Полная версия:
Полюс – 1
Именно в этот момент, будто материализовавшись из самой сердцевины хаоса, к заднему фасаду здания, скрытому от глаз основной толпы, подкатили двое на мотоциклах. Чёрные, без опознавательных знаков, они заглушили двигатели.
Мужчина и женщина. В чёрных, облегающих комбинезонах и шлемах с затемнёнными забралами. Они действовали синхронно, без лишних слов – словно отрабатывали многократно повторённый сценарий. Мужчина, могучий, с плечами боксёра, присел, сцепив ладони в замок. Женщина, гибкая и стремительная, ступила в его импровизированную стремянку, и он одним мощным движением подбросил её вверх. Её пальцы, в тактических перчатках, с лёгкостью ухватились за кованый завиток на вершине трёхметрового ограждения. На мгновение она замерла – силуэт чётко вырисовался на фоне зарева, – затем перекинулась через забор и бесшумно исчезла в его тени.
Мужчина остался снаружи, прислонившись к стене. Он казался невозмутимым, но каждый мускул был напряжён, а взгляд, скрытый забралом, метался, сканируя периметр. Часовой в эпицентре бури.
Внутри царил апокалипсис. Где-то наверху шла бойня.
Женщина скользила по опустевшему коридору первого этажа. Её ботинки с антистатической подошвой бесшумно дробили осколки стекла и хлопья штукатурки, почти не оставляя следов. Свет аварийных прожекторов, пробивавшийся сквозь дым, выхватывал жуткие картины: перевёрнутые стойки ресепшена, развороченные терминалы, тёмные, липкие пятна на некогда безупречном полу. И тела. Тела в униформе «Сферы», застывшие в неестественных позах.
Она не смотрела на них. Её задача была конкретна – дойти до главного входа, к эпицентру первого взрыва.
Обогнув угол, она оказалась в просторном холле. Здесь разрушения были самыми масштабными. Взрыв вырвал массивные двери с корнем, разбросав их, как щепки. Воздух гудел от треска коротких замыканий в оборванных проводах.
Женщина замерла на секунду. Её взгляд под забралом скользнул по груде обломков, искалеченной мебели и тому, что ещё несколько минут назад было людьми. Никаких эмоций – только холодный расчёт.
Одним плавным, отработанным движением она сунула руку в нагрудный карман. Пальцы вытащили свёрток из плотного пластика. Развернув его, она извлекла кусок ткани – чёрную нашивку, на которой была вышита алая символика: буква «А», заключённая в круг, вписанный в пятиконечную звезду.
Она наклонилась и небрежным, будто случайным движением, швырнула нашивку в самую гущу мусора и обломков, неподалёку от одного из тел. Алый знак ярко выделялся на сером фоне бетонной пыли.
Задача выполнена.
Она развернулась и тем же беззвучным, быстрым шагом направилась назад – к точке проникновения. Её фигура растворилась в дыму так же внезапно, как и появилась.
Снаружи, у забора, мужчина встретил её кивком. Через мгновение оба мотоцикла, так и не включая фары, бесшумно скользнули в боковой переулок, оставив за спиной нарастающий хаос.
***
Ленинград, НИИ «Сфера»1 ноября 2074 года19:48
Первый удар пришёлся по главному входу. Глухой, сокрушающий рёв вывернул массивные двери наизнанку, швырнув в вестибюль облако огня, дыма и осколков гранита. В ту же секунду, словно эхо, ответный, приглушённый взрыв прогремел где-то в глубине здания – работа Тани.
Хаос был идеальным прикрытием.
Николай Вихров вошёл в этот хаос, как нож в масло. Его фигура в чёрном балахоне возникла в клубящемся дыму вестибюля, и первый же залп «Вихря-5» прочертил в воздухе багровую линию. Три сотрудника службы безопасности, пытавшиеся организовать периметр, рухнули на мраморный пол, не успев понять, откуда пришла смерть.
Та-та-та.
