Рождение грёзы

Весь день я металась по комнате, как загнанная волчица, разрываясь между яростью и страхом. Слова незнакомца не выходили из головы. Запрещено жениться на иномирках. Что это значит? Что затеял Дармин?

Катастрофически не хватало информации. И времени. Я всё ещё была слепа в этом мире – как новорождённый мышонок, беспомощно тыкающийся носом в стенки надвигающейся мышеловки.

Дармин пришёл на закате. Я уже успела успокоиться, хотя голод туманил сознание. Мне не приносили ни еды, ни воды. Видимо, это было частью моего наказания. Муж вошёл с подносом, уставленным экзотическими фруктами, их аромат мгновенно наполнил комнату. Поставив его на стол, он опустился рядом, его бедра в тонкой ткани почти касались моих.

Когда я потянулась к плоду, напоминающему апельсин, его пальцы вдруг сомкнулись на моём запястье, стальным, но не грубым движением притягивая меня к его ногам. Мраморный пол холодил босые ступни, а сквозь полупрозрачную ткань его туники я видела, как его тело откликается на мою близость.

– Пташка, ты ведёшь себя непочтительно, – его голос был мягок, как шёлк, но когда я попыталась подняться, его ладонь опустилась на моё плечо с отточенным ударом, заставляя вновь опуститься. – И крайне глупо. Ты не в том положении, чтобы испытывать моё терпение.

– Что может быть хуже смерти? – я бросила вызов, чувствуя, как его бедро напрягается под тканью. Мой взгляд самопроизвольно скользнул вниз, и он усмехнулся, заметив это.

– Лингвистическая ошибка, – он взял спелый алый фрукт и поднёс его к моим губам. Когда я попыталась взять его рукой, он отвел ладонь, заставляя принять пищу прямо с его пальцев. – В твоём языке нет слов для того, что я могу тебе дать.

Его голос внезапно изменился, став гуще, и последние слова прозвучали как физическое прикосновение, пробежав горячей волной по моей коже. Я невольно приоткрыла рот, и взрыв вкуса – кисло-сладкий, с непривычными пряными нотками – заставил меня сглотнуть слюну. Он тут же поднёс следующий плод.

– Я хочу твоего доверия, – его пальцы скользнули по моей щеке, оставляя липкий сок. – Чтобы ты приняла не только Аверсин, но и меня. Со временем… ты поймёшь, какое будущее я для тебя приготовил.

Его дыхание стало горячее, когда он наклонился ближе:

– Слишком долго я искал такую, как ты. С нужным… надломом в душе.

Я нахмурилась, отрываясь от вкусной еды, и с сомнением скользнула взглядом по его фигуре. Его голос звучал слишком спокойно, размеренно, без тени фальши или религиозного исступления, столь свойственного фанатикам. Если бы он и вправду собирался принести меня в жертву, вряд ли ему потребовалось бы моё согласие. Но для долгосрочных планов… для чего-то другого – происходящее обретало смысл.

Мужчина протянул очередную ягоду, но на этот раз задержал руку у моих губ. Когда я проглотила сладкую мякоть, его большой палец медленно скользнул мне в рот, прижимаясь к влажной внутренней поверхности, а затем оттянул мою нижнюю губу вниз, обнажая зубы. Он наблюдал за моей реакцией, прежде чем медленно облизать собственный палец, не сводя с меня тёмного, жгучего взгляда.

– Ты успокоилась?

Я лишь кивнула, чувствуя, как по спине пробежал горячий трепет.

– Я ничего не знаю об этом мире… Неизвестность рождает чудовищ в моей голове, – прошептала я, покорно склоняясь к его бедру, ощущая под щекой твёрдую мускулатуру.

Внутри меня всё сжималось и разжималось в такт дыханию. Я не собиралась сдаваться, но позволила огненной волне накрыть себя с головой. Он чувствует мои эмоции… И я лишь надеялась, что эта связь не настолько глубока, чтобы различить, как я маскирую страх под вожделением.

