Полюс – 1

– Охренеть… Троих?

Анастасия, прислонившись лбом к прохладному стеклу, не отвечала. Её взгляд был прикован к сестре. В голове вновь и вновь крутились обрывки того, что удалось выжать из Светы: «они подошли… я испугалась… потом чёрный туман… и крики…»

«Чьи крики? Их? Или её собственные, когда она превратилась в оружие?»

– Группа зачистки уже отрапортовала, – голос Насти прозвучал ровно, механически, как зачитанный доклад. – Свидетелей нет. Только… результат. Все трое. У одного – горло разорвано, вероятно, осколком. У второго…

– Насть, хватит, – мягко, но не допуская возражений, прервала её Маша. – Технический отчёт я сама изучу. Детали сейчас ни к чему.

– Ей восемнадцать, Маш! – голос Насти дал трещину, сорвавшись в сдавленный шёпот. В нём звучала не ярость, а беспомощность. – Восемнадцать! И она уже…

– Она всего на семь лет младше тебя. Успокойся. Тебе нужно отдохнуть, – Мария положила руку ей на плечо. Хватка была твёрдой, как сталь, но не грубой – хватка боевого товарища, несущего часть твоего груза. – Ты вся на взводе. Истерикой ты ей не поможешь. Дай мне с ней поговорить.

– Я не могу её просто оставить…

– Ты не оставляешь. Ты передаёшь смену. Иди. Прими душ. Выпей чаю – или чего покрепче. Поспи хоть пару часов. Она никуда не денется.

В этот момент дверь в смотровую открылась, и вышел один из лаборантов. Он нервно поправил очки.

– Товарищи, – кивнул он им обеим. – Первичный осмотр завершён. Физически с пациенткой всё в порядке. Незначительные ссадины на руках и коленях, вероятно, полученные при падении. Уровень адреналина и кортизола зашкаливает, но это ожидаемо. Никаких повреждений, требующих медицинского вмешательства, нет.

Эти слова словно разрезали последнюю нить, удерживавшую Настю в вертикальном положении. Плечи её обмякли. Она кивнула – больше себе, чем лаборанту.

– Хорошо. Спасибо.

Она бросила последний взгляд на Свету, затем – на Машу.

– Ладно. Пару часов. Не больше.

– Договорились.

Мария смотрела, как подруга, пряча усталость за выправкой, развернулась и ушла по коридору. Её шаги были такими же ровными и отточенными, как всегда, но в них читалась тяжесть, которую не скрыть военной дисциплиной.

Затем Маша глубоко вздохнула, расправила плечи и вошла в палату.

Лаборанты, получив её кивок, молча вышли, оставив их наедине. Мария придвинула табурет и села рядом с кушеткой.

– Ну что, героиня, – её голос прозвучал на удивление мягко, без привычной стальной хрипотцы. – Слышала, «Гарпия» до сих пор гудит. Твои оппоненты в ярости. Никто не ожидал, что какая-то девчонка в оранжевом худи положит на лопатки всю их «элиту».

Света медленно перевела на неё взгляд. В её глазах всё ещё плавала пустота, но где-то в глубине, словно далёкая звезда, мелькнула искорка осознания.

– Да… – прошептала она. – Я… выиграла.

– Ещё как выиграла. Снять такой куш – это тебе не в игрушки на «Звезде» рубиться. Это требует хладнокровия. Выдержки. – Мария внимательно наблюдала за ней, видя, как та пытается зацепиться за этот знакомый, простой разговор – за победу в хакерской битве, словно за спасительный якорь в бушующем море. – Поэтому предлагаю отметить. Как следует. Как только встанешь на ноги. Ты, я, какой-нибудь ужасный подпольный клуб, где музыка оглушает, а коктейли отвратительны на вкус, но бьют по башке как кувалда. Без Насти. Без её вечных вздохов и взглядов исподтишка. Что скажешь?

