами развороченного портала, в ночи, дрожал и переливался зловещим, неземным алым светом, словно шрам в самой реальности – «Полюс-1». Он пылал, как маяк погибшей цивилизации, призывая к себе этих… этих пустых оболочек.

И тут он увидел новое движение. Из-за груды обломков соседнего здания, из посёлка Стрельна, вышли ещё двое. Пара наёмников, что только что травили пахабные анекдоты. Они шли той же походкой – медленной, скованной, будто их ноги были налиты свинцом. Без колебаний, без слов, они влились в конец колонны и продолжили путь к светящемуся монолиту.

Холодная рука сжала его сердце. Это было не просто шествие. Это был сбор. Системный, безмолвный, не оставляющий места для случайностей.

Он отлип от стены с ощущением, будто штукатурка под ним живая и может в любой момент выдать его присутствие. Шаг. Осторожный, приглушённый. Ещё. Коля достал фонарь.

Коридор сужался, поглощая последние остатки света, уводя вглубь здания. Спуск вниз, по железной, проржавевшей лестнице, в подвал. Воздух здесь был другим – спёртым, сырым, густым. Он пах влажным камнем, старой плесенью и… чем-то ещё. Металлом. Медным, знакомым до тошноты.

Фонарь в его руке мигнул, выхватив из тьмы полоску стены, исчерченную подтёками. Лишь на секунду. И этого хватило.

Дверь. Ржавая, с пузырящимся и облупившимся слоем старой краски. Она стояла чуть приоткрытой, словно её только что оставили. Николай упёрся в неё плечом. Металл с противным, предсмертным скрипом поддался.

Запах ударил в нос, густой, физически ощутимый – железо, плоть, смерть.

И тогда его фонарь выхватил это из тьмы… Это.

Она была прибита к стене. Распята, как древняя жертва на алтаре неведомого божества. Два толстых, чёрных от ржавчины гвоздя прошили её плечи, ещё два – предплечья. Они блестели на свете фонаря маслянисто, будто их вбили лишь мгновение назад. Её живот был распорот от грудины до лобка – аккуратно, почти с хирургической точностью. Внутренности, тёмно-багровые и синие, не свисали, а были уложены по обе стороны от разреза, вытянуты в некие сложные, отвратительные узоры.

Но самое чудовищное было не в этом. Её собственная кровь, тёмная и почти чёрная в тусклом свете, была не просто размазана по стене. Она была вписана. Линии, слои, ритмичные мазки сложились в единый, оглушительный символ.

Буква «А».

Огромная. Алая. Она пульсировала в полумраке подвала, как живое заклинание, как окончательный диагноз миру, как кровавая метка на последнем выжившем клочке реальности.

Николай замер, став частью тишины, которую нарушал лишь бешеный стук его собственного сердца, отбивающего такт в висках. Пальцы, сведённые судорогой, так сильно сжали рукоять пистолета, что металл затрещал. В горле встал ком, и он сглотнул, пытаясь протолкнуть его обратно.

***Кольская СОЗ, Октябрьский3 декабря 2074 года20:39

Света отшатнулась от очередной очереди, ощущая, как раскалённый воздух обжёг щёку. Инстинкт, выточенный за недели изнурительных тренировок в тире «Сферы», сработал быстрее мысли. Она сделала шаг назад – не в пустоту, а в густую, бархатную тень, отбрасываемую массивной стальной балкой.

Мир сорвался с оси.

Звуки – оглушительные хлопки выстрелов, крики – стали приглушёнными, далёкими, будто доносящимися из-за толстого стекла. Зрение отключилось, его заменило иное чувство – она ощущала пространство вокруг как серую, пульсирующую паутину энергетических следов. Собственное тело стало невесомым, почти неосязаемым. Острая, грызущая боль в напряжённых мышцах отползла, став фоновым шумом. Здесь, в этой аномальной тьме, было проще. Почти безопасно.

>> ПРОГРЕСС: 94%…

Света рухнула на одно колено, её тело на миг обрело форму. Она не целилась – выстрелила на звук, в сторону мелькающих силуэтов. Ослепительная вспышка плазменного заряда на миг прорезала мрак, осветив искажённые яростью лица культистов, – и тут же поглотилась, втянутая обратно вязкой субстанцией её укрытия. Тьма, живая и отзывчивая, потянулась к ней, обняла, вернула невидимость. Она шагнула вглубь – и исчезла.

