Корона для дона

Все это я попытался выразить ответным взглядом, который Валерия с легкостью расшифровала.

– Съешь все, и разрешу тебе наблюдать за операцией через стекло, – с наглой усмешкой заявила она мне. – Или проведешь ближайшие два часа на стуле в коридоре.

Стерва знала, чем на меня давить. В прочем, я сам дал ей этот козырь в руки, когда продемонстрировал свои эмоции в отношении состояния Беатрис.

Я снова подчинялся. Но в этот раз непринятия было меньше.

– Мне нужно место в первом ряду, – предупредил я, подхватывая в руки вилку.

– Других не держим, – уже разворачиваясь, бросила мне Валерия.

Я проглотил все, не чувствуя вкуса, запаха и даже температуры. Опрокинул в себя кофе, не обратив внимания на пластиковый автоматный привкус. Если бы мне нужно было пройтись по осколкам, через автоматный обстрел или сквозь кипящую лаву, лишь бы быть с Трис всегда – я бы сделал. Не задумываясь.

Ее увезли через полчаса. Я шел за каталкой как на привязи, в трех шагах. Расстояние больше просто не мог себе позволить – сразу начинал задыхаться. Иметь Беатрис в зоне видимости – это потребность наравне с воздухом.

Когда передо мной закрылись двери операционной, тот самый воздух перестал поступать в легкие. Но Ривас уверенно схватила меня за предплечье и потянула в сторону. Несколько шагов, пара ступеней, и мы оказались в узкой комнате с рядом стульев и огромным стеклом, за котором было видно все действия хирургов.

Валерия заняла дальний стул, в то время как я сам прилип к единственному окну.

– Разве ты не должна быть там? – уточнил я, глядя на то, как врачи готовятся к операции.

– Я займусь ее коленом. Позже, – безэмоционально сообщила Ривас, складывая руки на груди. – А сейчас там работает один из лучших абдоминальных хирургов страны. Я наняла его за безумные деньги, чтобы он делал именно это для твоей Тени.

А пока на теле моей Тени появлялся еще один будущий шрам.

Я не слышал, о чем тихо переговаривались врачи – стекло глушило все звуки. Я не понимал ничего из того, что они делали. Тридцать минут, час – я не чувствовал времени. Лишь смотрел – на бледное, лишенное жизни лицо Трис; на монитор с ее сердцебиением и давлением, доказывающий, что наша жизнь еще теплится. На руки хирурга, меняющего инструменты.

В какой-то момент он начал заменять их чаще, но работать – дольше. Нет, он не зашивал, подводя вмешательство к логическому завершению. Он… остановился?

Мужчина в голубом костюме, в дурацкой шапочке и маске на пол лица отступил на шаг. Его голова склонилась к плечу, словно он оценивал картину на выставке.

– Что он делает? Почему замер?

Я рискнул перевести взгляд на Ривас. Та все еще транслировала спокойствие, но ее взгляд стал пристальным, как у наметившего добычу ястреба.

– Контролирует кровотечение.

– Кровотечение? – переспросил я, чувствуя, как пересыхает во рту. – Ты сказала, эта операция нужна как раз для того, чтобы никакого кровотечения не было!

Она пожала плечами. Просто. Пожала. Плечами. Словно это не Трис истекала кровью там, в нескольких метрах.

Я развернулся обратно, сразу замечая оживление в операционной. Руки хирурга начали двигаться быстрее. Помощники постоянно ему что-то подавали. Анестезиолог у мониторов щурился, вводя новые данные для подачи препаратов. Вместе с ним я перевел взгляд на другой экран – и заледенел.

– Ее давление падает! Что они там делают?!

Я шагнул вперед, упираясь руками в стекло. Еще чуть-чуть, и я бы его пробил, чтобы услышать и понять хоть что-то.

– Возьми себя в руки, Орсини! – резко рыкнула на меня Ривас. – Там люди делают свою работу! А твоя работа – дышать и не мешать им! Иначе я снова вколю тебе снотворное и отправлю дожидаться результатов на пару этажей вниз. Ясно?

Я резко впечатал кулак в стену. Не в стекло – побоялся отвлекать тех, кто «делал свою работу». Костяшки протяжно заныли, боль от удара растеклась по всей руке, прострелив и локоть, и плечо. Стало ли мне легче? Ни черта подобного. Но я сцепил зубы и отвернулся, понимая, что не смогу еще раз смотреть, как Трис умирает.

