Червоблох

16

– Я должен побывать на его могиле! – во весь голос сказал Павел, очнувшись, как он думал, ото сна.

Глебов всполошился первым, вскочил и – к окну. «Да что он там пытается высмотреть?» – подумал Виктор Ильич, протирая с трудом разлеплённые глаза. «А это наш Кузенька с жиру бесится. Побесится и баиньки пойдёт…» – в свою очередь успел подумать Павел, увидев в отсвете окна сгорбленную фигуру Эдди с покрывалом на плечах.

Потом случился треск. И грузное падение. Аж земля всколыхнулась.

На пол грохнулся чайник, опрометчиво оставленный на неустойчивой горелке, перепугав обитателей охотничьего домика больше, чем упавшее (поваленное) на опушке дерево. Кем поваленное? Любопытство повело Павла к двери, но путь перегородил Глебов. Лунный свет, пробившийся через оставленную в окне щель, позволил различить бешеное мотание головы. Парень развёл руками, мол, сдаюсь, реально испугавшись, что голова несчастного вот-вот оторвётся и как чайник грохнется на пол. Воображение живо представило сцену, и он отошёл. От греха подальше.

Землю снова сотряс удар. И это не ещё одно упавшее дерево, не было характерного треска. Тогда что было?

Павла раздражала постоянная темнота, постоянное недопонимание происходящего. А ещё больше – вынужденная немота. Просто изводила! Он поймал себя на том, что слушает тишину, отчаянно пытается услышать хоть звук. Чего они боятся? Чем старая хибара может защитить? Павлу хотелось действия. Он глубоко вздохнул, раздумывая закричать ему или засвистеть, но неожиданно получил под дых. «Глебов, сука!» И, хрипя, повалился на пол.

Виктор Ильич не понял, что произошло, и только в изумрудном свечении кристалла – «зачем он его достал?» – увидел скрюченного на полу крестника, помог ему подняться.

Глебов сунул кристалл в руки Павла. Тот едва удержался, чтобы не жахнуть артефакт об стенку.

Потом взгляд окунулся в свечение…

…И опять Эдди оказался на подхвате, когда голова парня дёрнулась как от удара и кристалл выпал из рук.

За мгновение до того, как Глебов накрыл кристалл покрывалом, Виктор Ильич успел заметить, что носом у крестника шла кровь.

– Господи Всемогущий, что… – не выдержал он, но допричитать не успел. Хибару сотрясло крупной дрожью, сбивая с ног. Виктор Ильич в прискоке ухнулся рядом с Павлом.

На секунду свет кристалла вырвался из-под покрывала Эдди, обозначив расположение последнего. А расположился он у двери, как голкипер, поймавший мяч в голевой момент. «Счёт ноль-ноль. Первый раунд!» – прозвучал в голове голос Владимира Ворошилова. Привет с того света.

А ещё Виктору Ильичу почудилось, будто под домиком сейчас разверзнется бездна, поглотит их и схлопнется, точно и не бывало тут ничего, кроме бурьяна.

Снаружи послышался гул. В окно дробью ударился лесной сор. Во всяком случае, Виктор Ильич надеялся, что сор, а не (зубы) что-то другое. Шквальный ветер… Откуда ему взяться в лесу? Что провоцирует шквал? Что его может спровоцировать? Виктор Ильич невольно подумал о Диве.

Несчастный охотничий домик скрипел, стонал и трещал, яко жертва Линча. Казалось, ещё чуть и всё, разлетится хибара по брёвнышкам к чёртовой матери!

Но домик снова накрыла тишина. Такая внезапная, что под ложечкой засосало. «Прислушивается», – подумал Виктор Ильич. И вот тут ему действительно стало страшно. Кто прислушивается? Кто?

