Полюс – 1

Изнутри поднимался пар – запах чего-то, что лишь отдалённо, на уровне трагической пародии, напоминало борщ.

Она ткнула ложкой в багровую жижу, пытаясь отыскать кусочки синт-мяса, чья текстура напоминала не то обугленные обрезки ковра, не то высушенную кожу старого протеза.

«Значит, спонсор. Пришлый.» – ложка звякнула о дно. – «Кто-то со стороны щедро оплачивает их весёлую деятельность.»

Контейнер с глухим стуком лег на стол. В горле поднимался тяжёлый ком осознания.

«Со стороны…» – это словосочетание повисло в воздухе, обрастая ледяными шипами. Оно означало одно из двух: либо старые «друзья» из ООН снова затеяли подковёрную возню – и взрывы всего лишь прелюдия к чему-то большему. Либо… либо это та самая тень, что шевелится в самых глубоких, не картографированных глотках СОЗ.

А это означало лишь одно.

Пришло время.

Время встретиться с Кариной.

Лично.

Впервые с тех пор, как ей было восемь, и мир умещался в размеры квартиры и дороги до Голицыно-2.

В те времена, когда Пётр Игатов и Дмитрий Вихров ещё стояли по одну сторону баррикад.

Глава 4

«Гарпия», Москва, близ Павелецкого вокзала30 октября 2074 года03:42

Дверь захлопнулась за спиной, отсекая какофонию «Гарпии» – оглушительный техно-бит, клубки сизого дыма и неон, впивающийся в сетчатку, как стерильная игла.

Тишина переулка оказалась обманчивой; её нарушали лишь шёпот моросящего дождя и отдалённый гул мегаполиса. Победа в хакерском марафоне оставила на губах Светы едва уловимую тень улыбки.

«Щенки. Думают, кодировка на уровне госбанка – это надёжный заслон. Наша защита “Прометея” сожрала бы их живьём, даже не поперхнувшись.»

Она привычным движением натянула капюшон, превращаясь в безымянный оранжевый силуэт ночи. В кармане худи лежала щепка с выигрышем – солидная сумма, которой хватило бы на пару месяцев техно-апгрейдов для Кеши.

«Настя, конечно, устроит истерику. Опять. Но, чёрт… видеть ворка за терминалом, который когтями клацает по клавишам… Это дорогого стоит.»

– Эй, оранжевая! Не спеши так! – грубый, сиплый голос прорезал сырую мглу, вынырнув из глубины переулка.

Света замерла, не оборачиваясь. Мысли пронеслись с привычной, вымуштрованной скоростью:

«Двое. Сзади. Метрах в десяти. И один – впереди, у выхода из переулка. Блокируют оба пути.»

– Чего, красотка, совсем одна? – произнёс тот, что шёл на неё спереди, постукивая костяшками по металлической бите – почти игрушечной на фоне его ладони, увенчанной дешевыми кибер-усилителями.

«Значит так. Драться – не вариант. Пойду на того, что впереди, ближе к выходу. Сделаю вид, что прорываюсь, потом резко в сторону – между ним и стеной. Они неуклюжие, в узком пространстве запутаются. Потом – бежать. Пускай догоняют.»

– Спасибо, парни, программа знакомств у меня на сегодня перевыполнена, – бросила она. Голос звучал на удивление ровно, адреналин растекался по венам, как жидкий азот. Света шагнула вперёд – навстречу фигуре, перекрывавшей выход.

– Да мы не знакомиться! Купи нам пару ящиков пива – и гуляй себе на здоровье, – вновь раздался голос за спиной, с той показной «дружелюбностью», что пахнет хуже прямой угрозы.

– Ага-ага, ты ж вроде при бабле, – поддакнул напарник. Света почувствовала, как её собственный выдох превратился в белое облачко на фоне их тяжёлого, учащённого дыхания.

«Всё. Хватит. План “Б”. Рывок. Сейчас.»

