Полюс – 1

– Я сказала – нет. Ей рано. – В голосе зазвенела сталь, знакомая всем, кто хоть раз слышал приказы Игатовой, но теперь в нём слышалась и нота чего-то большего – почти материнской, отчаянной защиты. – Она только-только выкарабкалась. Ты хочешь снова столкнуть её в мясорубку? Чтобы она снова… окунулась в эту тьму?

Слава вздохнул, но его взгляд, упорный и усталый, не отводился. Он видел не только командира, но и старшую сестру, разрывающуюся между долгом и страхом.

– Рано – не значит никогда. И ты это прекрасно понимаешь. Сидеть в четырёх стенах – не лечение. Особенно для неё. Для её… дара. Он требует выхода. Контроля. А контроль приходит только с практикой.

– Она ребёнок, – прошипела Настя, сжимая кулаки. Холодная капля мороси скатилась по её щеке и разбилась о воротник.

– Она – Вихрова, – спокойно, но неумолимо парировал он. – И если мы её не выведем, она рано или поздно пойдёт сама. Одна. Без прикрытия. Без расчёта. Без тебя. Ты хочешь этого?

Настя резко отвернулась, уставившись в сторону посёлка. Сквозь пелену дождя и мглы угадывались смутные очертания центра – неестественные неоновые всполохи, дрожащие на фоне угольной тьмы, будто пульсирующее сердце этого мёртвого места.

Слава сделал шаг вперёд, сократив дистанцию до минимума.

– Лучше пусть будет с нами. Под контролем. Наблюдением. Тем более… – он сделал паузу, вкладывая в следующие слова весь свой опыт и трезвый расчёт, – …когда без её способностей нам не справиться. Ты видела картинку. Нас просто сотрут в порошок, если пойдём в лоб.

Настя не ответила. Она стояла неподвижно, лишь её спина, прямая и напряжённая, выдавала внутреннюю бурю. Секунду. Другую. Третью. Морось оседала на её ресницах крошечными ледяными кристаллами, сверкавшими в отблесках приборных панелей, словно слёзы, которые она не позволяла себе пролить.

Она так и не произнесла ни слова. Но по тому, как медленно, с трудом, разжались её пальцы, и как плечи, бывшие тетивой, чуть опустились, Корнев понял – Игатова приняла неизбежное.

***
Кольская СОЗ, поселение у «Древа Памяти»3 декабря 2074 года06:12

Мерзлая земля крошилась под пальцами, цепляясь за кожу ледяной крошкой. Каждая частица промёрзшей глины казалась осколком того мира, что они когда-то пытались построить. Татьяна стояла на коленях в стороне от Древа – исполина с корой цвета запёкшейся крови, чьи ветви, белые как саван, шептались над головой на языке, забытом ещё до Выброса. Воздух был густым и тяжёлым, пахнущим озоном из Зоны и холодной сталью надвигающейся зимы. Под ногами хрустел иней, словно кости мелких тварей, растоптанных в этой вечной войне.

В руках – комья промёрзшей глины, тяжёлые и безжизненные, словно куски окаменевшей плоти. В подготовленную лунку она опустила сморщенный, почерневший огрызок – последний артефакт рухнувшей утопии, абсурдный и святой, единственное, что осталось от того мира, где яблоки пахли солнцем, а не химической отдушкой из агрокомбинатов.

Степаныч высадил её на глухом участке, за пределами частокола, где завывал лишь ветер да шептались призраки прошлого. Таня настояла на этом. Ей нужно было совершить этот ритуал до встречи с Кариной. До разговора, которого она боялась больше, чем зачистки в «Сфере». Вера в то, что Карина её выслушает, ещё теплилась, как одинокий огонёк в промозглой тьме. Но вера в прощение – та самая, что горела в её груди яблочным огнём ещё час назад, – была мертва, растоптана в грязном переулке Ленинграда и похоронена под обломками серверной.

