Червоблох

Павел Деникин

Червоблох

Моей дочке Марусе

На основании последних научных наблюдений предполагается, что многомерная вселенная состоит не из трёх, а из десяти измерений, взаимодействующих друг с другом подобно вибрирующим струнам – как струны скрипки.

                                                             Дэн Браун,

                                                       «Утраченный символ»

Эдуард Глебов безуспешно пытался подобрать удачную рифму к слову «столетье», когда самолёт изрядно тряхнуло, а пронзительный небесный ультрамарин превратился в эпицентр грозы. Словно щёлкнул выключатель и с треском разверзлись небеса.

«Проклятье!» – нашёл рифму Эдуард, и к ситуации удачнее уже было не найти.

С потолка свесились кислородные маски. Женщины голосили, дети вопили в ужасе. Мужчины ещё держались, Эдуард покосился на соседа и понял, что это ненадолго.

Эдуард не воспринимал самолёты, как транспорт для перевозки пассажиров. Да, они постоянно рассекают воздушное пространство тысячами бортов, но крушение самолёта – всегда катастрофа, а не авария или происшествие. И сейчас он участник долбанной катастрофы!

Эдуард вцепился в кресло, борясь с подступающей паникой. Кто-то из мужчин уже начал орать. Лёгкое удовлетворение, что первым заорал не он сам, дало Эдуарду передышку. Мелькнула надежда, что всё обойдётся.

Но что-то (что ради всего святого это могло быть?!) повредило фюзеляж лайнера и тот начал разваливаться на куски.

Эдуард посмотрел на соседа, желая отдать ему должное за выдержку, но сосед уже был мёртв.

Самолёт завибрировал крупной дрожью. Эдуард заорал. И потерял сознание.

Он должен был погибнуть ещё в самолёте, как все. Но Эдуард Глебов, так и неоцененный «Слётом немолодых литераторов и поэтов» самобытный (доморощенный, как он себя называл) поэт, выжил.

Свершилось чудо? Нет, Эдди так не думал.

1

После того, как Див был загнан обратно в зачарованный Иваном Грозным сундук, Виктор Ильич оставил пост смотрителя музея имени Александра Клинова и на некоторое время ушёл в затворничество.

Но это «некоторое время» продлилось совсем недолго. Будто тюлений отпуск на южном пляже: вроде только уютно растянулся на золотистом песке, только успел привыкнуть к неласковому палящему солнцу, как надо уже собирать чемодан и прощаться с курортной жизнью.

Чтобы встретиться со смертью.

Муж Надежды Олеговны – Володя – очередной инфаркт перенести не смог. Надежда Олеговна сделала (очень старалась сделать) его жизнь максимально изолированной от переживаний и расстройств, но всё оказалось тщетным. Ранним субботним утром Владимир Клинов замертво рухнул на пол, едва прикрыв дверь туалета. Буднично и прозаично. И, казалось, ничто не предвещало. Просто смерть больше не стала переносить свой визит.

Виктор Ильич всегда был рядом. Что бы он ни делал – всё бросал, если Надежде Олеговне нужна была помощь. Он продолжал её любить. И не мог по-другому.

Похороны хотели сделать скромными, закрытыми. Но народу всё равно собралось прилично: шило в мешке не утаишь. Не прогонять же пришедших проститься? Виктор Ильич взял все хлопоты на себя. На Надежду Олеговну больно было смотреть. Эта всегда сильная женщина выглядела теперь изнурённой и осунувшейся.

Когда всё закончилось, Виктор Ильич привёз её домой.

– Пожалуйста, останься, – сказала Надежда Олеговна, едва он развернулся на выход.

И он остался. Насовсем. Она не позволила ему уйти. О большем Виктор Ильич и мечтать не мыслил.

Но «большее» случилось. Не сразу и уж точно не через сорок дней. Однако обоим это пошло на пользу. Они словно ожили, встрепенулись и расправили крылья. «Не было счастья, да несчастье помогло», – можно было так сказать, если бы не звучало это паскудно.