Валерия встала со своего места и подошла к окну. Я отмечал ее присутствие краем глаза, нарезая круги по оставшемуся мне пространству. Хотелось выть от бессилия что-либо изменить.

– Судя по всему, селезеночная артерия дала протечку, – спустя время заговорила Ривас, ни к кому не обращаясь, словно сама с собой. – Такое бывает, там куча сосудов, которые сложно увидеть на КТ. В обычном состоянии организм справился бы сам, но сейчас из-за шока свертываемость нарушена. Вот он и устроил маленький фейерверк.

Она повернулась ко мне – а я и не заметил, как замер и начал прислушиваться к каждому его слову.

– Это внештатная, но не неожиданная ситуация. При спленэктомии такое случается постоянно. Все было под контролем. Так что выдохни, самое страшное уже позади. Они ее зашивают.

Она кивнула в сторону операционной и отошла, уступая мне место. Я немедленно его занял, чтобы получить подтверждение: операция заканчивалась. Последние стежки, и хирург вновь отступал, кивая каждому из команды, а после – уходил.

– Что дальше? – глухо спросил я, глядя на то, как мою Трис готовят к возвращению в палату.

– Да ничего нового, – Ривас встала рядом, плечо к плечу, если бы не наша разница в росте. – Наблюдать. Посмотрим, как она перенесет операцию – если все будет хорошо, рассмотрим вариант вывода из комы. Это не быстро, так что запасись терпением. До завтра Беатрис точно останется под воздействием препаратов. Дальше будет видно, но пока твое присутствие не обязательно, ты ничего не пропустишь.

Я бросил на нее предупреждающий взгляд. Я уже пропустил достаточно, чтобы рисковать еще хотя бы одной секундой расставания. Не в этой жизни.

– Я остаюсь, – произнес так, чтобы ни у Ривас, ни у кого другого не осталось никаких сомнений: это то решение, которое я менять не собирался.

– Как хочешь, – она пожала плечами и повернулась на выход. – Правила те же. Не шастаешь по коридорам, не распускаешь руки на врачей, не мешаешь работать. И съедаешь все, что тебе приносят медсестры. Не хочу потом объяснять Трис, почему ты больше похож на тень, чем она. У нее тоже с самоконтролем проблемы.

Несмотря на грубость ее слов и на то, что пункта с питанием в нашем изначальном договоре не было, несмотря на обстоятельства, мои губы дрогнули в подобии улыбки. Да, моя Трис такое точно не оценит.

А ее расстраивать я точно не хотел.

Глава 6

Данте Орсини. Настоящее. 24 часа.

Эти сутки давались мне словно легче. Не в плане эмоций – они стабильны. Страх, прерываемый периодами паники, когда проверяющие Трис врачи начинали хмуриться. Ярость, тихая, ледяная, ждущая своего часа. Вина… ее особенно много, и она вспыхивала с новой силой каждый раз, когда взгляд цеплялся за очередной синяк, катетер, бинт на родном теле.

Легче с точки зрения банальной физиологии. Возможно, Ривас была права, и мне действительно нужно было поесть: я покорно опрокинул в себя и ужин, и завтрак, и даже обед, принесенные прямо в палату. Но спроси меня кто, что именно я ел, и я бы не ответил.

Стул уже не казался таким неудобным – я даже умудрился на нем ненадолго отрубиться между посещениями медсестер. Валерия еще вечером предлагала мне кушетку, но я отказался. Полноценный сон я не мог себе сейчас позволить – не тогда, когда моя Тень еще боролась за свою жизнь.

Вердикты врачей были сдержанными. Операция прошла неплохо, организм восстанавливается. Ждите.

И я ждал. А какие у меня были варианты?

Днем заглянул Марко. Вернул мне телефон, но я предпочел оставить его выключенным. Привез сменные вещи, но я даже не заглянул в пакет. Протянул мне кинжал, ножны которого парням все-таки удалось найти в переулке. Клинок я принял – и сразу же запрятал за поясом.

– Двое ждут тебя в подвалах La Fortezza, – сообщил Вителло, пока я занимался кинжалом. – Еще один… не выжил.

Я принял к сведению. Жаль, что один не дождался со мной очной встречи. Придется остальным пострадать еще и за него.

– Ривас сказала, Трис стабильна, – продолжил Марко, когда я ничего не ответил. – Не хочешь отвлечься?

– Нет.

Пока никто мне не скажет со стопроцентной уверенностью, что она будет жить, я не выйду из этой палаты.

