Ривер

6

Отпуск. Заветная дата на календаре, обведённая виртуальным маркером – день освобождения из заточения офисной рутины, где единственными приключениями были зависший принтер и пролитый на клавиатуру кофе.

В этом году я твёрдо решил не просиживать драгоценные дни свободы в обнимку с ноутбуком и пакетом чипсов, утопая в болоте лени и апатии. Пришло время встряхнуться, напомнить своему телу, что оно создано не только для того, чтобы перемещаться от холодильника к дивану.

«Главное, чтобы связи там не было», – мечтательно произнёс я, представляя, как сижу на берегу горной реки, слушаю шум воды, наслаждаюсь тишиной и покоем. Никаких тебе новостей, политики, рекламы… «Может, там, вдали от цивилизации, я наконец-то пойму, чего хочу от жизни? Среди бетона, асфальта и рекламных щитов, которые кричат о том, чего у тебя нет и скорее всего не будет, я совсем потерялся».

Я вспомнил удовольствие от снятия тяжёлого рюкзака на привале, аромат еды, приготовленной на костре, вкус воды из горного источника… Даже усталость и боль в мышцах вспоминались с улыбкой.

В прошлом году горы так и остались лишь на фотографиях в телефоне. Классика: работа, деньги, лень. И ещё тонна отговорок, которые я сам себе придумывал с удивительной изобретательностью. Нужно что-то менять. Хотя бы ради приличия.

Хотя, признаюсь, иногда кажется, что проще остаться дома и утопить дни в бездействии. Лежишь на диване, жуёшь пиццу, смотришь сериалы… Никаких тебе комаров, дождей, грязи… Ну кайф же!

Так и манит этот путь наименьшего сопротивления – спрятаться в своей раковине и позволить времени утекать сквозь пальцы. Но в конце концов, я проснусь – и увижу, что променял приключение на похмельную головную боль. «Лучше бы я пошёл…» – будут грызть запоздалые сожаления.

Я встал с дивана и подошёл к окну. Город шумел: гудели машины, спешили люди, мигали рекламные вывески.

«Скоро», – прошептал я, глядя на кусочек голубого неба, пробивающегося меж городских построек.

7

«Так, палатка… спальник… котелок…» – я сверялся со списком. «Спички… фонарик… ложка… нож…»

«Да чтоб тебя, где же эта проклятая туалетная бумага?!» С тяжёлым вздохом я опустился на колени и заглянул под диван.

«Ага! Вот ты где, зараза!» – торжествующе воскликнул я, вытаскивая запылённый рулон. «Ещё бы не нашёл. Пришлось бы лопухами подтираться», – проворчал я, отряхивая находку.

Чтобы успокоиться, я решил ещё раз проверить список. «Веревка – есть, нож – есть, спички – есть…»

«Вроде всё на месте», – с облегчением выдохнул я, откидываясь на спинку кресла.

Впихнул рюкзак в салон такси – еле втиснулся сам – рухнул на заднее сиденье. «Аромат» дешёвого освежителя воздуха ударил в нос. «Морской бриз». Скорее, «Болотная тишина». Вперемешку с запахом пота – просто комбо! Водитель, хмурый тип в засаленной бейсболке и с трёхдневной щетиной, даже не посмотрел в мою сторону. Видимо, клиенты с рюкзаками размером с холодильник для него были обычным явлением.

– Вокзал? – уточнил он.

– Да.

Наушники. Музыка. Взгляд – в окно. Городские пейзажи сливаются в одну сплошную ленту. Мысли – далеко. В горах.

Вечерний вокзал жил своей особенной, суетливой жизнью. Мягкий свет ламп отражался на полированном полу, создавая иллюзию уюта. Запах свежей выпечки боролся с запахом хлорки, и пока непонятно, кто побеждал. Из динамиков – неразборчивое бормотание диктора. Детский плач, звонки телефонов, людской поток подхватывал меня и нес сквозь светлые залы ожидания и темные, пахнущие сыростью, переходы.

«Где же этот Мишка?» – раздраженно подумал я, в очередной раз оглядываясь. Как всегда опаздывает. Я уже представлял его оправдания: пробки, неисправный будильник, инопланетяне…

Заметив знакомую фигуру у газетного киоска, я с облегчением выдохнул. Даже в походной одежде, он выглядел как модель с обложки, с копной темных вьющихся волос и улыбкой, способной растопить лед. Оживленно жестикулируя, он вешал лапшу на уши молоденькой продавщице. Его громкий, заразительный смех – что-то среднее между ржанием жеребца и кудахтаньем курицы – разносился по платформе.

– Я уже думал, ты проспал поезд.

– Да ладно тебе! Я же всегда всё успеваю, – удивленно парировал он. С гордостью продемонстрировал свой новый рюкзак – ярко-красный, с множеством карманов и ремешков. – Смотри, какой красавец! Новый, эргономичный, с вентиляцией спины. Специально для этого похода купил.

Я окинул скептическим взглядом его снаряжение.