Казалось, живи и наслаждайся, но Виктор Ильич не был бы собой, если не найдёт что-нибудь, что исключало спокойную жизнь.

Виктору Ильичу не давала покоя книга, найденная в тайнике кабинета-студии музея.

Он снова достал её.

АЛЕКСАНДР КЛИНОВ.

СУМБУР БЫТИЯ.

Солидный кожаный переплёт без тиснений, вообще без всего. Томик представлял собой гибрид автобиографии и личного дневника. Будучи крестным отцом Саши, Виктор Ильич знал многое о нём и его жизни, но многое стало для него новым и откровенным. Впрочем, как и любая человеческая жизнь – словно айсберг: миру видна только верхушка.

Но самое важное – то, что не давало Виктору Ильичу покоя – потрясло бывшего смотрителя музея до глубины души. У его крестника, писателя с мировым именем, у Александра Клинова был сын. Наследник… Бастард Кошмарного Принца! О котором никто не знал.

Виктор Ильич по крупицам, как старатель на золотом прииске, собирал информацию из этого кожаного томика: десятки стикеров, куча отметок на полях и подчёркиваний в тексте. Итогом скрупулёзного труда стал поиск сына Саши, устроенный его матерью Надеждой Олеговной, сразу же после того, как она прочитала дневник сына и получила исчерпывающую информацию от своего дотошного Шерлока.

Связи и деньги в подобных делах обладают магической силой и спустя двадцать три дня он (Виктор Ильич) и она (Надежда Олеговна) стояли на пороге квартиры трёхэтажного панельного дома в подмосковном посёлке городского типа и давили на дверной звонок.

Дверь открыла миловидная молодая женщина уставшего, но отнюдь не потрёпанного вида. Из-за её спины с искренним любопытством на лице выглядывал мальчуган годков этак десяти.

Женщина представилась Наташей, сына же звали Пашей. Павел Александрович Клинов, стало быть, решил Виктор Ильич, с не меньшим любопытством рассматривая мальца, невольно ища сходство с его отцом. Но ошибся: фамилию мальчик носил другую. Хотя, как выяснилось, супруг Наташи «ушёл за хлебом», когда Паше едва стукнуло три.

В Бога Наташа верила не особо; и она, и сын, как оказалось, были не крещенными, что, по меркам Виктора Ильича, не лезло ни в какие ворота. Он быстренько взял в оборот Наташу и представил свою кандидатуру на роль духовного родителя Павлику.

– Я был крестным отцом его отца, – увещевал Наташу Виктор Ильич. – И неплохо справлялся. Паша для меня станет не просто крестным сыном, я буду любить его, как родного внука!

Со своим индифферентным настроем Наташа особо не упиралась. И Виктор Ильич привёл две заблудшие души в лоно православия. Ему реально нравилось быть крестным отцом. Это накладывало на него обязательства, которые воспринимались Виктором Ильичом как нужность. В жизни появлялось больше смысла, если есть понимание, что ты кому-то нужен.

Через четыре с половиной года после крестин Павел получил паспорт с фамилией, доставшейся ему от биологического отца – Клинов. Историческая справедливость восторжествовала, с пафосом сказал тогда Виктор Ильич, заслужив взгляд с демонстративно закатанными в потолок глазами Надежды Олеговны и саркастический – Наташи.

Получение паспорта – событие для молодого человека, и мама Паши решила отметить его вместе с сыном на берегу Красного моря. Павел влюбился в Египет. Возможно, просто эмоции и невероятное приключение, запомнившиеся пареньку также ярко, как первый поцелуй, возможно, действительно человек кайфует от жаркого солнца, но, демобилизовавшись из армии, Павел решительно объявил, что собирается жить в Египте.

И, невзирая на слёзы матери и увещевания бабушки, уехал.

