Последний день в мае

В первую очередь я обратил внимание на стеллаж с классическими произведениями, на котором были представлены работы как отечественных, так и зарубежных авторов. Имелись работы английских, французских, немецких и иных творцов, проживавших практически по всему земному шару. Такой богатой коллекции я не встречал и дома, хотя был постоянным посетителем поселковой библиотеки, литературный набор которой постоянно пополнялся.

Изучая следующие шкафы, мне попался раздел поэзии, и, достав новое издание Сергея Есенина, не смог отвести от него глаз. Мне нравился этот поэт своей лирикой и слогом. Конечно, я старался избегать извечного спора о том, кто лучше, он или Владимир Маяковский, который преследовал меня как в школе, так и в армии. Я просто получал удовольствие от обоих творцов.

В сборнике были собраны основные стихотворения поэта, включая мои любимые, такие как «Шаганэ ты моя, Шаганэ», которую я принялся читать шепотом.

«Я нисколько не чувствую боли.

Я готов рассказать тебе поле».

В момент произнесения последних строк я ощутил, как в мои бока что-то ткнулось, и, подскочив на месте от неожиданности, я резко обернулся, увидев за собой Аню.

– Попался! – произнесла она, засмеявшись и сложив пальцы мне на губы. – Вновь привет, решил ознакомиться с литературой? – поинтересовалась девушка, переведя руки за спину.

– Привет, да, и нашел очень красивое издание, – ответил я, показав сборник.

Она приблизилась практически вплотную, погрузившись в изучение текста. В этот миг я ощутил, как ее волосы нежно коснулись моего плеча, услышал ее размеренное дыхание, и собственный учащенный пульс. Меня охватило странное желание, которое я больше не мог сдерживать. Мне казалось, что даже если это будет выглядеть нагло, но так будет правильно.

Я опрокинул книгу, вызвав удивление Ани. Когда она вновь подняла на меня свои весенние очи, я, не раздумывая, обнял ее за её талию, принявшись целовать ее горячие и нежные губы.

Мне показалось, что время остановилось, и мы остались наедине. Это было нежно, но в то же самое время жарко, словно тлеющий костёр, который накрыло дуновением ветра.

Ощутив, как руки обвили мою шею, я прижал её еще ближе, наслаждаясь утопанием в новых эмоциях. Наконец мы отпустили друг друга, и прежний взгляд созерцал меня иначе, словно отражая то, что проявилось сейчас в каждом из нас. Я осознал, что произошло не случайное действие, а нечто иное, что качественно переменило нас, дав начало чему-то новому, прекрасному и незабываемому.

– Я забыла сказать, что это мой любимый поэт, – начала она, спустив руки мне на грудь.

– Мой тоже, – ответил я, продолжая держать за талию, – а любимый стих про кошек.

– Про кошек, значит? – улыбаясь, произнесла Аня, – а мой «Заметался пожар голубой». Я зашла, чтобы ещё раз позвать тебя погулять, но, похоже, ты уже согласился?

– Так точно, – проговорил я, – куда желаешь пойти?

– Честно, не важно… но я могу показать тебе парк Горького, или Патриаршие вы с Владей не дошли до них? – слегка опустив взгляд, продолжила Аня.

– Ещё нет, но с тобой там будет интереснее, – произнёс я, ещё раз поцеловав её губы.

– А изначально я пришла, чтобы показать тебе новый черновик до отправки его к Уварову. Возьмёшь его с собой? – обратилась девушка, разомкнув объятия.

– Непременно, – согласился я.

Она протянула мне тетрадь слегка дрожащей рукой. Я заметил это и в ответ протянул свою. На мгновение её записи словно разделили нас, и, казалось, никто не хотел их отпускать.

– Тут отредактированные стихотворения, прочти их, и можем обсудить на следующей встрече, – произнесла Аня, разжав пальцы.

– Мне очень приятно, что ты доверила мне свои мысли, я обязательно ознакомлюсь с ними, – добавил я, продолжая держать бумаги, словно это ценное сокровище.