Каждый выстрел отдавался в его теле не отдачей, а всплеском раскалённой боли. Шрамы, покрывавшие половину лица и тела, вспыхивали изнутри алым, адским свечением – будто под кожей пульсировала лава. Его мёртвый, затянутый бельмом глаз горел, как крошечное солнце в оправе из рубцовой ткани.
«Лифт. Чёрный ход. Лестница.»
Мысли скакали, отточенные многолетней ненавистью. Он рванул к лестничной клетке. Его ботинки вязли в осколках стекла и в чём-то тёплом, липком.
Та-та-та.
Очередь по группе, спускавшейся сверху. Двое упали, третий, раненый, отполз за угол, оставляя за собой алый след. Николай прошёл мимо, выстрелив в беднягу, не глядя.
На втором этаже его встретили организованнее. Оперативники «Сферы» заняли позицию за развёрнутым противолавинным щитом; стволы автоматов чётко выстроились в его сторону.
– Стоять! – крикнул кто-то.
Ответом был огненный шквал.
Та-та-та.
Электромагнитные снаряды, сжатые и усиленные его собственной волей, прошили кевларовые пластины, как раскалённые иглы. Тела отбросило назад. Броня не спасла – лишь на мгновение задержала смерть, оставив после себя дымящиеся дыры в плоти и гипсокартоне позади.
Боль вскрикнула в висках, острая и ясная. Он зажмурил единственный живой глаз, чувствуя, как пот ручьями стекает по спине, смешиваясь с копотью. Он не просто контролировал оружие – он пожирал его энергию, перенаправляя чудовищную нагрузку в свои изуродованные ткани. И они платили ему за это агонией.
«Ещё один. И ещё. Идиоты… сами лезут под пули.»
Он двигался вперёд, к следующему пролёту. Сверху доносились крики, бестолковые команды, топот.
Они боялись.
Хорошо. Страх делал их медлительными. Глупыми.
На третьем этаже двое выскочили из-за угла, не успев поднять оружие. Николай не целясь, почти инстинктивно, вскинул «Вихрь». Два выстрела – два тела, отброшенных к стенам. Алый свет под шрамами вспыхнул ярче, боль ударила с новой силой, заставив его сглотнуть ком тошноты. Он почувствовал, как на левом предплечье, там, где кожа была особенно изуродована, что-то обуглилось и оторвалось. Небольшой кусок плоти – с ноготь, тлеющий, как бумага, – упал на пол, испуская тошнотворный запах палёной кожи и озона.
Это был сигнал. Терпеть больше не было сил. Разум, и без того подточенный годами ненависти, начал трещать по швам. Холодная ярость, которую он так тщательно лелеял, вырвалась на свободу.
Следующего оперативника, выбежавшего из двери кабинета, он не стал стрелять – просто рванулся вперёд. Его скорость была неестественной, искажённой тем же алым свечением. Он схватил человека за шлем и с размаху вогнал его лицом в бетонную стену. Глухой костяной хруст, брызги крови и слюны. Николай даже не посмотрел. Он швырнул бездыханное тело в сторону, как тряпку.
Он больше не стрелял. Он ломал. Руки, ноги, шеи. Его кулак, обёрнутый тлеющей кожей, проламывал дверцы шкафов, чтобы добраться до прятавшегося за ними техника. Его «Вихрь», висевший на плече, был теперь просто грузом. Оружием стала его боль. Его ненависть.
Он не видел людей. Он видел контуры. Препятствия. Цели. Все они слились в один сплошной, кровавый фон, на котором ярко горел только один образ – Настя Игатова. Её предательское спокойствие. Её трусливое молчание в тот день, когда их мир рухнул.
Он дошёл до конца коридора. Последняя дверь. Простая, деревянная. На ней – свинцовая табличка:
«Комната психологической разгрузки».
Из-за двери доносились приглушённые всхлипы. Детские голоса.
Николай не слышал их. Его мозг, перегруженный болью и яростью, преобразовал их в фоновый шум, в писк мышей, которых нужно задавить. Он видел только одно препятствие.