Павел пребывал в шоке от того, что показал ему кристалл. Если это будущее, то оно явно было хреновым, если фантазия – то явно сумасшедшего. Он не замечал кровь, стекающую к подбородку, не чувствовал её солоноватый привкус на губах. Не слышал взбесившуюся по неведомым причинам стихию на улице, не реагировал на землетрясение (слишком мизерна магнитуда, когда воображение уже сотрясло что-то более значительное и… и сюрреалистичное). Но тишину он услышал.

Осязаемой она была, эта тишина.

Да, была. Стоило заострить внимание, как то знакомое оглушительно-тихое Присутствие исчезло. Осталось только чувство недосказанности, звенящей струной отозвавшееся в омуте подсознания. Отозвавшееся тревогой. Павлу казалось, что он слышал слова, языка которого не знает, но понимает. Или думает, что понимает. Предостережение. Или предупреждение? Угроза? Павел не помнил, забыл. Как тяжёлый, но мимолётный сон. Зато помнит то, что показал волшебный кристалл. Это он уже забыть не мог, даже если бы очень хотел. В подкорке будто кислотой выжгли те образы. И делиться ими с кем-то он не имеет права. Даже с крёстным. Может, позже, но не сейчас.

Так они досидели до утра. Каждый о своём, каждый в себе.

17

В то время когда Павел услышал тишину, а Глебов, как заведённый одними губами бормотал «Трисвятое», в палате судебной психиатрии из глубокого забвенья после торазина (таблетки которого ей чуть ли ни кулаком затолкали в горло, когда паническая атака накрыла её: ведь вся жизнь пошла вразнос, все планы на будущее разбились на том проклятом пешеходном переходе, всё рухнуло, на всём крест!) выплыла Марина Добранская. Что-то заставило её всплыть. Она попыталась открыть глаза. Но не получилось. Будто… «Мне зашили глаза, – отстранённо решила она. – Ну и поделом мне!» Но тут же подумала, что то (или тот), из-за чего (кого) она очнулась, может стоять сейчас над ней и… Как бы ни было девушке безразлично своё самочувствие и даже судьба, она не хочет чтобы над ней стояли. Она ощупала глаза и помогла себе, разлепив веки пальцами. На веках скопился гной. Почему? Марина не могла вспомнить. И не уверена, что хотела. Главное: над ней никто не стоял и глаза ей не зашили.

Но что тогда вытянуло её из забытья?

Марина приподнялась на подушке. Оглядела палату. Тёмные углы и светлый резко очерченный прямоугольник на полу от дежурной лампочки в коридоре. «Зачем в двери в палату делать стеклянное окошко?» – уже в который раз задалась вопросом девушка, прекрасно зная ответ. В прошлые бессонные ночи она видела, как в прямоугольнике время от времени появлялась человеческая фигура, замирала на несколько долгих – для Марины – секунд и также бесшумно исчезала. Она могла поднять взгляд и увидеть кто за ней (следит) наблюдает, но боялась встретиться взглядом, боялась увидеть в нём ненависть, осуждение, желание отомстить. И потому предпочитала делать вид, что спит… или отворачивалась, когда долгие мгновения совсем уж затягивались. Она стала бояться людей.

Но ещё больше она стала бояться мёртвых людей.

Ей постоянно снилась девочка, которую она сбила. Сбила насмерть. И эта девочка искала её. Во сне. Она искала её во сне, но не могла найти, потому что девочка маленькая. Слишком маленькая, чтобы обойтись без помощи взрослого. И где вероятность, что в следующем сне мёртвая покалеченная девочка не прибегнет к помощи взрослого? Мёртвого взрослого! Что если тот силуэт, что появляется по ночам в прямоугольнике на полу не тень дежурного медбрата? Что если это мёртвый взрослый, ожидающий её взгляда, как Вий, встретившийся с взглядом Хомы?

Марина в смятении смотрела на прямоугольник, боясь заострить внимание на тёмных углах… и боясь появления теней.

Но тень появилась. Когда очень чего-то боишься, страх материализуется, кто-то когда-то ей так сказал. Марина не поверила глазам: сперва гной, слепивший веки, теперь зрительные фантомы. Девушка часто-часто заморгала, пытаясь не вестись на игру теней. Не выходило. Тень смещалась к световому прямоугольнику.