– Спасибо… Мне пора, не хочу отвлекать брата, – изрекла девушка, и удалилась к себе.

Оказавшись один, я поставил на место потерянный том и, открыв тетрадь, погрузился в Анины мысли. У неё был аккуратный почерк, и мне сразу стало ясно, что она неспешно и старательно выводила каждое слово, придавая ему смысл.

Помимо её записей, на полях виднелись отметки Критика, который уведомлял, что лирическая героиня не может жить вне общества и, испытывая обоюдное диалектическое влияние, обязательно должна перемениться к лучшему, оказавшись частью студенческого коллектива. Уваров просил акцентировать внимание на местоимениях «Я» и «Мы», чтобы подчеркнуть, что здоровый и морально-нравственный коммунистический коллектив её группы оказывает значительное положительное влияние на личность и поведение нового члена, а тот, в свою очередь, становясь его частью, также улучшает окружающее его общество.

Вскоре вернулся Владилен в хорошем расположении духа и счастливой улыбкой на лице.

– Так, Ярик, всё в силе, – радостно начал он, расставив руки наподобие отца, – в понедельник у нас открытая лекция, а после, уже к вечеру, можем собрать вещи и переселиться сюда до нового года. Хочу услышать твоё мнение!

– Я согласен, только разреши один вопрос задать?

– Разреши?! – со смехом удивился философ, приблизившись ко мне, – Ярик, больше не спрашивай у меня подобных разрешений!

– Спасибо, – ответил я, – так вот, я не создам ли я вам неудобств?

– Так, значит смотри, я постелю тебе тут, – словно не услышав вопроса, продолжил Сухарев, подойдя к окну, – считай, это твоя комната. А распорядок на день оставим прежний. Но, увы, Ярик, Сталинград я посетить с тобой этим летом не смогу. Можем зимой на каникулах!

– Не печалься, обязательно его покажу тебе, – произнёс я, подойдя ближе, – может, даже когда-нибудь пробежим его вдоль всего берега.

– Весь?! – опешил Владилен, убрав руки за спину и подавшись вперед, – да ты брось, там километров восемьдесят – это целых два марафона! Бегал его хоть раз?

– Нет, только двадцать. Это в армии было, – задумавшись, ответил я.

– Вот и я не более этого, – добавил друг, вновь встав у книжных полок, – значит, завтра мы усиленно готовимся, а после я покажу тебе Москву. И поверь, Ярослав! Это запомниться на всю жизнь! Кстати, смотрел книжки?

– Конечно, но пока художественную литературу и поэзию, – проговорил я, намереваясь поставить Есенина на место, – просто отличная коллекция.

– Аня заходила? – проговорил он с лёгким прищуром.

– Да, она стихи дала посмотреть и ещё…

– Вижу. Она тебе симпатична? Только честно, – серьезно задал вопрос младший Сухарев.

– Так точно! – моментально отреагировал я, – очень симпатична, Владилен, она просто…

– Ладно, не тай только, – рассмеялся товарищ, увидев мою реакцию, – дружите, но прошу, не теряйте голову. Хорошо?

– Конечно, Владилен! – радостно воскликнул я, – у меня гора с плеч сошла.

– Уже лучше, – кивнул друг и отправился к противоположному стеллажу, произнося воодушевленную речь, – а теперь, когда ты больше ничем не обеспокоен, я кратко ознакомлю тебя с моим планом! За следующую неделю ты увидишь метро! Мавзолей! Красную площадь! И многие другие места!

– А Патриаршие? – произнёс я, провожая его взглядом, – сходим на них все вместе?

– Разумеется, – откликнулся философ, – но как по мне, там тоскливо. Такие места больше Аня любит, но я свожу вас. Едем в общежитие?

– Да, я пока схожу до твоих родителей и поблагодарю за ужин, – заключил я, покинув комнату.

Я оставил товарища в кабинете и вернулся в гостиный зал, где меня встретили его родители, сидящие подле друг друга.