2

Виктор Ильич уже собирался спать, когда услышал треньканье мобильника. Он взглянул на часы. Половина одиннадцатого ночи. Взглянул на дисплей. Номер являл собой набор цифр, незнакомый стало быть. В такой час с незнакомого номера могут звонить разве что мошенники. Виктор Ильич зачем-то дождался окончания вызова и направился чистить зубы.

Мобильник снова зазвонил.

Виктор Ильич обернулся и снова посмотрел на дисплей. Набор цифр. Тех же цифр? Он был не уверен, но похоже на то. Виктор Ильич потёр виски. И снова дождался, когда телефон умолкнет. Настырный мошенник!

Телефон зазвонил снова, стоило Виктору Ильичу переступить порог ванной комнаты. Ну это уже ни в какие ворота!

– Твою же ж медь! – Виктор Ильич саданул локтём по косяку и решительно направился к телефону. Он был уверен, что звонок оборвётся, стоит только взять мобильник в руки.

Но ошибся.

Телефон продолжал звонить. Виктор Ильич снял трубку:

– Слушаю.

– Слава Богу, Витя, что ты снял эту проклятую трубку! – голос был вроде знаком, но сходу Виктор Ильич ни с кем не смог его ассоциировать.

– Кто вы? – спросил Виктор Ильич.

– Это Эдди, Витя. Эдуард Глебов.

Если бы Виктор Ильич посмотрел в этот момент на себя в зеркало, то увидел бы быстро бледнеющее отражение собственного лица: настолько ему стало дурно. Они были однокашниками, на лекциях в ВУЗе всегда сидели вместе, оба шли на красный диплом, соревновались даже в этом, крепко сдружились, но с четвёртого курса Эдди сошёл с дистанции. Ему предложили бизнес, он вложился в дело и забросил учёбу. В итоге Виктор Ильич щеголял с красным дипломом, а Эдди – в красном Феррари. Ну ладно, не в Феррари и не в красном, но…

– Это очень подлый розыгрыш, – молвил Виктор Ильич. – Глебов погиб. Какого хрена вам надо?

– Я выжил, – сказал голос на том конце «провода», а потом добавил: – Туда-сюда через тире, Витя! Или тебе напомнить, как ты варежками угробил свидание?

Однажды, будучи студентами первого курса, Эдди уговорил Витю пригласить на двойное свидание однокурсниц, двух – по мнению Эдди – очаровательных подружек. Свету и Соню. Была зима, мороз и гололёд (всё, что не любит Витя), а они вчетвером шатались по улицам, время от времени согреваясь в кафешках (всё, что любил Эдди). Уже было поздно, когда они вышли из последнего кафетерия, и Соня попросила вернуть варежки, которые отдала Вите на хранение. Витя сунул руку в карман… и понял, что варежек нет. Он перерыл все карманы, но варежек нет. Варежки угробили свидание, как выразился тогда Эдди. И потом ещё долго подкалывал по этому поводу.

Ни один мошенник в мире не знает глупую историю про варежки, угробившие свидание.

– Эдди?

– Да, чёрт тебя дери.

– Но как?.. Нет, я слышал, что ты пропал без вести, но… Но как?

– Расскажу как приедешь. Мне нужна твоя помощь. Очень нужна!

– Моя? Мы не виделись с тобой чёртову прорву лет… Почему ты позвонил мне? Какими судьбами ты вообще обо мне вспомнил?

– Если думаешь, что я сейчас обижусь и брошу трубку – ни хрена подобного, не дождёшься. Мне нужна именно твоя помощь, друг. – Голос Эдди был серьёзен настолько, что у Виктора Ильича не осталось сомнений в искренности слов старого товарища.

Всё это казалось очень странным и даже подозрительным, но Виктор Ильич записал адрес.

И первым же рейсом отправился в путь.

