скачать книгу бесплатно
Но такой странной угрозы на моей памяти не было. Да и сукой Аглаю Канунникову никто не называл, разве что очаровательные коллеги по детективному цеху, да и то в семейном кругу. И при чем здесь цветы?..
Нужно поскорее избавиться от записки и забыть о ней. Наверняка какой-то сумасшедший, не иначе. Сумасшедший, с литературным словом «сука» наперевес.
Но выбросить конверт я не успела – появились первые ласточки с рейса Мюнхен – Москва. И мне ничего не оставалось, как поднять табличку: «RAINER WERNER RABENBAUER».
За первыми ласточками последовали менее расторопные щеглы, потом пришел черед основной стаи, и под самый занавес косяком пошли неторопливые, слегка потрепанные в боях с таможней удоды.
Райнер-Вернер оказался бакланом.
Он вышел последним – когда я уже потеряла всякую надежду на встречу. Баклан приблизился ко мне и сказал:
– Райнер-Вернер – это я. Вы представитель фрау Канунниковой?
Я кивнула.
– А где же сама фрау?
– Я – ее личный секретарь.
Аглая, как обычно, слукавила: Райнер-Вернер не просто хорошо говорил по-русски. Он говорил по-русски практически без акцента. Хотя легкий акцент все же был: он живо напомнил мне специфический говорок завсегдатаев одесского Привоза.
– Меня зовут Алиса.
– Ага. Как Алиса в стране чудес?..
– Как «Алиса здесь больше не живет»[6 - Фильм М. Скорсезе.], – отрезала я. Терпеть не могу когда начинают прохаживаться по моему не слишком удачному имени.
– Понятно. А я – Райнер-Вернер. Впрочем, вы это уже поняли. – Он склонил голову набок и принялся разглядывать меня самым бесцеремонным образом.
Я тоже не осталась в долгу.
Райнер-Вернер был типичным немчурой из культурфильма времен Третьего рейха «Наш вермахт». Коротко стриженные, зачесанные назад белые волосы, правильной формы череп, правильной формы глаза, правильной формы нос… А на монументальном подбородке Райнера-Вернера могла бы развернуться танковая армия Гудериана. Без всякого стеснения. И еще осталось бы место для Рейхсканцелярии и Бранденбургских ворот.
Массивная голова немца была посажена на такие же массивные плечи. Опустить взгляд ниже я не рискнула: уж слишком вызывающе бугрились узкие райнер-вернеровские джинсы. Самые сексуально озабоченные джинсы, которые я видела в своей жизни.
Так и не дойдя до границ тайной радости нимфоманок, я снова повернула обратно и уткнулась в левое немецкое ухо с болтавшимися там двумя серьгами (о, майне кляйне[7 - Мой маленький (иск. нем.).] Райнер-Вернер, вермахт бы этого не одобрил!). На мизинце тоже что-то серебрилось, но рассмотреть перстень я не успела. Немец поправил сумку на плече и по-свойски обнял меня.
– Что будем делать? – спросил Райнер-Вернер. В его контексте это прозвучало как: «С какой позы начнем?»
– Я отвезу вас в гостиницу, – сказала я. В моем контексте это прозвучало как: «Я честная женщина и последний раз имела секс четыре года назад. По телефону».
– А фрау Канунникова? – В его контексте это прозвучало как: «Можем и втроем. Она за главную, ты на подхвате».
– Фрау Канунникова ждет вас завтра с утра, – в моем контексте это прозвучало как: «Займись-ка ты лучше самоудовлетворением, мальчуган».
Райнер-Вернер понимающе засопел. И больше не сказал ни слова. В полном молчании мы вышли из аэропорта и погрузились в такси.
Разговор возобновился только в районе дорожного указателя «ХИМКИ». Майне кляйне Райнер проводил взглядом бетонные соты и произнес.
– Давно мечтал побывать в России.
– Вы очень хорошо говорите по-русски, – сказала я только для того, чтобы что-то сказать. Мечты немецкого жеребца меня не интересовали. И еще это дурацкое письмо!..
– Моя мать была русской.
– Правда? Просто замечательно.
– Ничего замечательного в этом нет. Она нас бросила, когда мне было полтора года. С тех пор я ее не видел.
– Извините.
– Ничего. Я уже вырос.
Мы снова замолчали, тем более что на горизонте замаячила Москва.
– Это Москва? – спросил Райнер-Вернер.
– Москва, – односложно ответила я.
– Давно мечтал побывать в Москве.
– Да, я понимаю, – гид из меня никудышный, это точно.
«БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!» Первые два слова выглядели как предупреждение. Последнее было явной угрозой. А этот странный, так до конца и не подслушанный мной разговор в кабинете? Тогда Аглае тоже кто-то угрожал. Я понятия не имела о существе вопроса, зато мне достался ответ: «…не стоит мне угрожать. И шантаж у вас не пройдет. Это напрасная трата времени».
А самым удивительным было то, что к воспоминаниям об этой ночи мы больше никогда не возвращались. Аглая сделала вид, что ничего не произошло, я подыграла ей, и тема закрылась сама собой. И еще Ксоло! Чтобы хоть как-то ладить с лысой тварью, я прочла кое-какие статьи о ксолоитцкуинтли. Собаки этой породы так и норовят провести ночь в постели хозяев. Аглая поощряла дурные наклонности Ксоло, она сама говорила мне об этом. А ту – единственную – ночь Ксоло провела со мной. Аглая вернулась в кабинет, а Ксоло осталась.
Это было нарушением правил. Она никогда не нарушила бы правил, если бы не была так взволнована.
Было и еще одно нарушение: она оставила меня. Хотя предыдущая соискательница места вылетела только за то, что один-единственный раз оказалась подозрительно близко от дверей кабинета. А мне все сошло с рук. Интересно, почему?.. Может быть, она решила, что я услышала гораздо больше, чем я услышала на самом деле? И на всякий случай решила придержать меня?..
– Простите! – напомнил о себе Райнер-Вернер. – Я бы хотел, чтобы вы показали мне вот это… Если, конечно, у вас будет время…
Он расстегнул рюкзак, деловито покопался в его внутренностях и протянул листок из блокнота. На листке четким готическим почерком были выведены несколько адресов с довольно экзотическими комментариями.
1. Малый Татарский переулок, 4/1, флигель во дворе – пироманьяк (7 пожаров в административных зданиях, 35 погибших);
2. Ул. Василисы Кожиной, 2, центр «Ваш досуг» – детское порно (подпольная студия, продажа кассет в страны Западной Европы);
3. 2-я ул. Усиевича, 13, подвал – сатанисты (осквернение могил, ритуальные убийства подростков не старше 15 лет);
4. Бульвар Матроса Железняка, центр госпитализации и перевозки рожениц – врачи-убийцы (использование абортивного материала для медицинских опытов, похищение младенцев)…
Далее следовало еще девять пунктов, но и первых четырех мне было достаточно. Я искоса посмотрела на потомка Зигфрида:
– Что это?
– Достопримечательности, которые мне необходимо увидеть.
У меня отвисла челюсть. А на то, чтобы водворить ее на место, понадобилось несколько минут. После чего я робко спросила:
– Может быть, лучше начать с чего-нибудь… менее душераздирающего? С Красной площади, например? Или с храма Христа Спасителя?
Райнер-Вернер сразу же поскучнел:
– Да, конечно. О Христе Спасителе я как-то не подумал…
– Где вы раздобыли все эти ужасы? – Я напрягла память, но ни одного громкого процесса, связанного с пироманьяком или сатанистами, не вспомнила (хотя по поручению Аглаи отслеживала все судебные новинки). А врачи-убийцы стойко ассоциировались у меня лишь с почившим в бозе Иосифом Виссарионовичем. – И кто вам дал такую информацию?
– Это моя работа, – Райнер-Вернер осклабился и явил мне клыки – непорочно-белые, как стены аббатства св. Бригитты Шведской.
– Ваша работа? – изумилась я.
– Я перевожу русские детективы. Все эти места подробно описаны в книгах. Я хотел бы увидеть их воочию, получить, так сказать, эмоциональный заряд… Для переводчика это важно.
Я мысленно прогундосила осанну Аглае Канунниковой: до чего метресса никогда не опускалась, так это до использования в своих книгах абортивного материала.
Остаток пути до гостиницы я вполуха слушала разглагольствования Райнера о брутальности русского детектива, а также о его излишней, почти клинической, физиологичности. Когда же такси притормаживало у светофоров, немец переходил к лирическим отступлениям. Из них я узнала, что папашка Райнера – der erhaben Mann[8 - Святой человек (нем.).] и к тому же владеет маленькой типографией в Нюрнберге. Что он на всю жизнь остался верен русским женщинам (последняя русская жена оттяпала у папашки полдома, но это пустяки). И что сам Райнер написал исследование по русской же ненормативной лексике. И теперь несказанно радуется, когда находит знакомые слова в переводимых им детективах (а радоваться приходится часто). Что с писательницей такого калибра, как фрау Канунникова, он работает впервые, и это большая честь для него (до сих пор Райнер-Вернер месил дерьмо одноразовых триллеров, хотя и в них находил свою прелесть).
Кроме того, простой, как пачка маргарина, бундес два раза срыгнул, три раза испортил воздух и непрестанно чесал в паху.
