Злые и Виновные

За спиной раздались тихие шаги, но Бастин не стал оборачиваться, даже головы не поднял. Уж он-то точно знал, кому принадлежали эти шаги. Его приговору.

– Что я должен делать? – усталый мужской голос разорвал тишину, терзающую их обоих.

– Только то, что хочешь.

– Разве я могу?

– Конечно. Ты всегда был в своём праве, – Андрина обогнула стол и встала прямо напротив лица брата.

– И о каком же праве речь, позволь узнать? Разве ты мне его предоставила? – странное ощущение, вот он, выпрямился в полный рост, возвышается над девушкой на целую голову, а всё же он ниже, неизмеримо ниже. Андрина, не прекращая взирать на собеседника своим внимательным глубоким взглядом, слабо улыбнулась и покачала головой, как будто он только что сморозил неимоверную глупость. Возможно, так и было. В таком состоянии, Бастин вряд ли мог отдавать отчёт действиям и словам.

– Лорд Наиде, так я тебя назвала, верно? – он плавно, хоть и с трудом, погрузился в воспоминания о дне, когда ему дали высокое имя. Дне, когда Андрина вернулась в Сабую. Надела корону серебра и зачитала Первый указ.

– Я помню, ты подарила мне земли, но к чему ты ведёшь сейчас?

– Указ я готовила долго, ведь он нерушим. Такое право даётся лишь раз в жизни, и я не могла его упустить. Ведь я готовила его для тебя, – она слегка склонилась над столом и положила ладонь ему на щёку, будто прося его сосредоточится. Будто она видела, как мечется его разум и пыталась помочь, успокоить. Направить. – Как я назвала тебя в том указе?

– Бастин Наиде, все это знают, что с того?

– Как ещё я назвала тебя там? – Бастин нахмурился, не отнимая лица от девичьей ладони. Он лихорадочно листал страницы своей памяти, пытаясь найти нужные строки. Это было так важно сейчас – вспомнить. Почему? Может потому, что выбор, который ему предстояло совершить был слишком неподъёмен даже для таких широких плеч. И, о ничтожный, Бастин был готов, чтобы этот выбор был сделан за него. Осознание приходило постепенно. Так же постепенно приходила и сокрушающая правда, которую, возможно, он один, не замечал все эти годы.

– Ты…ты назвала меня братом? Ты назвала меня единокровным братом. Сыном твоего отца, – ошарашенный, он наблюдал как на лице Андрины медленно расцветает робкая, но такая, до боли, искренняя улыбка:

– Всё верно. Перед людьми и богом нашей крови, я назвала тебя единокровным братом. Сыном нашего отца, потомка Собита. Теперь понимаешь?

Бастин понимал. Теперь он точно понимал, что Андрина совершила в тот день. Объявив его братом по крови со стороны отца, стоя в храме Ори-Тиная, она фактически признала его. Признала наследником Демиртаса Собита. Что в свою очередь, делало его, среднего сына, куда более законной кандидатурой на малую корону. Его. Не её. И эта правда выводила его к двум всё ещё нерешённым вопросам. Во-первых, зачем это нужно было делать Андрине? Зачем ставить себя в настолько шаткое положение? Наверняка при дворе, да и по всему Таверрану нашлось бы немало могущественных сил, которым показалось бы куда как привлекательна идея посадить на трон не хитрую девчонку с влиятельным родом за спиной, а вполне управляемого мальчишку, которому бы не было к кому обратить за советом и поддержкой. Кроме, разумеется, их самих. И второй, сверлящий за грудиной, вопрос:

– Артаур знал? – озвучивать ответ не пришлось, всё стало понятно по тому, как Андрина запнулась, подбирая слова. Конечно знал, в их семье лишь Бастин мог позволить себе подобную наивность. Обрадованный подаренным именем и домом, зачем ему копать глубже, искать второе дно в золотом, красивом кубке. Но Артаур-то был другим, он был вылеплен из совершенно другого теста и смотрел на мир иначе. А даже если бы и пропустил такое, верные жрецы Ори-Тиная не могли ему не сообщить, что будут вынуждены добавить в родовую книгу, хранящуюся в храме, ещё одно имя. Имя его брата, Бастина Собита. Которому он решил ничего не объяснять… Почему? Боялся, что тот проговорится? Что начнёт мечтать о большем? Что навредит их общей сестре? Неужели столько лет, проведённых вместе, бок о бок, не дали Артауру понимания, что из себя представляет его младший брат. Неужели их детство и их юность не взрастили в нём ни привязанности, ни доверия, как сделали это в Бастине. Конечно нет. Если быть справедливым, только такое недоразумение, как внебрачный ребёнок, может жить руководствуясь столь эфемерными понятиями. «Король не может иметь привязанностей, так?», усмешка пронеслась внутри его души, не затронув лица. В попытке хоть на время отогнать от себя эту горечь, мужчина поднял затуманенные глаза на Андрину и вернулся к первому вопросу:

– Зачем ты это сделала? – не сказал – просипел свой вопрос. Королева наконец отвела ладонь от его лица, и он тут же ощутил невыносимый холод, лизнувший кожу. Но сдержался, не потянулся за исчезающим теплом.

– Это сложно объяснить в двух словах. И ещё тяжелее сделать так, чтобы оказаться понятой. Ты ведь знаешь, я оказалась во Флеко-Ностро не по собственной воле. Какая воля у четырёхлетней малышки? Просто смех. И в один момент из привычного и уютного мирка меня перенесли в совершенно чужую мне среду. Чужой дом, чужая одежда, чужие люди, даже говор чужой! Мне казалось, что меня предали, даже хуже, меня убили. Да, вот так, предали и убили. И забыли. Сейчас смешно это вспоминать, как я в испуге пряталась от десятков наставников, как забивалась в самые тёмные углы, не страшась ни пауков, ни крыс, но заходясь в ужасе от приближающихся шагов. И в эти страшные мгновения, знаешь, я ведь не звала ни маму, ни папу. Дети ведь должны звать своих родителей, когда бояться, да? Я не звала. А знаешь о ком я думала? – Бастин лишь отрицательно мотнул головой, не желая прерывать такой хрупкий момент, – Я плакала и просилась к тёте Даянаре. Да, не смотри так ошарашенно, я звала твою маму. Всё мечтала, что она появится на пороге этого чужого дома, обнимет меня, тепло-тепло, и заберёт с собой. Ты вряд ли это помнишь, но у меня в голове очень отчётливо сохранились те дни. Серая хворь добралась до тебя, доброго мальчика со смешными растрёпанными волосами. И он перестал появляться в моей ещё еще очень маленькой жизни. Тогда я начала следовать тенью за юбкой твоей матери. Разумеется, я, в своей детской непосредственности, еще не понимала всей… деликатности ситуации, но, к счастью, твоя мать была добра. Она охотно впускала меня в ваши покои, кормила меня с ложки, и позволяла помогать в уходе за тобой. Помню какой уставшей она тогда была, какие тени залегли под её глазами из-за бессонных ночей у твоей кровати. И всё же она всегда была ласкова, всегда улыбалась глядя на меня. Я представляла эту самую улыбку, когда пряталась от своего деда во Флеко-Ностро, маленькое воспоминание, моё сокровище, одно из немногих. Таким сокровищем был и ты, точнее ещё одно воспоминание, связанное с тобой. Когда моя мать объявила о моём отъезде из Сабуи, помнишь, я тогда тоже спряталась. Меня… меня переполняли чувства, о существовании которых я даже и представить тогда не могла, а потому хотела укрыться о всего-всего мира. Почти удалось, если бы не ты. Ты нашёл меня. Может это и глупо, знаю. Но для ребёнка, у которого забрали всё, даже маленькое яркое воспоминание – это настоящее сокровище. Я могла забыть о тебе всё, твоё лицо, звук твоего голоса. Даже твоё имя. Но я точно никогда и ни за что не забыла бы, что именно ты нашёл меня. Благодаря этим крохам, маленьким кусочкам тепла, я смогла прожить все эти годы во Флеко-Ностро и не потерять себя окончательно. И сквозь все эти годы я хотела лишь одной вещи – отблагодарить тебя и твою маму, дать вам понять, что именно вы для меня сделали, пусть и не совсем осознанно. Увы, из вас двоих, лишь тебе я могла преподнести тепло своей души. И пусть мне никогда не помолиться за Даянару Туш, мои молитвы, увы, слышит не то божество. Но тебя… тебя я могла отблагодарить. Сделать всё так, чтобы никто не смог этого отнять. Я могла дать тебе то, в чём отказывали всю твою жизнь. Вознести тебя над собой и вернуть дарованное по праву рождения. Если бы ты только пожелал это взять.