Он не стал открывать дверь – с размаху выбил её ногой. Древесина треснула, створка с грохотом отлетела внутрь, открывая вид на уютный ковёр, разбросанные игрушки и мягкий диван. Его горящий, безумный взгляд скользнул по комнате, выхватывая испуганные детские лица. И один силуэт – повыше. Женщина, вставшая перед ними, раскинув руки в немом, отчаянном жесте защиты.
– Коля? – раздался испуганный, но до боли знакомый голос. Голос, который когда-то смеялся вместе с ним в поселении у Древа.
Он рванулся вперёд. Окровавленная и тлеющая рука с молниеносной, нечеловеческой скоростью описала дугу. Удар был рассчитан на то, чтобы снести голову с плеч.
Удар.
Перед его глазами разлетелась копна белоснежных, как лунный свет, волос.
***
Ленинград, НИИ «Сфера», подземные уровни1 ноября 2074 года19:48
Пока её брат сеял огненный хаос наверху, Татьяна Вихрова пробиралась вглубь тишины. Её путь на минус второй уровень пролегал через опустевшие коридоры. Сирены, крики и приглушённые взрывы доносились сверху, словно из другого мира. По рации в наушнике неслись отрывистые, панические переговоры охраны:
«…группа “Два”, на усиление к главному входу!»
«…что значит “один”?!»
«…нужна блокировка на уровне три!»
И сквозь этот шум – сухие, механические щелчки выстрелов «Вихря-5». Она знала этот звук. Это был звук работы её брата. Каждый щелчок отзывался в ней сжатием в груди.
Она прижималась к стенам, замирая, когда очередная группа бойцов, тяжело дыша, проносилась мимо, поднимаясь по лестницам навстречу хаосу. Её невидимость была хрупким щитом, требовавшим полной концентрации. Малейшая дрожь, случайная мысль – и маскировка могла дрогнуть, выдав её мерцанием.
«Левее. Дальше. Только не теряй контроль…»
Она скользила, как призрак, в мире, который разваливался на части у неё над головой. В наушнике раздался новый звук – не выстрел. Глухой, костяной хруст. И тяжёлое, влажное падение. Татьяна сглотнула комок тошноты, чувствуя, как подкашиваются ноги.
И вот он – последний коридор на минус втором. Пустой.
Он не должен был здесь быть. Какой-то педантичный дурак, оставшийся на посту вопреки всем инструкциям и крикам из рации. Молодой парень, с бледным от напряжения лицом, сжимал автомат и смотрел в пустоту перед собой, пытаясь услышать сквозь гул сирен шаги приближающейся угрозы.
Никак не обойти, а время поджимало.
«Идиот… Уходи…» – ядовитая мысль пронеслась в голове, но пятки солдата, словно, приросли к полу.
Она двинулась вперёд, вся её воля сконцентрировалась на одном – остаться тенью. Она подошла вплотную, чувствуя исходящий от него запах пота и страха.
Шаг. Ещё один. Совсем близко. Охранник что-то почувствовал – шевельнулся, начал оборачиваться.
Её рука молнией высвободила кунай. Один резкий, беззвучный взмах. Сталь вонзилась в горло.
И в этот миг – на пике скорости, когда лезвие разрывало плоть, – её концентрация дрогнула.
Мир вернулся. Всего на секунду. Она увидела свои руки, чёрный рукав, окровавленный клинок. Увидела широко раскрытые, полные непонимания глаза охранника. Услышала его предсмертный, захлёбывающийся хрип.
Потом она снова исчезла. Охранник рухнул на колени, а затем на пол. Тишину нарушал лишь ужасный, булькающий звук.
Татьяна, уже невидимая, прислонилась к холодной стали двери, дрожа всем телом. Она ненавидела это. Каждый раз. Эта близость. Этот тёплый пар… Она с силой тряхнула головой, отгоняя слабость.
