Червоблох

Из общего гвалта доносились обрывки фраз:

– …палка бывает о двух концах…

– Хватит молчать – пора сказать!

– …она как ехала, так и поехала! У неё тормозной путь какой был, ребята, вы что! – Павел увидел молодого папашу с ребёнком на руках.

– Чем больше здесь люди будут стоять, тем быстрее до Москвы это дойдёт! – прокричал другой парень. – Никакие чиновники не отмажутся!

Потом, как по команде толпа стала скандировать:

– Тюрь-ма! Тюрь-ма! Тюрь-ма!

Возле давеча тараторившей журналистки появился мужчина в солидном костюме и в пальто нараспашку. Он поднял руку в попытке угомонить толпу; и когда люди более-менее затихли, произнёс речь:

– Я полностью разделяю со всеми чувства и всё, о чём здесь говорится. И я говорю это не только от своего имени, но и от главы Администрации города. Давайте мы не будем говорить то, чего мы не можем сделать или, будем так говорить…

– Почему мы ничего не сможем сделать?! – тут же вознегодовала толпа.

Дальше начался галдеж. Послышались полицейские свистки.

– Думаю, мы услышали на сегодня достаточно, – проговорил Виктор Ильич.

– Услышали – да, но где сейчас эта девушка, Марина? – ответил Павел.

– Здесь нам вряд ли кто скажет.

– А я думаю… – Павел не договорил и направился к съёмочной группе.

Особого разговора не получилось. То ли они боялись потерять эксклюзив на всю эту историю (хотя и без того понятно, что резонанс происшествие уже получило), то ли… Бог весть знает, что у них на уме! Но из скупых фраз Павел понял, что девушка, виновница ДТП, находится под стражей в местном следственном изоляторе и что она уже пыталась покончить жизнь самоубийством.

– Чего ты хочешь добиться, дядя Вить? – спросил Павел.

– Не знаю, – передёрнул то плечами. – Честно не знаю. Только знаю… знаю, что должен ей помочь. Хоть чем-то. – Он посмотрел на Павла. – Мы обязаны не допустить, чтобы она покончила с собой, понимаешь?

– Или чтобы её не растерзала эта толпа, – кивнул Павел, и спросил: – Как она может быть связана с тем, ради чего мы здесь?

– Кто его знает… Давай не будем гадать. По крайней мере, мы теперь знаем, где её искать.

– Об этом можно было и из интернета узнать!

– Или неможно. Если дело резонансное, следствие не будет обнародовать местонахождение преступника… В СИЗО к ней сейчас вряд ли кого-то пустят. Если она пыталась наложить на себя руки, то попытается сделать это ещё раз. Тем более, когда до неё дойдут слухи об этом, – Виктор Ильич кивнул на толпу, – безумии. И если её успеют вовремя остановить – а я думаю, они постараются – то даю голову на отсечение, что девушку определят в психушку. На какое-то время. Сперва – на время!

– Крестный, ты провидец?

– Не разделяю твоего сарказма, мой мальчик! Простая логика. В нашем пусть и безумном мире многое предсказуемо…

– Я же просил, не называй меня «мой мальчик»! Меня это…

– Да-а, ты уже давно не мальчик… мой мальчик. Всё-всё! Больше не буду!

Наверное, в первый раз за день они от души рассмеялись.

Чем заслужили пару десятков ненавидящих взглядов.

– Пора бы нам отсюда от греха подальше, – заметил Виктор Ильич.

10      

– Здесь наше место встречи, – сказал Виктор Ильич.

Они стояли возле старой избы у самой опушки леса.

Павел оглянулся вокруг:

– И сколько ждать?

– Недолго, – Виктор Ильич подошёл к углу избы и раздвинул скрывающую нижние брёвна сруба сухую траву. – Вот!

– Что – «вот»? – не понял Павел. Там, куда показывал крёстный, не было ничего, стоящего внимания. Кроме, разве что, жирной чёрной полоски, начирканной, по-видимому, углём или головёшкой.