3

Просьба Эдди пала на плечи Виктора Ильича неподъёмной ношей. Как бы ни был он рад выжившему в авиакатастрофе другу, но помощь, о которой просил Эдди, казалась куда серьёзнее, чем помощь в борьбе с Дивом. То противостояние юного мага Юрия с древним божеством Дивом могло закончиться гибелью большей части человечества (и это ведь без преувеличения, учитывая масштаб и геометрическую прогрессию), если бы он, Виктор Ильич, не вписал себя в роман «Сони едут до конечной».

А теперь Эдуард Глебов, старинный друг, которого по большому счёту жизнь успела отодвинуть на задний план с табличкой «история», взваливает на него ношу попуще прежней.

И эту ношу они с Эдди должны были разделить не на двоих, а на троих. Им самим, как оказалось, нужна помощь. Помощь сына Кошмарного принца, Павла. А Павел в Египте. Вот уже третий год! Кто бы мог подумать. Блажь-блажь… а он дом купил на берегу моря, живёт среди пальм и в ус не дует.

Виктор Ильич написал Павлу пространственное письмо, вложил в конверт брикет газетных вырезок, коими снабдил его Эдди. Электронной почте подобные вещи Виктор Ильич не доверял. Он и обычной-то почте не доверял… Курьерская доставка? Виктор Ильич, как чётки, перебирал названия известных и малоизвестных курьерских служб, раздумывая, кому отдать предпочтение, как вдруг вспомнил ещё одну службу. Вот ей-то он точно доверит корреспонденцию!

Он тут же позвонил тому, кто может всё организовать.

– Надя, ты не так давно обмолвилась, что у тебя есть кто-то в фельдъегерской службе, – сказал Виктор Ильич в трубку.

– Ну… да… А что? – голос Надежды Олеговны был полон недоумения.

– Ты можешь организовать курьерскую доставку?

– Через фельдъегеря? Ты умом тронулся?

– Это очень важно, Надя!

– Ну, если очень важно – выкладывай. Я послушаю.

Как на духу Виктор Ильич выкладывать не стал. Пусть его считают параноиком, но прослушку никто не отменял. Всё-таки это не пустой трёп. Он сказал только, что нужно, чтобы Павел вернулся в Россию. И чем быстрее, тем лучше.

– И для этого ты написал письмо, которое хочешь отправить государственной фельдъегерской службой? Может, голубей подключим?

– Очень смешно!

– Ну, на смех нас точно поднимут… – Надежда Олеговна шумно выдохнула в трубку. – В общем, я скажу Наташе, чтобы позвонила сыну и сказала, что он нужен тут. Позарез. Идёт?

– Ты думаешь, он так приедет?

– Ты думаешь, что твоё письмо чудодейственное? Он приедет. Тогда и вручишь ему свой волшебный конверт.

Виктору Ильичу ничего не оставалось, как согласиться.

4

Он сидел на берегу моря и наблюдал закат. Потрясающее зрелище, которое не надоест. Ещё минута-две и солнце скроется, придёт грусть об очередном ушедшем дне. Но пока бело-жёлтый диск висит над самой кромкой гор в краснеющем мареве неба, раскатав по морской воде чуть ли ни к самым ногам серебристую дорожку, будто приглашая пройтись… Взор Павла подёрнулся пеленой. Он вспомнил, как в последнюю встречу с крестным они отправились с ночёвкой на рыбалку. Тогда они вдвоем, закинув «резинки», наблюдали закат. Зрелище много грандиознее, чем здесь, на море. Солнце, ало пламенея, казалось, занимало весь горизонт. Причудливыми протуберанцами светились инверсионные следы самолётов. И солнечная дорожка по реке была куда шире, чем здесь, на море. Глаза Павла невольно уловили какое-то изменение в пейзаже, и он вырвался из воспоминаний. На фоне белого солнечного диска (уже зацепившегося за край горы) чётко вырисовывался чёрный силуэт большой птицы. Буревестник. Почему-то Павел не сомневался, что видит именно эту птицу. Предвестника бури. Птица ленно махнула крыльями и изменила направление, уходя в сторону моря. Где-то в глубине души колыхнулось смутное чувство тревоги, беспричинной обеспокоенности. Хотя нет, причина была, сумятицу в душу ввел телефонный разговор с мамой. Его ждут на Родине. Что-то там случилось. Очень, очень, очень серьёзное.