Бастин всё так же не отрываясь следил за Андриной, впитывая каждое произнесённое ею слово и мучался призраками прошлого. Да, он помнил какой бесконечно доброй и красивой была его мама. Помнил смешную малявку, вечно лезущую в его дела. Помнил и собственную хворь, пусть и лишь урывками. Тогда большую часть своего времени он проводил в беспамятстве, а когда приходил в себя непременно, то непременно натыкался на склонённое лицо Даянары. Он до сих пор не мог простить себе, что позволил её убить. И даже месть той твари, отнявшей её жизнь, так и не уняла боль.

– Но я не пожелал и не пожелаю взять дарованное мне. Андрина, это означало бы, что я что-то отниму у тебя, а этого я делать не стану.

– Что-то отнимешь? Имеешь ввиду эту корону? – для наглядности сестра с лёгкостью стянула со своей головы серебряный обруч. Насмешливо помахав им перед собственным лицом, королева бросила его на стол и вперилась взглядом в Бастина, – Нельзя отобрать то, что дают добровольно. Мой милый Бастин, ты ведь уже всё понял, да? Понял кто я, и понял, чего я хочу достичь. Теперь нам всем предстоит пройти непростой путь: я не отступлю, это ты тоже понял. Ты можешь попробовать помешать мне, остановить, даже написать Артауру. Вот только ничего это не изменит, слишком поздно. Мой план исполнится со дня на день, и ты станешь свидетелем его триумфа. Ну, либо грандиозного провала, никто не спорит, что боги по-разному смотрят на справедливость. Но для меня при любом исходе пути обратно в Таверран нет. Золотая корона не простит предательства и моя власть там падёт. Я понимаю и принимаю это. Как и то, что теперь наши чудесные жрецы не посмеют надеть малую корону ни на чью иную голову, кроме твоей. Ты станешь, королём Бастин, таков мой дар. Ты станешь им вне зависимости от стороны, которую решишь занять.

О, как он жалел, что не мог взглянуть на себя со стороны в те мгновения. Не чтобы вновь пережить их, лишь чтобы окончательно себя возненавидеть. Окончательно уничтожить даже оставшиеся крохи уважения к себе. Всё из-за всеобъемлющего чувства голода, проскользнувшего во всём его естестве. Низкий, самый низкий, оказывается он мог желать. И это осознание напугало его так сильно, как не пугали ни сражения, ни болезни.

Не проронив ни слова, он подошёл к Андрине и преклонил колено. К чему метаться и мучить самого себя? Лёгким движением ладони, она позволила ему подняться на ноги. Молчаливое соглашение – вот, что теперь связывало их даже крепче родственных уз. Он обещал ей поддержку во всём, даже если это потребует отречения от самого себя. Она же не давала обещаний вовсе, лишь тихое признание его существования. Им еще предстоит выстроить взаимное доверие друг к другу, узнать своего сторонника по-настоящему. И, увы, ничего из этого простым не будет. Лишним доказательством послужили следующие слова Андрины, брошенные ею невзначай, когда Бастин уже собирался покинуть чужие покои:

– Твои письма будут проверять. Неосторожные высказывания, пусть и предназначенные для короля Сабуи, вполне могут достичь и ушей соглядатаев Димеора. Ты же не будешь возражать?

Ответом послужил глубокий поклон, и дверь с тихим стуком захлопнулась.

Глава 31. Артаур 4. Тайные желания

Великий храм Ори-Тиная в Сабуе был вторым по счёту, возведённым в честь этого бога. Всего их было три: первый, самый древний и самый небольшой, возвели на берегах Снежена, первого города, основанного тинайцами. Второй, и без всякого преувеличения – прекраснейший, стоит в Сабуе, вплотную к самому замку. И третий возвели в Звёздном пике, как дань прошлому и его традициям. Все три храма были хорошо спонсируемы как знатью и власть имущими, так и многочисленными прихожанами, стекающимися к ним со всех сторон. Жрецы храмов постигали многие науки, но прежде прочих – врачевание, подражая и оказывая почтение своему богу-покровителю. И, в отличие от меен и меенов, дающих больше уход и утешение, чем само лечение, жрецы действительно стремились проникнуть в самое сердце любой хвори, постичь её, а после сокрушить. Вот только делали они это не с заботой о страждущем, но с голодом до знаний, а потому не было для них никаких ограничений, не было запретов и методы свои они оттачивали действенно, но жестоко. Тому способствовало и огромное количество страждущих, способных платить и покровительство целых двух монарших родов, пусть и разделённых горами и обидами.