Виктор Ильич демонстративно хмыкнул, покряхтел, роясь в растительности, и выудил кусок угля.

– Вот! Наш условный знак. – И начеркал жирную вертикальную полоску так, что получился крест. Сунул уголёк на место и, поплёвывая на руки, поднялся в рост. – Если ничего не случилось – не дай Бог, конечно! – завтра утром выйдем в путь.

– Утром? – ужаснулся Павел и беспомощно посмотрел на где-то там, за макушками деревьев, заходящее солнце. – Крёстный, ты меня пугаешь!

– Было б чему пугаться, – с ехидцей проворчал Виктор Ильич и вышел на дорогу. – Пошли, а то и взаправду в штанишки наложишь!

– Очень смешно!

– А то!

В деревенском доме Павлу ночевать ещё не приходилось. Таки экзотика: печь, самовар, душистый домашний каравай с крынкой парного молока, пряный запах соломы и терпкий – табака-самосада, приветливые старики в крестьянских одёжах… Колорит, одним словом!

Легли поздно, за полночь. Павел никак не мог уснуть на бугристом матраце выделенной ему лежанки. Кроватью это колченогое подобие язык не поворачивался назвать. Но спать мешал не только матрац: вокруг стояла оглушительная непривычная тишина, словно очутился в вакуумном коконе. Ни малейшего звука, ни шороха. Будто стоило выключить свет – и всё вымерло. Не слышно ни стариков, ни крёстного, ни собак во дворе. Не сказать, что жутко, но оторопь Павла взяла. Может, оглох? Может человек оглохнуть внезапно? Павел о таком не слышал. Он щелкнул пальцами.

И наваждение пропало.

Слух тут же уловил гудение старого холодильника и частое тиканье настенных часов. К ним присоединились ещё звуки: этакое своеобразное старческое кряхтение ветхого дома.

А потом его напугал крёстный:

– Ты чего не спишь? – Его громкий шепот был сравним с внезапными воплями в библиотеке. – Вставать рано!

– Мне на какое-то мгновение показалось, что я оглох, – признался Павел, про себя раздумывая, ругать крёстного за то, что напугал или радоваться, что тот жив и здоров.

– И тебе, значит?

– Что ты имеешь в виду?

– Думаю, что мы только что были свидетелями Присутствия. С нами знакомились… или принюхивались.

– Чего? Что за бред? Какое присутствие? Кто…

– Я не очень в этом силён, Павел. Давай спать. Завтра… то есть уже сегодня Эдди объяснит… возможно.

– А он точно явится?

– Я сильно надеюсь.

11

Эдди явился. Словно воробей клювом по стеклу.

Видимо, не зря Виктор Ильич занял ложе возле окна, потому что среагировал мгновенно. Одёрнул шторку и ответно постучал ногтём. Посмотрел на Павла, убедившись, что тот проснулся и проворно поднялся с кровати.

Без лишних слов Павел так же тихо засобирался. Через пять минут они были готовы покинуть гостеприимный дом и отправиться навстречу неизвестным приключениям на пятую точку. Павел достал из бумажника тысячу рублей – бешеные деньги по местным меркам – и подсунул их под глиняный кувшин с колодезной водой (перед этим выхлебав из него половину), оставленный на столе стариками специально для гостей.

Павел был уверен, что все старики спят чутко, и их «тихий» уход не остался незамеченным.

Раннее утро встретило прохладной сыростью. У калитки стоял Эдди, навьюченный как дромедар. Но стоило им спуститься с ветхого крыльца, как он тут же скинул с «горба» свой вьюк.

Виктор Ильич запер калитку на бесхитростный металлический засов, мимоходом подумав, что тот как-то тяжеловат для латуни. И обнялся со старым другом.

– Всё принёс? – осведомился Виктор Ильич.

Эдди кивнул, уставившись на Павла.