– Данте…

– Не начинай, – оборвал я резко, отчего медсестра, делавшая Беатрис укол, вздрогнула и поспешила удалиться. Я поднялся с места, преодолел разделявшие нас два шага и бережно поправил покрывало Трис. Я боялся касаться ее без необходимости, но оправдывал себя вот такими мелочами. – Я больше ее не оставлю.

Марко выдохнул так шумно, что я сразу понял: его следующие слова не найдут во мне отклика.

– В случившемся нет твоей вины, Данте.

– Я слил Триаде передвижения Анастасии, – признался, глядя Вителло в глаза.

– Совпадение, – пожал тот плечами.

Он не удивился. Не разозлился. Либо не поверил, либо… давно догадался сам.

– Ты же сам понимаешь, что решение влезть принимала Трис, – спустя минуту продолжил Марко, пока я медленно, самыми кончиками пальцев поглаживал тонкое запястье своей Тени. – Ее не остановил бы даже твой приказ. Она считала, что защищает твоего ребенка.

– Нет никакого ребенка!

Я отошел, сжимая кулаки. Все упиралось в это: в мою ошибку. Даже не в договор с Лучией. В договор с Вороном. Если бы я не согласился на его глупые условия с женитьбой… ничего бы не было.

Поэтому мой Кардинал ошибался – впервые, пожалуй. Моя вина была, и она была неоспорима.

– Ты нашел ее? – проглатывая горечь, поинтересовался я, чтобы сменить тему.

О ком я, уточнять не пришлось.

– Нет. По всем признакам, Анастасия у Триады, но места, где они обычно держали ценных пленников, благодаря бабочкам Сандро мы разнесли. Там ее не было.

– Она у Ли Чэна, – я почти не сомневался, что этот старый Дракон собирался держать дочь Воронцова поближе к себе.

– К нему, как ты понимаешь, так просто мы подобраться не можем.

– Так смогите! – рыкнул я и указал взглядом на дверь. – Иди, работай! И пришли ко мне Лучиано. У меня есть для него задание.

– Как скажешь, – покорно принял мое дурное настроение Марко и скрылся.

К вечеру в палате Трис началось столпотворение. Первой пришла Ривас со своими вечными помощницами. Раньше я никогда не видел, чтобы она передвигалась такой толпой. Что поменялось сейчас? Неужели опасалась оставаться со мной наедине?

Она изучила показатели и отослала одну из девчонок. Чуть позже та вернулась с другим врачом – реаниматологом, я помнил его: вчера он много времени проводил у постели Трис. Следом за ним появились еще трое – хирург, удалявший селезенку, кардиолог и, кажется, невролог.

– Консилиум, – коротко бросила Валерия, видя мой вопрошающий взгляд. – Решаем, будить ли твою Тень.

Они обступили мониторы, листая историю болезни. Шептались на своем птичьем языке, кивали. Я застыл, чувствуя, как сердце заходилось в груди в такт кардиомонитору Беатрис. От их тихого голосования зависело все.

– Ладно, – в какой-то момент раздался звонкий голос Ривас. Она громко щелкнула шариковой ручкой и вернула ее в нагрудный карман, передавая планшет с показателями медсестре. – Давайте пробовать.

Врачи дали последние распоряжения и ушли – все, кроме Валерии. Их место заняли медсестры. Две из них, словно отлаженный механизм, принялись фиксировать левые конечности Трис широкими мягкими ремнями.

– Что вы делаете? – мой голос прозвучал хрипло.

– Чтобы она сама себе не навредила, – не глядя на меня, ответила Ривас, наблюдая за установкой нового монитора. – Когда сознание возвращается, тело не всегда слушается. Хочешь, чтобы она доломала себе руку окончательно?

Я не хотел. Поэтому просто сидел и смотрел, как мою Тень связывали, словно животное.

Хотелось рычать в ответ, но я держался.

В палате осталась одна медсестра – анестезистка. Она придвинула стул прямо к аппарату ИВЛ и инфузомату, положила на колени планшет и замерла в ожидании. Судя по всему, уходить она не собиралась.

Так у меня появилась молчаливая компания.

– Сколько это займет? – спросил я, чувствуя, как время растягивается, словно резина.

– Столько, сколько потребуется, – отозвалась Валерия с порога. – Расслабься, Орсини. Теперь главное – терпение.

Она уже ступила за порог, но вдруг передумала и вернулась.

