Полюс – 1

Дверь в кабинет разъехалась беззвучно, нарушая уединение. В проёме возникли две фигуры, столь же неотъемлемые от пейзажа власти, как и сам дубовый кабинет.

Пётр Семёнович Утробов вошёл первым – лёгкой, пружинящей походкой человека, уверенного в своей неуязвимости. Его костюм из тёмно-серой шерсти сидел безупречно, а улыбка, застывшая на ухоженном лице, напоминала оскал андройда из старой фантастики – идеальная, но лишённая тепла.

За ним, отбрасывая тяжёлую тень, проследовал Анатолий Сергеевич Жарков. Его китель с гербом Военного Командования был безупречно отглажен, но настоящая мощь исходила не от знаков различия, а от его осанки, от тяжёлого, сканирующего взгляда, под которым даже ветераны «Прометея» невольно выпрямлялись.

– Сергей Иосифович, – начал Утробов, непринуждённо занимая кресло напротив, словно входил в собственную гостиную. – Мы понимаем, насколько ваше время ценно. Именно поэтому настаивали на личной встрече. Некоторые вопросы… не терпят цифровых посредников.

Волков не поднялся. Лишь чуть приподнял бровь, его пальцы продолжали отбивать тот же размеренный ритм.

– Настолько серьёзно, Пётр Семёнович? Или вы просто решили проверить, насколько хватит моей выдержки, прежде чем я отправлю вас обоих разбираться с бумажной волокитой в архивах где-нибудь в Новосибирске?

– Речь идёт о Ленинграде, – в разговор вступил Жарков. Его голос, низкий и хриплый, будто прошедший сквозь металлическую дробилку, не допускал легкомыслия. – Филиал «БиоХим». Нам нужено ваше одобрение.

Волков наконец оторвал взгляд от экрана и медленно перевёл его на Жаркова.

– Отказано, – произнёс он ровно, без эмоций. – Совет Федерации уже слышал ваши доводы. Ситуация на границе СОЗ напоминает рану, которая вот-вот загноится. А вы предлагаете тыкать в неё палкой. НАТО до сих пор не дали внятных объяснений по поводу миссии «Белый Хлад», а вы хотите открыть им двери в наш стратегический объект?

– Это не имеет отношения к альянсу, – парировал Жарков, его пальцы сжались в кулаки, но голос оставался стальным. – «БиоХим» – частная корпорация. Их исследования в области синтетической биологии могут дать нам ключ к контролю над мутагенезом. Не говоря уже об исследованиях кристалов Сребро. Они готовы к сотрудничеству по всему миру, включая страны наших союзников. Отказ будет выглядеть… нелогичным.

– Союзники, Анатолий Сергеевич, имеют дурную привычку становиться врагами, едва в игру вступают достаточно крупные капиталы, – холодно заметил Волков. – Я не намерен впускать к нам бешеных псов, а потом гадать откуда взялась болезнь.

Утробов мягко кашлянул, привлекая внимание. Его глаза, узкие и пронзительные, блеснули.

– Кто контролирует энергию, Сергей Иосифович, тот и диктует правила. А портал «Полюс-1» – это не просто источник энергии. Это ключ. И фигуры на шахматной доске сейчас расставлены так, что нам дан шанс сделать ход, который обеспечит преимущество на десятилетия вперёд. «БиоХим» – всего лишь инструмент.

Повисла тяжёлая, звенящая пауза. За окном, разрезая свинцовое небо, бесшумно пронеслись две патрульные платформы, их корпуса отливали матовым серым цветом утренних туч.

Жарков наклонился вперёд, его тень накрыла стол.

– Портал нестабилен. Мы все видели отчёты. Показания в порядке лишь на эту минуту. Вы же понимаете, что такое светопредставление не может пройти без последствий. Товарищ Генеральный секретарь, у нас есть уникальная возможность…

– У них есть уникальная возможность воспользоваться нашей слабостью и нанести удар, от которого мы не оправимся, – резко перебил его Волков. – Или вы забыли, чем почти закончилось «сотрудничество» с международными партнёрами в девяностых?

– Или же они помогут нам обуздать аномалию, пока она не поглотила всё, – мягко, но настойчиво парировал Утробов.