– Извини, – спохватился Виктор Ильич. – Это Павел…

Эдди кивнул и прижал палец к губам, прося замолчать, и тем же пальцем указал на мешок.

В мешке оказались армейские берцы, плащи-дождевики, охотничьи ножи в ножнах, прицепленных к ремню, подсумки с нашивками красного креста и куча всяких консервов. Может, в этом объёмном мешке было и ещё что-то, но Виктор Ильич пресёк любопытство крестника:

– Сейчас только переобуваемся. И надеваем ремни: ножи могут понадобиться. Мешок несём по очереди, меняемся каждые пятнадцать минут. Ты несёшь первый.

Павел протестовать не стал. Взвалил на себя мешок и крякнул, чуть не плюхнувшись на задницу от неожиданного веса. Эдди перехватил его удивлённый взгляд и усмехнулся в нечесаную бороду. Павел же невольно проникся уважением к щуплому на вид мужичку.

Шли цепочкой. Эдди впереди, Павел – сзади, еле поспевая.

Ровно через пятнадцать минут Виктор Ильич забрал у Павла ношу. Павел почувствовал, что у него чуть ли крылья ни выросли, так легко стало идти. Они двигались напролом по одному только Эдди известному маршруту. Буквально через пару минут относительное редколесье сменилось едва проходимыми еловыми дебрями. Теперь Павел понял, почему он был первым в списке носильщиков и в душе поблагодарил заботливого крёстного.

Парню пришлось четырежды взваливать на себя мешок, прежде чем они достигли того охотничьего домика, о котором писал крёстный.

Виктор Ильич толкнул своего друга, выразив на лице немалое удивление. Эдди достал из-за пазухи блокнот и карандашом начеркал несколько слов. Павел заглянул через плечо Эдди и прочитал: «нашёл путь короче». «Это мы ещё, оказывается, быстро пришли!» – присвистнул парень, чувствующий себя полностью измочаленным.

Они зашли в домик.

Эдди (в самом деле, так ни разу не проронивший и слова) достал горелку и памятный по письму крёстного алюминиевый чайник. От предложенной трухи Павел думал отказаться, но, поймав красноречивый взгляд Виктора Ильича, кивнул в знак согласия. Вар действительно оказался вкусным и даже тонизирующим. Павел подумал при удобном случае узнать, что за травы здесь намешаны, и приготовить как-нибудь на каком-нибудь банкете по случаю чего-нибудь. В общем, на будущее.

«Чаёвничали»-завтракали недолго. Эдди знаками дал команду собираться. Они вытряхнули принесённый мешок и экипировались полностью. Их вид Павлу почему-то напомнил рассказы о диверсантах. Ему очень свербело спросить, куда они помчатся теперь, но принял условия игры и помалкивал. К тому же, он догадывался о цели предстоящего марш-броска. Вот только вопрос: охота ли ему туда?

12

Они вышли к железнодорожным путям и устроили привал на знакомой по письму Виктора Ильича поваленной берёзе.

– Здесь можем поговорить, – сказал Виктор Ильич.

Павел кивнул и тут же задал вопрос:

– Зачем нужно было тащиться именно сюда? Я помню, что было в письме, но откуда эта уверенность? Почему здесь нас не услышит… некто?

Глебов задёргал головой как испуганная ворона, Виктор Ильич сделал ему знак не полошиться.

– Паша, давай по порядку, – сказал Виктор Ильич. – Сейчас передохнём…

Глебов тут же достал пачку сигарет.

– …покурим, – продолжил Виктор Ильич. – И Эдди всё обо всём расскажет. Так ведь, Эд?

Глебов кивнул, смачно втягивая в себя едкий дым. Павел с тоской подумал о сигарах, оставленных в Египте (думал, купить по приезду в Россию, но так и не случилось). И, глядя, как крёстный затянулся, тоже потянулся к помятой пачке дешёвых сигарет.

