Горбун

– Засада? – спросил Невер.

Лагардер неожиданно нагнулся и припал ухом к земле.

– Похоже, они приближаются, – прошептал он, поднимаясь.

– Вы о ком?

– О храбрецах, подрядившихся убить вас.

Он вкратце пересказал подслушанный разговор между господином де Пейролем и неизвестным, эпизод с Авророй и то, что затем воспоследовало. Пораженный Невер внимательно его слушал.

– Таким образом, – добавил Лагардер, – сегодня вечером я заработал пятьдесят пистолей, не потрудившись даже пошевелить пальцем.

– Этот Пейроль, – произнес Невер, разговаривая сам с собой, – доверенный человек Филиппа де Гонзага, моего лучшего друга, моего брата, который сейчас находится в замке, чтобы помочь мне!

– Я не имел чести встречаться с господином принцем де Гонзагом, – ответил Лагардер, – и не знаю, он ли это был.

– Он?! – воскликнул Невер. – Это невозможно! У этого Пейроля физиономия негодяя; наверняка его купил старик Келюс.

Лагардер спокойно протирал клинок шпаги полой камзола.

– Это был не господин де Келюс, – сказал он, – а молодой человек. Но не будем гадать, господин герцог; как бы ни звали того мерзавца, он ловкий малый, поскольку подготовил все просто великолепно: знал даже ваш пароль, при помощи которого я смог обмануть Аврору де Келюс. О, как она вас любит! Я готов целовать землю, по которой она ступала, лишь бы получить прощение за свои безумства… Так, я ничего не забыл вам сказать? Разве только то, что под накидкой, в которую завернут ребенок, лежит запечатанный конверт: в нем свидетельство о ее рождении и о вашем браке… Ну вот, красавица моя, – воскликнул он, восхищаясь своей начищенной до блеска шпагой, которая не только притягивала к себе слабые ночные огни, но и разбрасывала их снопами искр, – наш туалет и завершен. Мы наделали достаточно глупостей, давай теперь послужим доброму делу, да, сударыня?.. Ну, теперь держись!

Невер взял его за руку.

– Лагардер, – произнес он с глубоким волнением, – я вас не знал. У вас благородное сердце.

– У меня, – ответил со смехом Лагардер, – сейчас лишь одно желание: поскорее жениться, чтобы у меня тоже появился такой маленький ангел. Но – тсс!

Лагардер упал на колени.

– На сей раз я не ошибся, – сказал он.

Невер тоже нагнулся послушать.

– Я ничего не слышу, – признался он.

– Это потому, что вы герцог, – отозвался Лагардер. И, вставая, добавил: – Они поднимаются со стороны Ашаза и с западной стороны.

– Если бы я мог дать знать Гонзагу, в каком положении оказался, – подумал вслух Невер, – у нас была бы еще одна добрая шпага.

Лагардер покачал головой.

– Я бы предпочел Каррига и моих людей с их карабинами, – возразил он и перебил самого себя, чтобы спросить: – Вы приехали один?

– С мальчиком, Берришоном, моим пажом.

– Я его знаю; ловкий и проворный парнишка. Если можно позвать его сюда…

Невер сунул два пальца в рот и громко свистнул; такой же свист раздался ему в ответ от кабачка «Адамово яблоко».

– Весь вопрос в том, – прошептал Лагардер, – сможет ли он добраться до нас.

– Он пролезет и в игольное ушко! – заверил Невер.

Действительно, через мгновение на краю рва появился паж.

– Славный мальчуган! – воскликнул Лагардер, подходя к нему. – Прыгай! – скомандовал он.

Паж тут же подчинился, и Лагардер поймал его на руки.

– Скорее, – сказал мальчик, – они приближаются поверху. Через минуту уже не пройти.

– Я думал, они внизу, – удивился Лагардер.

– Они повсюду!

– Но их же было всего восемь?

– Их по меньшей мере двадцать. Увидев, что вы вдвоем, они взяли себе в подмогу контрабандистов из Миала.

– Ба! – воскликнул Лагардер. – Восемь или двадцать, какая разница? Садись на коня, малыш; мои люди стоят в деревне Го. Полчаса туда и обратно. Гони!

Он ухватил его за ноги и поднял. Мальчик вытянулся и сумел ухватиться за край рва. Прошло несколько секунд, затем свист сообщил, что он въехал в лес.

– Какого дьявола! – проворчал Лагардер. – Уж четверть-то часа мы точно продержимся, если только они позволят нам построить укрепления.