Уголки губ Светы дрогнули. Это была не улыбка – лишь её бледная, измождённая тень. Но это уже было что-то. Разрыв в броне шока.

– Да… – снова выдохнула она, и в этот раз в её голосе послышалось что-то помимо пустоты. Слабый, едва уловимый, но живой интерес. – Давай.

– Отлично. Значит, план есть, – Мария встала и потрепала её по волосам с непривычной для себя нежностью. – А теперь закрой глаза. Попробуй поспи. Чтобы быстрее прийти в форму. Нам предстоит серьёзная операция по уничтожению твоего гонорара.

Она вышла из палаты, оставив Свету в тишине под мягкий, гипнотический гул приборов.

Мост обратно к реальности – хрупкий и ненадёжный, но всё же мост – был построен. Первый, самый трудный шаг сделан.

***
Кольская СОЗ, «Древо Памяти»31 октября 2074 года00:00

Не колокол, не гонг – а низкий, рокочущий удар в гигантский, обтянутый кожей щит возвестил начало. Он прокатился по поселению, заглушая на мгновение даже вечный шёпот листвы Древа.

Факелы, воткнутые в землю по обеим сторонам от ворот частокола до самого подножия исполина, вспыхнули разом, отбрасывая на лица мутантов прыгающие, дикие тени.

Элеонора стояла в стороне, чувствуя, как знакомый ледяной комок сжимается у неё в горле. Это был далеко не первый раз. Она знала сценарий наизусть – каждую паузу, каждый жест, каждую ноту в том горловом пении. Знала, что это театр, грандиозная и безупречная постановка, режиссёром которой была сама Карина. Но знание было слабой защитой. Каждый раз этот ритуал пробуждал в ней что-то древнее, животное, заставлявшее инстинкты кричать о бегстве.

Всего несколько часов назад она смеялась здесь же, с детьми на коленях, рассказывая им сказки о далёких мирах. Теперь же наблюдала, как те же дети с серьёзными лицами вставали в строй, сливаясь с суровыми взрослыми ворками и греблинами, выстраивая живой коридор к Древу.

И в конце этого коридора, у входа в поселение, стояла Карина.

Она была облачена в простые, грубые ткани, но в эту ночь они казались погребальными пеленами. Её осанка, всегда идеально прямая, теперь была неестественно вытянутой, словно невидимые нити тянули её макушку к кровавым тучам. Лицо, обычно выражавшее лишь вечную, усталую грусть, превратилось в пустую маску – без намёка на человеческое выражение.

Топот начался. Не бешеный, а ритмичный, мерный – как биение гигантского сердца. Сотни стоп отбивали такт о промёрзлую землю. И под этот гулкий, гипнотический ритм Карина сделала первый шаг.

Она шла медленно, почти паря над землёй. Её босые ноги не оставляли следов на мёрзлой почве. Взгляд алых глаз был устремлён сквозь толпу, сквозь время – в какую-то недосягаемую точку. Для всех собравшихся это было шествие божества. Для неё – дорога к дозатору, обставленная театральным представлением, которое она сама же и создала ради их спокойствия.

Элеонора видела, как при её приближении мутанты замирали, затаив дыхание. Их глаза застилала смесь благоговейного ужаса и надежды. Они видели в этом спасение, продолжение, смысл. Элеонора же видела лишь измождённую вечностью женщину, обречённую играть роль, чтобы те, кого она считала семьёй, не увидели уродливую правду её голода.

Карина достигла алтаря – отполированного временем камня. На нём стоял единственный предмет: кубок, выточенный из тёмного, почти чёрного дерева, с инкрустацией из тускло мерцающих алым кристаллов Сребро. Внутри плескалась густая, алая донорская кровь, привезённая Элеонорой.

Наступила абсолютная тишина. Даже ветер замер, затаившись в ожидании.