– Я не видел эту тварь, – заговорил Глебов. – Ни одним глазком. Но она всегда рядом. Словно следит… выслеживает… и прислушивается. Она ждёт, когда я сорвусь и что-нибудь скажу. Ждёт! А теперь и вас ждёт. Голосовые вибрации что-то синхронизируют в мозгах этой твари, фиксируют и… я не знаю… дают «добро» разделаться с носителем голоса. Вот только у меня кристалл! Он ни хрена не подпускает тварь близко ко мне. Но, если услышит голос – то будет ближе. Опасно близко. В затылок будет дышать!

– С чего ты это взял? – не выдержал Павел.

– Кристалл! – чуть ли не крикнул Глебов. – Он показывает. Иногда смутно, будто оставляет погрешность в череде будущих событий, предоставляя мне… теперь – нам… выбор. А иногда – чаще всего! – картинка яркая, насыщенная, исключающая двоякомыслие! Вот только картинки фрагментальные. Полную картину не увидишь, сколько не пыжься. Кристалл показывает то, что мы должны увидеть, ничего лишнего…

Чем дольше слушал его Павел, тем больше уверялся, что несчастный вконец чокнулся.

Павел смотрел на Эдди, пытаясь понять: на самом ли деле тот верит в то, что говорит? Складывалось впечатление, что верит. И ещё как. Но хуже всего, он уверен, что мы соратники и поддерживаем его маниакальный бред.

Павел перевёл взгляд на крестного. И ему захотелось увидеть его лицо, а не затылок. Он поднялся с берёзы и встал напротив мужчин. Глебов тут же умолк, растерянно хлопая глазами.

– Ты чего? – спросил Виктор Ильич.

– Я не понимаю, как можно верить всему этому чёртову бреду – вот чего! – выпалил тот.

– А кто тебя заставляет верить сейчас? Наша задача выслушать, как ты говоришь, этот чёртов бред, чтобы иметь представление, с чем столкнулся здесь Эдуард, а уж потом плеваться слюной в негодовании… если доказательства окажутся дутыми.

– И я так и не услышал, почему именно здесь мы можем говорить, не боясь быть услышанными этой вашей тварью?

– Говорю же: кристалл! – сказал Глебов. – Я нашёл его здесь и здесь сконцентрирована вся его мощь.

– Паша, сядь… пожалуйста! – Вмешался Виктор Ильич. И дослушай до конца.

«Раскомандовался», – подумал Павел, но сел.

Глебов долго собирался с мыслями. Что-то мычал и выдавал не совсем членораздельные, но здорово растянутые фразы. Павлу это напомнило старый патефон, в котором, прежде чем услышать песню в нормальном звучании, нужно было с помощью рычага завести пружинный двигатель. Он попытался вникнуть, но взбунтовавшийся мозг отказывался воспринимать, подсовывая взамен воспоминания из детства… правда, в некотором роде связанные с той хернёй, которую нёс сейчас этот чудаковатый выживший (из ума) в авиакатастрофе мужик… Или все эти странные воспоминания ложны? Ведь есть же понятие «ложная память»? Есть, он точно слышал!

– …тварь незрима в нашем мире, но в других мирах у неё есть личина. Вполне осязаемая, чтобы её убить.

Павел услышал очередную нелепость и оторвался от своих мыслей. Глебов говорит о совершенно безумных вещах. Сравнить их можно разве что со свидетельствами очевидцев НЛО… или свидетелями Иеговы.. Но вся эта хрень… «Боже, что я здесь делаю?!» – Павел состряпал несчастную физиономию и закатил глаза к небу.

И увидел Глаз.

Игра сумеречных лучей создала образ иконописного глаза Рублёвского Спаса. Укоризненный, будто спрашивающий, что же ты такой скептичный, парень? Что ты всё ноешь, то тебе не то, это – не это! Будь проще, – «говорил» Глаз, – отдели зёрна от плевел, ищи истину, как ищут хлеба!.. Павел не выдержал и отвернулся от назойливой укоризны небесного глаза. Неприятное чувство. Пристыдили, как последнего шкодника. И кто пристыдил?! Павел закрыл глаза… и увидел отпечаток света. Глаз. Никуда не делся. Преследует…

– …в порядке? – крестный ткнул в бок, обеспокоенно наблюдая за выражением лица Павла.