Девушка перестала моргать. В светлом резко очерченном прямоугольнике на полу появился детский сапожок. Марина открыла рот, чтобы заорать, но ужас сдавил голосовые связки. Сапожок накрыла тень санитара. Призрак исчез.

Санитар – а это действительно был он – открыл дверь, увидев насмерть испуганную пациентку.

И тут она завопила. Истошно и страшно.

Мужчина нажал оранжевую дежурную кнопку, вмонтированную в стену возле двери бокса, и вбежал в палату.

Марина не хотела, чтобы к ней прикасались, а этот мужлан начал лапать её. Лапать! Её! Марине тут же втемяшилось, что её хотят изнасиловать. Это ещё больше подстегнуло вывернуться из лапищ санитара.

Но санитар был силён. Он пытался заломить девушке руки, но та так брыкалась, что пришлось надавить на грудь.

Марина яростно извернулась и кулаком въехала парню в нос. Смазанный удар, но кровь у нападавшего пошла. Это подхлестнуло агрессию девушки. Она зашипела, готовясь впиться насильнику в бесстыжие глаза, но тут подоспели его дружки.

Общими усилиями трое санитаров едва справились с буйно помешенной подопечной: одному успела царапнуть лоб, второму – зафинтить пяткой в скулу.

– Какого хрена? – спросил один, вязавший ноги.

– Глюки, похоже, – прохрипел вызвавший подмогу, связывая руки.

Третий держал голову девушки в реслингском захвате, изо всех сил пытаясь не придушить, но и не дать сбрендившей покусать руку: она клацала зубами, как чёртов щелкунчик.

– В медблок её надо, – сказал первый.

– Держи ноги. Я за каталкой.

Девушка угомонилась, только после лошадиной дозы торазина. По пробуждению она не вспомнила, что творила и что этому предшествовало, но, в очередной раз выплыв из гнетущего забытья, в её мозгу уже сидела твёрдая идея самоубийства.

18

Чуть забрезжил свет, Глебов высунул нос за дверь, Виктор Ильич – в окно. Павел сидел, где сидел, поймав себя на мысли, что ждёт петушиного кукареканья. «Как Хома после ночи возле гроба панночки», – подумалось, а в голове мелькнул образ девушки, сбившей пешеходов. «Марина Добранская», – подсказала память. И отчего-то стало жутко, аж передёрнуло.

Две здоровенные сосны как огромные указки лежали остриями к окну домика посреди поляны. Всё бы ничего и вполне могло найтись разумное объяснение, если бы те всамделишно ни напоминали указки: содранная кора, срезанные подчистую ветви… хоть сейчас неси на пилораму.

– И что это значит? – спросил, потирая лицо, вышедший последним Павел. Спохватился, прикусил губу, но Глебов не отреагировал своим осточертевшим «тсс!». Странно.

Эдди провёл ладошкой по стволу обтёсанного дерева и с задумчивой моськой посмотрел на окно. Под окном валялись шишки. Много шишек. «Слава Богу, не зубы», – подумал Виктор Ильич, будто одной проблемой стало меньше.

Глебов перевёл взгляд на Павла:

– Нужно забрать кристалл. И ехать отсюда к чертям собачьим!

У Виктора Ильича с Павлом аж челюсти отвисли.

– Чего раззявили? – пожал плечами Эдди. – Всё же ясно: Он нас… как это… идентифицировал!

– И что это значит? – спросил Виктор Ильич, размахнув руками.

– Теперь он может нас угробить раньше, чем мы поймём кто он… оно такое!

– И что же его сейчас останавливает? – не унимался Виктор Ильич. Павел крестного таким возмущённым ещё не видел.

– Кристалл! – сказал Эдди тоном, будто перед ним тугодум. – Кристалл нас защищает!

– Так зачем уходить?!

