скачать книгу бесплатно
И мы поехали.
Сначала был представительский «Мерседес». Потом – «Красная стрела».
А потом – в самом конце пути – Москва, в которую я не чаяла вернуться. И в которую возвращалась самым удивительным образом: по прихоти малознакомой мне женщины, знавшей толк в украденных поцелуях.
Если бы я только знала тогда, чем все обернется!..
* * *
…Аглая свила себе гнездо у метро «Аэропорт», в серой «сталинке», выходящей окнами на Ленинградский проспект.
Попасть в гнездо оказалось довольно затруднительным делом: и все из-за частокола людей, через который нам пришлось продираться. С таксистом, доставившим нас на место, все прошло более или менее гладко: очевидно, книжек Аглаи он не читал, многочисленные передачи с ее участием видел в гробу в белых тапках и потому попытался содрать с нас вдвое больше денег, чем стоила сама поездка. Мелкая склока завершилась победой Аглаи (в том, что она создана, чтобы побеждать, мне еще предстояло убедиться).
– Вы жлоб, голубчик, – сказала таксисту Аглая, когда мы покидали салон. – Рвач и хапуга, поверьте моему жизненному опыту!
Двор, куда привез нас таксист, был самым обыкновенным московским двором, отделенным от Ленинградки чугунной оградой и заросшим тополями.
Во дворе прогуливались мамаша с коляской, мужчина с ротвейлером, дворничиха со шлангом и два бездельника-подростка с дурными намерениями испытать китайскую пиротехнику. Чего я только не наслушалась за те три минуты, которые мы шли к угловому подъезду: «Здравствуйте, здравствуйте-здравствуйте! Прочли последнюю книгу, видели вас по телевизору, очень удачная программа, и вы такая замечательная!..»
А консьержка, охранявшая ближние подступы к подъезду, даже вышла из своего закутка, чтобы лично поприветствовать Аглаю («Не подпишете книжечку племяннице, она просто с ума по вас сходит!»).
Аглая на ходу подписала «книжечку» и потащила меня к лифту.
…Дверь нам открыла женщина лет сорока пяти.
– Здравствуйте, Искра, – вежливо поздоровалась Канунникова. – Ну, как наши дела? Как…
Договорить она не успела. Между ног обладательницы революционного имени проскользнуло какое-то странное существо, напомнившее мне освежеванную тушку кролика. Существо неистово залаяло и принялось прыгать на Аглаю.
– Здравствуй, Ксоло! Здравствуй, моя хорошая!.. Да, мама приехала! Да!
От радости собака тотчас же сделала лужу, и Аглая, оторвавшись от Ксоло, холодно бросила женщине:
– Что же вы стоите, Искра? Берите тряпку и за работу.
Женщина исчезла в глубине квартиры, а Аглая повернулась ко мне с тем же вопросом:
– Что же вы стоите, Алиса? Поздоровайтесь с Ксоло.
Возможно, это один из тестов, входящих в программу испытательного срока. И хотя меня выворачивало от одного только вида собаки, я присела перед ней на корточки и елейным голосом произнесла:
– Здравствуй, Ксоло.
Собака тяпнула меня за палец. Не больно, но достаточно ощутимо. Аглая рассмеялась.
– Очень хорошо. Меня она тоже укусила при первой встрече. И за тот же палец, представьте себе. Думаю, вы подружитесь.
Еще не поздно было уйти. И из квартиры, и из жизни Аглаи; уйти, сославшись на аллергию на собачью шерсть. Но шерсти у проклятой Ксоло не было, и я сделала еще один неверный шаг в цепочке неверных шагов.
Я осталась.
И через пятнадцать минут уже восседала в гостиной, прислушиваясь к разговору на кухне, за стеной. Разговор шел на повышенных тонах.
– Как домработница вы бесперспективны, Искра, – вещала Аглая. – И никакой рекомендации я вам не дам, так что положите метлу и не имитируйте бурную хозяйственную деятельность!.. Или вы собрались лететь на ней… Не задерживаю!.. При чем здесь слезы?.. Меня не было неделю, и посмотрите, во что вы превратили кухню!.. Это что такое?! А это? А где кофейник?.. Ах, вы разбили его? Случайно?! Да у вас, как я посмотрю, руки под член заточены!..
Ответа несчастной Искры я не расслышала, но после него судьба домработницы была решена окончательно.
– Испытательного срока вы не выдержали. Вон отсюда! Во-он!
Так, с оставшейся за кадром безобразной сцены, началась моя служба у суперзвезды нового российского детектива Аглаи Канунниковой.
