скачать книгу бесплатно
…Дарья встречала меня на Ленинградском вокзале.
За те три года, что мы не виделись, Дарья почти не изменилась. Все тот же целеустремленный нос, все тот же стальной взгляд, все те же бледные арийские космы, волевым усилием собранные в пучок. В университете лицо Дарьи было несколько размытым (скорее всего от жизненной неопределенности), но теперь приобрело стервозную законченность.
– Похоже, ты становишься стервой, – констатировала я, целуя ее в жесткую, отстраненно-московскую щеку.
– Уже стала, – хохотнула она и отобрала у меня сумку. – Это же Москва, а не благословенный Крыжополь. Как твой дервиш? Взорвал Париж?
– Почти, – я снова пригорюнилась. – Мы развелись на прошлой неделе.
– Ушел от тебя к богатой старухе, ясно. А ты все подштанники кроишь?
– Крою, – призналась я. – И не только подштанники.
– Ну, и стоило для этого журфак кончать?
Вопрос был риторическим, и я промолчала.
Мы промахнули очумевший от людской толпы Ленинградский и оказались на площади трех вокзалов.
– Москва! – Я полной грудью вдохнула основательно подзабытый столичный воздух. – Москва!
– Москва, чтоб ей пусто было, – согласилась Дарья. – Москва, чтоб ей ни дна ни покрышки. Пот и кровь, девочка моя, пот и кровь. А мест под солнцем не так много.
– Не так много, это точно. Мне – не хватило.
Я сделала шаг в сторону распаренного метро, но Дарья ловко ухватила меня за руку.
– Не сюда, – шепнула она и, вынув из кармана ключи, поболтала ими перед моим носом. – Тарантас подан, мэм.
Тарантасом оказалась вполне приличная «Мазда», терпеливо ожидавшая нас у обочины. Респектабельную физиономию «Мазды» заметно портили подбитая фара и вывороченное левое крыло, но все равно: Дарья-автомобилистка – это было здорово!
– Твоя?
– А ты как думаешь?
– Думаю, что свое место под солнцем ты отвоевала, – уметь радоваться успехам других было единственным ремеслом, которому я научилась.
Если, конечно, не считать обметку петель с последующей их оверложкой. – Гоняешь как сумасшедшая, признавайся!
– В основном стою в пробках. Это же…
– …Москва! – в который раз с благоговением произнесла я.
– Вот именно.
– А вмятины откуда? – Я осторожно коснулась нагревшегося на июльском солнце капота. – Попала в аварию?
– Объясняю еще раз: пробки, – Дарья плюхнулась на водительское сиденье и жестом пригласила меня последовать ее примеру. – Нервы не выдерживают. Начинаю ерзать и толкаться в общей очереди. Ты же знаешь, как я их ненавижу – очереди.
– Может быть, имеет смысл снова пересесть на метро?
– Исключено. Вот что, мне нужно заехать в редакцию. Много времени это не займет, а потом я буду в полном твоем распоряжении. Ты не возражаешь?
Как я могла возражать?
– Ты по-прежнему в «Квартале»? – спросила я, когда мы остановились на первом светофоре.
Бесхитростный журнальчик для домохозяек «Квартал» был местом последней дислокации моей амбициозной и шумной, как Ниагарский водопад, подруги.
Губы Дарьи выгнулись в презрительной улыбке, и я сразу же поняла, что «Квартал» оставлен. Покинут. Брошен на произвол судьбы. Забыт, как страшный сон. Как газета в метро. Как малотиражка завода железобетонных изделий.
– С ума сошла! Я теперь в «Роад Муви»!
Это прозвучало как: «Я вышла замуж за Майкла Дугласа, а свидетелями со стороны жениха были Сильвестр Сталлоне, Микки Маус и Дональд Дак». Против утки, мыши и примкнувшего к ним жеребчика Сильвестра я не имела ровным счетом ничего, а вот Майкл Дуглас вызывал во мне гораздо меньше симпатий. И к тому же был тривиально женат.
– Что это еще за «Роад Муви»?
Дарья даже бросила руль.
– А ты не знаешь? – недоверчиво спросила она.
– Понятия не имею.
Лучше бы я этого не говорила.
– Ты, я смотрю, совсем очумела за своей швейной машинкой! От рук отбилась! Это же самый продвинутый журнал на сегодняшний день. Искусство, литература, театр, кинематограф. Ты знаешь, какие бабки платят знаменитости, чтобы у нас засветиться?