И она рванула – прямо вперёд, на того, что стоял у выхода. Три быстрых, отточенных шага. Она уже почти проскочила, чувствуя, как воздух свистит в ушах… Как бита ударила её по затылку.

Мир перевернулся. Но не от удара. Нет – от чего-то иного. Все звуки разом оборвались, словно кто-то выдернул штекер из розетки мироздания. Свет фонарей, грязное небо, силуэты громил – всё поплыло, закрутилось и… погасло. Не в глазах. Вокруг.

Она не упала. Она провалилась. Не на мокрый асфальт – в тишину. Абсолютную, бархатную, давящую. В тьму, что была не отсутствием света, а живой, обволакивающей субстанцией. Она стала тенью – частью мокрого асфальта, грязной стены, самой ночи. Её тело будто растворилось, превратившись в сгусток осознания, плывущий в чёрной, безвоздушной реке.

И сквозь эту непроглядную пелену, словно из-за толстого стекла, доносились приглушённые, искажённые голоса:

– Куда она делась?!

– Да не знаю я!

– Ну не в стену же превратилась!

Света рванула вперёд, повинуясь инстинкту выживания, сметающему всё – мысли, страх, боль. Но тень, только что бывшая её укрытием, ожила: холодные, вязкие щупальца тьмы обвили запястья, пытаясь втянуть обратно, в свой безвоздушный омут. Это был не удар, а объятие утопленника, тянущего на дно. И на миг ей почудился в этой тьме сладковатый, гнилостный запах Сребро, смешанный с железным привкусом старой крови.

«Нет!»

Света с силой вырвалась – и мир обрушился обратно: давящий гул города, ледяная влага асфальта, просочившаяся сквозь ткань штанов, и оглушительная реальность, встреченная хриплым вздохом.

Она стояла на коленях. И точно знала, что нужно делать.Она была спокойна. И это спокойствие пугало больше, чем крики громил.

Взгляд упал на осколок бутылки, тускло поблёскивавший в грязи. Мысли опередили действия. Не поднимаясь, почти небрежно, она взяла его и тихо свистнула, привлекая внимание. Лица гопников, секунду назад раздутые от наглости и самоуверенности, исказились чистейшим, животным страхом.

Из её глаз, всё ещё затянутых пеленой непроглядной черноты, сочился пар. Не сизый, не серый – тёмный. Абсолютный. Он стекал по щекам чёрными слезами и растворялся в воздухе с лёгким шипением, контрастируя с оранжевым худи.

И тут она рванула вперёд. Как тень, сорвавшаяся с цепи.

Осколок вошёл в горло первому с отвратительным, чавкающим звуком рвущейся плоти. Не хруст, не звон – именно влажный, мясной звук, отпечатывающийся в памяти. Изо рта парня, вместо крика, вырвалась алая, пенистая струя, беззвучно окрашивающая ночь. Его тело ещё не успело понять, что оно мертво – мышцы, застывшие от ярости, остались в нелепом, почти танцующем положении, когда остриё стекла, кровавое и липкое, уже вырвалось из горла. Оно не сверкало – оно дымилось в холодном воздухе, оставляя за собой тонкий алый след.

Для Светланы время сжалось, превратившись в серию чётких, обезличенных кадров. Она не думала – действовала. Её сознание стало холодным процессором, а тело – идеальным инструментом.

Осколок со скрипом лопающегося хряща и кости вошёл во висок второго. Негромкий, влажный хруст, словно ломают мокрую ветку. Его глаза, секунду назад полные тупого страха, остекленели, превратившись в ничего не видящие пуговицы.

Пируэт. Её тело, лёгкое и невесомое, описало дугу, и пальцы – холодные, как сталь, – сомкнулись на запястье третьего. Не на бите – на руке, что её держала. Кибер-усилитель заскулил под её хваткой, металл прогнулся с коротким визгом. Пальцы гопника разжались сами собой – от страха и невыносимой боли. Бита, эта игрушка для запугивания, с глухим стуком упала на асфальт – чтобы в следующее мгновение оказаться в её руке.