Уловка сработала.

Он наклонился, и его губы коснулись моих волос, вдыхая аромат, а затем – горячее дыхание обожгло кожу за ухом. Его собственный запах окутал меня – терпкий, густой, как выдержанное вино, с острой ноткой, от которой внизу живота заструилось тепло.

– Не тревожься, гория моя сладострастная. Со временем ты впитаешь этот мир… и забудешь о прошлом. Аверсин притягателен. Ты не устоишь перед ним… – Его пальцы впились в мои волосы, резко запрокидывая голову, чтобы я увидела голод в его глазах. – И передо мной.

Мои эмоции обострились до крайности, в голове разлился сплошной белый пульсирующий туман. Я потянулась к нему, покоряясь его желанию, и даже не проклиная себя за слабость. Однако Дармин отпустил меня, и будто заковав себя в непроницаемый панцирь, поднялся, разом утратив всякую игривость и страстность. Его глаза похолодели, а лицо окаменело.

– Не забывай о своих чувствах ко мне, Катерина. Я могу тебя отключить, но ты всегда будешь чувствовать и желать меня. И только мне решать, что будет дальше.

Глава 5. Тёмная ночь

Чувство беспомощности было мне слишком хорошо знакомо. А вот притворство оказалось куда более хлёстким и гадким. Я вновь оказалась в свободном падении. Под ногами не было почвы. Не было надежды. Не было любви. Каждый новый день я встречала со страхом. Тёмная Ночь – сегодня? Сегодня меня принесут в жертву Аравейе? Дармин утаивал от меня, когда наступит тот час. Он сбросил маску нежности, становясь всё более жестоким. Но я знала: он поступал так, чтобы не привязываться. Я видела это в его глазах. Он не хотел причинять мне боль – но причинял.

А я безропотно сносила всё, что он со мной делал. Я была податливой, мягкой и беззащитной. Молчаливой, тихой и запуганной. Изо всех сил я взращивала в себе этот страх, пытаясь за его мощью скрыть другие чувства. Ненависть зрела, как кроваво-красные гранаты. В них таилось столько пороха, что я удивлялась, как ещё не взорвалась и не спалила этот проклятый дворец дотла.

За мной следили так тщательно, что о побеге не могло быть и речи. Дармин верил в мою покорность, но бдительности не терял. Он поставил на кон всё и не собирался отступать. А мне бежать было некуда. Так я и горела изнутри, не зная, как вырваться из клетки.

Моим единственным утешением стала та самая молельная комната, где мы обвенчались. Каждый день я приходила туда, зажигала благовония и наполняла чаши водой перед изваяниями богов, мысленно взывая к ним за помощью и надеждой. Только там мне становилось легче. И только там я по-настоящему узнавала божеств этого мира.

Аравейя – жестокая богиня ночи, покровительница всего подлого, коварного и тех, кто отвергал нормы и правила. Она была ослепительной и дьявольски притягательной. Жестокой, жаждущей крови и ужаса в глазах своих жертв. Настоящая хищница, благоволящая таким же, как она сама.

Её противовесом была Лиллиар – мудрая богиня-мать, заботливая и всепрощающая. К ней шли беременные женщины и юноши, ищущие утешения. Она укрывала всех материнским крылом, и если не могла даровать реальную помощь, то хотя бы дарила покой и забвение.

Других великих богинь в этом мире не существовало. Зато были боги.

Самый яркий из них – Атрейс. Единственный, кто свободно ходил среди людей, сияя своим золотым, солнечным ликом. Он обожал женщин Аверсина, и те рожали от него полубогов. Он мечтал о новой расе, которая возвысится и изменит эту пустынную землю.

Ему противостоял Буар – бог света и полудня, воплощение закона и справедливости. Он отнимал у «детей солнца» их силу или не давал женщинам зачать от Атрейса. Он вершил правосудие на улицах, иногда лично карая мошенников и негодяев.