– Зачем же знаменитостям платить? – совершенно искренне удивилась я. – Они ведь и так знаменитости.
– Господи, это концептуальное издание! Определяет моду, формирует вкусы…
– Ну, это ты загнула. Вкусы формирует толпа, а моду определяет время. При чем здесь твой «Роад Муви»?
Дарья надулась и покраснела. А я сразу же устыдилась своего кавалерийского наскока. В конце концов, это я приехала к ней плакаться в жилетку, а не она ко мне. В конце концов, это я все последние годы подмахивала игле и наперстку, а не она. В конце концов, это я прохлопала свою жизнь – я, а не она.
А она – она в жизни преуспела.
Да еще Бывший со своей выпотрошенной временем продюсершей!..
– Прости. Я сейчас неадекватна. Он меня бросил, ты же знаешь. – Я положила руку на локоть Дарьи и легонько его пожала.
– Ладно. Проехали. Ужасно рада тебя видеть, правда!
Она бросила руль, обеими руками обхватила мою голову и по-матерински прижала к груди. И едва не врезалась в идущий прямо перед нами бодрячок-«Фольксваген».
– Осторожнее! – пискнула я. – Твоя машина!
– Плевать, новую куплю, – парировала Дарья, но по тормозам все-таки дала.
…Через полчаса мы наконец-то добрались до уже основательно мной подзабытого исторического центра и с ходу пронзили Кривоколенный переулок. За это время я успела узнать, что Дарья ведет в «Роад Муви» рубрику «Гамбургский петух» (рецензии на книжные новинки), съездила в Венецию и Мадрас, была на приеме в австрийском посольстве, где ей поцеловал руку «дыши глубже, сам Никас Супрунов» (интересно, кто это такой?). Кроме того, она поменяла два резца в верхней челюсти и двух мужей. И сейчас подыскивает спутника жизни под номером три.
– А кто это – Никас Супрунов?
– Художник, деревня! – Дарья смерила меня презрительным взглядом. – Берет пятьдесят тысяч за холст. В баксах, между прочим. А какой сексапил – просто фантастика!… Отдалась бы ему прямо на биде!
Редакция «Роад Муви» находилась в самом конце патриархального Кривоколенного и занимала двухэтажный особняк, украшенный колоннами. Площадка перед особняком была заставлена дорогими иномарками, из чего я сделала вывод, что дела у концептуального издания обстоят неплохо.
Мы поднялись на второй этаж, и Дарья приветливо распахнула передо мной дверь с табличкой «Гамбургский петух».
– Я к главному, ненадолго. А это тебе, чтобы не скучать.
И, сунув мне внушительную стопку «Роад Муви», она пулей вылетела из комнаты.
Глянцевые знаменитости обоих полов – все как один холеные, загорелые, оскалившие в снисходительной улыбке идеально ровные зубы (уж не сам ли господь бог снабжает запасными челюстями своих любимцев?); глянцевые знаменитости – мне не было никакого дела ни до них самих, ни до их верных возлюбленных и верных татуировок, ни до их обожаемых устриц и обожаемых ботинок в стиле «унисекс».
Дарья – совсем другое дело. Дарья – моя лучшая подруга. Соратница и наперсница, с которой прожито пять незабываемых лет в общаге универа. Пять лет – со всеми нашими мальчиками, абортами и волнистым попугайчиком Кешей, которого Дарья научила одной-единственной, но сакраментальной фразе: «Девки, выпьем!»
…Долго рыться в помойке под флагом «Роад Муви» не пришлось: первый же номер явил мне «Гамбургского петуха» и его подведомственную курицу-несушку Д. Валикову.
«Д. Валикова», очевидно, и была Дарьей, хотя я знала ее как Ставицкую, а потом – как Улюкаеву-Гессен. Как и положено сотруднице продвинутого журнала, Дашка обмирала от Умберто Эко, хлопалась в обморок от одного упоминания о Саше Соколове и к месту и не к месту клялась святыми мощами вседержителя Набокова. К прочей мелкокалиберной шушере она относилась с прохладцей и так и норовила подлить в бочку меда даже не ложку дегтя, а ложку касторки. От этого ее заметки выглядели несколько странно и общий их пафос сводился к следующему: «Хотя если быть до конца принципиальными, то невозможно не указать и на проколы. NN, конечно, писатель любопытный, но, по-моему, ему жена изменяет. И вообще, у него простатит, а дед его находился на оккупированной территории».