«Зонд-5». Считыватель. Три секунды. Шипение гидравлики. Дверь отъехала.
Серверная поглотила её. Ледяной воздух. Гул тысяч процессоров. Мигающие огни. Она захлопнула дверь, отсекая кошмар снаружи.
Внутри – царство строгого порядка. Она подошла к главному распределительному щиту, расстегнула сумку с приборами и взглянула на пучки скрученных проводов.
«Некогда… Вот бы мне ещё полчаса…»
Таня откинула сумку, сняла перчатку. Голая ладонь коснулась оголённой шины…
…и мир взорвался.
Боль, острая и чистая, пронзила руку, но это была знакомая боль – ключ, отпирающий дверь в иное восприятие. Её сознание рванулось навстречу потоку данных, сливаясь с ним. Нули и единицы обрели форму. Она стояла в цифровом соборе, где своды были сплетены из светящихся нитей информации, а стены состояли из кристаллизованных архивов.
«Где же… Где… Вот!»
Оружейные лаборатории Ковалевской.
Её воля, как скальпель, рассекала цифровую плоть, отыскивая нужный узор. И вот он – сложный, многослойный шифр. Для неё, ставшей частью системы, он был лишь очередной дверью. Мысленное усилие – и замок рассыпался.
Данные хлынули в накопители: гены, чертежи, формулы – всё, что осталось от наследия Ковалевской.
И в этот самый момент, на фоне ровного гула серверов, в её наушнике, поверх шипения эфира и отдалённых выстрелов, раздался голос. Тот самый, что читал им сказки и утешал в детстве.
– Коля?
Голос Элеоноры. Испуганный, недоумевающий.
И следом – глухой, костяной, безжалостно чёткий удар. Звук, который не спутать ни с чем.
Сознание Татьяны выбросило из цифрового потока с такой силой, будто её ударили током по-настоящему. Она отшатнулась от щита, онемевшая рука повисла плетью. В ушах стоял оглушительный звон. Перед глазами плыли остаточные изображения – светящиеся нити данных, смешавшиеся с воспоминанием о белокурых волосах.
– Бл…
Этот шёпот сорвался с её губ – слабый и потерянный. Она не слышала больше ничего: ни гула серверов, ни сигналов завершения передачи.
Таня пришла в себя лишь на четвёртом этаже, когда увидела его… и её.
Коля, сидя на коленях, обнимал обмякшую в его руках фигуру девушки с кожей цвета меди и ослепительно белыми, как лунный свет, волосами, которые алыми изумрудами окропила кровь.
Глава 10
Кольская СОЗ, поселение у «Древа Памяти»31 октября 2074 года08:26– Привет, тётя Карина…
Голос сорвался с губ Насти сам – тихий, неуверенный, голос той восьмилетней девочки, что когда-то бегала здесь босиком. Вся её военная выправка, вся броня из цинизма и приказов мгновенно рассыпалась в прах.
Карина стояла у ворот, и в её алых глазах, обычно отражавших лишь вечную, отстранённую печаль, бушевала настоящая буря – шок, радость, боль. Она медленно, почти неверяще, покачала головой.
– Настенька… – наконец выдохнула она, и в этом одном слове звучало столько тоски и тепла, что у Насти перехватило дыхание. – Господи, ну надо же… Львица выросла. Совсем.
Тишину нарушил радостный гул. Из-за частокола, из-за углов изб хлынули дети – греблины и ворки. Вслед за ними, не спеша, подошли взрослые. Они не ушли после отъезда Элеоноры, застыв в немом ожидании.
– Глянь-ка, Артём, – сипло проговорил седой ворк с топором в руках, и его багровая кожа сморщилась в подобии улыбки. – Настенька наша… Выросла, бесова дочка. В мать вся. Прямо вылитая Вера.
– В мать, – кивнул второй, прищурив единственный глаз. – Только взгляд… взгляд у неё Петькин, суровый. Глянь, как стоит – прямо как он перед совещаниями своими.