Ветер, пахнущий озоном и холодной сталью, рванул с вершин сопок, заставляя её ёжиться. С Древа сорвалась тонкая, засохшая ветвь и упала ей под ноги. Таня машинально подняла её – и тут же дёрнулась назад. Острый сучок, словно обсидиановый клинок, прочертил на её пальце тонкую алую линию. Капля крови, тёплая и живая, упала на мёрзлую землю и впиталась мгновенно, без следа – будто этот мир, прожжённый аномалиями, жаждал любой искупительной жертвы.

– Значит, не все мои сказки ушли в песок, – раздался за спиной голос. Знакомый, тёплый, с той самой вековой усталостью на дне, что Таня помнила с детства. Но теперь в нём звенела и сталь – та самая, что режет любые оправдания.

Она не обернулась. Продолжала вдавливать комья земли в лунку, пальцами ощущая леденящий холод, который проникал до костей.

– Это случайно… получилось, – выдавила она, и голос прозвучал сипло, словно её горло забила та самая земля. – И мне всегда казалось, что Древу здесь… Одиноко.

Она поднялась, отряхивая колени, и наконец повернулась.

Карина стояла у подножия склона, закутанная в простой, грубый плащ. Её лицо, не тронутое временем, было лишено и гнева, и прощения – лишь пустая, отстранённая маска, за которой скрывалась бездна. Таня не выдержала и опустила взгляд.

– Прости, что не пришла сразу, – пробормотала она. – Не знала… Боялась твоего взгляда. Хотела сначала сделать что-то… о чём не буду жалеть.

Карина коротко кивнула, её алые глаза скользнули по свежевскопанной земле, затем по лицу Тани.

– Пойдём, – сказала она, поворачиваясь к поселению. – Расскажешь всё. С начала.

Дом Карины встретил их запахом дыма, хлеба и сушёных трав – тем самым коктейлем, что когда-то был для них синонимом слова «дом». Воздух внутри был густым и неподвижным, пропитанным вековой пылью и тишиной. За окном медленно поднимался багровый шар солнца, но в комнате царил полумрак, и лишь слабый отблеск «Полюса-1» пульсировал на горизонте, как незаживающая рана.

Таня говорила. Слова вырывались срывающимся, бессвязным потоком, перемешанные с комьями старой боли и стыда. Она рассказывала про анонимного информатора и его сладкие сказки, про Ленинград, про взрывы, про серверную, выжженную дотла. Голос её срывался, когда она упоминала Элеонору, и снова креп, когда речь заходила о месяцах безуспешных попыток взломать «Звезду» Коли. Она говорила про тень заказчика, ускользающую с каждым провалом, и про то, как эта тень стала единственным, что у них осталось.

Когда она замолчала, тишина обрушилась в комнату, густая и тяжёлая, как свинец. Карина медленно отпила из глиняной кружки, поставила её на стол с тихим стуком.

– Идеалисты… – её голос прозвучал тихо, но каждое слово было отчеканено, как пуля. – Вы всё ещё верите, что из гнили можно вырастить сад?

– Мы хотели… сделать мир лучше, – выдохнула Таня, и в этой фразе не было ничего, кроме усталой, детской наивности.

– Благими намерениями, милая, – Карина устало провела рукой по лицу, её взгляд упёрся в стену, словно она видела сквозь неё тот самый, пульсирующий багровый шрам на севере, – вымощена дорога в самый настоящий ад.

Таня сглотнула ком, вставший в горле.

– Что мне делать? – её голос сорвался на шёпот, стал тонким и потерянным, голосом той девочки, что когда-то боялась темноты. – Как это исправить?..

Карина поднялась и подошла к ней. Её пальцы, тёплые и удивительно сильные, сомкнулись на замёрзших руках Тани.

– Сейчас тебе нужно просто отдохнуть, – сказала она, и в её глазах не было жалости, лишь бездонная, уставшая твердость. – Попробуй поспать. Здесь ты в безопасности.

Таня хотела возразить, что сна не будет, что за её веками пляшут отсветы взрывов и белые волосы Элеоноры, но Карина мягко, но неумолимо покачала головой.