– Смотрите! – сказал молодой герцог, указывая пальцем на предмет, слабо поблескивавший на другой стороне моста.

– Это шпага брата Паспуаля, аккуратного прохвоста, который никогда не позволяет клинку ржаветь. С ним должен быть Кокардас. Эти на меня не нападут. Помогите мне, пожалуйста, господин герцог, пока у нас еще есть время.

На дне рва, помимо растрепанных и аккуратно сложенных стогов сена, валялся всякий мусор: доски, брусья, сломанные сучья. А кроме того, стояла наполовину груженная телега, которую косари бросили в момент нападения Каррига и его людей.

Лагардер и Невер, поставив телегу поперек прохода, быстро воздвигли баррикаду, чтобы хоть как-то нарушить строй атакующих.

Работой руководил Лагардер. Их цитадель вышла жалкой и примитивной, но у нее было одно бесспорное достоинство: ее удалось построить буквально за одну минуту. Лагардер собирал строительные материалы там и сям; Невер укладывал стога вместо фашин. Они оставили проходы для вылазок. Этой импровизированной крепости позавидовал бы сам Вобан[14].

Полчаса! Им надо продержаться всего полчаса!

Работая, Невер спросил:

– Так вы решительно настроены драться рядом со мной, шевалье?

– Притом как надо, господин герцог! За вас – немного, в основном – за эту маленькую девочку!

Укрепления были достроены. Они были пустяковыми, но в темноте могли затруднить атаку. Двое наших осажденных рассчитывали на них, но еще больше они рассчитывали на свои острые шпаги.

– Шевалье, – сказал Невер, – я этого не забуду. Отныне мы вместе в жизни и в смерти.

Лагардер протянул ему руку; герцог прижал ее к сердцу и похлопал его по плечу.

– Брат, – продолжил он, – если я останусь жив, все у нас будет общим. Если умру…

– Вы не умрете, – перебил его Лагардер.

– Если я умру… – повторил Невер.

– Ну что ж, – взволнованно пообещал Лагардер, – тогда я заменю ей отца!

Они стояли обнявшись, и никогда еще не бились рядом два более доблестных сердца. Потом Лагардер отстранился.

– За шпаги! – сказал он. – Вот и они!

В ночи раздались глухие звуки. Лагардер и Невер сжимали правыми руками шпаги, а их левые руки оставались соединенными.

Внезапно сумерки словно ожили, и их привел в чувство громкий крик. Убийцы набросились со всех сторон.

Глава 8

Сражение

Паж не обманул: их было по меньшей мере двадцать. Среди нападающих оказались не только контрабандисты из Миала, но и полдюжины бандитов, завербованных в долине. Потому-то атака и припозднилась.

Господин де Пейроль встретил нанятых им мастеров фехтования в засаде. При виде Сальданя он сильно удивился.

– Почему ты не на своем посту? – спросил он.

– Каком еще посту?

– Разве не с тобой я разговаривал недавно во рву?

– Со мной?

– Я не обещал тебе пятьдесят пистолей?

Они объяснились. Когда Пейроль понял, что допустил промах, когда узнал имя человека, которому открылся, его охватил панический страх. Сколько наемники ни убеждали его, что Лагардер сам прибыл сюда для дуэли с Невером, что между ними война не на жизнь, а на смерть, Пейроль не успокоился. Он инстинктивно понял, какой эффект должно было произвести на честную юную душу внезапно открывшееся предательство. В этот час Лагардер, должно быть, стал союзником герцога. В этот час Аврора де Келюс, очевидно, уже предупреждена. Ибо то, чего Пейроль не смог предусмотреть, было поведение Лагардера. Пейроль и предположить не мог такой дерзости – чтобы обременить себя ребенком в час битвы!

Штаупиц, Пинто, Матадор и Сальдань были отряжены вербовать подмогу. Сам же Пейроль взял на себя задачу предупредить своего господина и следить за Авророй де Келюс. В те времена, особенно в приграничных районах, всегда было достаточно храбрецов, готовых за плату сражаться с кем угодно. Наши четыре фехтовальщика вернулись в хорошей компании.

Но кто мог бы выразить терзания, буквально муки совести мэтра Кокардаса-младшего и его alter ego – брата Паспуаля!