Вот только сравнивать эти храмы с храмами любых других богов было бы большой ошибкой. Даже сама Мея не давала своим верным служителям столько власти, сколько давал Ори-Тинай. Единственной обязанностью жрецов перед людьми, было служение великой Крови и, соответственно, её носителям. Хранение их секретов, защита их интересов. Всё. Остальное полностью в руках самих жрецов, решение, кого лечить, кого нет, как лечить, кого принимать в свои ряды, как управлять храмами, что проповедовать. Практически собственное королевство, скрытое за серыми стенами. Неудивительно, что никто, кроме самих жрецов, не мог свободно чувствовать себя здесь, переступая порог. Кроме жрецов… и самого Артаура. С самого детства в моменты скуки, грусти или пожирающего гнева, он шёл сюда. Будто сама его суть тянула в эти стены. Стоит ли удивляться, с первой до последней капли крови, он принадлежал этому месту даже больше, чем собственному трону.

И по сей день Артаур не уставал приходить сюда, подниматься на молитвенный этаж, проходя мимо залов с хворавшими, минуя кабинеты с готовящимися лекарствами и даже особые «курительные» залы. Однажды и он попросил одного из жрецов позволить ему вдохнуть этот дым. Но, как объяснил тот старик, видения, посылаемые богом через это курение не предназначены для неподготовленного служением разума. Очень легко неправильно их интерпретировать, ошибиться, и тем прогневить высшую силу. Этого Артаур уж точно не хотел допустить, а потому смирил гордыню и больше с подобной просьбой не подходил. Молодой человек был готов столкнуться с человеческим гневом, но не божественным.

Этот день он так же решил начать с привычного визита. Сидя в полном одиночестве на скамейке у стены в молельной зале, он не отводил взора от каменной статуи, воплощения Ори-Тиная, как представляли его себе люди. Это была фигура высокого и стройного мужчины, с могучим торсом и такими же могучими руками, разведёнными в стороны, создавая обманчивое ощущение объятий. Действительно обманчивое и во многом наивное – молодой король провёл здесь достаточно молчаливых часов, чтобы успеть разглядеть в этом жесте не радушие, но желание обладать, насаживать собственную волю. Но его давно это не беспокоило, пусть его бог будет всемогущим, пусть он будет властвующим. Тогда и самому Артауру и всем его потомкам властвовать и благоденствовать. Кроме могучего телосложения, о внешности бога сказать ничего было нельзя – его лицо до самого подбородка скрывал каменный капюшон, талантливой рукой мастера плавно переходящий в каменный плащ. К сожалению, Ори-Тинай не открыл своего лика ни разу, даже собственным самым преданным жрецам. Возможно, на то была лишь его воля, а может и была более приземлённая причина. Однако же с самых первых времён, еще в старых землях их народа, теперь поглощённых бушующими водами, все изображения бога были лишены лица.

Стандартный список молитв прервали осторожные, немного рваные шаги. Это было настолько неожиданно для Артаура, что он тут же поднял голову и развернулся в сторону вошедшего. Кто посмел прервать разговор Крови с его божественным создателем? Как оказалось, великий жрец, пожалуй, единственное лицо во всём Таверране, который мог позволить себе подобное нарушение. Но, что странно, с его положением и в его годах, должно было произойти что-то действительно важное, вынудившее его подняться на такую высоту и, судя по капелькам пота, в такой спешке.

– Мой мальчик, прости мне эту грубость. Мои мысли, как и мои молитвы всегда с тобой, ты же знаешь, – бритая и морщинистая голова, покрытая синими татуировками, слабо тряслась при разговоре, вызывая в Артауре иррациональное чувство брезгливости. Их Кровь не было фигуральным выражением или чем-то эфемерным, род Собитов и правда практически никогда не болел, по крайней мере ничем серьёзным. И даже старость, неминуемо настигающая каждого из них, была милостива, не отнимая ни ясности ума, ни крепости тела. А потому лицезрение чужих слабостей всегда было неприятным напоминанием об участи лишившихся покровительства Ори-Тиная.

– Мои мысли и мои молитвы с вами, жрец Ка-Ори. Чем вы пришли со мной поделиться? – никто из них не нуждался в расшаркиваниях и долгих речах. За это Артаур и любил старика, когда-то надевшего на него корону.