И тогда переулок наполнился не криками боли, а симфонией расплаты. Глухой костяной стук по рёбрам. Приглушённый хлюп по мягким тканям. Сдавленный, переходящий в бульканье вой. Мольбы о пощаде, тонущие в хрусте собственных челюстей.

Она не слышала слов. Только фальшивые ноты в этом хаосе. И её задача была – заглушить их. Один за другим. Методично. Без гнева. С холодной, почти хирургической точностью.

Когда она остановилась, дыхание было ровным. Трое тел лежали в грязных, алых лужах – неподвижные, бесформенные. Тёмный пар больше не струился из глаз. Они снова стали ярко-голубыми.

А лицо, по которому каплями стекала чужая кровь, исказил страх.

«Что я наделала…»

***
Кремль, Москва‎30 октября 2074 года05:59

Предрассветная мгла за окнами зала казалась финальным аккордом к этой бесконечной ночи. Сергей Волков, в свои сорок три года – самый молодой глава государства в истории Союза, чувствовал каждую секунду этого восьмичасового марафона.

Вокруг стола из полированного карельского гранита мерцали – как упрёк из прошлого – голограммы глав корпораций-преемниц.

– …и в связи с возросшими эксплуатационными расходами в Санитарно-Охранной Зоне, удорожанием логистики и необходимостью модернизации преобразователей энергии на объекте «Полюс-1», корпорация «ГосЭнерго» вынуждена инициировать поэтапное повышение тарифов для населения на двенадцать процентов, – докладывал Утробов.

Волков, откинувшись в кресле, устало провёл рукой по лицу. На его правом виске, там, где кожа срасталась с карбоновым покрытием импланта, вспыхнула и замерцала тонкая голубая линия. В поле его зрения, прямо на сетчатке, возникли цифры – зелёные столбцы квартальных отчётов «ГосЭнерго», алые графики роста дивидендов.

– Пётр Семёнович, давайте срежем протокольную шелуху, – его голос прозвучал ровно, но в нём слышался лёгкий механический отзвук, будто в гортани работал усилитель. – Вы не «вынуждены». У вас есть выбор: снизить дивиденды акционерам на два целых и четыре десятых процента, урезать бонусы руководящего состава на восемнадцать, выбрать подрядчика дешевле на семь процентов – без потери качества. Но вы выбираете самый простой путь – в карманы пенсионера и рабочего.

– Сергей Иосифович, вы упрощаете, – голограмма Утробова дрогнула. – Речь о стабильности всей энергосистемы! О колоссальной нагрузке…

– О колоссальной прибыли, – Волков мельком взглянул в пустоту, считывая новые данные. Свет на виске вспыхнул ярче. – Сорок семь процентов роста от контрактов с Азией, – его голос, усиленный имплантом, прозвучал громче, заполнив зал. – В том числе пятнадцать – от сделки с «Цзюньцзи» по Поясу Роста, и девять – от фармацевтического контракта с «Вайдьяраджа», подписанных три и четыре месяца назад соответственно. Вы думаете, я не видел отчёты? Я их вижу прямо сейчас. Не считая того, что выучил их наизусть, готовясь к этому совету. В отличие от вас, которые в очередной раз просматривали свежие каталоги яхт. Цены не будут повышены. Они будут снижены – на пять процентов к концу года.

В зале повисло гробовое молчание.

– Сергей Иосифович, вы упускаете стратегический контекст, – вступил Жарков, его голос прозвучал как скрежет брони. – «ГосЭнерго» – ключевой донор оборонных программ. Ослабить его – значит ослабить щит Республик.

Волков медленно повернулся к нему. Свет на виске замигал учащённо, перебирая бюджеты и статьи финансирования.