И тут из толпы вырвался молодой ворк, могучий, с кожей цвета запёкшейся крови.
– Настя! – проревел он, раскинув объятия, и прежде чем она успела среагировать, подхватил её в охапку, закружив, как перышко. – Помнишь, как мы с тобой за ягодами в сопки лазили? А ты упала в ручей! Ревела, блин, половина посёлка сбежалась!
Он смеялся, и его смех был похож на грохот скатывающихся камней. Настя, ошеломлённая, инстинктивно обняла его, чувствуя под пальцами шершавую, горячую кожу. Этот простой, бесхитростный восторг растопил последние остатки льда.
– Отстань от девки, Гром, дурень! – крикнула пожилая воркша, подходя ближе и положила ладонь на плечо девушки. – Видишь, она с дороги, замерзла вся! Щёки-то белые. Дайте человеку выдохнуть!
Карина наблюдала за сценой, и на её усталых губах дрогнула та самая, редкая улыбка, что согревала их всех в детстве.
– Всё, всё, отпусти воительницу, – мягко сказала она, и великан послушно, почти по-детски, поставил Настю на землю. – Заходи, милая. Продрогла, небось, вся. В доме печь уже топится.
Она повернулась и пошла к своему дому, не сомневаясь, что гостья последует за ней. Настя, всё ещё оглушённая шквалом эмоций, покорно зашагала следом, чувствуя на себе десятки тёплых, любопытных взглядов.
Дом внутри был таким же, каким она его помнила: грубый деревянный стол, плетёные коврики, запах сушёных трав и старого дерева. Только теперь по углам стояли причудливые сплетения кристаллов Сребро, пульсирующие тусклым зелёным светом.
Карина, движением полным неспешной, хозяйственной грации, принялась подбрасывать в топку берёзовые поленья.
– Садись, – сказала она, и в этом не было приказа, лишь вековая, бабушкина забота. – Руки-то ледяные. Сейчас чаю настоим. – Она достала из буфета заветренный брикет травяного чая. – Элеонора в прошлый раз привозила. Говорит, в Москве теперь такой модный. Хотя, по мне, так наш с морошкой куда душевнее.
Они сидели за столом, и Карина, чья внешность не выдавала в ней ни единого года сверх Настиных лет, вела себя как самая заботливая старушка: подкладывала ей ломти хлеба с диковинным мёдом, следила, чтобы чашка не пустела.
– Ну, рассказывай, – говорила она, и её алые глаза смотрели на Настю с безраздельным вниманием. – Как Маша? Не перетруждается? Всё с этими своими ретортами и пробирками? А Светка… Элеонора говорит, в компьютерах стала настоящим дьяволом. В кого это она такая?
И Настя тонула в этом. Она смеялась, вспоминая, как они с Машей в детстве пытались подражать невозмутимой походке Карины и падали, спотыкаясь о корни у Древа. Рассказывала о Светиных проделках, опуская, конечно, вчерашний ужас.
Она снова была просто Настей. Сестрой, подругой. Мир сузился до тепла печи, вкуса чая и взгляда, который видел в ней не лейтенанта «Прометея», а ребёнка.
Но с каждым мгновением ком в горле рос. Она видела, как Карина ловко уводит разговор от любых намёков на её отца и пропавшую мать. Как замирает на секунду, услышав фамилию «Ковалевская». Пришло время.
– Тётя Карина, – начала Настя, отставляя чашку. Её голос вновь приобрёл стальные нотки командира. – Мне нужно спросить кое-что важное. О СОЗ. О том, что тут происходит на самом деле…
И в тот самый миг, когда слова готовы были сорваться с языка, резко и безжалостно завибрировала «Звезда-М». На полупрозрачном экране всплыло короткое, лаконичное сообщение, от которого кровь стыла в жилах:
«КОД 1-К. НАПАДЕНИЕ НА ОБЪЕКТ "СФЕРА-ЛЕНИНГРАД". МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ЖЕРТВЫ.»