А ещё был Асартор – старейший из богов, уже почти чуждый этому миру. К нему обращались лишь старики, чувствующие близость конца. Он правил подземным царством, решая, достойны ли умершие покоя или обречены мучиться до нового перерождения.

Мне было странно осознавать, что в этом мире загробная жизнь – не просто часть веры, а неизбежная реальность. Здесь смерть знакома и предопределена. Здесь даже можно поговорить с умершими, если найти достаточно смелого – или безрассудного – чтеца, способного не только предвидеть будущее, но и заглядывать по ту сторону.

Лишь об одном боге я так и не смогла ничего узнать – о Нокторне, боге-изгнаннике, том, кто спас первых аверсинцев. Он был двуликим божеством: одной рукой творил ужас, другой – неземную красоту. О нём никто не говорил. Люди будто вырвали его из своих сердец – и лишь недавно я поняла причину.

В этом мире существует Арена Грёз – игры, которые боги устраивают раз в несколько лет. В прошлый раз они пришлись на эпидемию стальной лихорадки. Победитель, единственный выживший, пожелал избавить Аверсин от болезни. Но Нокторн не исполнил его просьбу. Вместо этого он попросту исчез – больше не являясь ни в молитвах, ни на улицах городов.

Тогда бога предали забвению. Но его изображения всё ещё стоят во всех храмах, алтарях и соборах. Его святилища осквернили, а жрецов, отказавшихся отречься от него, казнили. И всё же он здесь. Сейчас он смотрит на меня из тени – серая статуя сурового мужчины, когда-то самого почитаемого бога. Почему он отверг своих верных? Зачем позволил им страдать?

Я не знала ответа, но продолжала лить воду в его высохшую, потрескавшуюся чашу. Вода в мире песков – драгоценнее жизни. Её добывают из подземных источников, и лишь недавно появились технологии, способные напоить целые города, а не только власть имущих. Раньше капля воды стоила как самоцвет, как слиток руды или горсть иссиня-чёрного песка.

– Забавно, – голос за спиной заставил меня вздрогнуть, – ты воздаёшь почести предателю, зная, что он натворил.

От этого бархатного тембра в животе пробежали мурашки, а между ног предательски заныло. Проклятое влечение, которое я сама же и разожгла, позволив себе влюбиться в собственного палача.

Я медленно обернулась. Дармин стоял в дверном проёме, скрестив мускулистые руки. Его взгляд скользнул по мне с преувеличенной скукой – будто я уже стала для него пустым местом. Скоро он получит всё, чего хочет.

– Когда боги ходят среди смертных, – он сделал шаг вперёд, и тень скользнула по его резким чертам, – их молчание становится соучастием. Они слышали, как во время лихорадки матери рыдали над детскими трупами. Слышали, как молились умирающие. И ничего. Ни один не протянул руку.

Его губы искривились в гримасе отвращения, когда он бросил взгляд на каменные лики богов.

– Но ты же сам собираешься принести меня в жертву одной из них, – мой голос прозвучал тише, чем я хотела.

Под правым глазом Дармина дёрнулась тонкая жилка. Единственный признак гнева – он застыл, будто превращаясь в статую, только глаза… его почти золотые глаза потемнели, став цветом старой меди.

– Аравейя, – он произнёс имя богини с странной нежностью, – никогда не притворялась святой. Она честна в своей жестокости. Помогает только тем, кто осмеливается брать.

Его пальцы непроизвольно сжались.

– Лжецам. Обманщикам. Тем, кто видит дальше слепых овец. – Внезапно он улыбнулся, и от этой улыбки стало холодно. – Она свела нас. Разве это не дар? Ты в долгу перед ней, маленькая жертва.

Я сжимаю зубы, чувствуя, как гнев пульсирует в висках.