Карина подняла кубок. И в тот миг сквозь фарфоровую белизну её кожи проступила алая влага, словно её собственные поры начали сочиться кровью. Она не текла – испарялась, поднимаясь в ледяной воздух лёгким, обволакивающим туманом. Туман был алого цвета и нёс странный, двойственный аромат – успокаивающий, как ладан, но с явственным металлическим привкусом крови.

И одновременно с этим зажглось Древо.

Алый туман, коснувшись коры, впитывался в неё, как вода в губку. Тончайшая паутина прожилок на белоснежных листьях вспыхнула рубиновым огнём. А на самом стволе, точно в такт, проступил и засветился изнутри тот самый замысловатый узор, что шрамом лежал на груди Карины. Он пульсировал, словно живое сердце, отливая в темноте тёмно-багровым светом.

Карина поднесла кубок к губам и осушила его одним долгим, размеренным глотком.

Ритуал был завершён.

Мгновение – и тишину взорвал ликующий рёв. Давление, витавшее в воздухе, исчезло. Суровые лица расплылись в улыбках. Горловое пение сменилось смехом и возгласами. Живой коридор рассыпался, и все ринулись к сложенным в стороне столам, ломящимся от яств и бочкам с хмельным мёдом. Начинался праздник, ради которого они и затевали всю эту мистерию.

Алый туман рассеялся. Свет в листьях и на коре погас.

Карина, поставив пустой кубок на алтарь, обернулась. Её плечи вновь согнулись под привычной тяжестью, а в глазах вернулась знакомая Элеоноре усталость.

Она подошла к лийке, всё ещё стоявшей в оцепенении.

– Ну что, – голос Карины прозвучал нарочито буднично, с лёгкой, почти просящей у мира прощения усмешкой, – пойдём. Ходят слухи, что оленина в этом году особенно нежная. Проверим, пока эти обжоры всё не растащили?

Она взяла Элеонору под руку, и её прикосновение было тёплым, живым, человеческим – попыткой вернуть себя и подругу из мира древних ужасов в мир простых радостей, где на первом месте были вкус жареного мяса и хмель, способный помочь забыть о той пропасти, в которую катится этот мир.

Глава 6

НИИ «Сфера», оперативный отдел, Голицыно-2‎31 октября 2074 года14:27

Коньяк обжёг горло противной сладостью, но нужной разрядки не принёс – лишь липкое тепло, разлившееся по желудку и обострившее чувство вины.

Диван в кабинете, провалившийся от бессонных ночей, сегодня впивался в спину стальными пружинами. Каждая трещина на потолке кричала о Свете, о трёх трупах в переулке, о поглощающей сознание темноте.

– Да твою мать… – прошептала она, устало поднимаясь с дивана. Ей нужна была другая разрядка. Куда более радикальная.

В тире пахло пороховой гарью и одиночеством. Пустота была благословением. Она вышла на огневой рубеж – и мир сузился до двадцатипятиметровой галереи и шести безликих мишеней.

Настя вскинула тяжёлый электромагнитный пистолет. Пальцы легли на рукоятку с выверенной силой – не больше, не меньше. Вдох. И – щелчок.

Не физический. Внутренний. Словно невидимый переключатель в мозгу перевёл её сознание в иной режим.

Мир замер. Звук умер, его место занял низкочастотный гул, исходящий будто из самого пространства. Свет померк, окрасившись в густую, сиренево-чёрную дымку. Из теней, клубясь, поползли тяжёлые, угольные щупальца пара, замедляя время до вязкой, ползучей капли.

А мишени – засветились. Холодным, безжизненным белым контуром, будто их выжгли раскалённой проволокой прямо на сетчатке её глаз.

Она рванула с места. Её тело стало размытым силуэтом – фиолетовым призраком в застывшем мире. Не было звука шагов, лишь сухой, отрывистый треск разрядов. Она не целилась – она указывала. Ствол пистолета был продолжением её воли, а белый контур – приговором.

Первый выстрел – прямое попадание туда, где у мишени были «глаза».