Они были негодяями, мы с этим не спорим: они убивали за деньги, их шпаги были ничуть не лучше стилета браво или ножа бандита. Но они от этого не страдали. Таким образом они зарабатывали себе на жизнь. Времена и нравы были виновны в этом куда больше, чем они сами. В тот великий век, овеянный такой славой, блеск был лишь верхним слоем, под которым царил хаос.

Но и блестящий верхний слой имел пятна грязи на золоте и парче! Война испортила нравы с самого верха до самого низа. Войну вели наемники. Так что можно сказать, для большинства генералов, как и для солдат, шпага была просто орудием труда, а доблесть – способом заработать на хлеб.

Кокардас и Паспуаль любили своего Маленького Парижанина, стоявшего на голову выше их. А когда в таких черствых сердцах рождается привязанность, она бывает стойкой и сильной. Впрочем, Кокардас и Паспуаль и помимо этой слабости, происхождение которой нам известно, были способны на хорошие дела. В них были зерна добра, и помощь маленькому сироте из разрушенного особняка Лагардеров была не единственным добрым поступком, совершенным ими в жизни, случайно или по недосмотру.

Нежность к Анри была их лучшим чувством, хотя к ней примешивалось немного эгоизма, поскольку отблески славы блистательного ученика попадали и на них. Но можно сказать, что выгода не была двигателем их дружбы. Кокардас и Паспуаль с радостью рискнули бы ради Лагардера жизнью. И вот рок поставил их в ряды его противников! И отказаться от участия в деле невозможно! Их шпаги принадлежали Пейролю, который им заплатил. Бежать или устраниться означало бы грубо нарушить кодекс чести, строго соблюдаемый им подобными.

Целый час они молчали. За весь вечер Кокардас лишь один раз поклялся головой Господней! Оба испускали в унисон тяжкие вздохи. Время от времени с жалким видом они смотрели друг на друга. И всё. Когда же начались приготовления к атаке, они грустно обменялись рукопожатиями. Паспуаль сказал:

– Чего ты хочешь? Мы сделаем все возможное.

А Кокардас вздохнул:

– Этого не может быть, Паспуаль, этого не может быть. Делай как я.

Он вынул из кармана штанов пуговку, которую надевал на острие рапиры в зале, и нацепил ее на свою шпагу.

Паспуаль последовал его примеру.

Оба перевели дух: у них немного отлегло от сердца.

Мастера фехтования и их новые союзники разделились на три группы. Первая обошла ров, чтобы напасть с запада; вторая осталась на мосту; третья, составленная в основном из бандитов и контрабандистов, ведомых Сальданем, должна была ударить с фронта, спустившись по лестнице. Лагардер и Невер четко видели их вот уже несколько секунд. Они могли бы пересчитать всех, кто шел по лестнице.

– Внимание! – сказал Лагардер. – Спина к спине, опираемся на стенку. Ребенку бояться нечего: его защищает опора моста. Будьте осторожны, господин герцог! Предупреждаю: они способны научить вас вашему же удару, если вы случайно забыли его. Это я, – с досадой добавил он, – совершил эту глупость! Будьте осторожны. Что же до меня, моя шкура слишком жесткая для шпаг этих мерзавцев.

Если бы не принятые ими меры предосторожности, первый натиск разбойников был бы страшным.

Они напали сразу со всех сторон, с воплями:

– На Невера! На Невера!

Среди этих голосов особенно выделялись голоса двух друзей – гасконца и нормандца, испытывавших определенное утешение, оттого что обращаются не к своему бывшему ученику.

Нападавшие понятия не имели о воздвигнутых на их пути баррикадах. Эти укрепления, которые могли показаться читателю жалкими и несерьезными, выполнили свою роль как нельзя лучше. Все эти люди в тяжелых одеждах и с длинными шпагами спотыкались о балки, путались в охапках сена. Лишь немногие добрались до двоих наших героев, а те встретили их достойно.

Послышался шум схватки; один из нападавших остался лежать на земле. Но отступление их не было легким. Как только основная масса наемников начала откатываться назад, Невер и его друг в свою очередь перешли в контратаку.

– Я здесь! Я здесь! – закричали они одновременно.

И оба бросились вперед.

Лагардер первым же ударом проткнул насквозь бандита; ударом наотмашь отрубил руку контрабандисту; потом, не в силах остановить свой порыв, наскочив на третьего, попросту ударил его по голове гардой шпаги. Этим третьим был немец Штаупиц, который тяжело рухнул навзничь.