– А вот и будущий министр финансов вернулся к нам! Присаживайся, Ярослав, – радостно встретил меня Владимир Евгеньевич, указав на место слева от них, – Владилен решил поучиться?

– Не совсем, он пока собирается, ищет литературу для лекции, – доложил я, вернувшись на место.

– В школе он долгие часы проводил в нашем кабинете. С учёбы на тренировку и вновь учиться, – продолжил отец семейства, с любовью глядя на жену. – Сперва мы думали, что он продолжит наш семейный труд, занявшись наукой, но он выбрал философию. Для понимания мира она полезна, но в качестве специальности на всю жизнь, как мне кажется, маловато.

– Пускай занимается тем, чем хочет, – ответила Раиса Ивановна, переведя взгляд с мужа на меня, – как закончит, решит сам, что ему делать дальше. Ярослав, а как вы считаете?

– Пожалуй, вы правы, – ответил я, и пораздумав несколько секунд, вновь продолжил, – у меня схожая ситуация. С одной стороны понимаю, что моя будущая специальность нужна людям и поэтому я должен её получить, но при этом меня тянет обратно в армию.

– Это нормально, – подметил Владимир Евгеньевич, налив мне чай – ты отвык от гражданского общества, и пока идёт адаптация, но! – усиленно произнёс он крайнее слово, подняв указательный палец, – если станет невмоготу, и ты поймешь, что хочешь вернуться на службу, у меня есть знакомый, которому требуются молодые люди с военной подготовкой.

– Ты про Якова Геннадьевича?! – изумлённо осведомилась женщина.

– Разумеется! – радостно ответил мужчина, передав мне чашку, – с ним Ярослав сможет совместить приятное для себя, я имею в виду службу, и полезное для общества – учёбу на экономическом, – договорил он, вернувшись на место.

– А кто это? – спросил я.

– Это…

– Капитан НКВД, – опередила Раиса Ивановна, – он курирует людей во многих отраслях, от промышленности, до литературных клубов.

– Выходит, критик Уваров, который изучает даже Анины стихи, он… – начал было я, но не успел окончить.

В эту минуту в комнату ворвался Владилен с десятком книг в руках, которые он поставил на стол, и, постучав по ним пальцами с радостным лицом, он всмотрелся в нас.

– Уважаемые родители, – с энтузиазмом обратился юный философ, – это всего на пару дней, в понедельник верну!

– Неужели вы планируете прочесть всё это за день? – удивилась мать, глядя на внушительную стопку книг.

– Прочесть? – переспросил Владилен, посмотрев на книги. – Ох нет, скорее пробежаться, просто пробежаться и повторить, поэтому каждая минута на вес золота. Ярослав, едем?

– Так точно, пора, – подтвердил я, вставая из-за стола и отдавая поклон его родителям.

– В таком случае идем провожать, – доброжелательно сказал Владимир Евгеньевич.

Собравшись в коридоре на выход, я уже не ожидал сегодня увидеть её ещё раз, но Аня вышла проститься.

– Уже уходите? – с небольшой грустью в голосе спросила девушка, прислонившись боком к стене.

– Да, Анют, нам пора возвращаться в общежитие, – произнёс Владилен с добродушной улыбкой, принимая книги от отца. – А в понедельник вернёмся, так что не переживай, заскучать не успеешь.

– Ох! – протянула девушка, слегка ободрившись и смотря на меня. – Тогда я буду ждать! До скорого свидания, Ярослав! – заключила она, подмигнув, и удалилась.

***

Попрощавшись с родителями Владилена, мы выступили на улицу и, сев на автобус, отправились по вечерней Москве. Город, как мне показалось, стал ещё более симпатичен, и, может, дело заключалось в малиновых закатных лучах или в теплом свете зажёгшихся фонарей, но, скорее всего, в ней. Проведя некоторое время в молчании, мне стало интересно, о чём думает философ, может ли его сейчас что-то тревожить. Но одновременно мне не терпелось изучить эту тетрадь, познать её мысли и внутренний мир. Почему у нас, всего за несколько дней знакомства, всё обернулось именно так, и не поторопились ли мы?