Вынырнула через пять метров правее, прямо за спиной одного из нападавших. Её сапоги бесшумно коснулись бетона. Двухтактная очередь из «Грозы-4» – короткая, безжалостная. Тёплые, липкие брызги ударили по лицу, застилая взгляд багровой пеленой. Не задерживаться. Тень снова сомкнулась, вбирая в себя её сдавленный стон, солёный пот, вихрь панических мыслей.

Но за каждое слияние с мраком приходилось платить. При возвращении в реальность на её щеках, прямо под скулами, проступали свежие, узкие царапины – будто невидимые когти впивались в плоть, высасывая жизненную силу. С каждым прыжком они становились длиннее. Глубже. Алее.

Выдох.

Прыжок.

На этот раз расчёт подвёл. Она вынырнула на полсекунды раньше, чем нужно, – в метре от ствола автомата.

Очередь, предназначенная пустому месту, прошила воздух и нашла свою цель. Острая, обжигающая боль в левом плече заставила её вскрикнуть. Следующий снаряд впился в бок, ниже рёбер, – тугой, разрывающий удар, вышибающий воздух из лёгких. Кто-то вырвал кусок её тела и подбросил на его место раскалённые угли.

Кровь хлынула горлом, смешавшись со слезами и едкой желчью. Света захрипела, теряя сознание, – и инстинктивно, в последнем усилии воли, откинулась назад, в спасительный мрак. Там, в бархатной тишине не-бытия, боль снова отступила, осела тяжёлым, но терпимым грузом. Почти уютно.

Но, возвращаясь к реальности, она почувствовала на щеках свежие, горящие полосы. Тень требовала новую плату. Кормилась её болью.

Она заставила себя слушать, фильтруя шум в ушах. Шаги. Нервный шёпот. Приказы. А потом – нарастающий гул отступающих двигателей и… тишина на её участке.

Вынырнув в очередной раз, она застыла, прислонившись к холодной стене. Культисты не стреляли. Не пытались окружить. Они организованно, почти по-военному, отходили. Всей группой. В сторону массивной, окованной сталью шахты лифта, что вела в самые нижние уровни, к сердцу аномалии – «Полюс-1».

В этот момент связь в её наушнике ожила, прошитая помехами, но ясная, перекрывая друг друга:

– Света! Они идут к «Полюс-1»! Отходи, немедленно! – Голос Насти, сдавленный, но чёткий, как удар клинка.

Света вытерла кровь, стекающую с подбородка, тыльной стороной трясущейся ладони.

– Вижу… – выдохнула она, голос сиплый, чуждый. – Подтверждаю. Ждите. «Кеша» почти…

И словно в ответ от терминала донёсся победный, почти ликующий писк.

>> ПРОГРЕСС: 100%.

Света выдохнула с облегчением, которое тут же сменилось новой волной боли. И впервые за весь бой позволила себе согнуться, обхватив пробитый бок. Каждый вдох резал лёгкое, как раскалённая проволока. Но она поднялась. Пошла вдоль тоннеля, к той дыре, где деревянная лестница вела внутрь ДК.

Поверхность встретила её ледяным ветром. Первой её увидела Настя – тёмный силуэт, чьи очертания подчёркивали неоновые контуры на броне и сапогах. Она рванула вперёд, отбросив всю свою командирскую выдержку:

– Света?!

В ответ Света лишь слабо, через силу, дрогнула уголками губ в подобии улыбки. И рухнула в темноту, на этот раз – беспамятства.

Медик, словно вырастая из земли, оказался рядом через секунду. Он опустился на колени, его пальцы с выверенной, автоматической точностью обследовали раны.

– Проникающее в грудную клетку. Левое лёгкое задето, пневмоторакс. Почка, вероятно, тоже. Внутреннее кровотечение. Ей нужна операция, и немедленно. Полевой госпиталь не справится. Только Москва.

Настя, всё ещё сжимая похолодевшую ладонь сестры, дёрнулась, поднимая взгляд. Её пальцы сами потянулись к «Звезде-М». Набор номера. Тишина в ответ. Повтор. Снова – ничего. Эфир был мёртв, глухая помеха заглушала все каналы.