– А! Да… Да, всё нормально, – Павел глянул на небо. Но Глаз уже не сверлил его сверху. Облака сместились. Эффект пропал. – Задумался, просто.

«Может, истинно Господь дал знак, примиряя меня с реальной… пусть и кажущейся ирреальной, действительностью?» – подумал Павел, и быстро-быстро заморгал, пытаясь уловить исчезающий отпечаток. «Он ведь и вправду был, как глаз Рублёвского Спаса?» Потом посмотрел на Эдди.

– Хлебни, – протянул тот флягу. – Освежит голову.

Павел машинально взял флягу, машинально глотнул и чуть не выблевал весь завтрак. Горькая дрянь! Усилием удержал себя от рвотных позывов, отплёвываясь и отхаркиваясь вязкой слюной. Скулы свело так, что, казалось, сейчас челюсть выломается. А Глебов с крёстным с совершенно невозмутимыми лицами наблюдали за его мучениями.

– Не понравилось? – Виктор Ильич похлопал крестника по спине. – Да уж, это не детский сироп.

– Ты знал? – Павел в очередной раз сплюнул горечь. – Знал, что он подсунет мне эту гадость?!

– Это настой следопыта, – поучительно сказал Виктор Ильич, игнорируя возмущение парня. – Позволяет сконцентрировать внимание и чётко анализировать ситуацию. Даже в малых дозах! Не вызывает привыкания… ну, тут ясно – почему… но и действует, как… э-э-э…

– Антропирин, – подсказал Глебов, внимательно наблюдая за состоянием Павла.

– Чего? – не понял Виктор Ильич.

– Антропирин, – повторил Глебов. – Капли для глаз. Отличные, кстати.

– Я искал совсем иное сравнение, но пусть будет антропирин… Только без всяких там побочных эффектов…

Павел их не слушал, продолжая сплёвывать горечь.

– Прекрати харкать! Некрасиво. – Виктор Ильич махнул в сторону заброшенной шахты. – Оглянись вокруг!

Павел заставил себя проглотить слюну и, всё ещё морщась, распрямился, огляделся. «Было бы на что смотреть!» – успел подумать он и обмер. Где-то под ухом хмыкнул довольный Эдди, но он не заметил. Внимание сосредоточилось на окружающем ландшафте.

На ум пришло сравнение со щётками стеклоочистителя на лобовом стекле автомобиля. Только что ты видел мир через бурую плёнку налипшей на стекло грязи и, вдруг, – раз! – движение «дворников», снимающих слой грязи. Два! – ещё слой. Три! – мир очищается от грязевого налёта. Четыре, пять, шесть, семь… – и вот она, кристально-скрипучая чистота! Павел продолжал моргать. И видеть всё вокруг с непостижимой чистотой, иррациональной чёткостью и восхищением. Каждую веточку, каждый солнечный блик на острых осколках битых оконных стёкол, каждый кирпичик заброшенных зданий, каждую кочку и каждую загогулину он видел, будто… нет, тут не с чем сравнить!

Он продолжал моргать, боясь потерять удивительное зрение, но… что это? Теперь с каждым взмахом ресниц волшебное «озарение» исчезало. Павел прекратил моргать, но это уже не помогло. Зрение возвращалось в своё обычное состояние, то есть, не ниже восьмой строчки в таблице Сивцева. Павел посмотрел на своих спутников. Оба не скрывали лукавых ухмылок.

– Эффект что надо, – подмигнул Виктор Ильич. – Только действие кратковременное. Глотнул бы побольше – эффект был бы дольше. Но и злоупотреблять не стоит… Ладно, пора возвращаться.

– Да, – подтвердил Эдди. – В лесу темнеет рано.