– Вить, ты сейчас серьёзно или притворяешься? Если эта тварь полностью переключится на нас – ничто нас не спасёт. Она обитает здесь и здесь оно сильна больше, чем где-либо. Я не понимаю, как работает этот кристалл! Но кристалл меня предупредил, что на её территории необходимо молчать. Голос для этой твари, как… крючок, который нужно подсечь. Сейчас мы на крючке. И чем дольше мы остаёмся на её территории, тем сложнее нам будет выбраться.

– Ты же говоришь, кристалл защищает! – вставил Павел.

Эдди воззрился горящими глазами на Павла:

– Пока да. Адама и Еву тоже защищал Райский сад. Пока Ева не сожрала яблоко.

– Это-то тут причём? – опешил Павел.

– Ты! – Эдди упёр в Павла палец. – Ты, тля, раскрыл свой рот!

– Так ты тоже раскрыл!

– А что, надо было тебя грохнуть? – Эдди чуть ли не вплотную подковылял к Павлу. – Сорвать с крючка и жить себе дальше, да? Так?

Виктор Ильич вклинился между ними.

– Вот! Если бы не был Витиной роднёй, я бы тебя грохнул!

– Хватит! – рявкнул Виктор Ильич. – Распетушились тут!

Глебов плюнул, развернулся и ушёл в домик.

Виктор Ильич сокрушённо покачал головой и присел на сосну, достал сигареты. Крестник подсел рядом и протянул руку к пачке, когда из домика выскочил Эдди:

– Чего расселись, туда-сюда через тире?! Собираться айда!

Через десять минут они выдвинулись в сторону деревеньки.

Прошли мимо дома, где ночевали. Виктор Ильич невольно бросил взгляд на чересчур уж тяжёлый засов. Тот был сдвинут, но калитка оставалась закрытой. «Зачем старикам такой?»

Подошли к единственному на всю деревеньку каменному зданию – продуктовому магазинчику из силикатного кирпича, по габаритам больше напоминающего трансформаторную подстанцию, какие понатыканы в городских дворах. Глебов спросил продавщицу – растрёпанную блондинку неопределённого возраста (но точно – за сорок) – где хозяин. На что получил ответ:

– Дома… козёл вонючий… Брать чё будешь… те?

Виктор Ильич с Глебовым синхронно покачали головами, а Павел купил пачку «Беломора», случайно попавшуюся на глаза. Давно не встречал папирос. Или просто не замечал. В глубинке всё иначе и ценности другие.

– У него «уазик», – сказал Эдди. – Единственный транспорт на всю деревню. Автобуса хрен дождёшься.

Виктор Ильич кивнул.

Павел нагнал их, когда мужчины постучались в незапертую дверь местного «барыги».

– Тётка сказала так входить. Не достучишься, – сказал он.

Вошли так.

Заваленные садовым инвентарём сени. Дальше – дерматиновая дверь. Открыли. На полу светлицы впечатляющего размера медвежья шкура. Без головы, но с длиннющими когтями. На шкуре хозяин «уазика» – в дупель, храпит.

– М-да… – прокомментировал Эдди. – Козёл.

– Вонючий, – повёл носом Павел.

– И что теперь? – спросил Виктор Ильич, оглядывая избу.

– Через кухню выход в сарай. Там «УАЗ». Оставим записку…

– То есть угоним? – уточнил Павел.

– Нет. Его на заднее кинем. – Глебов двинулся к кухне. – Оклемается, вернётся. Записку в карман… деньги…

Они вышли к сараю.

– Машину только проверить надо: на ходу ли.

Павел втихую ткнул крестного в бок:

– Соображает потерпевший!

– Не то слово…

«Уазик» недовольно заурчал, почихал, но завёлся. Глебов растянулся в довольной улыбке.

– Тащите тело!

Через пень-колоду, помянув к добру и не к добру всё и вся, выбрались на трассу. Дальше казалось «дорога серою лентою вьётся», как шёлковая.