– Как жертвенного ягнёнка, ей-богу! – мой голос звучит хрипло. – Лучше бы мне сгнить под колёсами той проклятой машины, чем оказаться на её алтаре, служа твоим грязным планам!

Дармин стремительно сокращает расстояние между нами. Его пальцы, холодные как сталь, впиваются в моё запястье. Я пытаюсь вырваться, но он с лёгкостью выкручивает руку, и внезапный укол – маленький нож, появившийся будто из воздуха, рассекает мою ладонь. Он наклоняет мою руку над чашей Аравейи, и капли крови падают на тёмную поверхность, шипя и пузырясь, как кислота. На его губах расцветает та же улыбка, что когда-то заставляла мое сердце биться чаще.

– Тёмная Ночь уже стучится в двери, моя птичка. – Его голос звучит почти нежно. – Ты искала утешения у всех, кроме той, что действительно спасла тебя. Обращалась к тем, кто допустил наш… союз. – Он делает паузу, и его глаза становятся холоднее. – Они чувствовали моё нутро. Знали, на что я способен. И всё равно благословили этот брак. Разве это не истинная жестокость?

– Я не понимаю одного, – голос срывается, слова вырываются, как пауки из тёмной норы, заползая в горло колючей болью. – Как ты мог быть таким нежным? Делиться со мной снами, вытирать мои слёзы… зная, что ведёшь меня на заклание? Как можно быть настолько… – Я задыхаюсь, слёзы оставляют на щеках горячие дорожки.

Мои пальцы дрожат. Я вспоминаю его смех в лунные ночи, его руки, согревавшие меня в лихорадке. Всё это время он вёл меня к алтарю, как ягнёнка на верёвочке.

Вдруг – невероятное! – в его глазах мелькает что-то человеческое. Боль? Сожаление? На мгновение я вижу того Дармина, каким он был… или притворялся.

– Дармин… – Я протягиваю руку, касаюсь его пальцев. – Пожалуйста…

Одним резким движением он отбрасывает мою руку. Его лицо становится непроницаемой маской, золото глаз темнеет.

– Это произойдёт сегодня, гория. – Каждое слово падает, как приговор. – Ничто не изменит того, что должно случиться.

* * *

Мне не у кого было просить помощи. Некуда бежать. Ничего не придумать. Во время приготовлений меня накрыла беспощадная истерика – меня силой напоили каким-то отваром, от которого началась непрекращающаяся икота, а вместе с ней исчезли все чувства. Это спасительное отупение казалось теперь единственной милостью. Я покорно крутилась в руках молчаливых служанок, позволяя превращать себя в идеальный сосуд.

Горячие щипцы завили мои волосы в тяжёлые волны. Лицо покрыли тонким слоем косметики. Тело вновь лишили всех волосков, отшлифовали скрабами до перламутрового блеска. Меня облачили в длинную чёрную тунику. Мелькнула странная мысль – разве жертва не должна быть в белом? Но мысль уплыла, не оставив следа.

Я позволила вывести себя из дворца. Дармин оценивающе окинул меня взглядом и, удовлетворённо кивнув, усадил в крытую повозку, запряжённую кошкообразными созданиями размером с лошадь.

– Единственная ночь в году, когда на небе нет наших лун, – произнёс Дармин, вглядываясь сквозь полупрозрачную занавеску в пустынные улицы. – Горожане заперлись по домам. Не зажигают огней. Не пьют. Не смеются. Сидят тише мышей и молятся. Говорят… – его голос стал шепотом, – в этот самый тёмный час отверженный Нокторн бродит по переулкам, ищет хоть искру света, хоть одну живую душу, что не отвернётся от него. И если найдёт… – пауза, – высосет всю жизнь, пытаясь оживить своё мёртвое сердце. Ведь богу нужны последователи как воздух.