Очень скоро я поняла, что, нанимая меня на работу, Аглая слукавила.
Во-первых, найти квартиру в престижном районе (к коему, несомненно, принадлежал пятачок у метро «Аэропорт») за сто пятьдесят баксов было просто нереально. А каждый день ездить в центр из какого-нибудь богом забытого Перова или Алтуфьева, а тем более из подмосковного Зеленограда, мне вовсе не улыбалось. Пришлось пожертвовать частью причитающихся мне денег и снять однокомнатную халупу в Авиационном переулке, в десяти минутах ходьбы от Аглаиного дома.
Во-вторых, функции личного секретаря оказались довольно размытыми. Я и понятия не имела, что в них могут входить мытье посуды, ежедневная влажная уборка квартиры и прогулки с ненавистной мне Ксоло, лопаткой и пакетиком для собачьего дерьма (Аглая, видите ли, была страстной поборницей чистоты улиц. И даже приняла участие в образцово-показательном социальном ролике: «Звезды против грязи»).
Третьим пунктом была работа с письмами. Я получила ключ от абонентского ящика на почте и дважды в неделю выгребала оттуда горы посланий. Они были самыми разными, эти послания: от здравиц и восторгов по поводу Аглаиного творчества до смиренных просьб помочь деньгами и продуктами. Попадались и рукописи. Романы, рассказы, заметки из жизни правоохранительных органов и преступных сообществ.
На каждое из этих писем я должна была давать ответ: Аглая очень заботилась о своей репутации. Два моих первых (пробных) опыта эпистолярного общения с поклонниками были одобрены.
– Отлично, девочка, отлично, – сказала Аглая, пробежав их глазами. – Я в вас не ошиблась. Я и сама написала бы так же. Если бы у меня было время отвечать на всякий вздор. И если бы я была такой же простушкой, как и вы.
Я фыркнула носом, всем своим видом выражая негодование.
– Ну, не дуйтесь. Людям нравится, когда с ними разговаривают вот так, запросто. Это их успокаивает.
Интересно, кем она себя мнит? Уж не Богородицей ли на сносях?
– И вот еще что, – не унималась Аглая. – Поблагодарите за рецепт слоеного пирога. Кажется, он был в письме. Напишите, что непременно им воспользуетесь.
– Вы?
– Я, конечно. Вы же пишете от моего имени.
Сдобу и сладости Канунникова презирала. А в домашних условиях питалась исключительно кофе, базарным творогом и сырым, мелко наструганным и посоленным мясом. Все это закусывалось витаминами (американский сбалансированный комплекс на каждый день – в пластмассовых коробочках). Творог, мясо и покупка витаминов тоже были на мне, как и проклятая Ксоло, исподтишка хватавшая меня за икры.
За неделю до окончания испытательного срока я взбунтовалась. Время для бунта было выбрано самое неподходящее: Аглая только что вернулась с записи программы «Формула успеха» и пребывала в самом мрачном расположении духа. Она ненавидела публичные выступления, ее равно раздражали и недоброжелатели (за то, что они не желают ей добра и готовы утопить ее в чайной ложке), и оголтелые фанаты (за то, что они любят ее слишком сильно).
Иногда мне казалось, что весь мир находится у Аглаи Канунниковой на пресловутом испытательном сроке. И что если бы она могла, то уволила бы этот мир без выходного пособия да еще запустила бы ему вслед комнатным тапком.
– Мне нужно поговорить с вами, – сказала я, посыпав зеленью ломтики сырой телятины и ставя тарелку перед Аглаей.
– Говорите, – милостиво разрешила она и принялась за мясо. – Но сначала, если вас не затруднит, налейте мне водки. Телевидение так утомляет… Никогда не становитесь знаменитой, девочка, это вылезет вам боком.
Как будто у меня есть выбор!.. Я – совсем непочтительно – плеснула водки в стакан (эксцентричная Аглая пила водку из граненых, еще доперестроечных общепитовских стаканов) и произнесла:
– Меня не устраивает мое нынешнее положение. Я разбираю вашу почту, я трачу свою жизнь на бессмысленные, никому не нужные ответы какой-то тете Мане из Уссурийска и дяде Феде из Гусь-Хрустального… Я сижу на телефоне, я договариваюсь о встречах, я отбираю вопросы для интервью… Я отбираю материалы для сайта… Я даже готова терпеть ваше хамство, вы имеете на него право. Но ходить на рынок, стирать белье, выгуливать вашу собаку… Я же не домработница, в конце концов!
– Вы не домработница, – успокоила меня Аглая. – Домработницы не задерживаются у меня больше недели. Вам удалось продержаться три, вы корректны, исполнительны, не суете нос в мой рабочий кабинет. Вы меня устраиваете.