– А он не слишком большой? Ты же там половину квартиры наверняка притащил.

– Да брось, – отмахнулся Мишка, поправляя выбившуюся прядь волос. – Тут всё самое необходимое. Ну и ещё пара мелочей.

– А весит он сколько?

– Да хрен его знает… Много, – уверенно заявил Мишка, подмигнув продавщице на прощание.

Мы протиснулись в вагон, встретивший нас духотой и гулом приглушенных разговоров. Пробираясь к своим местам, я отметил пеструю компанию попутчиков: у окна сидела пожилая женщина; её седые волосы были аккуратно уложены, а пальцы ловко переплетали ярко-зеленые нити, пока она изредка бросала рассеянные взгляды в окно. Рядом с ней расположился мужчина средних лет в строгом костюме. Он углубился в чтение газеты, то и дело поправляя очки, которые сползали на кончик его носа. Напротив – семья: родители и маленький мальчик лет пяти. Растрепанный и неугомонный, он постоянно вскакивал с места, вызывая усталые вздохи матери. Отец, погруженный в экран смартфона, не обращал внимания на происходящее. В проходе маячила фигура проводницы – полной женщины с ярко-красной помадой на губах. Она раздавала постельное белье, обмениваясь короткими фразами с пассажирами.

С трудом запихнув рюкзаки на верхние полки, мы устроились на своих местах, вливаясь в этот разношерстный коллектив случайных попутчиков.

– Слушай, а ты всё взял? – спросил я.

– Конечно, всё, – беззаботно ответил Мишка.

– А ложку? – я вспомнил, как в прошлый раз мы ели одной, потому что кто-то отнесся к походу недостаточно серьезно.

Мишка на секунду замер, его лицо вытянулось.

– Ложку? Блин, кажется, забыл!

– Я так и думал… – вздохнул я, покачав головой.

– Ладно, не паникуй, разберемся как-нибудь. – Мишка небрежно махнул рукой. – Не пальцами же кашу есть.

Чух-чух… Чух-чух… Чух-чух… Мерный и гипнотический стук колес, словно сердцебиение стального зверя, отсчитывал ритм нашего путешествия. Плацкартный вагон, пропитанный запахами доширака, дезодорантов и отбеленных простыней, покачивался в такт, убаюкивая пассажиров.

Я глядел, как за мутным стеклом проносятся просторы нашей страны. Густые леса сменялись бескрайними полями, а затем – маленькими деревушками с покосившимися домиками. Размытые пейзажи, скользящие мимо, погружали в медитативное состояние под стук колес.

Пожилая женщина с седыми волосами, собранными в тугой пучок, раскладывала на столике домашние пирожки; молодая мать укачивала капризничающего малыша; группа студентов громко обсуждала предстоящую практику.

Мишка, в отличие от меня, казалось, был в своей стихии. Он уже успел познакомиться с соседкой – пышнотелой блондинкой, чьи золотистые локоны мягкими волнами спадали на плечи. Она держала на руках маленькую девочку с огромным бантом на голове.

– Ну ты даешь! Ты бы ещё к проводнице начал клеиться.

Мишка обернулся, его глаза светились весельем.

– А что такого? Может, это судьба?

– Судьба, – вздохнул я, – это когда ты в плацкарте едешь двое суток с храпящим мужиком на боковушке.

Мишка только махнул рукой и вернулся к своему флирту, а я достал из рюкзака нетронутую книгу в мягкой обложке, которую отложил для похода. «Может, хоть так получится абстрагироваться от этой реальности», – подумал я, открывая первую страницу.

Но сосредоточиться на чтении было сложно.

– Да я что, брехать буду?! – кричал подвыпивший мужчина в телефон, с трудом выговаривая слова. – Я тебе говорю, я не пил! Ну, может, одну стопочку… для аппетиту! Ты же меня знаешь, я чо, брехать буду, что ли?!

С соседнего купе доносился аромат копченой курицы.

Я отложил книгу и уставился в окно. Густые хвойные леса, где стройные сосны и могучие ели тянулись к небу, сменялись бескрайними полями, колышущимися под легким ветром. Золотистые пшеничные нивы перемежались с ярко-желтыми подсолнухами.

Маленькие деревушки с покосившимися деревянными домиками, словно островки прошлого в море современности. Дымок из печных труб поднимался к небу, а на завалинках сидели старушки, провожая взглядом проносящийся мимо поезд.

Вскоре деревни уступили место большим городам. Многоэтажки соседствовали с старинными особняками. На окраинах виднелись заводские трубы, выпускающие клубы дыма в голубое небо.

Реки, блестевшие на солнце, часто пересекали наш путь. На их берегах виднелись рыбаки с удочками, терпеливо ждущие своего улова. Иногда мелькали песчаные пляжи, где загорающие люди казались крошечными точками на фоне водной глади.

Поезд замедлил ход и остановился. За окном – небольшой городок, утопающий в зелени.

– Пойдем, прогуляемся? – предложил Мишка, который уже успел надоесть своей соседке.