Конечно, на ночь глядя, никуда он не поехал, но с утра позвонил и забронировал билет до Москвы. Здесь у него не было никаких дел, требующих безотлагательного решения. Личному повару он выдал компенсацию за три месяца и отпустил домой, обещая связаться с ним, когда вернётся. С экономкой и садовником (молодой семейной парой) Павел заключил договор, и те остались в доме, следить за оным. Сам собрал скромный скарб, вызвал такси и отбыл в аэропорт. Каких-либо эмоций по поводу отъезда Павел не испытывал, чему немало удивился. Думал хотя бы взгрустнуть, но не смог. Ощущения оказались иные, словно он после долгой командировки возвращался домой.

По сути, так оно и было. И сие обстоятельство радовало. Когда самолёт оторвался от земли, Павел улыбался как ребёнок, летящий в сказочный Диснейленд.

Примерно через четыре часа шасси самолёта коснулись посадочной полосы аэропорта «Домодедово».

Не успел Павел выйти из здания аэропорта, как несколько «бомбил» тут же подлетели к нему, предлагая свои услуги. Павел выбрал машину попрезентабельней и кивнул водиле:

– Сколько?

– Смотря куда, – пожал плечами водитель и поспешил добавить: – Я втридорога не деру!

Павел назвал адрес.

– Далековато… – протянул мужик и выдал: – Тыща! Дешевле никто не повезёт.

«Тысяча рублей – недорого? – Павел вспомнил египетские тарифы и хмыкнул. – Обдираловка!» А вслух сказал:

– Поехали… Долларами возьмешь?

– Хоть тугриками! – сверкнул золотой фиксой довольный бомбила.

На счастье, пробок избежать удалось, и почти через час Павла подвезли к родительскому дому. Он протянул водиле две двадцатки, отчего тот и вовсе воссиял как медный таз. И всучил Павлу визитку:

– Обращайтесь в любое время дня и ночи!

– Спасибо, – брякнул Павел, машинально сунув визитку в карман. Его внимание уже было сосредоточено на родном подъезде.

Павел быстро прошёл мимо консьержа, дяди Лёвы (бессменный, до сих пор на посту, удивительно), пока тот не опомнился и не стал задавать свои разлюбезные вопросы. Лифт поднял его на последний этаж. Он подошёл к двери квартиры и замер, не зная то ли позвонить, то ли открыть своими ключами. Решил, что правильнее будет позвонить. И нажал кнопку.

Дверь никто не открыл.

Павел достал ключи и вошёл в квартиру. Обойдя все четыре комнаты, он не заметил ничего необычного. Поднял на второй этаж. Всё, как всегда: чисто, уютно и на своих местах. Прошёл на кухню, включил чайник и подошёл к окну. На дворе почти лето. Чайник вскипел. Павел сделал кофе и сел с чашкой за стол. «Мама, где ты?» – Он потянулся за телефоном. И услышал шум поворачивающегося в замочной скважине ключа. Лицо невольно растянулось в улыбке. Павел вышел в холл. На пороге стояла мама, следом крёстный и бабушка Надя, а за ними незнакомый парень с большими пакетами. Мама достала из кошелька купюру и протянула парню, сказав «спасибо». Парень взял деньги и скрылся с глаз. Крёстный закрыл дверь.

– Здравствуй, мама! – не выдержал Павел момента, когда его, наконец, заметят.

– Павлуша! – всплеснула руками мать.