– А вы меня – нет.
Аглая расхохоталась.
– Тогда почему вы все еще здесь?
Действительно, почему я все еще здесь?
Этот вопрос я и сама задавала себе каждое утро, вылезая из кровати и влезая в джинсы. Этот вопрос я задавала себе, когда чистила зубы и вытаскивала из абонентского ящика кипу писем, адресованных Аглае Канунниковой.
В жизни своей я не видела такой высокомерной стервы. Такой расчетливой стервы. Такой циничной стервы. Стервы, полной намеков. Стервы, полной тайн. Конечно, я подозревала, что все эти тайны и выеденного яйца не стоят. И связаны разве что с оригинальным способом заточки карандашей или настаиванием спирта на укропе с чесноком.
Но как они подавались!..
Одна из комнат в квартире Аглаи была отведена под кабинет. За те три недели, в течение которых я исполняла свои псевдосекретарские функции, мне ни разу не удалось переступить его порог. О том, что в доме существует запретная зона, Аглая предупредила сразу же.
– И прошу вас, девочка, никогда не заглядывать ко мне. Есть ли я дома, нет меня – неважно. Это требование не кажется вам таким уж невыполнимым? – Она поднесла руку к подбородку – очевидно, для того, чтобы потеребить воображаемую Синюю Бороду.
– Не кажется, – соврала я. – Я нелюбопытна.
– Нелюбопытных людей не существует в принципе. Это – генетическая аномалия. А вся проблема заключается в том, чтобы хорошенько взнуздать свое любопытство. А затем вовремя дать ему по рукам. Вы меня поняли?
– Да…
Мне был отведен крошечный девятиметровый закуток между кабинетом и кухней. Большую часть закутка занимала лежанка для дневной дуры-Ксоло (ночная дура-Ксоло всегда спала с хозяйкой). Лежанка была заполнена стегаными одеяльцами, кусками шелка с ярким геометрическим рисунком, подушками в латиноамериканском стиле. Мне же достался стол у окна (с компьютером и принтером), спартанский стул (очевидно, для того, чтобы не расслабляться и честно зарабатывать производственный геморрой) – и телефон. Иногда я подавляла в себе желание ухватить проклятый аппарат и разбить его равнодушно поблескивающую кнопками голову о стену.
Звонили каждые пятнадцать минут, а не снимать трубку было нельзя. На этот счет я тоже получила инструкции Аглаи. Вместе с инструкциями мне был предоставлен список изданий, с которыми можно иметь дело. И список изданий, которые нужно посылать к чертовой матери.
Кроме того, я обязана была отслеживать все публикации о ней и все упоминания ее имени в прессе. А в конце каждой недели – предоставлять об этом полный отчет. Аглая следила за высказываниями о себе так же ревниво и внимательно, как любая другая женщина следила бы за кожей лица.
Кожа не должна увядать. Имя Канунниковой – тоже.
Истинное предназначение отчетов (так же, как и архива публикаций, который надлежало холить, нежить и пополнять) выяснилось чуть позже, когда Аглая выдала мне пару томов своих произведений – для ознакомления с творчеством. По странному стечению обстоятельств, все злодеи в них носили фамилии журнальных и газетных обидчиков Канунниковой.
И не только журнальных и газетных. К ним вплотную примыкали недостаточно вежливые кассирши в супермаркетах, недостаточно расторопные официанты в ресторанах, недостаточно сообразительные таксисты и недостаточно воспитанные тинэйджеры, вооруженные роликовыми коньками и универсальным выражением «Куда прешь, старая курва!». Словом, все те, кто хоть когда-нибудь позволил себе неосторожный жест или косой взгляд в сторону Великой Аглаи.
Иногда мне даже казалось, что и писать-то она начала исключительно для того, чтобы заниматься интеллектуальным киллерством: роль бумажной убийцы, типографского ангела мщения удавалась ей лучше всего.
Да, именно так. Аглая была чудовищно мстительна.
Эта кровожадность в подборе материала так и осталась для меня непонятной. Другое дело, если бы она была слепоглухонемой, прикованной к инвалидному креслу, старухой. С переведенным в формат Брайля двухтомником «Ярмарки тщеславия» под мышкой. С целым букетом сопутствующих радостей – от подагры до воспаления щитовидной железы.
Или все дело было в какой-то трагической любовной истории?
Кой черт, любовная история! Любовная история предполагает наличие хотя бы одного, даже самого захудалого, мужичонки.