– А вы каким боком относитесь к энергетике, Алексей Петрович? – его голос, усиленный имплантом, прозвучал громче, заполнив зал. – У каждой корпорации свой бюджет, своя зона ответственности. Или вы предлагаете объединить вас в одну структуру, чтобы вы с Утробовым друг другу глотки за кресло во главе перегрызли? Или, может, мне стоит вообще упразднить эту вашу… вольницу и вернуть вас всех под единое крыло государственного управления – без голограмм, без советов директоров, с одним единственным акционером – народом?

Угроза, чёткая и недвусмысленная, повисла в воздухе. Жарков, побагровев, откинулся в кресле.

Не давая никому опомниться, Волков резко сменил мишень. На его сетчатке замелькали новые цифры, а свет на виске вновь замигал, словно бешено колотящееся сердце.

– Переходим к продовольственной безопасности. Татьяна Викторовна, – он обратился к голограмме женщины с жёстким, аскетичным лицом. – Объясните, почему при росте производства синтетического белка на пятнадцать целых и три десятых процента стоимость пайков выросла на восемь?

Министр продкорпорации не смутилась.

– Инфляция, Сергей Иосифович. Удорожание логистики. И… операционные издержки распределения.

– «Операционные издержки», – Волков усмехнулся, и в этом звуке не было ничего, кроме усталости и горечи. На его сетчатке высветились фрагменты доклада ревизионной комиссии. – Это что, новый термин для «карманных расходов» ваших региональных управляющих? Я вижу отчёт. Вот, например, «надбавка за риск» в размере трёх процентов при перевозке крупы через Урал. Или «логистическая премия» – два процента за доставку в Норильск, хотя тарифы «ТрансСОЗ» за последний год не менялись. – Он встал, опёршись ладонями о стол. – Это прекращается. Сегодня.

Его фигура – молодая и резкая – контрастировала с тяжеловесной обстановкой зала. Свет на виске горел теперь ровным, неумолимым светом.

– Вы все сидите в своих виртуальных крепостях. Думаете, что ваша пирушка будет длиться вечно. А за окном, тем временем, рушится мир. Мир, который вы должны были строить! Вы смотрите на графики прибыли, а я читаю сводки о взрывах в детских домах! Вы считаете проценты, а я – пустые кастрюли в рабочих семьях!

Он обвёл взглядом мерцающие голограммы, и его голос зазвенел сталью:

– Реформа, которую нам оставили предшественники, была попыткой спасти экономику, адаптироваться. Но вы превратили её в оружие против собственного народа. Вы ведёте себя как колониальные администраторы на завоёванной территории, а не как слуги государства. Или вы забыли, что ваши лицензии, ваши монополии, ваши преференции – не с неба упали? Их вам выдало государство. И государство же может их забрать.

Волков выдержал паузу, давая словам впитаться. Свет на виске и изображение на сетчатке погасли. Он отключил интерфейс. Теперь говорил только глава государства.

– У вас есть выбор. Лично у каждого из вас. Либо вы к концу года находите резервы для снижения цен и повышения качества жизни, либо я найду тех, кто сможет управлять вашими активами без подобных «операционных издержек». И поверьте, кандидаты уже выстраиваются в очередь.

Он сел. Молчание чиновников стало его тактической победой. Но, откидываясь на спинку кресла, Сергей Волков чувствовал лишь тяжкий груз. Он выиграл битву, но война с системой, пожирающей саму себя, только начиналась. И цена поражения в ней была куда выше, чем в любом отчёте, который мог бы вывести его имплант. Который загорелся снова, осветив сетчатку новыми столбиками данных.

– Далее. Вы хотели высказаться, товарищ Жарков? Высказывайтесь. Но по теме террористических атак на границе СОЗ.