Павел подскочил к ней, и они обнялись. Дядя Витя и баба Надя умильно улыбались.

– Приехал таки, – проговорил довольный Виктор Ильич.

– Крёстный! Бабушка! – позвал их Павел в свои объятия.

– Так! Хватит топтаться на пороге! – прогудел Виктор Ильич, когда объятия несколько затянулись.

Все прошли в кухню.

5

После затянувшейся «светской» беседы Виктор Ильич вытащил из-за пазухи пухлый конверт и шлёпнул им о стол. Павел удивлённо воззрился на него, потом, выгнув бровь, посмотрел на крёстного.

– Невтерпёж? – с упёком спросила Надежда Олеговна.

– Утомился ждать, пока вы наболтаетесь, – ответил Виктор Ильич, смягчая резкий тон извиняющейся улыбкой.

– Что там? – спросил Павел.

– Здесь то, из-за чего ты здесь, – сказал Виктор Ильич и двинул конверт к Павлу. – Прочитай.

– Пухлый. – Павел взял конверт в руки.

– Не так страшен чёрт, как его малюют.

– Ага. Он ещё страшнее.

– Хм, может и страшнее, – пожал плечами Виктор Ильич.

Павел не ожидал, такого ответа на свою шутку и растерянно глянул на маму, а потом на бабушку.

– Думаю, тебе нужно это прочитать, – сказала Надежда Олеговна и, стрельнув на Виктора Ильича озорным взглядом, добавила: – Вслух. Мы же все имеем право знать, в какую передрягу вляпался твой крестный. Особенно мать.

– У меня такое чувство, будто я Павлика опять в армию провожаю, – отозвалась Наташа. – Тогда мне было тревожно, сейчас мне очень тревожно.

Виктор Ильич не стал ничего говорить на это. Посмотрел в глаза крестника и сказал:

– Читай, Паша. Вслух.

Павел раскрыл конверт и вывалил на стол содержимое. Ворох газетных вырезок и несколько листков исписанной писчей бумаги.

– Вырезки потом. Читай письмо, – сказал Виктор Ильич и вымученно улыбнулся. – Я старался.

6

Я понятия не имею, веришь ли ты в совпадения и какое значение придаёшь, когда смотришь на часы и видишь, что они показывают одинаковые числа: часы, минуты, секунды. Почему ты посмотрел именно сейчас, а не секундой позже? Задумывался или вообще не обращал на такие мелочи внимания? Раньше я тоже не придавал значения… может, в них и нет смысла, но у меня порой закрадывается мысль: почему я вижу одинаковые цифры? Что это значит? Значит ли хоть что-то? Однако мысль не уходит, а даёт толчок следующему вопросу: что произошло в мире в этот миг?

Шестого ноября прошлого года недалеко от Нижнего Тагила, произошла авиакатастрофа. Погиб весь экипаж и почти все пассажиры. Я говорю «почти», на самом же деле выжил всего один пассажир. Мой давний друг. Мы не общались довольно-таки долгое время, и я понятия не имел, что он был в том самолете, пока не услышал в новостях знакомую фамилию. Фамилию друга, пропавшего без вести после авиакатастрофы!

Не знаю, слышал ли ты о той катастрофе, и какие фантастические версии выдвигают газетчики… да и телевизионщики тоже, не в том дело. Ты или слышал, или можешь узнать из тех вырезок, что я прислал. Интересно другое, мой мальчик…

Павел прекратил читать, поморщившись.

– Что такое? – спросил Виктор Ильич.

– Давно хотел тебя попросить: ты можешь не называть меня «мой мальчик»? Меня прям…

– Коробит?

– Выбешивает.

– Ладно. Больше не буду. Читай.