Второй – и шея «противника» разлетается в щепки.

Третий – грудь, будто настоящая, рассыпается осколками стекла.

Она не бежала – телепортировалась короткими, яростными рывками от одной цели к другой. Её скорость была не просто движением – это было насилие над физикой, рваная рана на теле реальности.

В её ускоренном восприятии дверь в тир только начинала открываться, впуская группу солдат.

Ещё три выстрела. Три хрустальных хлопка. Три уничтоженные мишени. Белые контуры погасли.

Второй щелчок. Внутренний.

Мир с грохотом обрушился на неё. Звук, свет, запахи. Фиолетовая дымка исчезла, щупальца пара растворились. Настя стояла, грудь вздымалась в попытке поймать воздух, которого не хватало в ускорении. В висках пульсировала тупая, знакомая боль.

И тут она почувствовала это – тёплую, солёную влагу в уголках глаз. Две алые струйки крови из слёзных каналов медленно поползли по щекам, оставляя на коже багровые дорожки. Плата за разрыв времени. Цена контроля.

В этот момент дверь в тир с грохотом захлопнулась. Группа солдат из нового пополнения застыла в двух шагах, уставившись на неё и на шесть раскуроченных мишеней, что пару секунд назад были цельными кусками стекла.

Их взводный – мужчина с лицом, испещрённым шрамами и знанием всех фронтов СОЗ – медленно кивнул. В его глазах не было страха, лишь глубокое, профессиональное уважение.

– Видали, молодые? – сиплый голос, обожжённый тысячами отданных команд, гулко прокатился под сводами тира. – Вот так и должны выглядеть ваши цели после зачистки. Как этот хлам. Запомните.

Он снова кивнул Насте – и слабо улыбнулся.

Настя, стирая тыльной стороной ладони кровь с лица, коротко кивнула в ответ. Повернулась и пошла прочь, оставляя за спиной дым и изумлённые взгляды.

Адреналин выгорел, оставив после себя кристально чистое, холодное пространство в голове. Сомнения, страх, вина – всё было сожжено в этом скоростном шквале.

Маша справится. Света – в надёжных руках. Значит, место Насти не здесь.

Пришло время готовить операцию.

Культисты не будут ждать, пока она выплачет все свои слёзы.

***
Ленинград, Коломяжский рынок30 октября 2074 года07:18

Воздух на рынке был густым котлом из запахов: едкость синтетической пищи, сладковатый дым горелого пластика от паяльных ламп и – едва уловимый, но цепкий – аромат настоящей земли.

Николай шёл, вжав голову в плечи. Его единственный глаз метался под капюшоном, выискивая углы, тени, сомкнутые группы людей. Каждый смех, каждый резкий окрик заставлял мускулы на спине непроизвольно сжиматься, а левую, изуродованную руку – искать упор в кармане балахона, на рукоятке ножа.

«Они все смотрят. Знают. Видят шрамы сквозь ткань.»

Он понимал, что это параноидальный бред, – но понимание было тонкой плёнкой льда на бушующем океане старой боли. Предательство Насти и «Прометея» выжгло в нём простую способность доверять незнакомым лицам. Он видел не людей, а возможные угрозы. Не продавцов, а контуры, за которыми мог скрываться агент или наёмник.

Именно поэтому он чуть не прошёл мимо.

Маленькая женщина в промасленном фартуке стояла в арке между двумя полуразрушенными павильонами. Перед ней – три помятых кочана капусты, ведро с мутными солёными огурцами и он. Одинокий, почти вызывающе яркий плод.

Яблоко.

Кожица покрыта тёмными точками, один бок подмят, но от него исходил тот самый, невозможный запах – сладкий, живой, пахнущий не химической отдушкой, а солнцем и деревом.

Николай замер. Взгляд прилип к плоду. Разум тут же выстроил баррикаду из подозрений:

«Приманка. Провокация.»