– А доказательства? – встрепенулся ещё не до конца отошедший от чудо-юдо-эффекта Павел.

– Туда и идём, – Виктор Ильич хлопнул парня по плечу, и пошёл вперёд.

Глебов за ним.

Павел зажмурился, потёр глаза, покачал головой, сплюнул и побежал догонять припустивших резвой походкой «диверсантов».

Вернулись они обратно в охотничий домик.

«Изощрённый идиотизм», – уныло подумал Павел, чувствуя, как гудят ноги от совершенно ненужной на его взгляд прогулки к заброшенной шахте.

13

Эдди вошёл последним. Задвинул засов и со всего маху саданул по двери плечом, мол, откроется – не откроется. Странный он всё-таки парень, сдвинутый. Потом поднял с топчана успевшего сесть Виктора Ильича и сдёрнул засаленный плед. Пледом (на уже готовые гвоздики) Глебов задрапировал окно, будто штор не достаточно. И погрузил всех в темноту.

Дальше копошение.

И свет от керосинки.

Так же, как в первый раз Виктор Ильич, Павел обманулся.

Свет исходил не от керосиновой горелки.

Кристалл. Излучающий удивительное изумрудное свечение. Удивительное! В изумрудном свете лицо Глебова озаряла улыбка. Он на вытянутых руках протянул кристалл Павлу. Бережно. Краем глаза тот заметил, как крестный сел обратно на топчан. Но всё внимание приковано к кристаллу. Павел протянул руки. И кристалл перекочевал к нему. Ладони ощутили прохладную бугристость. Лучистое сияние просвечивало ладони насквозь. Павел успел подумать о Марии Кюри и её опытах с радием, но это не остановило любопытства. Он приблизил кристалл к глазам.

И увидел.

14

…Они стояли у могилы Александра Клинова и какое-то время молча смотрели на скромный крест из сибирской сосны.

Виктор Ильич оторвался от созерцания креста и посмотрел на одиннадцатилетнего подростка.

– Павлик, подойди ближе, – позвал мальчика Виктор Ильич.

Мальчик нехотя оторвался от матери. Он не понимал, зачем его притащили в этакую глушь на могилу погибшего писателя. Конечно, круто, будет, чем похвастаться… но зачем?

– Присядь, – сказал Виктор Ильич. – Пытаешься понять, почему ты здесь, да?

Павлик кивнул.

Виктор Ильич посмотрел на Надежду Олеговну и задержал взгляд на Наташе, матери мальчика. Та чуть заметно кивнула.

– У меня есть кое-что для тебя, мой мальчик. Закрой глаза.

Мальчик подчинился.

Виктор Ильич успел вложить в руки паренька дневник Александра Клинова, когда внезапный порыв ветра едва не снёс со скамейки подростка. Павлик вскрикнул. Его мать всполошено подскочила к сыну. Но Виктор Ильич взмахом руки остановил её, уловив во вскрике мальчика не испуг от внезапности, а удивление. Мальчик открыл глаза и посмотрел на Виктора Ильича.

– Это дневник моего папы, – скорее констатировал факт, чем спросил Павлик, и прижал самодельный томик к груди.

Виктор Ильич кивнул.

Павлик отжал книгу от груди, посмотрел на неё и не по-детски нахмурил лоб:

– Я не понимаю…

– Продолжай, – как мог ласково сказал Виктор Ильич.

– Не понимаю, почему мама не дала мне папин дневник дома. Почему… – Павлик окинул взглядом могилу и посмотрел на мать, – здесь?

Наташа растерянно уставилась на Виктора Ильича. Виктор Ильич снова успокоил её жестом, и мягко, но настойчиво развернул ребёнка к себе лицом.

– Здесь похоронен твой настоящий папа, – сказал Виктор Ильич.

Глаза мальчика округлились.

– Тот человек, что бросил вас с мамой, когда тебе было четыре, не твой отец.