***
‎Москва, проспект Вернадского30 октября 2074 года05:37

Ключ повернулся в замке с оглушительным скрежетом – словно кто-то вскрывал склеп. Анастасия, уже одетая в чёрную униформу «Прометея», застёгивала на запястье термобраслет, когда дверь распахнулась.

– И где это тебя носило до половины шестого? – её голос прозвучал жёстко, натянуто, как струна. Она не обернулась, глядя в голографическое зеркало в прихожей, где отражалась её собственная усталость. – Лучше бы в комнате у себя прибралась, а не по помойкам вроде «Гарпии»…

Она оборвала себя на полуслове. В отражении она увидела сестру.

Светлана стояла в дверном проёме, залитая бледным светом утра. Неподвижная, как привидение. Её оранжевое худи было в грязных разводах; на руках и щеках засохли тёмные, почти чёрные пятна. Но не это заставило Настино сердце сжаться в ледяной ком. Это были глаза. Глаза, в которых плавала абсолютная, бездонная пустота – словно она только что выглянула в открытый космос и увидела там ничто.

– Свет… – имя сорвалось с губ Насти шёпотом.

Она резко развернулась. Все упрёки, вся усталость – всё испарилось, смытое ледяной волной адреналина. Она подошла к сестре; её пальцы, привыкшие сжимать рукоятку пистолета, дрогнули.

– Что случилось? – голос Насти стал тише. – Свет, не молчи.

Света попыталась что-то сказать, но из её горла вырвался лишь сдавленный, хриплый звук. Она замотала головой, её пальцы судорожно сжали края худи. Слёз не было – был лишь пустой, ничего не видящий взгляд.

«Боже правый… она в ступоре. Полном. Видала таких – после первого боя.»

– Ты ранена? – Настя схватила сестру за подбородок, быстро осматривая лицо, шею, руки. Ни порезов, ни ссадин. Только чужая кровь, засохшая на коже и одежде. Много крови.

– Они… они подошли… – Света выдавила, запинаясь. – А я… я просто… исчезла. А потом всё как… в тумане… чёрном тумане…

Настя замолчала, впитывая каждое слово. Её взгляд упал на руки сестры. Под тёмными пятнами она увидела царапины – не от ножа, а словно от песка или асфальта.

– Всё, достаточно, – твёрдо сказала Настя, отпуская её. – Пойдём.

Она почти силой притащила Свету в ванную, усадила на краешек ванны, включила воду. Тёплая струя смывала багровые разводы, обнажая смертельную бледность кожи сестры. Настя, движениями отточенными и резкими, счищала грязь и кровь ватным диском. Её лицо было каменной маской, но внутри всё кричало.

Она вытерла лицо Светы полотенцем, затем встала и принесла из комнаты сестры чистую одежду – простые чёрные штаны и серый свитер.

– Дай сюда своё худи, – приказала она.

Света молча, с покорностью робота, стянула с себя оранжевую ткань, из кармана которой на кафельный пол выпала щепка с каплями крови. Настя свернула одежду в тугой комок и засунула в мусорный пакет. Вещественное доказательство. Его придётся утилизировать в «Сфере».

Она смотрела, как Света дрожащими руками натягивала на себя свитер, и в голове с болезненной ясностью всплыли слова Маши:

«Вспомни, что стало с Колей».

Ошибка Вихрова. Друга их отца. Человека, который всегда хотел больше, чем имел. Он запретил Элеоноре и «Прометею» приближаться к его детям – как раз когда Коле стукнуло восемнадцать…

«Коля усиливает себя. Но каждый раз платит за это частичкой своей плоти – шрамами, которые не заживают. Таня чувствует технологии на тактильном уровне, видит коды как физические объекты. Им бы научиться контролировать это… но их отец предпочёл заточить их в четырёх стенах. И ради чего? Чтобы подыграть своим амбициям? Ну вот и получили то, что получили. Одержимого калеку и хакера-анархистку.»

А их с Машей… учили. Сначала Элеонора, потом инструкторы «Прометея». Их не ломали – их направляли. Их сила стала оружием, а не проклятием.

Настя посмотрела на Свету. На её пустой, испуганный взгляд.

«Что же проснулось в тебе, милая?»

Она видела в этом взгляде то же, что когда-то – в глазах Коли: животный ужас перед тем, что живёт внутри.

«Маша была права. Я чуть не совершила ту же ошибку. Пытаясь запереть её – я подписывала ей приговор.»

– Обувайся, – тихо, но не допуская возражений, сказала Анастасия. – Надо ехать.

Света подняла на неё потерянный взгляд.

– Куда?

– В «Прометей». – Настя уже набирала на карманном ЭВМ номер Маши. – Твоё обучение начинается. Сегодня. Прямо сейчас.

Она не могла позволить своей сестре стать ещё одним Николаем. Или, что хуже, стать тем, чего Настя так боится: полностью отдаться силе, с которой не сможет справиться.

Глава 5

Ленинград, набережная Невы30 октября 2074 года06:56

Свинцовые тучи, налитые багровой тяжестью СОЗ на севере, душили город. Они не просто закрывали небо – они впитывали свет, превращая утро в гнетущие, промозглые сумерки. Влажный воздух был густым, как кисель, и каждый вдох отдавал металлом Невы и едкой гарью.

Внизу, вдоль набережной Мойки, ползли вереницы наземного транспорта – утробно урчащие «Москвичи» и «Волги» с потёртыми кузовами и коптящими двигателями на синтетическом топливе, вечные рабочие лошадки этого мира. Над ними, по заданным коридорам, бесшумно скользили чёрные аэромобили, словно тени элиты. Их прожекторы – холодные, хирургические – рассекали мглу, выхватывая из тьмы гранит и мрачное, неоклассическое здание «Ленэнерго». Теперь – ленинградский филиал «Сферы». Цитадель, в которую им предстояло вгрызться.

Николай Вихров стоял у окна съёмной квартиры, почти прижав лоб к холодному стеклу. Его единственный живой глаз, как оптический прицел, был неподвижен, отслеживая ритм чужой жизни: взлёт, посадка, пауза, снова взлёт. Музыка бюрократического ада.

Во время перелёта ему удалось вздремнуть пару часов, и теперь тело, измученное хронической болью, хоть как-то функционировало. Но сознание всё ещё было затянуто пеленой – сплетённой из усталости и старых обид, липкой и неумолимой.

В углу комнаты, залитая мерцающим синим светом экранов, сидела Татьяна. Она не спала. Совсем. Каждый нерв её тела всё ещё пел отзвуками страха, впившегося в неё стальными когтями на протяжении всего ночного перелёта.

Её пальцы, быстрые и точные, в который раз перебирали снаряжение, разложенное на столе, застеленном технической тканью: портативный терминал «Зонд-5», чьё криптоустойчивое ядро было, тем не менее, уязвимо для её способностей; веер тончайших коннекторов, похожих на хирургические инструменты; аккуратная пирамидка из накопителей-«щепок», способных пережечь любую «железную» защиту. Рядом лежали очки дополненной реальности – даже с возможностью управлять техникой простым касанием Тане было проще видеть потоки данных, чем ощущать их.

«Цок. Цок. Цок.»

Она бессознательно постукивала заострённым каблуком по голому бетону пола, отбивая тот же раздражающий ритм, что и в петрозаводском отеле. Этот звук, отрывистый и нервный, выдавал её состояние куда красноречивее любых слов.

– Ты там со счёта не сбился, Коль? – её голос прозвучал резко, сорвавшись с языка, словно осколок стекла. – Или надеешься, что один из этих патрульных мобилей вдруг решит разбиться о крышу и облегчить нам работу?

Николай не обернулся. Лишь его плечо, покрытое картой старых шрамов, слегка вздрогнуло.