Невер тоже дрался великолепно. Убив одного бандита, он тяжело ранил Матадора и Жоэля. Но когда уже собирался добить последнего, увидел две тени, крадущиеся вдоль стены по направлению к мосту.

– Ко мне, шевалье! – крикнул он, быстро оборачиваясь.

– Я здесь! Я здесь!

Лагардер, не медля, нанес великолепный рубящий удар Пинто, который теперь до конца своих дней будет слушать одним ухом.

– Слава богу! – сказал он, присоединяясь к Неверу, – я почти забыл о нашем маленьком ангелочке, о моей крошке!

Две тени скрылись. Во рву установилась полная тишина. Схватка заняла четверть часа.

– Восстанавливайте дыхание поскорее, господин герцог, – обратился Лагардер к Неверу. – Эти мерзавцы не дадут нам долго отдыхать. Вы не ранены?

– Царапина.

– Где?

– На лбу.

Лагардер стиснул кулаки и замолчал. Это были последствия его урока фехтования.

Прошло минуты две-три, потом началась новая атака. Эта была лучше подготовлена и согласована.

Нападавшие шли двумя линиями, убирая со своего пути препятствия.

– Настал час драться в полную силу! – вполголоса заметил Лагардер. – Заботьтесь только о себе, господин герцог. Я буду прикрывать ребенка.

Молчаливое черное кольцо врагов вокруг них сжималось.

Блеснули десять шпаг.

– Я здесь! – крикнул Лагардер и бросился вперед.

Матадор закричал и повалился на тела двоих убитых бандитов. Наемники отступили, но лишь на пару шагов. Те, что шли во второй линии, по-прежнему вопили:

– На Невера! На Невера!

И Невер, увлекшись этой игрой, отвечал:

– Я здесь, приятели! Вот вам новости от меня. И еще! И еще!

И каждый раз клинок шпаги окрашивался алой кровью.

Да, эти двое были отличными бойцами!

– Твой черед, сеньор Сальдань! – воскликнул Лагардер. – Этому удару я учил тебя в Сегорбе! Теперь ты, Фаэнца! Да подходите же; чтобы добраться до вас, нужны алебарды!

И он колол! И рубил! Вся первая линия нападавших была выбита.

За ставнями низкого окна кто-то прятался.

Это была не Аврора де Келюс, а двое мужчин, которые прислушивались к происходящему, чувствуя, как в жилах у них стынет кровь, а лоб покрывается ледяным потом.

Это были де Пейроль и его господин – принц де Гонзаг.

– Мерзавцы! – сказал принц. – Здесь недостаточно десятерых на одного! Неужели мне придется вступить в игру самому?

– Это опасно, монсеньор!..

– Опасно оставлять его в живых! – возразил принц.

А снаружи доносилось:

– Я здесь! Я здесь!

И действительно, кольцо разжималось; негодяи отступали, и оставалось совсем немного времени от отведенного Лагардером получаса. Помощь была близка.

Лагардер даже не был задет. У Невера была лишь царапина на лбу.

Оба могли драться в том же темпе еще час.

Их начала охватывать победная лихорадка. Сами того не замечая, они порой далеко отходили от центра своей крепости, чтобы подальше отогнать убийц. И разве кольцо убитых и раненых вокруг них не доказывало их превосходство над врагами? Это зрелище возбуждало их. А когда появляется опьянение, осторожность отступает. Настал момент истинной опасности. Они не понимали, что валявшиеся вокруг них трупы и тяжело раненные были всего лишь не представлявшими ценности подручными, которых пустили вперед, чтобы измотать их боем. Мастера клинка все оставались на ногах, за исключением Штаупица, но и тот был лишь оглушен. Фехтовальщики держались на расстоянии, они ждали своего часа. Они шептали:

– Только разделить их, а там, если они люди из плоти и крови, мы убьем обоих.

Вот уже несколько минут они старались выманить вперед одного из двоих своих противников, а другого продолжали прижимать к стене.

Жоэль де Жюган, получивший две раны, Фаэнца, Кокардас и Паспуаль занялись Лагардером; трое испанцев напали на Невера.

Первая банда в определенный момент должна была отойти; вторая же, напротив, должна была держаться. Оставшихся подручных они поделили между собой.

После первой же схватки Кокардас и Паспуаль отступили в тыл. Жоэль и итальянец, подданный нашего святого отца[15], получили по хорошему удару. В то же время Лагардер, резко развернувшись, полоснул клинком по лицу Матадора, который слишком уж плотно насел на господина де Невера.