У Аглаи же вообще не было мужчин. То есть, возможно, они и были – в какой-то прошлой жизни. Но я и намека на них не застала. Как не застала намека на все остальное. Ни одной детской или семейной фотографии, ни одного дружеского звонка, ни одной милой безделицы, привезенной откуда-то из-за границы.
Дом ее был функционален и безлик, посуда – функциональна и бесхитростна, одежда – функциональна и удобна, макияж – функционален и практичен (чтобы глаза и губы не потерялись на лице безвозвратно). Даже ковров она не завела – из соображений функциональности. Даже свою собаку она именовала Ксоло, по второму названию породы – ксоло, ксолоитцкуинтли. Ксоло – и никаких проблем с кличкой. Если бы у Аглаи был ризеншнауцер, он наверняка именовался бы Ризен, если доберман – то Добер… И пошло-поехало…
У меня оставалась надежда, что настоящая жизнь настоящей Аглаи Канунниковой прячется за стенами ее рабочего кабинета. Но проверить это было невозможно. Дверь кабинета всегда запиралась на ключ. В обычные дни Аглая практически не покидала его – если не считать короткого перерыва на так называемый «ланч».
Обедать она предпочитала вне дома.
В полном одиночестве.
Я же оставалась в квартире вместе с Ксоло – терзаемая самым ужасным комплексом, который только можно себе представить: комплексом жены Синей Бороды.
Каждый день моего пребывания в доме Аглаи мог стать последним (ведь меня никто не удерживал насильно) – и не становился.
Или все дело было в слабостях Аглаи? Милых, небрежно скрываемых слабостях?
Она была привязана к своей собаке, маленькому чудовищу, один вид которого приводил меня в содрогание. Она читала Ксоло стихи на испанском (я сама это слышала, приставив к стене литровую банку и приложив к ней ухо). Она обожала старое французское кино, она умело обращалась с серебром (с десяток колец на ее пальцах вовсе не выглядел вульгарно); она могла сделать своей сообщницей любую вещь, она была по-детски равнодушна к деньгам… В ее доме не было ни одной пепельницы, хотя курила она как паровоз, стряхивая пепел куда попало.
И потом – она была удивительным собеседником.
Если, конечно, снисходила до меня.
Это случалось нечасто, но случалось. Мы никогда не говорили об обыденных вещах – на них ей было наплевать. Но она так умела препарировать человеческую природу, что у меня даже дух захватывало. Если бы она только захотела!..
Если бы она только захотела – она могла бы основать любое учение, любую секту.
Если бы только она захотела – она могла бы без всяких последствий ограбить Национальный резервный банк США, музей Гугенхэйма, ближайший ларек.
Если бы она только захотела – она бы могла заарканить любого мужика. Любого – или всех сразу. И дело было не в ее деньгах и не в ее славе – дело было в ней самой.
Даже самый распоследний жиголо бы дрогнул, даже Иисус Христос бы не устоял, клянусь, – если бы только она захотела!
Но она не хотела и, наверное, поэтому выбрала для себя этот совершенно неопределенный возраст. Хотя – с ее точеной фигуркой и высокими девичьими скулами – могла безнаказанно оставаться тридцатилетней. Но ей нравилось быть чуточку древней, как какая-нибудь Лилит[3 - Лилит – была до Евы.]. Это означало быть свободной и от страстей, и от секса, и от вопросов давно умерших родителей: «Почему ты не родишь, дорогая, ведь годы-то идут…» И от вопросов подружек в сауне: «Когда же ты выйдешь замуж, дорогая, ведь годы-то идут…»
Аглая дала на эти вопросы кардинальный ответ: «Возраст ожидания прошел, ловить нечего, так что оставьте меня в покое. И не мешайте мне писать». Тем более что ни родителей, ни подруг у нее не было. Было только одно – «писать».
Писать – это получалось здорово.
Писать – соблазн и соблазнение одновременно.
Если бы она захотела – она могла бы написать великую книгу. Библию-2, до которой не было бы дела ни подружкам в сауне, ни давно умершим родителям.
Но Аглая писала детективы.
Она писала детективы, которые читали все. Детектив как жанр и популярность, с ним связанная, развратили ее. Сделали слишком зависимой от этой популярности. Заставили идти на любые ухищрения, чтобы ее сохранить.
И тогда круг замкнулся. И Аглае Канунниковой понадобился личный секретарь, чтобы разгребать дерьмо ее славы. И подкармливать производителей дерьма.
Почему я все еще здесь?..
– …Тогда почему вы все еще здесь? – снова переспросила меня Аглая. – Мучаетесь комплексом жены Синей Бороды?