– Считаю циклы, – ответ прозвучал плоско, обезличенно, как машинный отчёт. – Каждые пятнадцать минут – смена патруля на крыше. Каждые десять – подлёт курьерского дрона. У них есть шаблон. Шаблоны создают люди. А люди… – он на мгновение замолчал, – …люди всегда ошибаются. Надо лишь дождаться их ошибки.

– Ага, жди-жди. Действительно, зачем проверять оружие, купленное не пойми у кого? – Татьяна с силой отложила терминал и развернулась к брату. – Сейчас ты зачем этим занимаешься? У нас есть ещё минимум неделя на подготовку. Или ты хочешь провести налёт средь бела дня, при полном аншлаге? Чтобы на нас ещё и гибель гражданских повесили?

– В «Сфере» нет гражданских, – Николай наконец оторвался от окна и повернулся к сестре. Его лицо, половина которого было маской из рубцов и искусственной кожи, казалось, впитало в себя всю серость за окном. – Только шестерёнки в системе. Если не будут лезть под пули – не пострадают.

Его взгляд, тяжёлый и пронзительный, упал на её чуть дрожащие руки. И тени под глазами, густые, как сажа, не смывались ни водой, ни усталостью.

– Ты должна была поспать, – в его голосе, обычно металлическом, впервые прорвалось нечто иное: усталая, почти отеческая забота.

– Спать? – она горько усмехнулась, и этот звук был похож на треск ломающегося пластика. – В этом летающем гробу? Под аккомпанемент твоего храпа и воображаемого скрежета летящей в пропасть развалюхи? Я каждый раз, когда он кренился, прощалась с жизнью.

Она фыркнула и отстегнула от пояса три куная, разложив их на столе с отточенной, почти ритуальной точностью. Её пальцы скользнули по отполированному до зеркального блеска металлу, выискивая невидимые глазу изъяны – царапины, которые могли бы изменить траекторию полёта.

– Хотя бы сейчас поспи, – буркнул он, отходя от окна. Его тень накрыла её, и на мгновение показалось, что в комнате стало тише – словно он забрал на себя весь внешний шум.

– Давай ты мне не советы будешь раздавать, а сходишь и принесёшь чего-нибудь пожевать, – парировала Таня, не отрывая взгляда от лезвия. – С вечера во рту маковой росинки не было. Чувствую, как кишки на узлы завязываются. И не эту синтетическую дрянь из «СоюзПита». Найди что-нибудь… настоящее. Яблоко. Или хоть помидор какой.

Коля медленно положил ладонь – ту, что была покрыта шрамами, но всё ещё твёрдой и сильной, – на её плечо, чуть сжав его.

– Всё получится, Тань. Хоть когда-нибудь нам должно же повезти. Закон вероятности.

Она лишь кивнула в ответ. Молча. Слишком усталая для слов.

«Закон вероятности…» – пронеслось в голове Тани. – А закон подлости он не отменяет. И уж тем более не отменял того, что их информатор, на котором Коля строил весь этот план, мог оказаться обычной крысой. Подставой от «Прометея».

Но спорить было бесполезно. Упёртость её брата, казалось, не знала границ.

Николай покачал головой, словно отгоняя назойливую муху собственных сомнений, и направился к двери, натягивая на голову капюшон – дешёвый камуфляж, призванный скрыть от безразличного мира шрамы, которые были не только на его лице.

***
НИИ «Сфера», лабораторный комплекс, Голицыно-230 октября 2074 года13:08

– Троих? – голос Марии Яцевой был низким и сдавленным, словно её собственное горло сжала невидимая рука. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела сквозь звукопоглощающее стекло смотровой.

За ним, в стерильном, безжалостном свете, Светлана лежала на кушетке. Её тело опутали провода, считывающие ЭЭГ и кожно-гальваническую реакцию – попытка перевести первобытный ужас в сухие, бездушные цифры.