– Видением, мой мальчик, видением. Слова бога в этих стенах всегда находят нужные уши, и по его воле, этими ушами стали мои, – жрец медленно приблизился к королю и с тяжёлым выдохом опустился на ту же скамейку, – Этой ночью мне было видение, тревожное. Сперва я хотел послать к тебе одного из младших жрецов с просьбой поскорее прийти в храм, однако же я решил дождаться твоего обычного визита, потратив время на правильную интерпретацию образов. Ты знаешь, как непросто это бывает, все младшие жрецы так рвутся исполнить повеление всевышнего, что только и следи за ними, как бы делов не наворотили. Но теперь я готов поведать тебе. И только тебе, – выделенное интонацией слово очень не понравилось Артауру, он весь подобрался, готовый внимать каждому слову. Был уверен – от следующих слов будет зависеть слишком многое, даже то, о чём он пока и подумать не может. Как оказалось, не ошибся. – Чёрный туман сползает с гор, он несётся приливной волной. Прямо сюда, ибо он чует кровь. Кровью он питается и кровью же пронизан сам. Подобное тянется к подобному, – голос старика изменился, стал более хриплым и глубоким, а глаза как будто остекленели. – Но в тумане нет богов, нет памяти, нет сожалений. Он сам жаждет стать богом и в жажде своей готов пожирать сердца миров. Храмовые стены рухнут, город утонет в слезах и стенаниях, а ястреб воспылает вместе с полотнами. Не будет знамён, не будет регалий, – лишь за мгновение старик, только что скользящий рассеянным взгляд по чему-то вне этого мира, вдруг вцепился в руку Артаура своими костлявыми пальцами, до боли сжал рукав и проскрежетал, – Ори-Тинай шепчет мне, но голос его громыхает по миру. Туман несёт смерть богам, всем богам без исключения. Но есть спасение, оно заложено в самой его сути. Напои его кровью, мой король, пусть изопьёт он силу, что течёт в венах избранных. Утоли его жажду, отринув память и сожаления. Спаси богов. Спаси сердце этого мира! – расцепив пальцы, старик выпрямился и дрожащей рукой стёр выступившие на дряблом лице капли пота. Он тяжело дышал, будто эта речь выжала из него все силы. Возможно, так и было, всего минуту назад вполне себе степенный и стойкий старец, теперь напоминал тряпичную куклу. Он весь осунулся и даже как-то пожелтел, сбросив с себя не только груз излишних знаний, но и как минимум пять лет жизни.

Король встал и нетерпеливым шагом направился к выходу из молельной залы. Его обуревало слишком много самых разнообразных эмоций, но вряд ли мужчина сейчас мог бы определить хоть одну из них. Или сдержать. А потому ему срочно нужно было вернуться к своим обязанностям или хотя бы тренировкам, лишь изнуряя тело он прояснял свой разум, добивался спокойствия в душе. От отца ему достался огненный нрав, уже успевший причинить много непоправимых бед, так что за долгие годы Артаур только и делал, что учился обуздывать свой нрав. Но не дойдя до дверей всего шаг, он замер в нерешительности. Ему нужно было задать всего один вопрос, он был обязан его задать:

– Вы хотели рассказать это пророчество именно мне, потому что поняли, что из себя представляет угроза богам, я прав? Это… Андрина? – тяжёлое молчание, прерываемое лишь сиплыми выдохами, послужило красноречивым ответом королю.