– Когда в твоих глазах появится хоть намёк на ту девчонку, что гоняла по двору с ветром в гриве, – тогда и подумаем, что делать дальше.

За окном завывал ветер, неся на своих крыльях запах дождя и пепла, а в доме пахло хлебом и травами, и этот контраст был таким же резким, как и пропасть между прошлым и настоящим.

Глава 16

Москва, НИИ «Сфера», Лаборатория тестирования автономных систем3 декабря 2074 года08:46

Воздух в лаборатории был густым и тяжёлым, спёртая смесь озона от серверных блоков, сладковатого запаха перегретого пластика и едкой остроты паяльного флюса. Сквозь клубы белёсого пара, поднимавшегося от шипящих охлаждающих контуров, едва просматривались серые трубы в термоизоляции и густые пучки цветных кабелей, опутывавшие потолок стальной паутиной. Где-то в глубине помещения монотонно щёлкали реле, а сенсоры издавали негромкое, успокаивающее жужжание, словно цикады в электронных джунглях.

Света сидела на высоком табурете, поджав под себя босые ноги. Её пальцы порхали над сенсорной клавиатурой терминала, вызывая на полупрозрачном экране вспышки зелёного голографического кода. Отблески тусклых голограмм плясали на её лице, отражаясь в моноочках – единственной линзе с мягким янтарным свечением, прикрывавшей левый глаз. За последний месяц она привыкла к этому кибернетическому аксессуару, который стал не просто инструментом, а продолжением её собственного восприятия, фильтрующим информационный шум и выделяющим суть.

Под потолком, словно серебристая капля света, парил Кеша. Крошечный разведывательный дрон, чуть больше чайного блюдца, с округлым, исчерченным тонкими трещинами корпусом – немыми свидетельствами прошлых экспериментов и падений. По ребру корпуса пульсировала неоновая полоса, а микродвигатели урчали ровно и почти бесшумно, как дыхание спящего зверька.

– Кеша, приём, – тихо скомандовала Света, не отрывая взгляда от терминала.

Дрон вздрогнул, издал короткое «пиии», нырнул вниз и завис в полуметре от её лица, слегка покачиваясь на воздушной подушке. На линзе моноочка промелькнула строчка:

>> ДАННЫЕ: Зашумление 74%. ДИАГНОСТИКА: Плохо.

– Ну, хоть честно, – усмехнулась Света, с хрустом откусывая уголок плитки синтетического шоколада с орехами, зажатой в углу рта. – Придётся снова возиться с фильтрацией помех. А я сколько раз говорила тебе не летать по вентиляции без калибровки? Собрал все повороты бочками своими – вот тебе и помехи.

Кеша жалобно пискнул и покрутился вокруг своей оси, словно протестуя против самой возможности такого унижения.

Света потянулась, с хрустом потерла затекшую шею, и её пальцы вновь забегали по клавиатуре, внося поправки в алгоритм. На экране вспыхнуло окно отладки – бешеный поток цифр, похожий на биение цифрового сердца.

– А теперь, приём? – спросила она, откидывая прядку светлых волос со лба.

>> ДАННЫЕ: Зашумление 31%. ДИАГНОСТИКА: Лучше.

– Прогресс есть. Ещё разок, на максимальное подавление.

>> ДАННЫЕ: Зашумление 68%. ДИАГНОСТИКА: Опять плохо.

– Капризный ты сегодня, железяка, – фыркнула Света, покрутив в пальцах миниатюрный микроконтроллер. – Может, тебе эти новые микросхемы не по вкусу? Могу внутри покопаться…

Кеша обиженно пискнул, взмыл под самый потолок, избегая её руки, и застыл между двумя серверными стойками. Отблески неона скользили по его корпусу, выхватывая из полумрака сложные узоры на панелях.

За стеклянной стеной, словно привидения в аквариуме, проходили учёные в одинаковых белых плащах. Они бросали на Свету короткие, оценивающие взгляды, в которых смешивались профессиональное удивление и осторожный интерес. Все в «Сфере» знали, что младшая Игатова одержима своей личной инициативой – превратить стандартный охранный дрон в нечто большее, чем просто инструмент. В настоящий ИИ, в собеседника. Почти в друга.

– Ладно, ладно, не дуйся, – мягко сказала Света, когда Кеша с неохотой опустился рядом и позволил ей ткнуть пальцем в свой корпус. – Потерпи ещё чуть-чуть. Сейчас допилю этот проклятый код, и ты будешь понимать не только команды, но и сарказм. Хочешь, научу тебя ещё и анекдоты рассказывать?

Кеша издал короткий, одобрительный звук и приземлился на её плечо, слегка вибрируя, как кот, принимающий ласку.

В этот момент дверь лаборатории с тихим шипением раздвинулась. Сначала в идеально чистом стеклянном ограждении отразилась знакомая тёмная фигура – строгий пучок волос, тень усталости вокруг глаз. Затем вошла сама Маша – в неизменном белом халате на синюю рубашку и чёрную юбку, с прижатой к груди тонкой пластиковой папкой. Холодный свет от панелей отражался в её глазах, делая взгляд острым, но отстранённым, будто она мысленно всё ещё находилась где-то далеко.

Кеша мгновенно отреагировал: взвился вверх, щёлкнул сервоприводами и сделал изящный круг вокруг гостьи, издав тонкий, радостный писк, похожий на птичий щебет.

– Эй, не мешай человеку, – улыбнулась Света, кивнув на экран, где тут же появилось сообщение. – Кеша тебя только что «визуально привлекательной и статистически значимой» назвал. Похоже, алгоритмы распознавания я допилила.

Маша едва улыбнулась в ответ, но улыбка вышла натянутой, тревожной, будто маской, прикрывающей что-то несказанное. Она подошла ближе, и Света заметила лёгкую влажность на её висках – Маша явно спешила. Пластиковая обложка папки с красной полосой «СОВ. СЕКРЕТНО» глухо стукнула о металлическую столешницу.

– Мне только что звонила Настя, – начала Маша, опуская голос, хотя в лаборатории, кроме них, никого не было. – Они нашли сектантов. И им нужна твоя помощь.

Света перестала жевать. Пальцы замерли над сенсорами клавиш. Воздух в лаборатории снова стал густым и тяжёлым, как перед грозой. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– И? – выдохнула она, глядя на папку, как на живую, но опасную вещь.

– Тебя считают готовой к полевой операции, – произнесла Маша, и слова прозвучали как приговор, от которого заломило под ложечкой.

– Что? – Света не поверила. – Мне же рано ещё, я… Я тут с Кешей вожусь…

– Эпоха возни с «Кешей» для тебя закончилась, – мягко, но не допуская возражений, перебила её Маша. Она открыла папку. Внутри, на белоснежном листе, горели чёрные строчки.

ПРЕДПИСАНИЕ № 447-К

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ МИССИЯ. ЗОНА ОТВЕТСТВЕННОСТИ: ОКТЯБРЬСКИЙ.

ИСПОЛНИТЕЛЬ: ИГАТОВА С.П.

И внизу – резкая, цифровая подпись сестры. Анастасия Игатова.

Света медленно взяла лист. Её пальцы дрожали. Она прочла первые строки, и комната поплыла перед глазами.

– Это… серьёзно? – прошептала она, поднимая на Машу широко раскрытые глаза. – Мне… доверяют… одной? В СОЗ?

Маша смотрела прямо на неё, и теперь в её взгляде проступила странная, почти болезненная смесь – материнская нежность и непроницаемая твёрдость командира, отправляющего солдата на передовую.

– Не одной. Ты отправляешься на помощь отряду Насти. – Она положила руку на папку, прижимая её к столу. – Это твой шанс. Не просто показать, на что ты способна. Это шанс понять, кто ты. Не в лаборатории. Там. И Кешу ты починила очень вовремя, – добавила она, слегка коснувшись обложки папки. – Технический аудит пройден. Вечером вылет. Готовься.