Но он вспомнил Таню – её глаза, подёрнутые дымкой бессонницы и страха. Её слова: «Найди что-нибудь… настоящее».

Он подошёл, стараясь не смотреть женщине в лицо.

– Сколько? – голос прозвучал сипло, негромко, словно он давно разучился говорить о простых вещах.

Женщина взглянула на него. В её глазах не было ни страха, ни подобострастия – лишь усталая мудрость.

– Для тебя, сынок, – она покачала головой, – семьдесят.

Грабёж чистой воды. Но он кивнул. Не торгуясь, сунул руку в карман.

Пальцы наткнулись сначала на холодный металл запасного магазина, потом на шершавый пластик «щепки». Он приложил её к старому терминалу на ящике. Тот пискнул, на экране мелькнула зелёная галочка.

Деньги, которые Таня когда-то «обелила» через дюжину подставных счетов, ушли. След найти можно, но для бабушки с рынка это было всё равно что искать иголку в стоге сена на другой планете.

– Держи, – женщина протянула яблоко.

Он взял его. Кожица была шершавой и тёплой. Тяжёлое. Настоящее.

Николай сунул плод во внутренний карман, словно контрабанду, и, не сказав больше ни слова, пошёл прочь, чувствуя на спине спокойный, ничего не выражающий взгляд продавщицы.

Следующая остановка была иной.

«СоюзПит». Свет люминесцентных ламп выбеливал все лица до одного оттенка болезненной усталости. Воздух – спёртая смесь антисептика, пара от разогретых пайков и человеческого пота.

И камеры. Их было много. Чёрные, бездушные пузыри под потолком, на поворотных кронштейнах, встроенные в стойки. Они медленно поворачивались, сканируя зал.

Николай двинулся вдоль витрин, опустив голову. Капюшон делал своё дело. Шрамы зудели под одеждой, будто чувствуя безжалостный электронный взгляд.

Он набрал еды механически, почти не глядя: два пайка «Комбинированный № 3» – серая масса на основе пшеничного суррогата с тёмными вкраплениями, выдававшимися за мясо; один «Восток-11» – липкие рисовые шарики с ароматом, напоминавшим морепродукты, которых он в жизни не видел; и упаковку с маркировкой «С-Мясо. Фарш» – самый дорогой и наименее отталкивающий вариант.

У терминала самообслуживания он снова воспользовался «щепкой», подставив её под сканер быстрым, отточенным движением, ладонью прикрывая сам момент контакта.

Он чувствовал, как объектив камеры над кассой медленно поворачивается в его сторону. Резко дёрнул плечом, сбивая прицел, схватил пакет и быстрыми шагами направился к выходу, не оборачиваясь.

Вернувшись в квартиру, он застал Татьяну всё так же сидевшую за столиком с разобранным «Зондом-5». Её взгляд был остекленевшим, пальцы застыли над клавиатурой.

Николай молча поставил на стол пакет с пайками. Она даже не взглянула. Тогда он достал из внутреннего кармана яблоко и положил его рядом с терминалом.

Оно лежало, как артефакт из другого мира. Кривобокая, живая форма резко контрастировала с угловатыми линиями техники.

Таня замерла. Её взгляд медленно оторвался от экрана и упал на плод – сначала с недоверием, будто это была очередная иллюзия. Потом в её глазах, выжженных усталостью, что-то дрогнуло.

Она медленно, почти неверяще, потянулась, взяла яблоко в ладони. Пальцы осторожно обхватили его, ощутив шершавую кожицу.

Уголки её губ дрогнули. Это не была улыбка – лишь её тень, бледный отблеск чего-то давно забытого. Мимолётная трещина в броне из страха и цинизма.

– Спасибо, – тихо выдохнула она, подняв взгляд на брата.

Николай лишь кивнул, отвернувшись, чтобы скрыть лицо. В его груди, сжатой стальными тисками мести, на секунду что-то ёкнуло. Не боль. Нечто иное. Смутное, почти утраченное чувство, что он сделал что-то правильное. Не для плана, не для возмездия. А просто для неё.