И в этот момент, словно в ответ на его слова, дверь кабинета тихо вибрировала, издав сдавленный звук входящего приоритетного сигнала. Прежде чем Волков успел среагировать, дверь отъехала, и в кабинет, почти не касаясь ногами ковра, вбежал дежурный офицер связи. Его лицо было бледным, глаза – расширенными от шока.

– Сергей Иосифович! Срочный доклад от «Перехвата»! – его голос сорвался на высокой ноте. – Объекты «Сомнамбул-А»… проявили активность. Массовый, синхронный выход из мест дислокации. Движение в сторону… в сторону инфраструктурных объектов. Без каких-либо внешних команд.

Волков замер. Его пальцы разом сжались, оставив на столешнице влажные отпечатки. Тишина в кабинете стала абсолютной, давящей, как перед грозой.

– Сколько? – его собственный голос прозвучал чужим, обезличенным.

– Все, – офицер сглотнул, и его кадык нервно задергался. – Все, за кем велось наблюдение. По всем секторам. Никаких признаков агрессии… они просто идут. Колоннами. К объекту «Полюс-1».

Ледяная тишина, последовавшая за этими словами, была гуще и тяжелее любого крика.

Утробов медленно сложил руки на коленях. Его улыбка не дрогнула, но в глазах вспыхнуло что-то холодное и торжествующее.

– Мы предупреждали, Сергей Иосифович. Игнорировать сигналы организма – опасно.

Жарков поднялся с кресла, его массивная фигура казалась ещё больше в скупом свете кабинета.

– Это они. Культисты. Кто-то дал им команду. Сигнал. Мы теряем время! Нужно действовать. Сейчас.

В сознании Волкова, как вспышки боли, мелькали обрывки информации: данные по порталу, доклад Игатовой о Вихровых, намёки Утробова на «БиоХим», и теперь это – сотни, если не тысячи, зомбированных, марширующих к эпицентру аномалии. Пазл складывался в единую, ужасающую картину.

Волков медленно откинулся на спинку кресла. Его лицо было каменной маской, но в глазах бушевала буря. Он снова поднял руку и возобновил свой стук по столу – медленный, размеренный, словно отсчитывающий секунды до детонации.

– Ленинград… – наконец произнёс он, и в его голосе впервые зазвучала усталость, пробивающаяся сквозь сталь. – Возможно, вы правы. «БиоХим» получит свой допуск.

Утробов едва заметно кивнул, но Волков тут же продолжил, и его голос вновь приобрёл режущую остроту:

– Но в каждый их отдел, на каждый этап исследований будет внедрен мой человек. Подотчётный лично мне. Не вам, не Военному Командованию. Мне. Я хочу видеть каждый их чих, каждую потраченную копейку. Понятно?

Не дожидаясь ответа, он резко поднялся. Его тень, удлинённая низким утренним солнцем, легла на обоих чиновников.

– Я еду в «Сферу». Лично. Как только «Прометей» вернётся из СОЗ, я хочу видеть Игатову и Яцеву перед собой. Чтобы услышать из первых уст, что же там, чёрт возьми, происходит.

Жарков выпрямился, его челюсть напряглась.

– Это… мудрое решение, Сергей Иосифович.

– Это единственно возможное решение, – отрезал Волков, уже направляясь к выходу. – А вы оба остаётесь здесь. В Москве. Пока я не вернусь – никаких самостоятельных движений. Ни в Ленинграде. Нигде.

Он вышел, не оглянувшись, оставив их в кабинете, наполненном тяжестью невысказанных угроз и гулом надвигающейся бури. Дверь закрылась за ним с тихим, но окончательным щелчком.

***Архангельск, оперативная квартира3 декабря 2074 года21:33

За окном, заляпанным грязными потёками дождя и морской солью, раскинулся порт – кладбище кораблей, укутанное в саван из тумана. Серые тучи, тяжёлые, как свинцовые плиты, медленно перекатывались над крышами складов, выжимая из себя изморось. Ржавые остовы рыбацких лодок и отслуживших свой век буксиров покачивались на чёрной, маслянистой воде. Их очертания расплывались в мгле, словно призраки былых походов. Лишь редкие лучи прожекторов, установленных на патрульных катерах Погранслужбы, скользили по воде, бессильно упираясь в непроглядную пелену и выхватывая из тьмы то обледеневший борт, то одинокую чайку, застывшую на ржавой рейке.