Дрон, словно уловив изменение в интонациях, медленно повернулся в воздухе. Неоновая полоса на его корпусе замерцала тревожным, прерывистым ритмом. На линзе Светы вспыхнуло новое, лишённое всякой алгоритмической окраски сообщение:

>> ЗАПРОС: Вылет? Куда? ОПАСНОСТЬ?

Света сглотнула подкативший к горлу ком. Она посмотрела на Кешу, затем на Машу, и в её глазах, полных детского страха, медленно зажёгся крошечный, но упрямый огонёк решимости. Тот самый, что когда-то помог ей выжить в тёмном переулке.

– Хорошо, – тихо, но чётко сказала она, сжимая в руке предписание.

Но внутри всё сжималось от холода.

И предвкушения.

***
Двингская губа3 декабря 2074 года07:03

Лодка, старая, с облупленной краской и потёртым именем «Заря» на борту, резала стылую, почти мёртвую воду губы. За кормой тянулась тонкая, жидкая борозда, которую тут же затягивало матовым, хрупким ледком. Воздух не просто морозил – он звенел, гудел в ушах низкочастотным гулом, превращая каждую снежинку в стеклянный осколок. Дыхание вырывалось из лёгких клубами сизого пара, густого, как дым от горелой изоляции.

Николай Вихров сидел на корме, неподвижный, вжав голову в поднятый воротник поношенного армейского бушлата. Его единственный живой глаз, скользя по свинцовой воде, не видел ни льда, ни берега – только внутреннюю карту операции, ещё пустую, ждущую разметки. Лодочник, мужчина с лицом, вырезанным из морёного дуба ветром и солью, управлял подвесным «Вихрем-М» с выверенной, механической точностью. Двигатель урчал приглушённо, почти неслышно – привычка, выработанная годами перевозок через границу СОЗ. Таких, как он, Коля знал десятки – живые призраки на стыке миров, фарцовщики, контрабандисты и перевозчики «специфического груза». Они не помогали из сочувствия. Для них это была такая же работа, как для других – чинить проводку или стоять у станка. Просто их станком была эта зыбкая грань между законом «Сферы» и беззаконием Зоны, а оплата – всегда наличными, без лишних вопросов.

И слава Богу, что этот был не болтлив. Сейчас Коле нужно было не общение, а абсолютная, вымороженная тишина внутри. Его работа на этот раз была проста, как выстрел: наблюдать, запоминать, вычислять.

Терминал «Звезда-М» в нагрудном кармане отозвался короткой, настойчивой вибрацией, словно поймавшую крючок рыбу. Николай, не меняя позы, одним отработанным движением вынул его. Полупрозрачный экран озарился кислотно-зелёным текстом, пришедшим по зашифрованному каналу. Кирилл.

«Трёхэтажное здание на границе посёлка. Собрано из серых плит, крыша просела. Девушку держат в подвале, вход через северную пристройку. У главного входа – двое. Внутри – около дюжины. Смена караула каждый час на пятой минуте. Не подведи меня. Не подведи её.»

Коля на секунду сомкнул веки. Единственный глаз горел сухим, невыносимым жаром. Он сделал глубокий, медленный вдох. Морозный воздух впивался в лёгкие тысячами стальных игл, прочищая сознание, выжигая последние следы сомнений. Боль была якорем, бросаемым в бурлящий океан ярости.

Лодка с мягким, глухим стуком уперлась в берег, вмяв в мокрый песок обледеневшие водоросли. Николай поднялся, чувствуя, как затекшие мышцы наливаются тягучей, знакомой силой. Он протянул лодочнику пачку бумажных банкнот – новые, хрустящие, с портретом Льва Игатова. Мужик взял деньги, его пальцы, обмотанные изолентой, быстрым движением пересчитали купюры. Он коротко кивнул – тот самый, беззвучный кивок человека, который давно забыл значение слов «спасибо» и «до свидания».