Он подошёл к окну, чтобы снова считать циклы патрулей. Но теперь его единственный глаз видел не только угрозы. Он видел отражение сестры в стекле – ту, что, прикрыв веки, вдыхала забытый аромат детства, на миг сбежав из ада настоящего.

***
Кольская СОЗ, поселение у «Древа Памяти»31 октября 2074 года08:12

Утро было тихим и прохладным, словно сама земля выдыхала остатки ночного ритуала. Воздух пах дымом и мокрым камнем.

У ворот поселения, грубо нарушая пасторальную картину, стояли три бронированных вездехода «Прометея» с затемнёнными стёклами. Рядом курили двое солдат в чёрной униформе, смеясь над простецкими шутками престарелого ворка.

Элеонора стояла на коленях, обнимая трёх детей-греблинов. Их болотная кожа казалась ещё темнее на фоне её медного оттенка.

– Тётя Эля, а ты скоро вернёшься? – просипел самый маленький. Его глаза-бусинки смотрели на неё с безусловным доверием.

– Конечно, вернусь. Как только закончу дела в Москве. – Она провела рукой по его шишковатой головке. – А вы слушайтесь тётю Карину и не лезьте в старые туннели без спроса, хорошо?

– Обещаем! – хором ответили они.

Она прижала их к себе, чувствуя, как по коже пробегают мурашки. Эти дети, такие же сироты, как и она когда-то, были её самой большой слабостью – и силой одновременно.

Карина наблюдала за сценой, прислонившись к косяку ворот. Её алые глаза прищурились от утреннего света, а в пальцах медленно вращался мундштук с сигаретой. Дым пах не едким табаком, а тлеющими травами СОЗ.

– Точно не можешь остаться подольше? – в её голосе прозвучала лёгкая, почти неуловимая нота сожаления.

– Дела, к сожалению, – мягко ответила Элеонора, поднимаясь и отряхивая колени. – Но как вернусь, обязательно проверю, чтобы вы тут детишек не разбаловали.

Они обменялись взглядами – коротким, полным смысла. Понимание, отточенное годами, не требовало слов.

Карина шагнула ближе и, неожиданно нежно, поправила воротник Элеоноры.

– Передай Насте и Маше, что старуха по ним скучает. И что моя дверь для них всегда открыта. Особенно для Насти. – В её алых глазах мелькнуло что-то неуловимое – не приказ, не требование, а просьба. – Кажется, ей… сейчас это может быть нужно.

– Передам, – кивнула Элеонора. Она понимала, что за этими словами стояло больше, чем простая вежливость. Это было приглашение. И, возможно, предостережение.

Она повернулась к детям, сгрудившимся теперь у ног Карины, и помахала им рукой:

– Ведите себя хорошо! А то тётя Эля узнает!

– У-у-у! – завопили они в восторге. Их крики, похожие на кваканье гигантских лягушек, на миг разорвали утреннюю тишину.

Элеонора улыбнулась, развернулась и быстрым шагом направилась к ждущему кортежу.

Дверь вездехода с мягким шипением отъехала в сторону, впуская её. Солдаты, бросив окурки и обменявшись рукопожатиями со старцем, заняли свои места.

Карина стояла у ворот, не двигаясь, пока машины не скрылись в утренней дымке, поднимая клубы рыжей пыли. Только тогда она позволила себе сделать ещё одну затяжку. Сладковатый дым обволок лицо, возвращая ему привычную, отстранённую маску.

Но в глазах оставалась тревога. Та, что приходит, когда прошлое решает напомнить о себе.

***
Ленинградская область, трасса Р-21 «Кола»31 октября 2074 года14:33

Элеонора смотрела в окно на проплывающие мимо хмурые леса и развалины заброшенных деревень. В салоне пахло кожей, оружием и лёгким ароматом её духов – маленький островок цивилизации внутри металлического кокона.