Он обернулся ко мне, но его слова не нашли отклика. Я безучастно смотрела в пустоту, представляя лягушек на кувшинках. Как они квакают, раздувают бока, ловят комаров… Где-то журчит вода. Где-то кричат. Может, это я кричу? Не знаю. Мне всё равно.

Дармин привёз меня на городское кладбище. Аверсинцы предпочитают кремацию – их прах покоится в каменных урнах, погружённых в землю. Прах родственников смешивают в общем семейном сосуде, чтобы они оставались вместе даже после смерти. Горе тому, кто лишён этой участи – говорят, такие души вечно блуждают в поисках своих близких, если живые не упросят Асартора о помощи.

Мы остановились у небольшого храма Лиллиар. Богиня начала, принимающая младенцев в своё тёплое лоно. Ирония не ускользнула от меня – храм жизни среди царства смерти. Дармин усмехнулся, заметив мой взгляд на купель у подножия статуи. Именно под ней скрывался проход в подземное святилище Аравейи.

Внизу нас встретила статуя тёмной богини, окружённая таинственными символами, находящаяся на входе в огромное помещение, куда не проникал ни один луч света. Воздух стоял тяжёлый, насыщенный медным и немного кислым запахами. Где-то в темноте слышался шелест, будто ползали невидимые змеи – хотя я не знала, водятся ли они здесь.

Комната освещалась лишь тусклым красно-золотым сиянием, просачивающимся сквозь причудливые узоры на стенах. Богиня разрушения и гнева словно насмехалась над своей сестрой-покровительницей жизни, принимая кровавые дары у своих ног.

Этот мир – как две стороны одной монеты. Жизнь и смерть. Свет и тьма. Всё существует в неразрывной близости, всё пронизано смыслом – если осмелиться этот смысл искать.

Жрец Аравейи приказывает положить меня на алтарь. Он неожиданно тёплый и мягкий, хотя на вид кажется каменным. Я растекаюсь по нему в блаженной неге, утопая в беспамятстве. Мне становится всё равно, что будет дальше. Я лишь краем глаза замечаю Дармина, встающего рядом со мной, а за его спиной фигуры в кривых дьявольских масках и в красных одеяниях. Старик-жрец что-то объясняет моему мужу и тот согласно кивает головой. К нему наклоняется женщина с длинными чёрными кудрями. Не видно из-за маски её лица, но она так близко подходит к Дармину, что я смутно слышу её голос:

– Не смей отступать. Второго шанса уже не будет, – шепчет она и я узнаю голос Тиссы.

Меня охватывает синестезия. И всё, что я теперь вижу, это ожившую статую Аравейи, которая разминает пальцы, с прищуром глядя на меня. Она голодная. Страстная. Её почти прозрачная туника едва держится на плечиках. Её груди заманчиво колышутся под ней, а её губы алые, как кровь. Богиня вожделеет и с нетерпением смотрит на своих последователей. Она ждёт, когда они начнут.

Жрец отходит в сторону к круглому столу, на котором установлено подобие местной звёздной системы. Я вижу Аверсин и его спутников, вижу местное светило, а вокруг другие планеты. Они медленно-медленно крутятся. Присутствующие застыли в ожидании. Жрец говорит:

– Приготовьтесь. Осталось чуть-чуть.

Мои затуманенные глаза с трудом фокусируются на кроваво-красном серпе в руках Дармина. Он движется как марионетка – механически, безжизненно, будто и сам находится под действием какого-то дурмана. Медленно поднимается надо мной, занося смертоносный изгиб лезвия. На мгновение в его глазах мелькает что-то человеческое – тень сомнения, последний отблеск той лживой любви, из-за которой я и оказалась здесь.

– Дармин… – мой беззвучный шепот теряется в вязкой тишине.

Гневный крик Тиссы действует как удар кнута:

– Сейчас же!

Лезвие стремительно опускается. Но даже теперь, когда смерть уже парит над моей грудью, я остаюсь странно спокойной. Где-то на краю сознания отмечаю, как хор голосов заводит монотонную погребальную песнь. Чувствую, как по моей коже ползут ледяные пальцы, выводя таинственные символы.