Когда мы (наконец-то!) подъехали к гостинице «Минск», где для душки Райнера был заказан номер, свершилось то, что должно было свершиться: я его возненавидела.
И укрепилась в своей ненависти еще больше – после того, как он шепнул мне на прощание:
– Вы не подскажете, meine liebe[9 - Дорогая (нем.).] Алиса, где я могу найти проститутку?..
* * *
…Я так ничего и не сказала Аглае о письме.
Я просто сунула конверт в нижний ящик стола и решила забыть о нем. Забыть получилось на следующий же день, когда в квартире Канунниковой нарисовался оглашенный немец.
Но до этого был еще тихий вечер с Аглаей.
– Ну, и как вам этот гибрид платяного шкафа с вибратором? – спросила она, стоило мне только переступить порог.
– Ужасно, – я рассталась с Рабенбауэром не больше сорока минут назад, и поэтому впечатления от встречи были особенно сильны. – Вы собираетесь с ним работать?
– Вы. Работать с ним будете вы. Я, к сожалению, даже не смогу появиться в его обществе.
– Почему?
– Он смотрится как профессиональный жиголо. Даже если на него напялить профессорскую мантию, усадить в инвалидное кресло и дать в руки воздушный шарик. Все подумают, что Аглая Канунникова завела себе жеребца на старости лет. И предается порочным страстям. А у меня репутация.
А у меня, выходит, нет.
– Вы можете представить его как прототип героя вашей новой книги, – сказала я первое, что пришло на ум.
– Я не пишу порнороманов. Отдала их на откуп своим конкуренткам.
Я с тоской взглянула на Ксоло, вертевшуюся у ног хозяйки. И впервые почувствовала к мерзкой собачонке нечто вроде симпатии. Все познается в сравнении, а после Райнера-Вернера любой твари можно выдавать нимб и подержанные крылья.
– Говорят, он неплохой переводчик. Прекрасно чувствует язык, – утешила меня Аглая. – Особенно разговорный. Последние несколько лет специализируется на боевиках и триллерах. Легко обучаем. И к тому же – наполовину русский.
– Да. Он только не сказал, на какую именно половину.
– Думаю, на худшую. Ну, не расстраивайтесь, девочка. У вас еще будет время, чтобы расстроиться…
…Райнер-Вернер Рабенбауэр не уронил засаленного стяга немецкой пунктуальности. Он появился ровно в одиннадцать, распространяя вокруг себя запах мускусного ореха. Я было подумала, что прошедшую ночь мюнхенский козлик провел в объятьях негритянки, но все оказалось гораздо проще: запах шел от большого бумажного пакета, который Райнер-Вернер держал в руках. Из пакета выглядывали фиолетовые листья какого-то растения. Листья самым безыскусным образом переходили в небольшие бледно-красные цветочки.
При виде Аглаи немец пришел в восторг. Он долго лобзал Аглаины перстни и кольца – так долго, что я начала беспокоиться. Но все обошлось. Спустя две минуты Аглая вырвала руку и с милой улыбкой солгала:
– Рада видеть вас, Райнер.
– А это вам! – еще шире улыбнулся немец и протянул Аглае пакет. А потом неуверенно добавил: – Видимо, вам.
Аглая сорвала листок, потерла его и повела носом:
– Базилик, – сказала она. – И что мне с этим делать?
Немец на секунду задумался.
– Засушить. И использовать как приправу. Замечательная вещь.
– Да. Вы большой оригинал, Райнер.
Действительно, большой оригинал. Притаранить пряность в качестве букета – до этого нужно додуматься. Базилик, надо же! Но это в стиле оставленного в Нюрнберге простака-папочки – дешево и практично.
Жалкий тип.
Мы эскортировали жалкого типа на кухню, где был приготовлен завтрак из серии «Утро с писателем». Интеллигентный кофе, полные скрытого достоинства тосты, нервный сыр со слезой и поджарый, тонко раскатанный пирог с клубникой из ближайшей кулинарии.
Райнер-Вернер уселся на стул, жалобно под ним скрипнувший, и осмотрел угощение.
– Я думал, что все будет по-русски.
– По-русски? – насторожилась Аглая.
– Ну да… Икра и водка.
Так и есть. Жалкий тип. А с учетом метелки, которую он приволок, малыш Райнер не заслужил даже панировочных сухарей.
Видимо, Аглая думала точно так же.
– Вы переводите не те книжки, Райнер. И понабрались всякой чепухи. Поверьте мне, что завтрак по-русски выглядит именно так, как он должен выглядеть.
– Теперь я буду переводить нужные книжки, – Райнер ухватился за кусок сыра. – Вас, meine liebe. Поверьте, для меня это большая честь.