Воздух в комнате был спёртым и густым, пахнувшим остывшим кофе, дешёвым табаком «Примы» и пылью, въевшейся в дощатые полы этого заброшенного жилья. Единственным источником света служил тусклый экран тактического планшета, отбрасывающий синеватые блики на лицо Кирилла.

Он сидел на широком подоконнике с выбитым стеклом, заклеенным картонкой, поджав одну ногу, другую свесив вниз. На коленях у него лежал планшет – матово-чёрный прямоугольник с зелёными строчками кода, уходящими в бесконечность закрытого канала. В центре экрана пульсировала единственная, насмешливо мигающая строка:

>>ОЖИДАНИЕ…

Сигарета в углу его рта тлела короткими, нервными затяжками, выбрасывая в неподвижный воздух струйки едкого дыма. Он не курил, а будто питался им, втягивая в себя вместе с никотином терпкое ожидание и холодную уверность хищника, знающего, что добыча уже в капкане.

Тишину, нарушаемую лишь отдалённым гулом портовой жизни и шорохом капель по стеклу, разорвала вибрация личного терминала – негромкая, но настойчивая, как сигнал тревоги. Аппарат, матово-чёрный, без опознавательных знаков, лежал рядом на подоконнике.

Кирилл медленно, почти лениво, повернул голову. Взгляд его, острый и безразличный, скользнул по экрану, выхватывая из тьмы знакомый номер-призрак. Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки – скорее, оскала. Он поднёс трубку к уху, не меняя позы.

– Слушаю, – его голос прозвучал низко и ровно, без единой нотки вопроса.

Голос Боровой на другом конце линии был сдавленным, будто она говорила не сквозь помехи и расстояние, а стиснув зубы:

– Три старых идиота вылезли из норы. Сделали свой ход.

Кирилл усмехнулся, беззвучно, лишь глаза сузились, следя за тем, как на экране планшета обновляются данные по операции «Перехват». Зелёные строки бежали вниз, как струи дождя по стеклу.

– Вокруг одни идиоты. Уточни, – его тон был нарочито медлительным, почти скучающим. – О каких именно идиотах мне следует беспокоиться на этот раз?

– О бункерных, чёрт возьми! – в голосе Боровой прорвалось раздражение. – Дёрнулись, наконец. Белов… Белов хочет форсировать события. Выводит свой «Светоч» на финишную прямую.

– Значит, время пришло? – Кирилл лениво стряхнул пепел с сигареты на грязный подоконник. Оранжевая искра на миг озарила его пальцы – длинные, цепкие, с идеально остриженными ногтями.

– Выпускай Вихрова в поле. Гони его к «Полюсу-1».

– Скоро, – Кирилл провёл указательным пальцем по экрану планшета, вызывая досье. – Наша марионетка должна была найти «подарок». Клюнуть на приманку. Обиженные дети всегда так падки на знаки.

На другом конце раздалось короткое, сухое хмыканье.

– Кстати, о «подарках»… – голос Боровой внезапно смягчился, в нём появились нотки почти игривого любопытства. – Ты, откуда эту девчонку-то выкопал? Ту, что для Вихрова?

Кирилл пожал плечом, хотя знал, что она этого не видит.

– Первую попавшуюся. Вырубил, отдал этим дегенератам. Какая, в сущности, разница? – он сделал очередную затяжку. – Особенно сейчас.

– Знаешь, Кирилл, – Борова рассмеялась, и этот смех был похож на лёгкий, ядовитый звон разбитого стекла, – ты иногда меня по-настоящему пугаешь. И именно за это я тебя и ценю. За твой… творческий подход.

В этот момент планшет на коленях Кирилла коротко и отрывисто вибрировал. На экран выплыло сообщение.

>>НАШЁЛ ЕЁ. СОСТОЯНИЕ… ИЗУРОДОВАНО. РАСПЯТА И ВЫПОТРОШЕНА. НА СТЕНЕ – СИМВОЛ. КРОВЬ. БОЛЬШАЯ КРАСНАЯ «А», ЗАМКНУТАЯ В КРУГ. ОНИ УШЛИ КОЛОННОЙ. ДВИГАЮТСЯ К ПОЛЮСУ-1. СЛЕДУЮ.