Но в целом Дашкины пасквили были прехорошенькими и до безобразия походили на саму Дашку – такие же веселые, циничные и саблезубые. Она была просто создана для спецопераций по отстрелу зазевавшихся беллетристов.
Мне же в лучшем случае остается только нашивать ей на рукава знаки отличия. И щипать корпию. А всему виной мой аналитический тугоплавкий ум, пригодный разве что на философские трактаты: не ко времени, ох не ко времени я его выпестовала! Да еще Бывший со своей заджипованной клячей!..
Из раздумий о невыносимой легкости бытия меня вывел голос Дарьи. Она стояла, ухватившись за ручку двери, и с кем-то сладострастно грызлась.
– Как же вы меня достали с вашей Канунниковой! – с яростью в голосе вопила она. – Может быть, вообще переименуем журнал, раз уж она в каждом номере восседает? Так и назовем – «Аглая: призрак ночи». Или нет – «Аглая: симфония ужаса».
За дверью кто-то осуждающе забубнил. Несколько секунд Дарья молчала, но потом ее голос вновь взвился до апокалиптических высот:
– Не буду я давать рецензию, не буду!!! Пускай «Спутник библиофила» дает. Он всем дает. И как только триппер до сих пор не подхватил, удивляюсь!
Закончив свою бурную речь этим венерологическим пассажем, Дарья ввалилась в комнату и так хлопнула дверью, что у меня из рук вывалилась вся стопка «Роад Муви».
– Неприятности? – Я сочувственно покачала головой.
– Творческие разногласия. Не обращай внимания…
– А кто такая Канунникова?
Дарья, до этого бегавшая по комнате, остановилась, как громом пораженная:
– Ты не знаешь, кто такая Канунникова?!
– Нет.
– Ты меня разыгрываешь.
– Да нет же.
Все последующее показалось мне дурным сном. Дашка, надменная, циничная Дашка, повалилась передо мной на колени и принялась исступленно бить поклоны. И так же исступленно креститься:
– Господи! Благодарю тебя, господи!!! Свершилось! Хоть кто-то о ней не знает! Хоть кто-то о ней не слышал, господи! Какое счастье!…
На глазах у Дарьи проступили слезы благодарности. Еще раз стукнувшись лбом о паркет, она попыталась ухватить мою руку и поцеловать ее.
Это было уж слишком. Я отдернула пальцы, на всякий случай отошла к окну и уже оттуда запустила в Дарью вопросом:
– Может, объяснишь мне, что происходит?
– Сначала поклянись, что ты не врешь. Что ты действительно не знаешь, кто такая Аглая Канунникова.
– Понятия не имею.
– Поклянись.
– Хорошо. Клянусь.
Религиозный экстаз затух так же стремительно, как и вспыхнул, Дарья устроилась в кресле, выбила из пачки пухлую светло-коричневую сигарету «Captain Black» и с наслаждением закурила.
– Я жду, – напомнила о себе я.
– «Дервиш сжигает Париж», – с выражением произнесла моя чумовая подружка и нехорошо засмеялась. – Что такое «Дервиш сжигает Париж»?
– Кич, – с готовностью произнесла я, почувствовав, как организм начинает декалитрами вырабатывать желудочный сок. – Квинтэссенция пошлости.
– А теперь представь эту самую квинтэссенцию, но в объеме не… Сколько там было страниц у твоего бабуина?
– Восемьдесят семь.
– А теперь представь еще одно: их не восемьдесят семь, а четыреста восемьдесят семь. Четыреста восемьдесят семь страниц кича каждые четыре месяца. Это и есть Аглая Канунникова.
– Так она писательница? – осенило меня.
Дарья дернулась, как от удара током.
– Помнишь покойного Кешу?
– «Девки, выпьем»?
– Именно. Наш несчастный попугай – и тот нацарапал бы лучше. Жаль, подох не вовремя. А то украсил бы собой масскультуру.
– Чего ты бесишься? В стране полно авторов подобного чтива.
– Она – единственная, – в голосе Дарьи было столько ненависти и страстной убежденности, что я даже поежилась. – Единственная, кто смог так раскрутиться. Куда ни плюнь – всюду она. Знаешь, почему я купила машину? Потому что в метро все читают только ее. Видеть этого не могу!
– Ты меня пугаешь, – начала было я, но Дашка перебила меня самым бесцеремонным образом:
