Червоблох

«Значит нужно заставить его увидеть марш несогласных, – сделал вывод Виктор Ильич. И закрыл окно. – Заставить узреть что-то более важное, чем личные мотивы. Может быть, Павел и прав… кто знает».

Знать бы ещё, не перебьёт ли Бес «несогласных», как куропаток…

Виктор Ильич не успел убрать руку от оконной ручки, когда стекла разбились. Мужчина заорал и инстинктивно отскочил от окна чуть ли не на середину комнаты. Ветер – «откуда, чёрт возьми, взялся такой ветер?» – ворвался внутрь. Холодный. Без намёка на ароматы весны. Виктор Ильич оглянулся на окно. В нём кто-то (летучая мышь?) барахтался. По кинжальному осколку стекла стекала кровь. «Что бы это ни был за зверь – ему досталось», – подумал Виктор Ильич, и шагнул к окну. Адреналин спал, паника ушла. Теперь у страха глаза стали не так велики, Виктор Ильич увидел перья. В окне трепыхалось тельце совы. Беззвучная агония умирающей птицы. «Почему она не пищит? Ей же больно!»

На дверь обрушилось сокрушительная очередь кулачных ударов, заставив сердце Виктора Ильича снова подпрыгнуть.

– Витя!!! – заорал за дверью Глебов.

Виктор Ильич открыл.

– Слава Богу! – выдохнул Эдди и ввалился в номер. – Что тут…

Взгляд Эдди наткнулся на разбитое окно, вернее – на агонизирующую сову. Он перевёл озадаченный взгляд на друга. Виктор Ильич пожал плечами, ещё не оправившись от шока.

В номер влетел Павел.

– Что случилось?!

Следом за Павлом в дверях появился ночной портье. Недовольный. Взъерошенный. Разбудили, небось.

– Что у вас за шум? – с раздражением.

– А полюбуйтесь! – ткнул пальцем в окно Эдди.

Раздражение с лица портье как ветром сдуло. «Кстати, а ветра больше нет!» – заметил Виктор Ильич и снова посмотрел на разбитые стёкла. Сова уже не билась. Издохла.

– О, чёрт! – протянул портье. – Этого ещё не хватало. – Подошёл к окну. Неуверенно протянул руку к птице и коснулся крыла. Сова дёрнулась. Портье одёрнул руку. – Чего она, а?.. В смысле, зачем в окно?

– У неё спросите, – подал голос Виктор Ильич.

– В первый раз такое…

– Да что вы в самом деле! – Эдди отодвинул портье в сторону и осторожно, чтобы не повредить себя, вытащил птицу.

Павел схватил пачку газет и расстелил на столе. Эдди кивнул и положил сову.

Четверо мужчин склонились над пернатой тушкой.

– Похоже, она умудрилась себе горло вспороть, – заключил Эдди.

– Неясыть, – сказал портье.

– А? – не понял Павел.

«Вот почему она не пищала», – сообразил Виктор Ильич.

– Неясыть, – повторил портье, глянув на парня. – Семейство: совиные, отряд: совообразные. У меня дочка про них реферат писала. Де-юре.

– И что, они как мотыльки на свет ломятся? – спросил Павел.

– Говорю же: впервые с таким столкнулся… Теперь стёкла менять.

– Ну не вам же, – буркнул Эдди, и потянул неясыть за перо, расправляя крыло.

– Ты что делаешь? – спросил Эдди Виктор Ильич.

– Может у неё птичье бешенство? У птиц бывает бешенство? – спросил портье, оглянув мужчин.

Глебов брезгливо откинул крыло и вытер руку о штанину.

– Да, теперь чистая, – усмехнулся Виктор Ильич.

– Вы же про них реферат писали, – отозвался Павел. – Де-факто.

– Не диссертацию же… – фыркнул портье.

– Это с какой скоростью надо было лететь, чтобы протаранить оба стекла? – спросил Эдди.

– С бешеной, – гнул своё портье.

Эдди задумался.

– Ох! – вздохнул портье, глядя на осколки.

– Ладно, хватит пялиться на птичий труп. Уважаемый, – Виктор Ильич обратился к ночному портье. – Не соблаговолите ли забрать эту… неясыть из моего номера и прислать сюда дежурного плотника?

– Я нас нет дежурного плотника… – захлопал глазами портье.

– Но кто-то же у вас должен быть на случай форс-мажора? Пришлите. Пусть хотя бы фанеру в окно вставят.

– Боюсь, до утра никак…

– Вот это сервис! – усмехнулся Павел. – А если б трубу прорвало?

– Аварийку бы вызвали… А со стеклом… Только до утра. Простите.

– И как мне тут спать, милейший?

– Может, другой номер займёте? – предложил портье.

– Готовьте, – вздохнул Виктор Ильич.

Портье метнулся к выходу.

– Эй! – окликнул Виктор Ильич. – Птичку заберите.

– Я кажется кое-что намыслил, – поднял голову Эдди.

– Потрясающе! – резюмировал Павел, когда Эдди изложил суть своих измышлений.

А сводились они к следующему. Птичка эта незадачливая, неясыть, ломилась в окно неспроста. Она спешила. Но не просто спешила зачем-то попасть внутрь – она спешила напасть! По словам Эдди, выходило, что сова была заморочена Бесом для устрашения. Или увечья. Одно другому не мешало. Но Виктор Ильич закрыл окно на секунду раньше, и попытка Беса обернулась пыткой птицы.

Всё казалось ночным бредом.

– Давайте по койкам! – хлопнул по коленкам Виктор Ильич и встал со стула. – Зря что ли я новый номер просил. – Глянул на часы, зевнул. – Четвёртый час ночи… Утро вечера мудренее.

21

Утром, в начале девятого, троица явилась в ресторан. Помятые, не выспавшиеся, но удовлетворённые высказанными извинениями менеджера отеля и предложением бесплатного завтрака, в качестве компенсации за доставленные неудобства, они уселись за столик в VIP-комнате.

– Надо бы нам глянуть, что за птица эта неясыть, – сказал Виктор Ильич.

– Сейчас посмотрим, – с набитым ртом сказал Павел, доставая смартфон.

– Прожуй сперва!

Эдди, отставив свой завтрак, подсел рядом.

Виктор Ильич попросил Павла набрать в поисковике уже знакомый ему сайт «Дом Сварога». Но ни на «с», ни на «н» никакой информации не оказалось. Виктор Ильич даже не знал хорошо это или плохо. Может, и нет тут никакой мистической связи? Задали новый поиск: «сова в мифологии». Тут повезло больше.

«Сова – амбивалентный символ. Птица мудрости, но также мрака и смерти. В христианстве – Сатана, силы тьмы, уединение, скорбь, запустение, дурная весть. Символ нечисти и колдовства. Крик совы – это «песня смерти»».

– И ты веришь во всю эту чушь? – спросил Павел.

– У меня, Паша, нет повода не верить. Однажды мне, как ты выразился, эта чушь весьма помогла…

– Ты про…

– Да, про ту историю, в которую ты до сих пор не хочешь поверить. Фома Неверующий! Поверить – твой удел. Я это прошёл. Как уже и Эдди.

Эдди кивнул:

– Повезло, что она горло порвала, а то б накликала!

– Ладно. Смотрим дальше.

Но по совам больше ничего нового не обнаружилось.

– Зайдём с другого края, – пробормотал Виктор Ильич и набрал: «неясыть».

Неясыть в мифологии не упоминалась вообще. Единственное, что они смогли определить – ночной портье добросовестно отнёсся к реферату своей дочери. Де-факто и де-юре.

– Мы топчемся на месте, – проворчал Эдди.

– Хуже. Гоняемся за фантомом, – сказал Павел и сплюнул. – Как шизоиды. Может на самом деле здесь нет никакого…

– Хочешь сказать, всё – случайности? – спросил Виктор Ильич.

– Ну… что-то рядом… А почему нет?

– Тогда расскажи: что тебе показал кристалл?

Парень потупился. Рассказывать не хотелось. Не сейчас. Не время. Существование кристалла, тем более, его свойства, наталкивали на ряд мыслей, в которых, как говорится, без бутылки и не разберёшься. Нужно сперва самому переварить, осмыслить. Поверить. Последний нюанс важнее остальных, и сейчас Павел решил не усложнять.

– Ладно. Что дальше? – капитулировал он.

– Я так и думал, – хмыкнул Виктор Ильич.

– Нам нужно встретиться с той девушкой, – сказал Эдди.

– Мариной Добранской? – сказал Павел.

– Ишь ты, запомнил, – хмыкнул Виктор Ильич и, вернув крестнику смартфон, встал из-за столика.

– Да чего там запоминать. Вот понять бы!

– Что ты ещё не понял? – спросил Эдди.

– Зачем она нам?

– Она проводник, – сказал Эдди, хлопнул Павла по плечу и пошёл догонять друга.

– Проводник чего? Поезда?

Павел, торопясь, обернул пирожок салфетками, сунул его в карман. И поспешил на выход.

Деньги устроили короткую встречу с буйной пациенткой местного отделения судебной психиатрии.

– Я пойду, – сказал Виктор Ильич.

– Ты что, спец по общению с девушками?– возразил Павел. – Лучше я.

– Нужно не охмурить девушку, а добиться, чтобы она восприняла тебя… нас всерьёз и поверила, что мы можем ей помочь! Это психушка, а не…

– Думаешь, не справлюсь?

– Я думаю, вид мужчины в возрасте более располагает к…

– Слушайте, вы заколебали уже! – встрял Эдди. – Иди Витя, хватит воду в ступе толочь!

Виктор Ильич вошёл в палату. Девушка лежала на кровати, безучастно глядя в потолок. Появление посетителя, казалось, ни в коей мере не волновало её. Зав. отделением сказал, что действие нейролептика почти закончилось, но на контакт пациентка вряд ли пойдёт. Выраженная форма аутоагрессии может привести к неадекватным действиям в самый неожиданный момент. Поэтому стоит поостеречься и держать дистанцию, напутствовал санитар, впуская в палату. Виктор Ильич подошёл к изножью кровати, не совсем понимая, что ему делать.

– Кто ты? – спросила девушка, заставив мужчину дёрнуться от неожиданности.

– Мне нужна твоя помощь, Марина, – сказал Виктор Ильич.

Девушка приподняла голову. Взгляд её выражал явное недоумение.

– Кто ты такой? – вторила она, уронив голову обратно.

– Меня зовут Виктор Ильич. Я твой друг.

– У меня нет друзей среди психов… у меня вообще больше нет друзей.

Виктор Ильич взял стул и, поставив его рядом с кроватью, сел.

– У тебя два пути, два выбора, – начал он проникновенно. – Или отсидеть положенный срок, отдав долг обществу, и пойти послушницей в церковь, замаливать грех… или не пойти в церковь и жить с грузом до конца своих дней. Или прибегнуть к помощи адвокатов и добиться смягчения наказания, а может и невиновности. Не исключено, кстати. Слышала, наверное, присказку: если бы Иуда Искариот и Иисус Христос встретились в суде, то у Иуды было бы больше шансов выиграть дело.

Девушка приподнялась на локтях и посмотрела на мужчину. Лихорадочный блеск заставил Виктора Ильича напрячься: мало ли что.

– Есть ещё…

– Самоубийство? Ты уверена, что это решение всех проблем? Ты уверена, что на этом закончатся твои мытарства? Если ты точно знаешь, что за чертой смерти нет ничего – то конечно, удавись… или полосни по венам, или разбейся в лепёшку. Способов уйма. Но…

– Я видела её, – прошептала девушка. Глаза продолжали смотреть на мужчину, но взгляд ушёл сквозь, видя что-то (скелет в шкафу подсознания), что отпечаталось в памяти. Виктор Ильич прекрасно знал этот взгляд: «ушёл в себя, вернусь не скоро», сам не раз прибегал к нему, поэтому не дал девушке погрузиться глубоко. Он коснулся подбородка Марины и заглянул в глаза. Стекляшки. Тусклые стекляшки.

– Марина? – Во взгляд вернулась осмысленность. – Кого ты видела, Марина?

– Ту девочку. Которую сбила. Насмерть.

– Во сне? Ты видела девочку во сне?

Марина замотала головой. Виктор Ильич снова поймал её за подбородок. В тусклые стекляшки вернулся блеск. И этот блеск Виктору Ильичу не нравился. Нездоровый блеск. Безумный.

– Я не спала! – глаза Марины выпучились. – В тот раз не спала! Я боялась спать. Всё думала, думала, думала… Думала она снова придёт во сне. Но она нашла взрослого и пришла наяву!

Виктор Ильич не понял, но решил пока не вдаваться в подробности на счёт взрослого. Сейчас предстояло…

– Вы не верите! Думаете, девка совсем рехнулась. Я даже не знаю, кто вы. Кто вас послал? – Девушка откинулась на подушку.

Да, именно это и предстояло. Убедить, что ей верят. И верят всерьёз. Виктор Ильич подпёр голову кулаком и принял задумчивый вид. Через минуту Марина посмотрела на него, и он с облегчением заметил в её глазах интерес. Он зацепил её, – молчание красноречивее слов – вывел из апатии. Пусть на время, но его должно хватить.

– Знаешь, почему я не верю в самоубийство как в избавление? – Виктор Ильич подался вперёд. И она невольно тоже. – Потому что я тоже видел призрака. И даже едва не стал его рабом.

В первое мгновение лицо Марины изображало высшую степень потрясения, но потом её лицо скукожилось в маску ярости.

– Подонок! Зачем ты сюда пришёл?! Поиздеваться? У тебя диктофон спрятан или чего? Хотите меня дурой выставить? Невменяемой? Я – нормальная!!! Я – убийца, но я – НОРМАЛЬНАЯ!!! Слышишь, сука! НОР-МАЛЬ-НА-Я!!! Я не хочу оставаться здесь, среди этих психов и не буду! Лучше сдохну. Но только не психушка…

Девушка выдохлась, и заплакала.

Виктор Ильич был рад, что их разговор на этом всплеске эмоций не прервали ретивые санитары. Какое-то время он молчал, позволяя девушке прийти в себя.

– Ты слышала про авиакатастрофу? – Изрёк наконец Виктор Ильич. – Она не так давно случилась в ваших краях. В ней без вести пропал один пассажир.

Марина не ответила, но насуплено посмотрела на него. Виктор Ильич чуть заметно кивнул, и продолжил:

– Тот пассажир – мой близкий друг. Он выжил. Можешь себе представить такое? Я думаю, каждый человек рождается на этот свет ради исполнения некой миссии, позволяющей миру сохранять баланс в архитектуре мироздания. И я говорю не о фатализме, нет. Своими решениями мы изменяем ход истории. Как личной, так и всемирной. Эти наши решения вроде муравьёв, строящих муравейник. Но этот муравейник не защищён от воздействий извне. На муравейник, например, может упасть тяжёлая ветка, а то и две – как атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки. Это историческая случайность – ошибка человечества в принятом решении. Но муравейник может подвергнуться и нарочному разрушению – кто-то намеренно топчет его ногой, пытаясь уничтожить. Мироздание начинает рушиться. Сперва незаметно – как в случае с тобой, когда ты сбиваешь тех, кого не было на пути. Это не предопределённая смерть. И из архитектурного строения мира вылетел маленький, пока неприметный никем, кирпичик. И, если ты в результате этого инцидента покончишь с собой – вылетит ещё один кирпичик. И зашатается третий.

Виктор Ильич перевёл дыхание и продолжил:

– То, что мой друг выжил в авиакатастрофе – не случайность. Что-то помогло ему остаться в живых. Что-то… или кто-то пытается сохранить баланс. Мой друг столкнулся… вернее, его столкнули с тем, кто здесь и сейчас пытается разрушить наше мироздание.

Виктор Ильич встал и вывернул всё из карманов на стул.

– Можешь меня проверить. Ни диктофонов, ни микрофонов, ни «жучков» у меня или на мне нет. – Марина проигнорировала. Он сел на край стула. – В начале нашей беседы я сказал тебе про два пути. И в обычной жизни так бы оно и было. Два пути. Путь к свету. И путь к тьме. Так или иначе, но незаметно ты придёшь к концу дороги. У каждого свои представления, но я представляю, что в конце пути всех нас ждёт пропасть. И в зависимости от того, как долго ты шёл в тени, и как часто выходил на свет Божий, будет зависеть, вознесёшься ли ты над пропастью или сгинешь в ней… Что ты скажешь, если я сообщу тебе о третьем необычном пути?

– Чего вы добиваетесь? – как и взгляд, голос Марины снова стал бесцветным.

– Я не знаю, но по какой-то причине ты отмечена. Ты должна сделать что-то важное. Ты можешь сделать что-то важное! Но ты должна поверить в нереальное, так же, как ты веришь, что видела призрак девочки.

– Может вы на самом деле клиент этой больнички, а? Случайно забрели сюда, выносите мне мозг ахинеей? Как вы прошли мимо этих зверей-санитаров?

– У тебя есть возможность подумать до завтра. Завтра, если ничего не случится, мы встретимся ещё раз. Если ты будешь придерживаться сегодняшней точки зрения, мы больше не увидимся. И дальнейшая судьба будет зависеть от тебя самой. Если ты решишь согласиться, даже с корыстной целью просто выбраться отсюда – мы тебе поможем.

– Почему?

– Я же говорил: ты отмечена.

– У меня что – клеймо на лбу?

Виктор Ильич вздохнул. Как же тяжело с современной молодёжью! Может, и правда надо было послушать Павла и дать ему возможность поговорить с девушкой?

– Ты отмечена судьбой, Марина.

– С чего вы взяли?

– Мой друг… который выжил… получил дар ясновидения. Я понятия не имею – почему, но ты часть нашей команды. С твоим участием борьба с тем, кто топчет наш муравейник, станет много эффективней. За счёт чего это произойдёт – так же без понятия. Самому интересно. Но, если ты предпочтёшь один из двух первых вариантов, моё любопытство, к моей печали, не будет удовлетворено. – Виктор Ильич посмотрел на время. – Мне пора! До завтра.

Виктор Ильич встал, рассовал по карманам всё, что вынул и вышел за дверь. Какой же трудный разговор! Когда он шёл сюда, всё казалось намного проще. Но это тебе не с десятилетним ребёнком разговаривать. Тут нужны аргументы серьёзнее, чем просто вера. Тем более, в волшебство. Или чудо. Если это не одно и то же…

Марина долго, замерев в одной позе, смотрела на закрывшуюся за незнакомцем дверь. На психа он определённо не похож. Да и кто бы его – психа – сюда пустил? Значит, ему реально нужна она. Может, он маньяк какой? Но зачем столько сложностей? Она, кроме того, что сбила людей на пешеходном переходе, ничем не выдающаяся личность.

Марина вспомнила призрак девочки.

Нет, на тот свет ей совершенно не хочется!

Но и в психушке оставаться не улыбается. Здесь она точно сойдёт с ума, и уже неизвестно, что будет лучше: смерть или сумасшествие.

Незнакомец предлагает пойти с ним. Шансы сбежать от него гораздо выше, чем сбежать из психушки… или тюрьмы. Что она теряет? Ни-че-го.

Приняв решение, Марина отвернулась к стенке и, сжавшись в позу эмбриона, попыталась уснуть.

Виктор Ильич вернулся в отель.

Глебов с Павлом тут же набросились с расспросами.

– Ждём до завтра, – сказал Виктор Ильич. – Думаю, она согласится.

– И как мы её вызволять будем? – спросил Глебов.

– Через четыре дня девушку повезут на слушанье. Адвокат будет настаивать на переводе подзащитной в психиатрическую лечебницу…

– Выкрадем? – удивился Павел. – Как в пиндосском боевике? Ты это всерьёз?

Виктор Ильич нахмурился.

– Давай без словечек, понятие которых ты не знаешь!

Павел вскинулся, но крёстный пресёк возмущение:

– Или я тебя снова буду называть «мой мальчик»!.. Завтра после встречи с Мариной нам нужно в музей твоего отца.

– Это ещё зачем?!

– Вот завтра и узнаешь, мой… дорогой крестник.

22

На следующий день пока Виктор Ильич ездил к Марине Добранской, Эдди с Павлом проштудировали всю местные новостные ленты на предмет необычных (да и обычных тоже) несчастных случаев с летальным исходом. К радости Павла предыдущие дни обошлись без подобных сводок. Глебов же насторожился, предчувствуя бурю после затишья, но решил парню настроения не портить. Тем более что тот и так уже чуть ли не в открытую считал его параноиком.

Виктор Ильич вернулся в благодушном расположении духа. Марина Добранская ожиданий не обманула.

– Пора в аэропорт, – сказал Эдди, глянув на часы. – А то опоздаем на регистрацию.

У музея имени погибшего писателя Александра Клинова они предстали к самому его закрытию.

– Давненько я здесь не был, – сказал Виктор Ильич, оглядывая музей. Он оставил пост смотрителя через месяц, как поставил последнюю точку в последнем романе Кошмарного Принца «Сони едут до конечной». Просто больше не мог выносить этого места, этой обстановки, этого проклятого стола. Но вот он снова здесь. Кто бы мог подумать! Слава Богу, что на этот раз не один. Вряд ли у него хватило духу явиться сюда в одиночку. Он посмотрел на своих спутников.

– Ну что, заходим?

– Нет, сейчас с дверной ручкой поздороваемся и в обратный путь, – съязвил Павел.

– Образчик сатиры, блин, – среагировал Эдди и нажал кнопку домофона на воротах.

Загудел электрический привод. Ворота разъехались в стороны.

– О как! – хмыкнул Виктор Ильич.

– Жизнь не стоит на месте, – подмигнул Павел и вошёл на территорию музея.

– Здравствуйте! Меня зовут Алексей Геннадьевич, – приветствовал гостей новый смотритель, мужчина лет сорока с глубокими залысинами и мясистым носом. За последние годы, как слышал Виктор Ильич, их сменилось уже три. Этот – четвёртый. И, вроде, уже и не смотритель, а комендант. – Надежда Олеговна предупредила меня о вашем приезде. Проходите!

Один за другим они представились, пожимая руку коменданту, и прошли внутрь.

Да, всё-таки музей – штука с феноменом константности. Не меняется ни-че-го. (Если не брать в расчёт ворота с электроприводом, да и те за стенами). Будто и не прошло несколько лет. Странное чувство. Виктор Ильич подошёл к винтовой лестнице, но подавил в себе желание сразу же подняться, чтобы ступить на скрипучую доску. Он оглянулся. Павел крутил вокруг головой, разглядывая помещение (насколько бывший смотритель знал, парень был здесь всего раз в один из последних дней Виктора Ильича в качестве действующего смотрителя музея). Глебов же прилип носом к стеклу с экспонатами. Алексей Геннадьевич смотрел на них снисходительно, Виктора Ильича кольнула шпилька ревности – когда-то он и сам так смотрел на посетителей: взгляд хозяина, привечающего гостей.

– Я думаю, нам стоит подняться, – сказал он чуть громче, чем стоило.

Все отвлеклись от своих занятий и разом посмотрели на него. Виктор Ильич виновато пожал плечами:

– Смеркается.

– Правда, я не совсем понял цель вашего визита, – сказал комендант, когда они вошли в кабинет-студию Кошмарного Принца Александра Клинова.

– По правде сказать, нам, Алексей Геннадьевич, не совсем хотелось загружать вас лишней информацией, – натянуто улыбнулся Виктор Ильич.