Сердце Насти пропустило удар, замерло, а затем забилось с новой, леденящей силой. В голове, холодной и ясной, как никогда, сложилась единственная возможная карта.

– Древо Памяти… – прошептала она, и это прозвучало не как надежда, а как приговор, как единственный оставшийся шанс.

И её голос, когда она закричала, отдавая приказы, был низким, металлическим, высекающим искры из ледяного воздуха:

– Готовить машины! Всех раненых в машины! Марш-бросок к поселению Карины! Немедленно!

Свету уложили в десантное отделение БМП-Д с неестественной, траурной аккуратностью. «Кеша», испачканный сажей и кровью, забрался ей на грудь, над самым сердцем, и тихо, жалобно попискивал, словно сломанная механическая скрипка.

Колонна из пяти бронированных машин, пыхтя дизелями, развернулась и поползла на восток, навстречу багровеющему рассвету.

***КОЛЬСКАЯ СОЗ, ПОСЕЛЕНИЕ У «ДРЕВА ПАМЯТИ»2 ноября 2074 года07:12

Пять БМП-Д, тяжёлые и неуклюжие, подъехали к воротам поселения. Рёв их двигателей, хриплый и надорванный, резал утреннюю тишину, заставляя редких ворков и греблинов выходить из изб. Воздух, обычно напоённый горьковатым ароматом хвои и влажной земли, теперь был спёртым и тяжёлым, с привкусом выхлопа и страха. Где-то впереди, за частоколом, массивно и безмолвно, дышало само Древо.

Карина, уже ожидавшая их на пороге своего дома, резким движением схватила Таню Вихрову за плечо, впиваясь пальцами в ткань балахона.

– В дом. Сейчас же. И не высовывайся, пока не позову, – её голос не допускал возражений, в алых глазах читалась не тревога, а холодная решимость.

Таня молча кивнула, её собственное лицо было маской отрешённости. Дверь захлопнулась за ней с глухим стуком, отсекая внешний хаос, но не могла заглушить гул нарастающей паники. Она заходила по тесной горнице, от стены к стене, как дикий зверь в западне. Ладони сжимались и разжимались. Что сказать? С чего начать этот разговор, который назревал годами? Она поднесла руки к лицу – они предательски дрожали.

И тут снаружи грохнула дверь, впустив вихрь холодного воздуха и сдавленных команд.

– Сюда её! На кровать! Осторожнее, чёрт возьми! – голос Карины, обычно ровный и величавый, сейчас резал воздух, как сигнал тревоги.

Таня застыла, вцепившись взглядом в дверной проём. Мимо, на руках двух бойцов «Прометея» в залитых грязью и кровью боевых кожах, пронесли бесформенный свёрток. Его бережно, почти с благоговением, уложили на грубую деревянную кровать Карины. И только тогда Таня разглядела девчонку. Светлые, почти белые волосы, липкие от пота и крови. Молодое, искажённое болью лицо. Тёмное, растущее пятно на серой униформе «Прометея».

Карина, не теряя ни секунды, ринулась к грубо сколоченному столу, где лежал свёрток из плотной ткани. Она развернула его – внутри лежали несколько крупных, неестественно белых листьев Древа, испещрённых тончайшими алыми прожилками. С хрустом, словно ломая кость, она разорвала ткань на груди раненой и стала укладывать листья прямо на зияющую рану, прижимая их ладонями с такой силой, что её пальцы побелели. Древний, почти забытый ритуал, надежда, обращённая к силам, которые сами были порождением катастрофы.

Настя стояла в двух шагах, прислонившись к косяку. Её лицо было пепельным, лишённым крови, но в глазах бушевала настоящая буря – ярость, страх и беспомощность, сжатые в тугой, взрывоопасный ком.

Таня не двигалась. Не дышала. Она была статуей, высеченной из вины и ужаса.

И в этот миг Настя медленно, словно против воли, повернула голову. Их взгляды встретились через всю комнату.

Секунда, острая, как лезвие бритвы.

Движение Насти было молниеносным, выверенным до автоматизма. Пистолет вылетел из кобуры на её бедре, и тяжёлый «Сокол-12» с глухим щелчком взведённого курка оказался направлен прямо в Танину грудь.

– А она тут что делает? – голос Насти был низким, сдавленным звериным рыком, в котором не осталось ничего человеческого.