Песок под сапогами хрустел, словно под ногами были не кристаллы кварца, а осколки разбитого стекла. Он пошёл вглубь посёлка, в сторону Стрельны.

Посёлок просыпался медленно, нехотя, как тяжело больной зверь. Воздух был густой котёл из запахов: едкая гарь сжигаемого пластика, сладковатый дух солярки, острый, солёный бриз с моря и въедливая вонь перегоревшего машинного масла. По улицам, похожим на раны после операции, двигались тени. Много теней. Бывшие военные с самодельными аугментациями вместо невыплаченной пенсии, наёмники с пустыми глазами и тяжёлыми стволами за спиной, беглецы от правосудия со всех уголков ССГ и даже из-за рубежа. Их магнитом тянуло в СОЗ – каждого по своей, извращённой причине. Кто-то бежал от долгов, кто-то – от прошлого, а кто-то искал здесь адреналина и лёгкой наживы в подпольных лабораториях и на чёрных рынках артефактов Зоны.

Прямо у входа в покосившийся барак, с вывеской «БЫТОВУХА», где когда-то чинили технику, а теперь торговали самогоном и патронами, сидел ворк. Его багровая, потрескавшаяся кожа лоснилась на морозе. Он с упорством маньяка ковырял отвёрткой в открытом механическом суставе своей аугментированной ноги, откуда сочилась маслянистая, тёмная жидкость. Рядом, на ржавой бочке из-под горючего, сидел худой парень в прохудившейся телогрейке и бренчал на старой акустической гитаре, не попадая в ноты и в такт, выводя унылую, безысходную мелодию. Чуть поодаль, у разведённого костра, грелась компания таких же отбросов. Они травили пошлые анекдоты, их хриплый, пьяный смех тонул в звоне металлических кружек, наполненных чем-то мутным и ядрёным – явно не яблочным соком.

Таких посёлков-шрамов, как Стрельна, по всему периметру СОЗ, особенно у воды, было разбросано множество. ССГ когда-то, в первые годы после Выброса, пыталось восстановить эти заброшенные поселения, чтобы селить в них военных и учёных, сгоняемых со всего Союза для изучения аномалий. Теперь же, когда поверхность Зоны была более-менее картографирована, а спутники «Прометея» и корпораций круглосуточно висели в небе, высасывая данные, эти бетонные коробки заняли новые хозяева. Те, кому не было места в стройных рядах «нового общества». Те, кому некуда было идти. Как он сам.

И вот, на самой окраине, там, где асфальт окончательно сходил на нет, уступая место мёрзлой земле и ржавым остовам машин, высилось оно. Трёхэтажное здание, собранное из стандартных бетонных плит, швы между которыми чернели, как застарелые рубцы. Крыша просела посередине, придавая всей конструкции вид присевшего для прыжка зверя.

Коля, сделав вид, что просто осматривается, подошёл поближе. Данные Кирилла были точны. У главного входа, под выцветшей табличкой с номером дома, стояли двое. Один, широкоплечий, в камуфляжной куртке, курил, нервно затягиваясь и стряхивая пепел на ботинки. Второй, помоложе, зябко ёжась, с тоской смотрел в сторону моря, потирая руки в перчатках без пальцев.

И вот тут, в этой, казалось бы, обыденной сцене, Коля почувствовал первый, тонкий сигнал тревоги. Что-то было не так. Слишком… синхронно. Они не смотрели друг на друга, не переговаривались, но когда старший, отведя руку, чтобы стряхнуть пепел, непроизвольно потер указательным пальцем переносицу, ровно через секунду младший, всё так же глядя в пустоту, повторил это движение. Тот же жест, та же траектория. Не осознанная пародия, а что-то иное – будто двигался один человек, раздвоенный и помещённый в две разные оболочки. Их позы, казалось бы, естественные, имели странную, едва уловимую зеркальность, словно оба были марионетками, управляемыми одной и той же, невидимой рукой кукловода. Это была не слаженность боевых напарников, отточенная годами. Это было что-то механическое, почти противоестественное.