– Это конфиденциальное дело, касающееся меня и моего отца, – вставил Павел. – И нам бы…

– Можете не продолжать, господа! – поднял руку комендант. – Прошу прощения за бестактность. Удаляюсь. Если что – я внизу.

– Большое спасибо, Алексей Геннадьевич, – сказал Виктор Ильич.

– Это и есть тот стол? – спросил Эдди, едва за комендантом закрылась дверь.

– Это он, – подтвердил Виктор Ильич, разглядывая бузиновый стол, прежде столько наводящий на него жути. Теперь он таким жутким не казался. Скорее напротив – старый замызганный, истёрто-невзрачный предмет мебели, место коему, по большому счёту, на свалке, а не… Хотя музей та же свалка старых вещей. Стоит себе и стоит. Вот только зародилось в душе Виктора Ильича сомнение в том, что старый стол поможет им. Исчерпалась в нём энергия. Ещё тогда исчерпалась.

Но попробовать стоило. Зря что ли прилетели?

– Начнём? – спросил Виктор Ильич и, не дожидаясь ответа, сел в кресло. Три листка со стальной ручкой «Waterman», лежали так, словно писатель вот-вот сейчас придёт и начнёт писать новый роман или рассказ. Виктор Ильич сжал непослушными пальцами ручку, в надежде почувствовать то загадочное тепло, что некогда согревало (лечило) кисти его артритных рук. А ведь поразительное было свойство – писал он одной рукой, а артрит исчезал в обеих. Не задумывался прежде… Однако на этот раз сталь осталась холодной. «С чего ей стать тёплой, если я ещё не пишу? Торопыга!» – Виктор Ильич хмыкнул и посмотрел на друзей. Те уже устроились на диванчике и флегматично наблюдали за бывшим смотрителем.

– Слушайте, вы бы не пялились так на меня, а? – попросил он.

Синхронное пожатие плечами и оба поднялись с дивана. Глебов – к окну, Павел – за книжкой на этажерке.

Когда Виктор Ильич убедился, что больше не находится под прицелом посторонних глаз, он закрыл свои и попытался сосредоточиться на образе Юры, выгуливающего Хорта. Ничего не вышло, «Waterman» продолжала торчать между пальцев, словно в клешне краба. «А с чего я взял, что Юра сейчас непременно выгуливает Хорта? Может он пораньше лёг спать. Или на свидании с девушкой. Или в баре с друзьями. Или…» – Виктор Ильич остановил гадание, решив, что лучше всего сконцентрироваться на самом Юре.

Сосредоточился. Замер. Просидел так несколько минут.

Без результата.

– Чёрт! – выругался он, откидывая ручку.

– Что такое, крестный? – встрепенулся Павел.

– Ничего… В смысле, без толку всё!

– Может нам выйти лучше? – подал голос Эдди.

Виктор Ильич посмотрел на него с надеждой:

– Можно попробовать.

Павел с Эдди удалились.

– Ну что, бузиновое проклятье, помнишь меня? – тихо обратился бывший смотритель к столу, поглаживая его край. – Помнишь? Помнишь?! – потом со всего маху жахнул по столешнице. – Вспоминай, чёрт тебя дери!!! – И зашипел от боли.

Пять металлических египетских кошек попадали с насиженных мест.

Виктор Ильич сгрёб в клешню стальную ручку и, нацелившись пером на бумагу, снова замер, пытаясь войти в контакт сам не зная с чем или с кем.

Тщетно.

В глубокой задумчивости он механически расставил статуэтки кошек по местам, отметив мимоходом, что новый смотритель… то бишь комендант не особо заботился о протирке пыли. Откинулся в кресле, и посмотрел на корешки книг Кошмарного Принца. Золотые тиснения напомнили о («FURTIVE») тайнике. Тайник оставался тайником пока бузиновый стол охранял его своей магией. Когда магия пошла на убыль, тайное сразу же стало явным. «Выходит, зря мы сюда явились?» – подумал Виктор Ильич. Но, не перепробовав все варианты, сдаваться глупо. Павел – сын Кошмарного Принца, может у него получится?