Чашка с тёплым чаем выпала из её ослабевших пальцев и разбилась о пол. Осколки фарфора и тёмные брызги раскинулись по половикам. Мир, тёплый и безопасный, рухнул в одночасье.
Детство кончилось. Снова.
***
Заброшенный цех на выезде из Ленинграда, Пушкино2 ноября 2074 года03:17
Воздух в пустом цеху был ледяным и спёртым, пахнущим ржавым металлом, пылью и едкой сладостью горелой изоляции – шлейфом, тянувшимся от «Сферы». Украденная «Волга» с потёртыми номерами стояла у разбитых ворот, её двигатель остывал, издавая тихое, похожее на предсмертный хрип, пощёлкивание.
– Доволен? – голос Тани, сорванный до шёпота, вонзился в тишину острее любого клинка. – Я тебя спрашиваю, конченый!
Николай стоял посреди зала, недвижимый, как монолит. Его чёрный балахон был пропитан копотью и усеян тёмными, бурыми пятнами, въевшимися в ткань. Он не отвечал. Его единственный живой глаз был пуст и смотрел сквозь мир.
– Ты доволен?! – Таня рванулась вперёд, с размаху ударив его ладонями в грудь. Он качнулся, но не сдвинулся с места, будто врос в бетон. Из его кармана, на пол, упала "Звезда-М", которую Таня тут же, не задумываясь над своими действиями, подобрала. – Мы должны были взять данные! Всё! Не устраивать бойню, не…
В глазах снова всплыло видение: белые, как лунный свет, волосы, раскиданные по полу. Алые брызги на медной коже. И его взгляд – остекленевший, безумный, невидящий.
– Она была нам матерью! – её голос взорвался, сорвавшись в крик, в котором стоял ком жгучей, детской боли. – Она читала нам сказки! Сидела с тобой ночами, когда у тебя горел жар! А ты… ты её…
Слова застряли. В её руке, будто по собственной воле, оказался кунай. Лезвие, холодное и отточенное, упёрлось ему в горло, в ямку над кадыком. Кожа под сталью побелела.
– С меня хватит этой одержимости! Слышишь?! ХВАТИТ! Я не буду больше тащить на себе ни твой крест, ни твоё безумие!
Николай не дрогнул. Не отвёл взгляд. Его глаза наконец встретились с её глазами, и в них не было ни страха, ни злобы – лишь бездонная, всепоглощающая усталость.
– Давай, – его голос прозвучал тихо, хрипло, почти беззвучно.
Эта покорность оказалась последней каплей. Рука Тани дрогнула. Она с силой швырнула кунай в сторону. Сталь, звеня, отскочила от бетонного пола и закатилась в темноту.
– Иди к чёрту, – прошипела она, отступая на шаг. – Чтоб я тебя больше никогда не видела.
Таня резко развернулась и быстрыми, сбивчивыми шагами направилась к выходу, не оглядываясь. Дверь цеха с оглушительным лязгом захлопнулась, оставив Николая в полной, гробовой тишине.
На улице, под низким, беззвёздным небом, Таня прислонилась к ржавой стене, судорожно вздыхая. Всё тело тряслось от выплеснувшегося адреналина и сдавленных слёз. Она провела рукой по лицу, смахивая влагу с ресниц.
Где-то вверху, в небе, послышался нарастающий гул. Над цехом пролетело около десяти аэромобилей. Таня посмотрела наверх, засовывая руки в карманы. Пальцы одной руки сжали «Звезду» – единственную нитку, ведущую к их анонимному куратору. Пальцы другой наткнулись на сморщенный, почерневший огрызок яблока, который она берегла как талисман.
Она вытащила его, посмотрела на него. Из глаз снова хлынули слёзы, и в беззвучном крике Таня с силой швырнула огрызок в темноту – в зияющую пропасть цеха.
Тяжело дыша, она смотрела в темноту, пытаясь восстановить дыхание, успокоиться.