– Нам точно хватит двух дней в Ленинграде? – нарушил тишину молодой лейтенант, сидевший напротив. – Товарищ Игатова просила не давить на детей. Информация по культу важна, но…

Элеонора кивнула, не отрывая взгляда от окна:

– Знаю. Двух дней более чем достаточно. Если они сразу не смогут ответить – не помогут и недели. Пока дети придут в норму, след простынет.

Она не добавила, что мысль об этом визите вызывала в ней тревогу, похожую на холод под кожей. Дети, пережившие теракт, – в сердце чужого, враждебного города. Возможно, она сможет им помочь. Успокоить. Дать им хоть тень надежды, что всё будет хорошо. Она умела это делать.

Лейтенант что-то пробормотал в ответ, но Элеонора уже не слушала. Её взгляд вновь скользнул к окну – туда, где за полосой шоссе тянулись серые, безмолвные леса, а на горизонте сгущались тяжёлые тучи. И вдруг ей вспомнились слова Карины:

«Моя дверь для них всегда открыта. Особенно для Насти.»

Теперь, глядя на приближающийся город, она поняла – это не была просьба.

Это было предупреждение.

Глава 7

Ленинград, набережная Невы31 октября 2074 года18:55

Вечерний туман, рождённый в объятиях Невы и СОЗ, стелился по граниту набережной, закручиваясь воронками у дренажных стоков. Он скрывал упадок, но был бессилен против ядовитого свечения неона.

Напротив мрачной цитадели «Сферы», по стене хрущёвки, обросшей неоновыми панелями, ползла рекламная голограмма:

«ТВОЁ ТЕЛО – ТВОЙ КАПИТАЛ. Инженеры „Технопрогресса“ готовы его приумножить!»

Под слоганом улыбался мужчина с металлическими руками, сгибавший стальную балку.

Рядом, на торце разбомбленной в прошлые волнения сталинки, мерцала агитка постарше:

«УВЕЛИЧЬ СВОЮ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ДЛЯ ПРОЦВЕТАНИЯ СОЮЗА! Пройди аугментацию по льготному тарифу!»

Два мира – корпоративный шик и советский утопизм – вели вечный бой за души населения.

По ту сторону набережной, спеша по своим делам, мелькали одинокие фигуры в прорезиненных плащах: одни торопились домой, другие – на ночную смену. Где-то вдалеке слышался смех пары подростков, рискнувших пробежаться под холодным дождём.

Николай Вихров стоял в тени аварийного выступа. Его глаз, привыкший к мраку, был неподвижен. Он не щурился от навязчивого сияния – он игнорировал его, фильтруя визуальный шум с точностью машины. Левая рука, с обугленной кожей, лежала на бетонном парапете, кончики пальцев едва ощутимо отстукивали отсчёт секунд.

– Смена через три минуты, – его голос прозвучал, как скрежет камня о камень – тихо, глухо, предназначенный только одному человеку. – Двое с крыши заходят через северный пост. Ещё двое выходят им на смену. Окно – четыре минуты.

Татьяна, прижавшись спиной к холодной стене аварийного выхода соседнего здания, ответила коротким щелчком языка. Её пальцы, быстрые и точные, нащупали в кармане балахона маленький вакуумный пакет. Она достала его, и в синеве неона сморщенный, побуревший огрызок яблока выглядел артефактом из умершей цивилизации.

– Всё равно не понимаю, зачем ты хранишь этот мусор, – не отрывая взгляда от главного входа, проворчал Коля.

– Это не мусор, – её голос был тише вечернего ветра, но твёрже гранита под ногами. Неподалёку проехал курьер на электробайке, шины которого с шипением рассекали лужи. Таня перекатывала пакет между пальцами. – Это косточка. Я хочу попробовать посадить её у Карины. Посмотрим, может, у неё получится вырастить что-то… живое.