– Как тебе ужин? – вдруг заговорил Владлен, глянув на меня с улыбкой. – Ты сейчас выглядишь как-то загружено.

– Всё хорошо, у тебя отличная семья, Владилен, и они очень интересные люди, – ответил я, ощутив облегчение от созерцания его глаз.

– Спасибо, очень рад, что тебе понравилось! – обрадовался друг и, указав на литературу, продолжил: – Конечно, завтра во время подготовки будет много сидячего труда, и тебе, возможно, будет скучновато, но обожди день, и начнем гулять.

– Признаюсь, мне совершенно не скучно с тобой, Владь, – тронув его за плечо, добавил я. – Я как раз хотел спросить про особенности построения социализма у нас. В армии нам рассказывали, что в силу исторических особенностей революция в России развернулась не так, как изначально представлял её себе Маркс, и Ленин расширил его наследие, показав, что она возможна и в менее развитой стране. Прошу, объясни лучше!

– Вам немного не успели рассказать, – начал младший Сухарев, достав одну из книг. – Маркс и Энгельс считали, что революция начнётся в наиболее развитых странах Центральной Европы, а Ленин, исследуя неравномерность развития капиталистического общества, показал, что революция не только возможна, но и свершится в самом слабом звене империалистического мира, где накопилось больше всего внутренних противоречий, и не обязательно, чтобы она находилась в Центральной Европе и имела наиболее развитую формацию, как, например, Англия. В этой работе, товарищ Сталин, – продолжил Владилен, передав книгу, – раскрыл эту проблему.

– «Об основах ленинизма», – прочёл я, приняв её, – как знал, что надо прочесть! Но, увы, не успел.

– Тогда я дам тебе вводную, – проговорил Владилен, сложив литературу обратно. – Российская империя, также имея неравномерное развитие, сохраняла в себе пережитки феодального общества, вступавшие в противоречие с новым капиталистическим хозяйством. Следовательно, в ней неизбежно должна была свершиться буржуазная революция, цель которой состояла в ликвидации отмирающего царизма. Однако неравномерность, влиявшая и на развитие противоречий буржуазного общества, привела к новой революции – пролетарской, где он, в союзе с беднейшим крестьянством, продолжил перерастание буржуазной революции в пролетарскую, установив диктатуру пролетариата с целью устранения противоречий капитализма.

– И главная цель фашизма сегодня состоит в сохранении старых противоречий? – добавил я, листая книгу.

– Так и есть, Ярослав, – ответил Владилен, перелистнув пару страниц, – как ты уже знаешь, экономика – это общественный базис, на котором выстраиваются остальные институты. Империализм есть заключительная фаза развития капиталистического базиса, при котором господство монополий устраняет свободную конкуренцию и подчиняет производство ничтожно малым группам капиталистов. Слияние промышленного и финансового капиталов, ликвидирование конкуренции на рынке уничтожают основы буржуазной демократии, после которой власть в виде открытой диктатуры переходит самой богатой и влиятельной группе, устраняющей остальных. И в окончании этого процесса демократия отмирает за ненадобностью, переходя в вид открытой диктатуры капитала для сохранения своей власти.

– Теперь мне более чем понятно, – пораздумав и закрыв книгу, обратился я, – но у меня ещё один вопрос… Есть ли способ гарантированно противостоять фашизму и устранить его?

– Конечно, – улыбчиво начал Владилен, – через устранение капиталистических отношений, как основы его появления.

– А может ли режим Германии рухнуть? – вновь задал я вопрос.

– Это проект, не имеющий будущего, – ответил Сухарев, собираясь на выход. – Он полностью зависит от постоянных военных заказов и милитаризации общества. Без перманентной войны этот режим обречён на крах, но он также погибнет в войне с государством трудящихся.

– Но мне страшно осознавать, что мир пока ещё устроен так, что война неизбежна, – отправившись за ним следом, признался я, – хотя нас и научили воевать, но я надеюсь, что предполагаемый противник не пойдёт на эту ошибку.