Аравейя… Она здесь. Реальнее, чем все эти люди вместе взятые. Её образ дрожит в воздухе, наполняя помещение тяжёлым ароматом тления. Только я вижу, как из её глаз струятся чёрные слёзы, падая на каменные плиты с противным чавканьем.

«Пожалуйста…» – мысленно обращаюсь к ней.

В ответ – её хриплый хохот, от которого кровь стынет в жилах.

Тонкий серебряный звон. Планеты на механизме вспыхивают ядовитым светом. Голоса сливаются в единый кошмарный гул, перекрываемый рёвом барабанов. Что-то скрежещет в темноте. Я успеваю сделать последний вдох – и серп вонзается мне в грудь.

Вот так я умерла во второй раз.

Глава 6. Аравейя

Всё вокруг было слишком ярким, слишком насыщенным – будто я провалилась на самое дно вселенной, где в невесомости мерцали миллиарды звёзд. Они сверкали, как налитые соком яблоки, пульсируя каждый в своём ритме – то маня, то проклиная. Нежно-розовые всполохи сменялись бирюзовыми, затем взрывались кроваво-красными. Казалось, вокруг бушуют песчаные фейерверки, а я лежу посреди чёрных песков, отливающих фиолетовым.

Мне было мирно. Спокойно. Я не могла оторвать взгляда от этих звёзд, похожих на подвески детского ночника.

Лишь краем сознания я почувствовала чужое присутствие. Кто-то страшный бредёт сквозь тьму, чтобы что-то отнять у меня. Моё ли это? Или уже нет?

«Ты можешь уйти вниз», – раздалось рядом. Я приподняла голову и увидела сотню чёрных скорпионов с фасеточными глазами и алыми шипами. Слова прозвучали прямо в моей голове – говорил один из них.

«Аравейя будет недовольна, но это твоё право. Ритуал совершён с ошибками. Люди слишком многое забыли. Ты не должна была умереть полностью. Не должна была быть одурманена, – продолжал говорить самый крупный скорпион, щёлкая клешнями и взбираясь мне на грудь. – Ты можешь просто уйти».

– Вы бог Асартор, да? – Моя догадка повисла в воздухе. – Что ждёт меня там? Вечное скитание среди мёртвых? По полям забвения?..

«Не обязательно. Но да, никто тебя не встретит. Ты будешь одна».

– Я не хочу умирать!

«Тогда жди. Скоро придёт Аравейя и сделает с тобой нечто ужасное, – равнодушно ответил скорпион, царапая мою кожу клешнёй.

Я задумалась. Мне было так легко и спокойно, что трудно было поверить в грядущие перемены. Но звёзды уже начали исчезать с чёрного неба, ускоряя свой бег. Поднялся ветер. На горизонте мелькнула призрачная фигура – стремительная, неумолимая. Она приближалась. Злая из-за ошибок последователей. Жаждущая… но чего?

– Чего она хочет? – прошептала я. Но скорпион не ответил.

Всё произошло мгновенно. Только что скорпионы были здесь – и вот их тела уже пронзают крошечные метеориты, а на мне восседает сама Аравейя. Дыхание перехватило от её ослепительного вида: оливковая кожа сияла, словно полированная бронза, в карих глазах двоились зрачки. Её чёрные бархатные волосы опутали мои руки, сжимая их в невидимых тисках. Из-за пухлых губ проглядывали острые клыки, раздвоенный язык облизывал губы в предвкушении.

– Слишком хорошенькая, – её шёпот обжёг мою кожу. – Чуть не упустила тебя. Эти ничтожества… А ты… такая сладкая! – Её коготь скользнул по моей груди, обводя контуры разбитого сердца. – Хочешь, чтобы твоя боль превратилась в радужный смерч? Чтобы ненависть и страсть стали твоим дыханием? Стать самой желанной, самой яркой – чтобы тебя боялись и жаждали одновременно?