Кирилл прочитал сообщение, его глаза медленно обошли каждую строку. Он медленно, с почти ласковой жестокостью, провёл кончиком языка по передним зубам. Беззвучная улыбка стала шире, острее, обнажив ровный ряд белых зубов.

– Заглотил наживку, – доложил он, и в его голосе впервые зазвучало удовлетворение. – Как мы и предполагали. И теперь идёт по ниточке, как хороший пёс. Ненависть… идеальный поводок. Надёжнее любого долга.

– Отлично. Но только смотри, аккуратнее, – голос Боровой снова стал жёстким, в нём зазвенела привычная сталь. – Культ свою роль отыграл. Белов, судя по всему, почти доделал свой излучатель, раз в открытую волну пустил. Упускать контроль над ситуацией сейчас – смерти подобно.

Кирилл хрипло хмыкнул, затушил окурок о подоконник.

– Контроль, – произнёс он, растягивая слово, – это мой единственный и неповторимый профиль. Не учи учёного.

– Вот и докажи это на практике, – отрезала Борова. – Передай Вихрову: никакой самодеятельности. Пусть наблюдает. За ниточки его подёргаешь, когда он до НИИ доберётся. Ясно?

Линия щёлкнула – Борова отключилась, не дожидаясь ответа.

Кирилл ещё секунду держал трубку у уха, словно прислушиваясь к шипению пустоты, к гулу далёкого города, впитывая его ритм. Затем медленно, с отточенным движением, положил терминал на место. Он стряхнул остатки пепла, ткнул в планшет и набрал ответ, его пальцы порхали по клавиатуре без единой ошибки.

>>НЕ ГЕРОЙСТВУЙ. СЛЕДУЙ ЗА НИМИ. ДЕРЖИ ДИСТАНЦИЮ. ЖДИ МОЕЙ КОМАНДЫ. УТОЧНЯЮ ДЕТАЛИ У ЗАКАЗЧИКА.

Он откинул голову назад и уставился в окно, где архангельская ночь и тяжёлый, неподвижный туман нависали над городом, как глухая, давящая крышка гигантского склепа.

Медленный выдох, и сизый дым рассеялся в спёртом воздухе комнаты.

И только глаза – холодные, блестящие в полумраке, как у хищной птицы, – продолжили беззвучно смеяться.

***Кольская СОЗ, Поселение у «Древа памяти»4 декабря 2074 года07:48

– А она тут что делает? – голос Насти был низким, сдавленным звериным рыком, в котором не осталось ничего человеческого.

Пистолет в её руке жил своей жизнью – холодный металл вибрировал, будто ловил ток, исходящий от самой её ярости.

Таня не пошевелилась. Она стояла у стены, белая как полотно, не в силах вымолвить ни слова.

Карина медленно обернулась.

На мгновение в комнате стало тише – даже капли крови, стекавшие с листьев на пол, будто застыли в воздухе.

– Опусти. – Голос Карины прозвучал глухо, с металлическим резонансом, будто слова исходили не из горла, а из глубины земли.

Настя не послушала.

Наоборот – палец чуть сильнее прижался к спуску.

– Нет, – прошипела она, и пистолет дрогнул, – Она была там! Она…

И тут – будто сама комната вдохнула. Воздух сгустился, стены затряслись от едва слышного гула.

Карина подняла руку – медленно, почти лениво.

Кожа на её ладони побелела, а потом под ней проступили тонкие алые прожилки, как на листьях Древа.

Из пор под ногтями сочилась алая влага – не кровь, но что-то древнее, живое. Она испарялась, превращаясь в густой, влажный туман.

Туман скользнул по полу, лёг на Настю, и та сразу почувствовала, как её мышцы теряют волю.

Пальцы, до этого судорожно сжимавшие пистолет, вдруг ослабли.

Оружие со звоном упало на деревянный пол.

Карина стояла неподвижно, но в её глазах теперь не было ни привычной мягкости, ни человеческого тепла – лишь багровое свечение, как отблеск далёкого пожара.

Когда она заговорила, голос уже не принадлежал ей – он был старше, глубже, как будто через неё говорил сам корень земли:

– В моём доме не будет насилия. Никогда.

Настя, побледнев, опустила взгляд.