…Эдуард Глебов, мой без вести пропавший друг, позвонил мне и попросил о встрече. Представляешь мой шок? Я подумал, что или я окончательно выжил из ума, или отвечаю на звонок с того света! Глебову потребовалось несколько минут, чтобы убедить меня, что он не призрак и не слуховая галлюцинация. При этом он настаивал на сохранении инкогнито. Я окончательно был сбит с толку. И чтобы хоть что-то начать понимать, согласился на встречу. Для этого мне пришлось лететь в Екатеринбург, оттуда на маршрутке до Нижнего Тагила, а дальше на перекладных до Богом забытой деревушки. Но я не мог не полететь! Всё-таки друг, и мне было страсть как интересно, что же с ним произошло.

Я прибыл в ту деревушку. Глебов сообщил, что будет ждать в условленном месте каждый день в пятнадцать-ноль-ноль. Мне не составило труда найти это условленное место. Я дождался Эдди. Вид его был плачевен. Спутавшиеся засаленные волосы, всклокоченная борода, одежда – лохмотья. Правая рука подвязана грязной материей. Ко всему он хромал на обе ноги. На его ковыляние было бы потешно смотреть, если не знать, что он единственный уцелевший после авиакатастрофы. Глебов подковылял ко мне и что есть мочи хлопнул меня ручищами по плечам. «Ты приехал!» – прошептал он, и расцвел в щербатой улыбке. Мои расспросы он пресёк, шикнув, поднеся палец к губам. Воровато оглянулся и поманил за собой.

Мы удалились от убогой деревушки в лес. Для пострадавшего в авиакатастрофе мой друг оказался довольно-таки скор. Возможно, сказывалось то, что он моложе почти на пять лет, но у меня отчего-то возникло стойкое ощущение, что что-то его просто тянуло в глухое урочище. Он спешил, словно шашки наголо, и мне приходилось просить «попридержать коней».

Время смазалось. Помню, уже стемнело, когда набрели на лачугу. Я решил, что здесь он живёт, и догадка подтвердилась. Простой охотничий домик, где нам, судя по времени, предстояло заночевать. Не в первый раз за весь наш путь я подумал, что друг сошёл с ума (даже прикидывал, как бы вернуться, но боялся заблудиться). Эдди продолжал играть в партизана. Видимо, что-то (может, у него сотрясение мозга было… или психологическое потрясение? – по виду так и не скажешь) изменило восприятие реальности, и он свихнулся! Эдди взял алюминиевый чайник и поставил на керосиновую горелку. Голубоватое пламя стало единственным источником света. Друг продолжал молчать и настаивать на молчании. Это жутко угнетало. Честно сказать, я начал бояться за свою жизнь. Ты не поверишь, как жажда жизни захватывает разум в определенных ситуациях – просто невольно цепляешься за неё грешную! И в тот момент была как раз та ситуация. В голову полезли мысли, не насолил ли я когда в жизни своему чудаковатому другу, и не хочет ли он отомстить вот таким замысловатым образом? Ведь кроме него, меня и Господа Бога с Девой Марией никто не знал, где мы. Но ничего такого не вспомнил. Однако трудно угадать, что может скрываться в больной голове сумасшедшего. И я продолжал бояться. Успел вспомнить «Отче наш».

Вскипел чайник. Эдди заварил какую-то труху, разлил вар по алюминиевым кружкам, и протянул мне одну. По его виду отказываться было бессмысленно, а вкупе со страхом, и бесполезно. Я дождался, когда он сделает первый глоток и тоже пригубил. На удивление отвар оказался вкусным, по нутру растеклось приятное тепло, и только тогда я заметил, как на самом деле замёрз.Эдди улыбнулся, кивнул на чайник, мол, повторить? Я отказался: и от одной-то кружки пробило в пот. Тогда он встал с топчана, выглянул за дверь, будто мог впотьмах что-то разглядеть, и задвинул засов. Подошёл к окну, тоже что-то повысматривал, зашторил. Я почувствовал, как подскочило давление, и подумал: «держись, Витя! Начинается!»