Спешка, как хорошо знал Вихров, убивала чаще, чем меткая пуля. А такие странности убивали раньше, чем начиналась сама спешка. Они предупреждали.

Он нашёл в стороне, у покосившегося забора из ржавой сетки-рабицы, большой валун, облепленный грязным снегом, и присел на него, будто усталый путник, решивший передохнуть. Достал из кармана смятую пачку «Перекура». Чиркнул зажигалкой. Пламя, маленькое и жадное, затрепетало на ледяном ветру. Он затянулся, и едкий дым заполнил лёгкие, на мгновение перебивая вкус страха и старой боли. Со стороны он выглядел как очередной бродяга, замерзающий на окраине мира.

Пальцы, сжимавшие сигарету, чуть подрагивали. Не от страха. От адреналина и от этого холодного, скребущего под ложечкой ощущения, что игра только что усложнилась.

***
Октябрьский3 декабря 2074 года18:42

БМП-Д остановилась с коротким, сухим шипением гидравлики, будто усталый стальной зверь, сделавший последний выдох. Её гусеницы, покрытые тонкой, хрустальной коркой декабрьского инея, с глухим скрежетом впились в землю. Сквозь тусклый, больной оранжевый свет прожекторов в воздухе висела изморозь – не снег, а редкие, стеклянные крупицы, что не падали, а плавали в подвешенном состоянии, переливаясь в пульсирующих лучах фар, словно пыль с разбитой планеты.

Люк на корме отъехал в сторону с металлическим лязгом, выпуская на промёрзший воздух клуб тёплого, плотного пара, пахнущего соляркой, потом и человеческой усталостью. Света спрыгнула вниз, instinctively пригнувшись. Металл под ногами звенел, как натянутая струна, и этот звук, одинокий и резкий, затерялся в гнетущей тишине окраины. За её плечом, посверкивая тонкой неоново-голубой полосой, вылетел Кеша – серебристая, отполированная до зеркального блеска капля в сгущающемся полумраке. Он взвился, завис на уровне головы Насти, его антигравитация издавала едва слышный, успокаивающий гул, а потом мягко опустился ей на плечо, как домашняя птица, узнавшая хозяйку. Его сенсоры мягко мигнули зелёным.

– Он по тебе скучал, – сказала Света, и в уголках её губ дрогнула тень улыбки, быстрой, как вспышка. – Как и я.

Настя ответила тем же – короткой, тёплой, но насквозь прошитой стальной тревогой улыбкой. Её взгляд, обычно острый и собранный, сейчас был затянут дымкой усталости, будто за этот один день она прожила и похоронила несколько недель.

Слава Корнев, прислонившийся к броне «Буревестника», присвистнул, снимая толстую варежку и проводя ладонью по заиндевевшему металлу.

– Ты глянь… Что, смогла, значит, железяке душу вложить? Чувства ей дала?

– Постаралась, по крайней мере, – ответила Света, её пальцы в тонкой тактической перчатке коснулись панели Кеши. Дрон коротко пискнул, вибрируя от прикосновения, и описал вокруг Корнева идеальный круг, словно приглядываясь к нему, сканируя. Тот отмахнулся, притворно ворчливо, но уголки его обветренных губ не смогли скрыть короткой усмешки.

Настя сделала шаг вперёз, и лёгкий хруст снежной корки под её сапогом прозвучал неожиданно громко.

– Идём. Обстановка не ждёт. Объясним, что от тебя требуется.

***

Они стояли на замёрзшем холме у восточной окраины Октябрьского. Снизу, из серой мглы, посёлок тянулся тёмными, кривыми линиями безлюдных улиц, на которых тускло мерцали редкие, полумёртвые фонари. Где-то за спинами облупленных хрущёвок гудел генератор, отбрасывая на слепые стены домов длинные, прыгающие рыжие блики. Над горизонтом, над самой линией разлома, плавала фиолетовая, ядовитая дымка СОЗ, и от её призрачного, пульсирующего свечения воздух казался плотным, почти осязаемо густым.