С каждой секундой действие тумана слабело, но её сердце всё ещё билось как пойманная птица.

Карина медленно опустила руку, и туман растворился, оставив после себя едва уловимый запах сырой древесины и железа.

– Обе – на улицу, – сказала она уже обычным, но всё ещё ледяным голосом. – Живо.

Она обернулась к Насте, и в её взгляде впервые за долгое время мелькнула угроза, настоящая, почти первобытная.

– Чтобы и волос с головы Тани не упал, пока я спасаю твою сестру. Поняла?

Настя не ответила. Только коротко кивнула и шагнула к двери. Таня, не дожидаясь, метнулась следом, почти спотыкаясь.

Снаружи их встретил холодный утренний воздух – тяжёлый, влажный, пахнущий дымом печей хвоей. Туман стелился по земле, цеплялся за сапоги

Таня дрожащими руками достала из кармана помятую пачку сигарет, долго не могла попасть фильтром в губы. Пальцы не слушались.

Настя молча наблюдала, как та тщетно пытается прикурить – зажигалка дрожала, пламя то вспыхивало, то гасло. Вздохнув, девушка шагнула ближе, прикрыла пламя ладонью.

– Дай сюда. – Голос её был глухим, усталым.

Она подожгла сигарету, вернула.

Таня затянулась, дым вырвался из лёгких с коротким, хриплым звуком.

– Спасибо… – прошептала она. Потом добавила, с горькой усмешкой: – И за то, что сразу не пристрелила тоже.

Настя ничего не ответила. Она стояла, скрестив руки, глядя куда-то в сторону – туда, где между еловыми ветвями уже брезжил тусклый рассвет.

Лишь спустя минуту тихо сказала, не глядя:

– Я и забыла, что тётя Карина бывает по-настоящему страшной в гневе.

Таня выдохнула дым, и тот растаял в сыром воздухе, как вздох. Между ними снова воцарилась тишина – не враждебная, а осторожная, как перемирие между выжившими после шторма.

Настя отвела взгляд от горизонта и посмотрела на дом, из окон которого всё ещё пробивался мягкий, золотисто-алый свет.

Где-то там, за стенами, Карина боролась за жизнь Светы.

И в этой борьбе, впервые за много лет, Настя почувствовала – внутри неё тоже теплитcя что-то похожее на веру.

***

Тепло от печки, раскалённой докрасна, медленно расползалось по тесной комнате – тяжёлое, осязаемое, как остывающий после боя пульс. В этом тепле, на узкой кровати под грубым шерстяным одеялом, спала Светлана. Её дыхание, наконец, выровнялось, потеряв тот страшный, свистящий обертон, что всего полчаса назад заставлял сжиматься сердце.

Карина сидела на краю кровати, её бледные, почти прозрачные пальцы всё ещё лежали на запястье девушки. Ладони светились приглушённым, пульсирующим багровым сиянием – словно под кожей тлели угли, не желавшие гаснуть, выжигая остатки чужого кошмара.

Таня, съёжившись на низкой дубовой скамье у печи, рассказывала. Слова рождались в горле, обожжённом дымом и стыдом, и срывались шёпотом, будто ей приходилось выдавливать каждое сквозь ржавую решётку собственного отчаяния.

– Месяц… – она провела ладонью по лицу, и в морщинках у глаз, прорезанных усталостью, застыла тень былого напряжения. – Целый месяц я пыталась вычислить источник. Сидела по ночам, вгрызалась в коды, пробивала шифры… А в ответ – тишина. Или ложные следы, которые обрывались в никуда. Словно кто-то водил моей рукой.

Настя молчала, прислонившись к косяку двери. Её «Сокол» давно лежал в кобуре, но азарт охоты, привычное напряжение перед прыжком, всё ещё жили в кончиках пальцев, сведённых лёгкой дрожью. Она переворачивала в руках терминал Николая – чёрный, матовый, тяжёлый, будто вобравший в себя всю тяжесть его падения. Экран был мёртв, но в каждой царапине на корпусе, в каждом потёртом угле угадывалась история, полная ярости и боли.

– Словно упиралась лбом в невидимую стену, – Таня горько усмехнулась, и этот звук был похож на треск ломающегося сучка. – А по стене пустили ток. Который бил всё больнее, чем ближе я подбиралась к сути.