19

Они ужинали в ресторане нижнетагильского отеля. Часы над барной стойкой показывали половину одиннадцатого. Их трио осталось единственными посетителями в зале. Официантки недовольно зыркали из-за занавески, бармен флегматично протирал чистые бокалы, но и по его лицу можно смело читать: «когда уж вы наклюётесь, соколы залётные?» Но трое мужчин совершенно абстрагировались от всего, полностью сосредоточившись на еде. Полноценный ужин за суматошный день в пути – невольно вспомнишь пионерское «когда я ем – я глух и нем». И к тому же, никто распорядителей сей харчевни не заставлял вывешивать табличку: «РЕСТОРАН РАБОТАЕТ ДО ПОСЛЕДНЕГО ПОСЕТИТЕЛЯ». Вот и работайте, голубчики, а не портьте своими недовольными физиономиями аппетит! Но это всё лирика. Павел отвлёкся от бестолкового брожения дум убогих и, перейдя к чаю с фирменным клюквенным пирогом, сфокусировал мысленный поток к вопросу, который мучил его на протяжении всего пути:

– И чего ради мы шарахались по лесам и играли в долбанную молчанку, если проще было сразу дать о себе знать и свалить оттуда?

Они застыли с ложками в руках: один – не донеся до рта пюре с кусочком мяса, другой – уперев ложку в тарелку. Двое взрослых мужчин смотрели на молодого так, будто он ребёнок, нечаянно брякнувший матерное слово. И у ребёнка два варианта: или получит увесистый подзатыльник, или нравоучительную выволочку минут на двадцать. Павла бы устроил первый вариант, но это вряд ли. Он переводил взгляд с крестного на Глебова и обратно, словно наблюдал за мячиком в пинг-понге, потом грохнул стакан о стол, чудом не расплескав компот.

– Что?!

– Да если бы не твой рот, который не может держать язык за зубами, Он бы до сих пор не знал о нас! – как змея, источающая яд, зашипел Эдди. – И у нас было бы время подготовиться. Что-то понять! Если ты не понял, только благодаря кристаллу мы ещё живы, а не погребены под…

– Как мы должны были подготовиться и что-то понимать, если даже разговаривать нельзя было?

– Бумага и карандаш! – ядовито процедил Эдди. – Кристалл…

– Да пошёл ты на хрен со своим кристаллом, параноик чокнутый! – вскочил Павел.

Виктор Ильич вскочил следом и схватил парня за руку.

– Опять?! Брейк! Вы оба! – Взглядом попросил парня сесть.

Тот сел. Нехотя.

На лице бармена теперь можно прочитать: «а не выставить ли вон уважаемых залётных господ?» Павел смерил его взглядом, бармен тут же сосредоточил внимание на бокале в руке. Потом стрельнул взглядом на особо любопытную официантку, и та шмыгнула обратно за занавеску. Связываться никто не хотел, парня это устроило. Он посмотрел на крестного, игнорируя чокнутого параноика.

– Сейчас спокойно доедаем, спокойно встаём и так же спокойно уходим. Ко мне в номер! Решаем все тёрки и идём спать, – Голос Виктора Ильича не предусматривал препирательств. Павел понятия не имел, что крестный умеет так, чуть ли ни как (Вито Корлеоне) пахан на сходке.

Никому кусок в горло уже не лез, но каждый, через не хочу, доел свой ужин. Пахан ведь приказал, хм…

В номере Виктора Ильича Эдди первым делом сунулся к окну. Павел уселся в дерматиновое кресло, мягкое, хоть засыпай. Хозяин номера подошёл к бару, вытащил графин с коричневой жидкостью, понюхал. Похоже на коньяк. Разлил на два пальца по стаканам и молвил:

– Примирительная.

Никто не отказался. «Попробуй отказать Крестному отцу», – двоякое сравнение позабавило Павла. Но делиться своей забавой он не собирался. Может, потом как-нибудь. А сейчас нужно сохранять обиженно-раздражённый вид… хотя и затруднился бы ответить зачем это нужно. Коньяк тянул на полторы звезды, но пошёл неплохо. Так сказать, прогрел заледеневшие сердца.