– Данте, – одно обращение по имени говорил о том, что Ривас собиралась сообщить нечто важное. Я переключил внимание на нее. – Возвращение из комы – это не слезливое воссоединение из фильмов. Это может быть… некрасиво. И страшно, особенно для тех, кто вынужден наблюдать. Поэтому я прошу тебя: что бы не случилось, держи себя в руках. У нас прекрасная команда специалистов. Мы со всем справимся. Наша цель – вернуть Трис. Мы ей не навредим, даже если тебе вдруг покажется иначе.

Я кивнул, давая понять, что услышал ее. Но понял ли? Вряд ли. Теперь я ждал пробуждение Беатрис с мрачным напряжением, которое стягивало нервы и мышцы в один тугой комок.

Ждать пришлось долго. Первый час я неотрывно наблюдал даже не за Трис, а за медсестрой. Каждые пять минут она вносила какие-то данные в планшет. Иногда переговаривалась по телефону с реаниматологом – сообщала что-то о дозах препаратов, но неизменно заканчивала фразой «Показатели стабильны». Это воодушевляло.

Спустя еще час, когда я уже с трудом верил, что от действий сидящей неподалеку женщины есть хоть какой-то прок, случилось это: первое движение Трис. Неосознанное, наверняка рефлекторное – она дернула пальцами на своей здоровой правой руке. Чуть позже – слегка повернула голову. Если первое я списал на совпадение, то второе заставило меня выпрямиться на стуле. Я заметил, как изменилась кривая, отмеряющая дыхание на аппарате ИВЛ. Кажется… Трис начинала дышать сама.

– Не обнадеживайтесь раньше времени, – заметив мое напряжение, впервые заговорила медсестра. Взгляда от приборов она так и не отводила. – Это только первые вестники.

Но их становилось все больше. Уже не просто дрожь в пальцах, а сжатый кулак. Повороты головы более акцентированные. Ноги… Трис начинала двигать здоровой ногой, словно в попытке куда-то идти.

Ривас появлялась каждые двадцать-тридцать минут. Ее очередной приход совпал с тем, как тело Трис не просто дернулось – оно сжалось в спазме. Из ее горла вырвался глухой, булькающий звук, словно она пыталась кричать сквозь воду. Ее грудная клетка судорожно вздымалась, борясь с трубкой, которая мешала ей откашляться по-настоящему.

Я подскочил на ноги, но Валерия тут же остановила меня выставленной рукой.

– Все нормально, Орсини. Не заводись.

– Не заводись? – я все-таки рычал. – Она задыхается!

– Она НЕ задыхается, она кашляет! – возразила Ривас, сверкая глазищами в мою сторону. – Это рефлексы, они возвращаются. Так и должно быть! Я предупреждала тебя!

Да, предупреждала. Но я не уверен, что к такому можно подготовиться.

– Вернись на место, – указав подбородком на стул, приказала Валерия. – Поверь, это еще не самое жуткое, что ты видел.

Я бы хотел, чтобы ее слова были просто попыткой манипуляции. Но Ривас оказалась права.

Спустя еще некоторое время моя Тень начала морщиться и тихо, едва слышно стонать. Я сжимал кулаки до побелевших костяшек. Еще минут пятнадцать спустя глаза Трис стали быстро двигаться под веками, словно ей снился кошмар, из которого никак не удавалось вырваться. Почти сразу ее правая рука взметнулась вверх, но медсестра была к этому готова: она перехватила запястье еще до того, как пальцы успели добраться до шеи.

Эта рука тут же оказалась зафиксирована очередным мягким ремнем.

– Она не готова дышать сама, – бросив на меня обеспокоенный взгляд, произнесла женщина. – Самостоятельное удаление трубки только навредит.

Я понимал ее – умом. Но сердце рвалось вперед в попытке убрать все эти сдерживающие устройства. В попытке облегчить состояние Трис.

Наверное, что-то такое отразилось в моих глазах, раз медсестра тут же потянулась к висевшему на стене телефону и позвала Ривас.

Валерия явилась так быстро, словно ждала все это время за дверью. Она быстро оценила изменение обстановки: связанную Беатрис, напряженного меня. Понимающе хмыкнула и… осталась.

– Ей больно, – не выдержав ее взгляда, сообщил я, когда Трис в очередной раз поморщилась.

– Конечно, больно. Ее избили, ей сломали кучу костей, а еще вырезали селезенку, – цинично напомнила она мне то, что я теперь никогда не забуду. – Но это хороший знак. Возвращение чувствительности говорит нам о том, что ее мозг работает.