– Я тоже так считаю, точнее, надеюсь, что он совершит её как можно позже, и у нас появится чуть больше времени на подготовку, – согласился Сухарев, покидая автобус, – но ключевое не только умение воевать, но и осознание, за что конкретно сражаешься: за интересы трудящегося большинства или за эксплуатирующего меньшинства. В этом и заключается ключевое отличие.

В общежитии Владилен продолжил рассказывать об истории развития человечества и почему мир пришел к Первой Империалистической Войне. Лишь под ночь беседа подошла к концу, да и то только потому, что завтра у товарища должна была состояться встреча с Инной, а после мы намеревались сесть за подготовку к лекции.

Оставшись на некоторое время один, я наконец достал тетрадь и продолжил знакомиться с творчеством Ани. На одной из страниц оказалась записка от девушки:

«Доброго вечера, дорогой Ярослав! Хочу сказать тебе спасибо, что ты погостил у нас, за прогулку в литературный клуб и за то, что случилось между нами. Я никогда не испытывала подобных эмоций и чувств, и мне очень приятно проводить с тобой время. Как ты уже знаешь, этот черновик рассказывает о лирической героине и об новом обществе, в которое она вошла. Но я также поняла, что ей не хватало музы, позволь я возьму тебя для этой роли?

С любовью, Аня Сухарева».

Со счастливым лицом я аккуратно сложил записку и тетрадь в свою тумбочку и отправился спать, ворочаясь долгое время.

2.

Так прошла моя первая неделя в столице, а впереди нас ожидало целое лето, и, как нам казалось тогда, оно должно было пролететь в счастливых трудовых и учебных минутах нашей юности, но мы ошибались. Это случится в будущем, а до этого мы не знали, как повернется наша жизнь…

Девятого июня Владилен проснулся как обычно. Однако традиционная пробежка откладывалась, так как скоро должна была начаться открытая лекция по философии с участием доктора философских наук Георгия Федоровича Александрова. В то утро Сухарев начал собираться ещё до завтрака и мотивировать меня, словно мы готовились не к обычной лекции, а к важному матчу.

– Понимаешь, Ярослав, – продолжал товарищ, оканчивая приготовления тетрадей и учебников, – для нас, я говорю о философской группе, это важнейшее событие за учебный год. Но оно не менее значимое и для тебя, потому как сегодня ты изучишь заведение, в котором начнёшь получать профессию и получишь важные сведения из философской науки.

– Очень рад, что ты меня берешь, но я постараюсь остаться незаметным и все законспектировать, – проговорил я, взяв новую тетрадь и карандаши, – а чему посвящена тема лекции?

– Диалектическому и историческому материализму! – уверенно произнёс Владилен, находясь уже у входной двери.

– Одним словом, всё как ты любишь! – улыбнулся я, выступив за товарищем.

– В таком случае постараюсь успеть всё записать, чтобы понимать тебя ещё лучше.

Наш путь лежал на кафедру философии, которая располагалась относительно близко от общежития. Спешка Владилена не смогла не оставить след, и это дало свои результаты – мы прибыли на место самыми первыми, даже раньше академического состава.

– Дела, Ярик, похоже, мы с тобой всё-таки могли ещё дома побыть, – недоумённо произнёс он, следуя по пустым коридорам.

– Ничего страшного, мы бы и так готовились, что мешает нам делать то же самое здесь? – предложил я, изучая помещения университета.

– Согласен, – проговорил Сухарев, кивнув головой, – тогда пойдём до библиотеки, она обычно уже открыта к этому часу. Сторож под утро уходит в неё и проводит там час до конца смены.

Действительно, в такой ранний час читальный зал оказался не заперт, но, помимо сторожа, листавшего научный журнал, там находился и незнакомый для Владилена человек, одетый в официальный костюм и сидящий спиною к нам. Он занял место у отдельного стола рядом с окном и при свете лампы занимался изучением литературы и ведением личных записей.

Чтобы не мешать человеку, решили занять стол подальше.