Её рука скользнула ниже, пробуждая забытые желания.

– Помнишь, как горела в его объятиях? Всего один раз… а он выбросил тебя, как использованную тряпку. – Она облизала пальцы. – Выбирай: или уходи со стариком в долину теней… или получишь всё. Станешь всем.

– Зачем вам я? – мой хриплый шёпот растворился в воздухе, пока она пила мою кровь, словно редкое вино.

Вокруг нас мир преобразился: алые сумерки сгустились, чёрный песок трещал от невидимых молний. В небе извивались кровавые протуберанцы, похожие на щупальца спрутов.

– Я тоже жажду мести, – её губы коснулись моего уха. – Но мне нужен сосуд. Ты – идеальна. Слабая, но сильная внутри. Доверчивая мечтательница… Я знала, что ты сгоришь. И вот ты здесь. – Её ногти впились в мою кожу. – Давай отомстим всем? Тем, кто предавал, бросал, обжигал равнодушием? Ты засияешь так ярко, что о тебе заговорят в иных мирах. А я… я буду с тобой. Пока не закончим. И потом ты уже не захочешь отпускать меня.

Я должна была отказаться. Должна была сжаться в комок страха… но вместо этого прошептала:

– Давай.

Аравейя сладко улыбнулась, обнажая острые клыки.

– Только этого я и ждала! – её голос звенел победными нотами. – Приготовься. Будет больно.

Её когтистые руки сомкнулись между моих грудей и… вошли внутрь. Мой крик получился жалким, глупым, детским. Она раздвигала рёбра, сама уменьшаясь в размерах, превращаясь в чешуйчатую кошку с фиалковыми глазами. Когда она нырнула в меня, боль ослепила настолько, что весь мир взорвался калейдоскопом алого, синего и чёрного.

Я вновь открыла глаза – и увидела алтарь, окружённый нетерпеливыми последователями.

– Больно! Боже, как больно! – я закричала, чувствуя, как Аравейя шевелится под моей кожей.

«Знаешь, детка, я немного слукавила, – коварный шёпот эхом отозвался в черепе. – Нам двоим здесь тесновато. Тебе придётся… исчезнуть».

Я забилась в конвульсиях, ощущая, как она копается в моих внутренностях, перебирает органы, ищет что-то – словно я механическая кукла, в которой нужно заменить шестерёнки.

– Помогите! Кто-нибудь! Вытащите её из меня! – мои пальцы впились в края алтаря, тело извивалось в попытке сбежать. Но десятки рук удерживали меня на месте.

– Пожалуйста! – взмолилась я, замечая Дармина. По его лицу прошлась судорога сожаления, а потом он отвернулся и отошёл в сторону.

Видимо, мой крик был слишком отчаянным. Видимо, моя надежда вспыхнула слишком ярко. Или… он просто ждал, когда его позовут в эту проклятую ночь.

Когда мой вопль снова сорвался с губ, магические линии погасли. Комната погрузилась во тьму. И все увидели их – глаза, горящие неземным голубым светом.

Потом криков стало слишком много. И я почувствовала его присутствие.

– Ох, какой аленький цветочек, – игриво прошептал Нокторн. – Слишком хорошенькая для неё. Не стоило Аравейе так поступать… Я не люблю такие игры. – Его пальцы коснулись моего лба. – Будет больно, цветочек. Но ты сама во всём виновата. Теперь потерпи.

Я не видела ничего, кроме этих ледяных глаз. Но отчетливо ощутила, как его руки вонзаются в мою израненную грудь и вырывают оттуда яростно сопротивляющуюся Аравейю. Чешуйчатая кошка выгибалась, рыча и обнажая клыки, царапала руки бога когтями. Но он лишь ухмылялся, крепко удерживая богиню.