Прозвучал крик: «Спасайся кто может!»

– Вперед! – крикнул Лагардер, вскипая от нахлынувшего азарта.

– Вперед! – повторил герцог.

И оба:

– Я здесь! Я здесь!

Все расступились перед Лагардером, который в мгновение ока оказался у края рва.

Но перед герцогом встала непробиваемая стена. Самое большее, что он мог отвоевать, были лишь несколько шагов.

Он был не из тех людей, кто зовет на помощь. Держался он хорошо, и одному Богу известно, как трудно пришлось троим испанцам! Пинто и Сальдань были ранены.

В этот момент железная решетка, запиравшая низкое окно, повернулась на петлях. Невер был примерно в трех туазах от окна. Открылись ставни. В пылу сражения, среди звона клинков и криков, он ничего не слышал. Двое мужчин, один за другим, вылезли в ров. Невер их не заметил. У обоих в правой руке было по обнаженной шпаге. Лицо того, что повыше, скрывала маска.

– Победа! – закричал Лагардер, перед которым не осталось врагов.

Невер ответил ему криком агонии.

Один из двоих мужчин, спустившихся в ров, тот, что был повыше и в маске, ударил его шпагой в спину. Невер упал. Удар был ему нанесен, как выражались в те времена, по-итальянски, то есть умело, словно ножом хирурга.

Подлые удары, посыпавшиеся на герцога потом, были уже не нужны. Падая, Невер смог обернуться. Взгляд умирающего задержался на человеке в маске, и лицо его исказила гримаса горечи и боли. Луна самым краешком своим с опозданием выходила из-за башен замка. Ее еще не было видно, но неясное мерцание слабо осветило сумрак.

– Ты! Это ты! – прошептал умирающий Невер. – Ты, Гонзаг! Ты, мой друг, за которого я сотню раз был готов отдать жизнь!

– Я возьму ее лишь раз! – холодно произнес человек в маске.

Молодой герцог уронил голову.

– Он мертв! – сказал Гонзаг. – Теперь займемся вторым!

Но ему не было нужды идти ко второму – второй сам шел навстречу. Когда Лагардер услышал хрип герцога, из его груди вырвался не крик, а рев. Строй мастеров клинка сомкнулся перед ним, но попробуйте остановить прыгнувшего льва! Двое убийц покатились по траве – он прорвался.

Когда Лагардер подскочил, Невер приподнялся и потухшим голосом попросил:

– Брат, помни! И отомсти за меня!

– Богом клянусь! – воскликнул Лагардер. – Все, кто находятся здесь, умрут от моей руки.

Под мостом заплакал ребенок, словно последний хрип отца разбудил его. Этот слабый звук остался незамеченным.

– Хватай его! Хватай! – крикнул человек в маске.

– Я не знаю здесь только тебя, – распрямляясь, сказал Лагардер, оставшийся теперь один против всех. – Я дал клятву, так что должен знать, как тебя найти, когда придет срок.

Между человеком в маске и Лагардером стояли пятеро наемных убийц и де Пейроль. Но в атаку пошли не они. Лагардер схватил связку сена, которую превратил в щит, и, словно пушечное ядро, пробил массу спадассенов. Рывок привел его в центр группы. Лишь Сальдань и Пейроль отделяли его от человека в маске, который встал в позицию. Шпага Лагардера, скользнув между Пейролем и Гонзагом, оставила на руке Гонзага широкий порез.

– Ты помечен! – воскликнул Анри, отступая.

Лагардер единственный услышал крик проснувшегося ребенка. В три прыжка он оказался под мостом. Над башнями замка взошла луна. Все увидели, что Лагардер поднимает с земли какой-то сверток.

– Хватайте его! Хватайте! – захрипел Гонзаг, задыхаясь от бешенства. – Это дочь Невера. Любой ценой доставьте мне дочь Невера!

Лагардер держал ребенка на руках. Убийцы напоминали побитых собак. Они уже с неохотой делали свое дело. Кокардас, намеренно усиливая их уныние, ворчал:

– Этот мерзавец всех нас перебьет!

Чтобы прорваться к лестнице, Лагардеру достаточно было взмахнуть шпагой, которая заискрилась тысячей бликов в лунном свете, и крикнуть:

– Дорогу, негодяи!

Все инстинктивно расступились. Он взбежал по ступеням. В долине слышался галоп целого отряда всадников. Оказавшись на вершине лестницы, Лагардер, подставив свое красивое лицо лунному свету, поднял ребенка, который доверчиво ему улыбнулся.