***

Он стоял недалеко от тренировочного поля за ограждением, облокотившись о его борт. Сегодня вывели на первые тренировки молодняк, где-то даже был заметен тщедушный сынок лорда Вестова, которому минувшей весной уже исполнилось одиннадцать. Наконец-то его отец соизволил выдернуть этого птенчика из материнских объятий и попробовать сделать из него мужчину. Лорд Вестов-младший, кажется Кага̀т, представлял из себя жалкой зрелище, неспособный поднять меч даже двумя руками. Его партнёр по «танцам», Золах, Эварский выкормыш, напротив держался довольно достойно, а в сравнении с соперником и вовсе посягал на славу героя баллад. Быть может ранее Артаур бы и не заметил этого Кагата, как и не всякого щенка он замечал, однако же… Вместе со своим наследничком лорд Вестов привёз ко двору и свою старшую дочь, Нене. Артаур мысленно повторил её имя, коснулся кончиком языка передних зубов, будто пробуя на вкус его звучание. Нежное, красивое, лёгкое. Совсем как его владелица. Он столкнулся с ней лишь раз, на том многострадальном приёме, устроенном Елерой Раскозо, и с тех пор их пути ни разу не пересекались. Не то чтобы Артаур не пытался с нею встретиться. Однако же снова и снова терпел неудачу, отчего приходил сперва в недоумение, а после даже в несвойственное ему глухое отчаяние. Он не хотел настаивать, не хотел ставить под угрозу ни её репутацию, ни свои договорённости с лордом Клеристиа. И всё же не сдержался, запретил лорду Вестову покидать двор вместе со своей семьёй. Как король, объяснениями он мог себя не утруждать. Но зачем он это делал? Глупость, такая глупость, право слово. Мальчишка он что ли? И всё же… Всё же снова и снова он возвращался мыслями к той застенчивой лани. Волнистые каштановые волосы, тонкий стан, большие тёмные глаза, блестящие как переспелые вишни. Ему нужно было встретится с ней ещё хоть раз, уже при свете солнца, чтобы развеять этот морок. Убедиться – она, как все. Да, красива и очаровательна, но не лучше других. Точно не лучше Вивен.

У богов отвратительное чувство юмора, особенно у Меи. Ведь именно она сводит людей, зачастую даже против их воли. В этот раз она решила свести короля с вероятно единственной молодой леди во всём Таверране, чью красоту он не воспринимал совершенно – Елерой Ностракоци, точнее Раскозо. Она появился в поле его зрения, подойдя к нему со стороны выхода к замку и склонилась в глубоком реверансе. В своём тёмном, нарочито скромном платье, практически простоволосая – она быстро переняла все повадки своих новых родичей. От маленькой задорной девчонки, носившейся с подругами по залам замка Сабуи, уже давно ничего не осталось. Артаур раздражённо дёрнул ладонью, дозволяя подняться и заговорить.

– Прошу великодушно меня простить. Я не хотела мешать Вашему уединению…

– И всё же помешали. Хватит, леди Раскозо. Я достаточно хорошо знаком с этими ужимками. Так чего Вы хотели?

Нисколько не смущённая его откровенной грубостью, Елера подошла чуть ближе и, встав плечом к плечу со своим королём, также устремила взор на горстку благородных юношей, мечтающих о рыцарской участи.

– В последнее время мне неспокойно, меня терзает множество сомнений.

– И вы полагаете, я в состоянии их разрешить? – Артаур иронично хмыкнул и как-то озлобленно покосился на собеседницу. Уже много раз он пытался себя убедить, что смирился с тем, что все и всегда вокруг него будут играть лучше заправских лицедеев, но снова и снова убеждался в обратном.

– О, я в том уверена. Видите ли, неожиданно для себя, я стала поверенной сердечных дел своей дорогой подруги. Это совершенно новая для меня роль, занимающая все мои мысли и терзающая сердце, ведь я вижу, как она страдает. Она полюбила достойного человека, вне всяких сомнений, самого достойного из возможных, и всё же она несчастна. Она страшится, что её чувства не взаимны. И я не могу ничем утешить несчастную, мне уже давно хорошо известно, что тот связан нерушимыми обетами с другой. Пусть обеты данные не богам, а лишь родителям избранницы, но тем не менее…

Артаур цепко ловил каждое пророненное слово этой женщины и не мог поверить своим ушам. Изумление, прорывающееся сквозь всё его существо, имело двойственную природу. Разумеется, он понял о какой «подруге» речь и, с одной стороны, глубокая и тщеславная часть этого мужчины, несомненно, ликовала, но с другой… С другой стороны, он восхищался наивностью леди Раскозо. Это неловкая попытка манипуляции даже умилила бы его, он даже мог бы подыграть, чтобы потешить самолюбие собеседницы. Если бы целью этой игры не было обнаружение его собственной слабости. Если бы эта игра пришлась на более спокойные времена для Сабуи и его рода. Если бы игроком была не Раскозо. Столько «если бы» смешались, превратившись в обжигающее отвращение. То мерзкое чувство, вынуждающее не только защищаться, но и ранить.

– Я слышал, Ваш муж в последнее время не в духе. Это так?

– М-мой муж? – Елера растерянно захлопала ресницами, выдавая отчаянные попытки прочитать подтекст его вопроса.