– Ладно, просвещайте, – кивнул Павел. – Но, сперва повтори. – И протянул пустой стакан.

Виктор Ильич налил всем.

– Эдди, присядь, – попросил он.

Эдди присел. Виктор Ильич кивнул, подбадривая друга. Эдди мялся, как (чокнутый параноик) на той поваленной берёзе у заброшенных шахт. Проглотил коньяк, попросил ещё. Потом ещё. И после ритуального мычания и сопения стал говорить.

– Мало… – прокашлялся. – Мало, что известно… мне известно. Но вряд ли кто-то знает больше. Сомневаюсь, что кто-то хоть что-то вообще подозревает! Этот… эта тварь… Она не отсюда. Не с Земли, если хотите. И нечего лыбиться! Из-за тебя, Павел, мы теперь на крючке! Была возможность понять его природу. Подготовиться. Подстраховаться. Выдвинуть какой-нибудь план. А теперь он… она… оно о нас знает. Знает, что мы знаем о нём. И оно нас убьёт.

– Эдди, не драматизируй.

– А я, Витя, не драматизирую. Это – факт! Что бы это… или кто бы это ни был, он нас убьёт. Как только мы останемся без кристалла. Или как только он найдёт способ его обойти.

– Кристалл. Откуда он взялся в этой горе? – спросил Павел. – Что он такое?

– Если бы я знал! Предполагаю, что кристалл является неким антиподом этого существа. Возможно… не знаю… Капкан? Цепь? Может кристалл лишь часть сохранившегося саркофага, вроде ящика Пандоры, куда был заточён этот… это…

– Надо дать ему имя, – предложил Павел. – А то, как заики: этот, это, оно… она…

– Бес. – Виктор Ильич повёл плечами. – А почему нет?

– Хорошо. Пусть будет Бес. Я долго думал, фантазировал. Кто знает, одни ли мы во Вселенной? Может, вокруг Земли постоянно происходит что-то, до чего человечество ещё не дошло в развитии, не понимает. Не видит! Ведь фантасты придумали поля преломления космических кораблей в своих выдуманных галактических войнах. А почему их не может быть на самом деле? Ведь возможно, что что-то происходит прямо сейчас над нами, – Глебов упёр палец в потолок. – А мы просто не знаем, не видим. Ещё двадцать лет назад разве кто-то имел понятие о сотовой связи? Мобильные телефоны были гранью фантастики!.. Ведь что-то же заставило в 70-х резко свернуть Лунную программу. И мы отмечаем пятидесятилетие полёта в космос Гагарина, не продвинувшись в исследовании даже ближайшего космоса ни на йоту! А ведь сейчас развитие науки и техники несётся галопом…

– …по Европам, – ввернул Павел, устав слушать тему из цикла «Очевидное невероятное».

– Эдди, ближе к сути, – попросил Виктор Ильич. – Что ты там… нафантазировал?

– Представьте себе, что наш кристалл это осколок того саркофага! Может, Бес – межгалактический преступник… или некая злая субстанция, которую заточили в саркофаг и переправляли в какую-нибудь чёрную дыру, чтобы уничтожить. Но что-то случилось и… пыф! Саркофаг вдребезги. Бес угодил на нашу планету. Вместе с осколком саркофага… И лишь этот кристалл удерживает Беса от тотального уничтожения всего живого.

– Живая у тебя фантазия, – сказал Виктор Ильич. – А ещё идеи есть?

– А толку от этих фантазий? – Павел встал с кресла. – У меня один вопрос: что нам с этим делать? И можно ли что-то сделать? И стоит ли ввязываться?

– Это уже три вопроса. И на последний могу ответить: уже ввязались.

Павел скосил глаза и вывернул челюсть.

Виктор Ильич хмыкнул и крутанул пальцем у виска.