– Да, – прокричал он, – вот дочь Невера! Отбери ее у меня, если не боишься моей шпаги, убийца! Ты руководил этими бандитами, ты подло убил Невера ударом в спину! Кем бы ты ни был, на твоей руке останется след. Я узнаю тебя по нему, и, когда придет время, не ты найдешь Лагардера, а Лагардер отыщет тебя!

Часть вторая

Дворец Неверов

Глава 1

Золотой дом

Прошло два года со дня смерти Людовика XIV, пережившего два поколения своих наследников – дофина и герцога Бургундского[16]. На престоле сидел его правнук – ребенок Людовик XV. Великий король ушел полностью. От него не осталось даже того, что остается после смерти обычного человека. Он оказался менее счастливым, чем ничтожнейший из его подданных, ибо не смог навязать свою последнюю волю. Правда, его притязания могли показаться неслыханными: распорядиться по завещанию двадцатью или тридцатью миллионами подданных! Но живой Людовик XIV мог бы позволить себе и большее! Завещание же мертвого Людовика XIV превратилось в ничего не значащую бумажку. Ее попросту разорвали. И никого это не взволновало, если не считать его узаконенных сыновей[17].

В царствование своего дяди Филипп Орлеанский изображал шута, как Брут. Но с иной целью. Едва из спальни умирающего выкрикнули традиционную фразу «Король умер, да здравствует король!», – Филипп Орлеанский сбросил маску.

Регентский совет, учрежденный Людовиком XIV, был разогнан. Остался один регент – сам герцог Орлеанский. Принцы завозмущались, герцог дю Мэн заволновался, герцогиня, его жена, раскричалась, но нация, которую совершенно не интересовали эти напомаженные бастарды[18], осталась спокойной. Если не считать заговора Селламара[19], который Филипп Орлеанский подавил, действуя как великий политик. Регентство было спокойным временем.

Это была странная эпоха. Не знаю, можно ли сказать, что она была оболгана. Некоторые писатели там и тут протестуют против того презрения, с каким обычно к ней относятся, но большинство пишущих людей кричали «ату!» с завидным единодушием. История и мемуары вторят им. Ни в какую другую эпоху человек, созданный из грязи, не старался так напоминать о своем происхождении. Оргии не прекращались, золото стало Богом.

Читая о безумных спекуляциях бумагами Лоу[20], так и представляешь себя на сборище современных нам финансистов. Вот только Миссисипи была единственной приманкой, а у нас сейчас их множество! Цивилизация еще не сказала своего последнего слова. Это были проделки ребенка, но ребенка ловкого. Итак, на дворе сентябрь 1717 года. Девятнадцать лет прошло с событий, описанных на первых страницах этой истории. Этот изобретатель, организовавший Луизианский банк, сын ювелира Джон Лоу де Лористон, находился тогда в самом блеске своего успеха и могущества. Выпуск государственных казначейских билетов его банком, наконец, его Восточная компания, скоро преобразованная в Индийскую компанию, сделали его настоящим министром финансов королевства, хотя портфель этот принадлежал тогда господину д’Аржансону.

Регент, чей блестящий ум был сильно испорчен сначала образованием, а затем излишествами всякого рода, как говорили, искренне поверил в сказочные миражи, рисуемые ему финансистом. Лоу утверждал, что можно обходиться без золота и все превращать в золото.

На деле же наступил момент, когда каждый спекулянт, маленький Мидас, мог голодать, имея в сундуках бумажных денег на многие миллионы. Но наша история не дойдет до падения дерзкого шотландца, который, кстати, не является нашим персонажем. Мы увидим лишь ослепительное начало его деятельности.

В сентябре 1717 года новые акции Индийской компании, которые называли дочерьми, чтобы отличить их от старых акций, матерей, продавались за пятьсот процентов от номинальной стоимости.

Внучки, созданные несколькими днями позже, были в такой же моде. Наши предки скупили на пять тысяч ливров, пять тысяч звонких турских ливров, пачку серой бумаги с напечатанным на ней обещанием выплатить тысячу процентов. Через три года эти гордые бумаги стоили пятнадцать су за сотню. Из них сворачивали папильотки, так что какая-нибудь кокотка, ложась спать, могла накрутить свои кудри, завитые как у барашка, на тысяч пятьсот – шестьсот ливров.