Сунув терминал в глубокий карман, Таня зашагала прочь от цеха.
Растворяясь в предрассветной мгле.
Одна.
***
Николай сидел на бетонном полу, спиной к холодной стене – в той самой позе, в которой его оставили. Тишина давила на уши, но она была ничто по сравнению с гулом, что стоял у него внутри – оглушительным рёвом боли, ярости и осознания.
Он не мог винить Таню. Ни на йоту. Каждое её слово было правдой. Он был одержимым уродом, который в слепой ярости растоптал последнее светлое воспоминание – последний мост в то прошлое, где они ещё были семьёй.
Он провёл ладонью по лицу, чувствуя под пальцами шершавую, мёртвую ткань шрамов. Он хотел только одного – забыться. Стереть этот вечер. Этот день. Всю эту проклятую жизнь, что привела его в этот холодный, пустой ад.
Пальцы, движимые давним, отточенным рефлексом, развязали поясную кобуру. Он достал отцовский «Макаров» – старый, тяжёлый, пахнущий оружейной смазкой и пылью. Гравировка на рукоятке была стёрта до блеска в тех местах, где его пальцы сжимали оружие тысячи раз.
Он медленно, почти невесомо, поднёс пистолет к виску. Холодный металл обжёг кожу. Дрожи не было. Лишь всепоглощающая, почти уютная пустота.
Палец лёг на спусковой крючок, приняв привычное давление.
Снаружи прокричала ранняя птица.
***
Ленинград, НИИ «Сфера»2 ноября 2074 года05:07
Ещё до того, как шасси коснулись бетона, Настя увидела зарево над городом – и поняла: всё хуже, чем она думала.
«Сокол-7» приземлился на площадку на крыше с глухим стуком – будто выдохом усталой стальной птицы.
Внизу, у здания, которое за ночь превратилось из цитадели в руины, кипел рукотворный ад. Освещённое прожекторами, оно зияло чёрными провалами выбитых окон, как глазницы черепа. По периметру стояли не только бойцы «Прометея», но и военные из гарнизона, создавая второе кольцо оцепления. Бронетранспортёр с включённым глушителем связи перекрывал подъезд, а над головами тускло гудели беспилотники-разведчики – их красные точки-глаза метались по толпе.
Журналисты, как стая голодных птиц, рвались за оцепление, выкрикивая вопросы. Вспышки камер выхватывали из предрассветной мглы бледные, возбуждённые лица. Бойцы «Прометея», сцепив локти, держали стену; их лица под забралами были каменными. Где-то в стороне скандировали зеваки, привлечённые зрелищем.
Настя выпрыгнула из кабины. Её тут же встретил ледяной ветер с Невы – и Мария. Лицо подруги было серым от усталости, в глазах – та самая пустота, что остаётся после долгой ночи, проведённой рядом со смертью.
– Насть… – начала Маша, но та грубо махнула рукой.
– Кратко. Что здесь произошло?
– Двое. Прошли на удивление слаженно. Взорвали вход, потом – парковку, – Мария зашагала рядом с ней к выходу с крыши; голос её был монотонным, как зачитываемый протокол. – У входа нашли это.
Она протянула Насте прозрачный пакет. Внутри лежала чёрная нашивка: алая буква «А», заключённая в круг, вписанный в пятиконечную звезду.
– Астарот, – выдохнула Настя, сжимая пакет так, что костяшки побелели.
– Да. Но это не всё. Серверная… Её словно выжгли. Будто через систему пропустили энергоразряд чудовищной силы. Техники говорят, будто что-то во время взлома пошло не так, и система сгорела изнутри – даже резервные платы. Спецы пытаются что-то вытащить из охранных архивов, но надежды мало.
Они спустились в здание. Воздух внутри был густым и едким – гарь, пыль, озон и сладковатый, тошнотворный запах крови. Вестибюль представлял собой лунный пейзаж из обломков гранита, перекрученного металла и развороченной мебели. Стены были испещрены следами пуль и осколков.