Это было не слишком убедительной поддержкой, но я попытался искать плюсы. Чувствительность на месте. Мозг работает. Рефлексы, дыхание. Она возвращалась ко мне, моя боевая Тень.

Ривас больше не уходила. Она подошла ближе к койке, о чем-то тихо переговариваясь с медсестрой. Они постоянно изучали данные на мониторах.

Трис… дергалась. Все отчаяннее. Ей мешала трубка от ИВЛ, и я не понимал, почему врачи ее не убирают. Почему не дадут ей хотя бы обезболивающее, чтобы моя Тень не металась по постели, как безумная.

Но они просто стояли. Смотрели. И в какой-то момент к ним присоединился реаниматолог.

Очередной стон – глухой, хриплый, прерывистый – заставил меня вздрогнуть. Я чувствовал, как ногти протыкают кожу ладони, но это осознание быстро прошло, когда Трис открыла глаза – не на секунду и не на две. А словно… проснувшись?

Я шагнул вперед, попадая в зону видимости Беатрис. Она смотрела прямо на меня.

И не видела.

Глаза Трис были наполнены животным ужасом. Она металась, ее тело напряглось в немом крике, а хриплые, клокочущие звуки, идущие сквозь трубку, разрывали тишину палаты.

– Держите ее, – ровным голосом сказала Ривас и первой уложила руки на плечи Трис. С другой стороны те же действия проделал реаниматолог.

Медсестра ловко ввела шприц в капельницу. Я видел, как лекарство побежало по трубке к вене.

И тогда началось самое страшное. Трис начала давиться, ее тело скрутил мощный, судорожный кашель. Медсестра, не церемонясь, засунула в трубку тонкий шланг, и аппарат с противным бульканьем начал высасывать из легких что-то жидкое. Я смотрел, как моя Тень билась в руках врачей, и меня тошнило от бессилия.

Я понял все раньше, чем мне кто-то объяснил. Трис не возвращалась ко мне. Она от меня уходила.

Через минуту ее движения стали слабее. Еще через мгновение веки дрогнули и закрылись. Ужас в глазах погас, сменившись пугающим, мертвенным спокойствием. В палате снова было слышно только равномерное шипение аппарата ИВЛ и пиканье кардиомонитора. Тот самый звук, который за последние часы стал символом надежды, теперь звучал как похоронный марш.

– Слишком рано, она не готова, – констатировала Ривас, отстраняясь и поглядывая на меня. – Попробуем через двенадцать часов.

Они ушли. Осталась только медсестра, вновь следящая за мониторами, но уже с другой целью: контролировать возвращение комы. Она проверила фиксаторы и освободила здоровые конечности, убрала использованные шприцы и салфетки. Сделала какие-то пометки в истории болезни.

А я все стоял. Ладони саднило от свежих ран, так же как и едва зажившие костяшки. Я смотрел на Трис – не отрываясь, как делал это последние тридцать с лишним часов. И понимал, что мой личный Ад только что перешел на новый виток пыток.

Я не знал, сколько провел в этой позе – просто замер во времени и пространстве, осознавая только шум работающих приборов. В какой-то момент медсестра, сказав мне что-то – я не услышал, – вышла, и тихий щелчок вернувшейся на место дверной ручки заставил меня отмереть.

Я шагнул вперед – неуверенно. Еще шаг, еще один. Мои пальцы дотронулись до пальцев Трис – бережно, аккуратно. Скользнули дальше по внутренней стороне ладони, добрались до запястья. Я не сразу заметил, как дрожала моя рука, но оказалось, что дрожало все тело.

Оно не выдержало. Колени подогнулись, и я упал на них точно так же, как делал это в том проклятом переулке, наверняка снова раздирая их в кровь. Глаза нещадно пекло.

Впервые в жизни я не контролировал ничего, даже самого себя.

– Прости меня.

Я сжал ладонь Трис и прижался лбом к ее костяшкам. Мой голос был тихим, глухим – как те стоны, что вырывались из горла моей Тени совсем недавно.

– Прости. Хотя бы ты. Потому что я сам, кажется, не смогу.

Я обрек нас обоих на это – и сам же теперь расплачивался, молясь лишь об одном: чтобы Трис никогда не запомнила этих жутких часов.

Потому что я сам, кажется, забыть их не смогу.

Глава 7

Данте Орсини. Настоящее. Еще одни 24 часа.