– Владь, присмотрись внимательнее, – произнёс я, указав на человека, – а это не твой ли лектор?

– Нет… – задумчиво протянул он, приглядевшись, – похож, но, скорее всего, это просто новый преподаватель.

– Пожалуй, ты и прав, – ответил я, доставая тетради. – Скажи, а длительность мероприятия будет как у обычной лекции?

– Часа три, как две смежные, но с перерывом, – промолвил товарищ, разложив книги, – к часу освободимся и прогуляемся по Москве. Само занятие, скорее всего, разделят на несколько частей с перерывом, так что силы останутся.

– А много ли приходит слушателей? – поинтересовался я, смотря конспекты Сухарева.

– Вероятно, полный зал, она же открытого типа, а на такие мероприятия приходит много студентов с разных групп и факультетов, – ответил товарищ, приступив к правке конспекта, – мне кажется, схема занятия окажется следующей: сперва нам расскажут о марксистском диалектическом методе, а после о его применении и о законах диамата. Он в разы опытнее меня, поэтому точно объяснит лучше.

В этот момент к нам подошёл мужчина, сидящий до этого у окна. Это был лысеющий озорной человек с добродушной улыбкой и прямоугольными очками, сняв которые, он обратился к нам.

– Доброго вам утра, молодые люди! – торжественно объявил гражданин.

Мы тут же встали со своих мест, одновременно отдав приветствие.

– Здравствуйте! – прозвучало пара голосов, разбудив задремавшего сторожа.

– Ничего себе, ребята! Не ожидал такой бурной реакции, – удивленно проговорил мужчина и, пожимая руки, продолжил: Вы не против, если я с вами присяду? Просто я случайно углядел, что вы, похоже, изучаете схожий материал.

– Конечно, присаживайтесь! – ответил я, вернувшись на место.

– Благодарю! – продолжил мужчина, сев за стол между нами. – Вы, стало быть, пришли на открытую лекцию? – продолжил он, сложив руки перед собой и сохранив улыбку.

– Всё так, – донёс Сухарев, сложив карандаши, – только пришли заранее, чтобы подготовиться.

– Похвально! Так спешите за знаниями, что обгоняете само время, – сообщил мужчина, взяв мою тетрадь.

– Точнее, мы не следим за ним, – улыбнувшись, добавил я.

– Даже если это так, то всё равно похвально. Значит, вы готовы учиться в любую минуту дня и ночи, – отметил собеседник, сделав несколько правок у меня.

– А вы, выходит, тоже на лекцию к Георгию Фёдоровичу? – полюбопытствовал я, глядя на его правки в тетради.

– Тоже, тоже на лекцию, и также к Георгию Федоровичу! А вы с философского? – продолжал незнакомец, слегка посмеявшись.

– Нет, я пока только буду поступать на первый курс экономического факультета, – доложил я, изучая его лицо.

– Отличный выбор, молодой человек! – обрадовался гость, рассматривая нас с уважением. – Самый молодой факультет в вашем университете! А вы, молодой человек, – обратился он к товарищу, – если не ошибаюсь, Владилен Сухарев? Я про вас слышал, вы пишете краткие статьи для журналов по философии, всё так?

– Так и есть, вы угадали… товарищ? – наводяще проговорил Философов.

– Ох! Где мои манеры! – угадав намеренья, посмеялся мужчина. – Моё имя Александров Георгий Фёдорович, а вас? – обратился он ко мне.

– Мельников Ярослав Артемьевич! – улыбнувшись, ответил я, ещё раз пожав ему руку. – Интересный ход с вашей стороны!

– Благодарю, но прошу прощения, что вызвал неудобства, – улыбчиво промолвил философ, вновь вернувшись к Владилену, попавшему в ступор, – я хотел сказать, что у вас очень хорошие статьи, вы не против сегодня принять активное участие на лекции?

– Конечно, Георгий Фёдорович! – воскликнул товарищ, передвинувшись к учёному. – Честно, я вас не признал, точнее, подумал, что это вы, но испугался ошибиться.