– Как вы могли… – голос Насти прозвучал тихо, но в нём зазвенела сталь, – …как вы могли повестись на этот примитивный бред? Какое-то мифическое исследование Ковалевской, что должно восстановить СОЗ… Серьёзно?

Карина, не меняя позы, едва слышно хмыкнула. Звук, похожий на шелест сухих листьев.

– Да какая разница теперь, Насть? – Таня смотрела на свои руки, которые всё ещё предательски дрожали. В глазах её стояла пустота, выжженная предательством и горем. – Я просто… просто хочу что-то исправить. Хотя бы самую малость.

Настя медленно, почти небрежно, положила терминал на грубый деревянный стол. Её пальцы, отточенные и сильные, принялись отбивать по древесине тот самый размеренный, неумолимый ритм, что всегда сопровождал её самые трудные решения.

Тук. Тук. Тук.

Пауза, густая и тяжёлая, как смола.

– Ладно, – наконец произнесла она, и это слово прозвучало как приговор, вынесенный самой себе.

Она поднялась с места и подошла к Тане – так близко, что ощутила исходящее от неё напряжение, смешанное с запахом пота, страха и оружейной смазки. Их дыхание смешалось в облачке пара в холодном воздухе.

– Допустим, я тебе верю, – тихо, но с той самой стальной твёрдостью, что не оставляла места для возражений, произнесла Игатова. – В таком случае, ты едешь со мной. В «Сферу».

Настя протянула руку – не для помощи, а как акт принятия решения, как печать на негласном договоре. Таня замерла на миг, её взгляд метнулся к лицу подруги, будто пытаясь разглядеть в нём подвох или насмешку. Потом, медленно, почти неверяще, она протянула свою и сжала ладонь Насти. Хватка была слабой, но в ней читалась отчаянная решимость.

– Верю – не значит доверяю, – Настя сжала её пальцы чуть сильнее, глядя прямо в глаза, в ту самую пустоту. – Ты должна это понимать. Каждый твой шаг будет под контролем.

– То, что веришь… это уже много, Насть, – уголки губ Тани дрогнули в бледной, усталой тени улыбки. – Спасибо.

Настя коротко кивнула, отпустила её руку и обернулась к Карине. Её поза вновь стала прямой, голос приобрёл привычные командирские нотки.

– Мы поедем, как только Света придёт в себя. Не потесним?

Карина, не открывая глаз, лишь отмахнулась свободной рукой, и в этом жесте была вековая, усталая мудрость.

– Куда там теснить. – Она наконец подняла на Настю взгляд, и в её алых глазах теплилось что-то похожее на грустную нежность. – Мне, наоборот, в радость. Этот дом давно не слышал по-настоящему живых голосов. Одни лишь шёпоты прошлого.

Тишина вновь опустилась на комнату, но теперь она была иной – не гнетущей, а объединяющей, мягкой, как снегопад, не требующей лишних слов.

И в самую сердцевину этой тишины, под аккомпанемент ровного дыхания Светы и потрескивания поленьев в печи, вплелось новое, едва уловимое дыхание.

За окном, у самого крыльца, в том самом месте, где Таня, с отчаянием и странной надеждой, закопала в мёрзлую землю сморщенный огрызок яблока, окропив его каплей собственной крови – словно скрепив древний, непонятный договор с самой сутью этого мира, – земля шевельнулась.

И появился росток.

Маленький. Хрупкий. Неловкий.

Но живой.

Глава 20

Кольская СОЗ, Снежногорск, близ НИИ «Полюс-1»4 декабря 2074 года08:56

Снежногорск был городом-призраком, застывшим в вечном ноябре. Когда Эдуард Белов в попытках открыть новые знания своими экспериментами над, тогда ещё, небольшой гравитационной аномалией спровоцировал первый Выброс, тот выжег здесь не только туман и снег, но и саму память о жизни. С каждым годом экология менялась необратимо: сначала исчезли птицы, потом рыба ушла из залива, хвойные леса посерели и осыпались, словно от проказы. Теперь улицы покрывала лишь тонкая сероватая пыль – не снег, не пепел, а нечто промежуточное, липкое и безвкусное, как прах сожжённых воспоминаний.

И без того унылый пейзаж уродовали кристаллы Сребро – серебристые, светящиеся изнутри