– Я?! – деланно изумился Павел.

– Брось придуриваться, – отмахнулся Виктор Ильич и повернулся к Эдди. – Что предлагаешь?

– А если моя идея не такая уж безумная, как вам кажется? Сами-то можете найти нормальную версию, а? В моей теории всего одна непонятка: как кристалл смог очутиться там, где я его нашёл. Но и этому, если подумать, реально найти объяснение… Я не могу найти объяснение другому! – Эдди замолчал и уставился на Павла как удав на мартышку.

– Уже пригвоздил, – оскалился Павел.

– Чему, Эдди? – спросил Виктор Ильич.

Эдди с явной неохотой перевёл взгляд на друга.

– Почему вы?

– Почему мы – что?

– Почему кристалл показал мне тебя? Почему тебе он показал этого оболтуса, который и не верит-то ни во что?

– Ты, полегче на поворотах! – встрепенулся Павел. Эдди не обратил.

– Кристалл не показывал мне Пашу, – сказал Виктор Ильич. – С чего ты взял?

– ЧТО?!! – изумление, негодование, страх, бешенство, растерянность (малая часть чувств, которые успел заметить Павел) одновременно отразились на лице несчастного. – Какого же чёрта мы его ждали? Какого…

– Остынь! – гаркнул Виктор Ильич, и Эдди осёкся. – Ты просил мою помощь. А без этого парня я тебе помочь не смогу!

– Я не понимаю.

– Кристалл показал мне не Павла. Он показал мне другого человека…

– Но…

– Ты веришь, что наш Бес не из этого мира? Серьёзно, веришь?

– У меня нет другого объяснения… Да, верю.

– Тогда ты должен поверить тому, что я скажу, – Виктор Ильич посмотрел на крестника. – И тебе, Павел, тоже придётся поверить. Человек, которого мне показал кристалл не из нашего мира. Он… Погодите… – Виктор Ильич подошёл к рюкзаку, порылся в нём и вытащил книгу. – Вот! – Протянул Эдди. – Тебе стоит прочесть.

– Он… выдуманный? – теперь стала очередь Эдди смотреть на своих спутников, как на умалишённых. – Из книги? Я… вы… как…

– Крестный, это последняя книга отца? – Виктор Ильич кивнул.

Эдди посмотрел на обложку.

Александр Клинов

«Сони едут до конечной»

– Кто-нибудь мне объяснит? – умоляюще спросил Эдди.

– Тебе нужно прочитать, – отозвался Виктор Ильич. – А мне нужно поговорить с крестным сыном.

20

Глебов ушёл читать к себе, Павел после недолгого (Виктор Ильич был уверен, что времени уйдёт много больше) разговора с крёстным – тоже. Виктор Ильич остался в номере один. За окном ночь. Виктор Ильич открыл окно настежь. И вдохнул полной грудью. Южный ветерок лёгкими порывами приносил ароматы весны. Идеальная ночь для полуночника. Если не задумываться, что где-то там (далеко или близко?), в ночи, кого-то стережёт Бес.

Кто он? Что он? Какие цели преследует? Зачем ему нужно убивать? Почему нельзя прийти в мир и творить добро? Неужели это так сложно, плохо, неперспективно? Виктор Ильич вспомнил один роман – как же его название? – в котором герой попадает на планету, где исполняются все его желания. Первый день. А на следующий – материализуется всё, что он не любит. Плохие эмоции обладают более мощной энергетикой, нежели благие. Чем дальше – тем хуже: нечто, владеющее планетой, создаёт ситуации, где человек должен сделать выбор: или умереть или… съесть собственного ребёнка. Жуть! Но Виктор Ильич не мог отделаться от мысли, что здесь, в мире, тишину которого он сейчас ощущает на себе, таится именно то инородное существо, стремящееся на корню изничтожить что-то важное, предначертанное. Ещё немного и этому существу удастся осуществить задуманное. Знать бы его конечную цель. Чего он добивается? Что пытается достичь?