– Мама? – Павлик потрясённым взглядом снова воззрился на мать.

По лицу Наташи катились слёзы.

– Послушай крестного, сынок, – сказала Наташа, безуспешно давя всхлип. – А я тебе потом расскажу…

Надежда Олеговна притянула к себе Наташу, успокаивая.

Павлик посмотрел на крестного. Тот кивнул, и заговорил:

– Ты молод, мой мальчик! Но ты уже достаточно взрослый, чтобы иметь право на правду. Если бы тебе рассказали раньше – ты бы не осознал, если бы позже – не понял, почему не рассказали раньше. Я тоже был пацаном и знаю, что такое переходный возраст. И сейчас я не хочу лукавить. Тебе предстоит много узнать в этой жизни, совершить уйму ошибок и учиться на них, и исправлять их. Так устроен человек – он воспринимает только свои ошибки. Но некоторые ошибки человек исправить уже не может, как бы он ни старался, как бы ни сожалел, сколько бы ни пролил слёз – не сможет. И такие ошибки часто губят жизнь, потому что не поддаются смирению. Несмирение – практическая смерть при жизни. Особенно, если это касается любви… Тот человек, чей дневник ты держишь, очень любил твою маму и совершил свою ошибку лишь потому, что был чересчур благородным… Надеюсь, когда ты прочитаешь дневник, ты не совершишь ошибку и не станешь кого-то винить или ненавидеть. В мире много чудес, самых невероятных, но они открываются только людям с чистым сердцем. Сейчас твоё сердце чисто. Не очерни его, и ты всегда сможешь увидеть чудеса этого мира, скрытые от большинства людей! Уж я-то это точно знаю, – Виктор Ильич видел, что проповедь его пошла впрок и улыбнулся, подмигнув мальчугану. – Усёк?

Серьёзные складки на лбу мальчика разгладились.

– Усёк! – сказал Павлик и тоже сделал лыбу.

15

– Боже мой… – прошептал Павел, едва не выронив кристалл.

Эдди был начеку и подхватил артефакт. Накрыл, спрятал.

Павел стоял в темноте, но перед глазами плыла яркая картинка из прошлого. Из прошлого, которое подсознательно (или сознательно?) забылось и до этого самого момента казалось лишь памятным воспоминанием давнишнего сна: вроде реальность, но искажённая, только лишь похожая на правду, а на самом деле… А что на самом деле? На самом деле он даже не вспоминал о том, что (показал) заставил вспомнить кристалл. Он помнил то единственное посещение могилы. Тогда ему стукнуло одиннадцать. И с тех пор не бывал на могиле писателя. На могиле своего настоящего отца. А то призрачное явление, едва не сбросившее его со скамейки – нет, не помнил… пока не заглянул в глубину изумрудного свечения. Что бы ни представлял собой кристалл в действительности, но копаться в голове – в памяти – он мастер!

Или лжец?

– Что ты видел? – спросил Виктор Ильич. – Что он тебе…

– Тсс! – запаниковал Эдди. – Тссссссссс!!!

Виктор Ильич нащупал локоть парня и потянул к себе. Павел не сопротивлялся. Он и сам очень хотел присесть, ноги ослабли и предательски дрожали в коленках. Как у долбаной левретки.

Глебов опять закопошился. И на этот раз достал горелку.

Павел бездумно пялился на пламя.

Виктор Ильич решил не напирать и не лезть с расспросами. Неподготовленному человеку всегда тяжело принимать что-то необычное. По себе знал. Он знаками показал Эдду, чтоб ставил чайник. Сам снял с окна плед и раздвинул шторы. Стало светлее, хотя солнце и успело уже скрыться за макушками высоченных сосен.

Глебов водрузил на керосинку чайник, тем самым разорвав стопорящую мозг парня нить с внутренним астралом… или где он там завис.

– А где я спать буду? – брякнул Павел. – Я спать хочу.

И, получив в ответ очередное глебовское «тсссс!», завалился тут же на топчан.