– Тактика теперь иная, – объясняла мне Ривас следующим утром. – Мозг Беатрис обгоняет ее тело, поэтому мы пойдем от обратного. Сейчас главное – заставить ее дышать самостоятельно, извлечь трубку, а пробуждение будет уже вторичным.

Я не помнил, как прожил эту ночь. Прожил ли я ее вообще? Пережил ли? Я не был в этом уверен.

А теперь меня ждала новая попытка. Или пытка, смотря с какой стороны посмотреть.

– Мы заранее увеличим дозу обезболивающих. В процессе снижения седации она уже не будет так остро реагировать на отмену препаратов. Если повезет – она будет более осознанно реагировать на слова.

Я усмехнулся – первая реакция, которую я позволил себе после ночного срыва.

– А до этого нам много везло? – поинтересовался я, поднимая взгляд на Ривас.

Этот стул я, наверное, заберу с собой домой – моя задница давно уже приняла его форму. Теперь я сидел на нем, широко расставив ноги, а мои локти упирались в колени. Руки были соединены в замок, в который я упирался подбородком, внимательно глядя на Трис. Теперь, правда, на Ривас.

– Не будь пессимистом, – эта стерва усмехнулась, отпивая кофе. Свой утренний я уже выпил, как и договаривались. – В этот раз все получится.

Но после вчерашнего верить в это не получалось.

Я снова занял свой наблюдательный пункт. Снова проходил все то же самое: сбор врачей, добавление лекарств, возвращение медсестры – правда, на этот раз была другая. Она пыталась мне улыбаться и трепалась о том, что мне не стоит переживать – я захотел, чтобы вернули вчерашнюю. Она хотя бы молчала.

В этот раз до первых реакций прошло четыре часа. Ривас наблюдала за ними вместе со мной: словно чувствуя, она пришла именно тогда, когда Трис начала шевелить рукой – теперь даже здоровую пристегнули заранее.

Кашель, гримасы боли, попытки открыть глаза – все это повторялось по новой. Я чувствовал себя запертым в одном и том же моменте, который разрывал меня на части. Моей душе было больно. Моей Трис было больно.

А я не мог ничего сделать.

Она снова распахнула веки – так же, как вчера. Реаниматолог не сдерживал ее, а просто положил руку на ее плечо, готовый в любой момент среагировать. Ривас стояла чуть в стороне. Я смотрел на Трис, боясь снова увидеть в ее глазах панику.

Она медленно, с большим трудом моргнула, и ее взгляд скользнул дальше.

Вчера такого не было.

– Ривас, – позвал я Валерию. Мне нужно было подтверждение, что это вижу не только я.

Словно в ответ на мой голос Беатрис вздрогнула.

И посмотрела точно на меня.

Я вскочил. Стул с грохотом упал. Глаза Трис закрылись.

Но, прежде чем вновь от меня уйти, она не боялась. Она… узнавала меня.

– А я говорила, – веселый голос Ривас пробирался в сознание словно через слой ваты. – В этот раз получится. Давайте, работаем.

Я не заметил, когда дыхательную трубку окончательно убрали. Я видел, как на лицо Трис опустилась кислородная маска, но не осознавал, что это – победа.

Она дышала сама. Да, кислородом, который ей подавал аппарат. Но сама.

– Что это было? – тихо спросил я, когда Ривас оказалась рядом.

Вместо этого она… похлопала меня по плечу.

– Можешь выдохнуть, Орсини. Дальше будет легче. Теперь Трис просто спит. Это хороший сон.

Я не поверил. Я все ждал, когда один из мониторов запищит, разорвет мою реальность, вернув в нее уже ставшие привычными опасность и напряжение. Не допускал надежду, помня, как больно ранят ее осколки.

Но ничего не происходило.

Нас снова осталось всего двое в этой палате – даже медсестра появлялась не чаще раза в час. Только я, Трис и тихий гул подключенных к ней аппаратов.

Я прождал до вечера, но взрыва не случилось. Все было… хорошо?

– Хорошо, – подтвердила Ривас при вечернем обходе. – Для человека в ее состоянии все очень хорошо. Можешь поспать, Стальной Дон. Тебе не помешает.

Но я не смог сомкнуть глаз. Я наблюдал за тем, как ровно вздымалась грудь Трис. Слушал ее самостоятельное дыхание. Реагировал на каждое ее движение – дрожь пальцев, поворот головы, нахмуренные брови.

Иногда она стонала – тихо, надрывно. Такие моменты разрывали мне сердце, но я упрямо твердил себе, что это – «хорошо». Она чувствовала – значит, была жива.