На перроне суетились люди: кто-то спешил на поезд, кто-то встречал прибывших, а местные торговцы предлагали пассажирам свой товар.

Неподалеку две бабушки-торговки затеяли перебранку, не могли поделить клиентов.

– Ты зачем на мое место встала?! – завопила одна, размахивая свёртком с пирожками. – Я тут уже двадцать лет торгую! Все меня знают! А ты кто такая вообще?!

– Мои пирожки свежее! – не сдавалась вторая. – А твои – дрянь из химии!

– Врёшь, старая карга! – отвечала первая. – Это у тебя… тесто с клопами!

Мы неспешно бродили по перрону. Яркие сувениры – магниты, матрёшки, брелоки – пестрели на прилавках, соблазняя туристов.

– Эх, пивка бы сейчас не помешало, – протянул Миша, лукаво поглядывая на меня исподлобья.

– Да ну, у тебя же ещё есть?

– А вдруг не хватит? – его язык слегка заплетался.

– Ну пошли поищем! – спорить я не стал.

– Сколько стоянка-то? – уточнил Миша, щурясь на табло.

– Минут двадцать вроде, – ответил я, услышав эту цифру от таких же подвыпивших пассажиров.

– Вон киоск, пойдём купим! – воодушевился он, подталкивая меня к расклеенному объявлениями ларьку.

Его поблёкшие зелёные стены были покрыты старыми рекламными листовками, а стекло витрины испещрено паутиной трещин. Однако сквозь эту неприглядную оболочку пробивалась яркая вывеска, зазывающая купить холодное пиво. Миша подошёл к окошку, за которым сидела утомлённая продавщица, и попросил две бутылки светлого.

Тут, краем уха, я услышал объявление об отправлении. Поезд стоял на третьем пути…

– Миша, это не наш? – дёрнул я его за рукав, заметив, как друг побледнел и мгновенно протрезвел.

Не теряя ни секунды, мы сорвались с места и бросились обратно, не успев ни пива купить, ни протянутую продавщице тысячную купюру забрать. Она всё ещё неспешно проверяла водяные знаки, когда мы со всех ног летели к вагону.

– Подождите, подождите! – отчаянно кричали мы, надрывая голоса.

К нашему огромному облегчению, проводница услышала нас и придержала дверь. Мы влетели в вагон, взмокшие и взлохмаченные, под удивлённые взгляды пассажиров.

– Ну вы даёте, ребята! Стоянка пять минут, – проводница покачала головой, с укором глядя на нас. – Еле успели, между прочим.

Отдышавшись, мы рухнули на свои места, нервно посмеиваясь. «Вот к чему пьянство приводит!» – подумал я, прикрывая ладонью улыбку.

Поезд тронулся, увозя нас дальше, к приключениям.

Через пару часов поезд затормозил, вагон вздрогнул. Двери открылись, впуская поток свежего воздуха и новых пассажиров в наш герметичный мирок. В соседнее купе, под любопытными взглядами присутствующих, протискивалась семья.

Мать, хрупкая женщина с измождённым лицом и тенями под глазами, едва поспевала за двумя непоседливыми сорванцами. Её каштановые волосы, небрежно стянутые в хвост, выбивались прядями, обрамляя лицо, на котором застыло выражение вечной усталости. Мальчишки, как будто вырвавшиеся на свободу хорьки, с первой же секунды устроили забег по вагону, сметая всё на своём пути.

Глава семейства – громадина с багровой физиономией и пивным животом – тащил за собой гору баулов. Он расталкивал пассажиров, бормоча под нос проклятия. Лысина блестела от пота, а расстёгнутая рубашка открывала взору заросшую грудь.

– М-да, поездочка намечается та ещё, – пронеслось у меня в голове, когда один из сорванцов, с визгом промчавшись мимо, чуть не снёс с лежанки дремавшую на боковушке старушку. Её очки съехали набок, а седые волосы растрепались, придавая ей сходство с растерянной совой.

Дети, игнорируя шиканье и ворчание окружающих, продолжали свой безумный марафон. Они карабкались на верхние полки, ныряли под столы, дёргали пассажиров за рукава. Их звонкий смех и крики разносились по вагону, вызывая у одних улыбки, у других – гримасы раздражения.

Родители, казалось, полностью абстрагировались от происходящего. Мать достала из сумки пакет с бутербродами и уставилась в окно невидящим взглядом. А отец, развалившись на верхней полке, храпел, распространяя вокруг себя запах перегара и табака.

Мы с Мишкой обменялись взглядами. В его глазах мелькнул испуг, в моих – обречённость.

Но, как ни странно, вскоре этот хаос начал казаться почти уютным. Дети угомонились, увлёкшись карточной игрой, которую им предложил добродушный старик с соседней полки. Мать задремала, прислонившись к окну, а отец перестал храпеть, перевернувшись на бок.

Я снова взялся за книгу, и теперь чтение шло легче. Может, дело было в убаюкивающем перестуке колёс, а может, в том чувстве общности, которое всегда возникает между попутчиками в долгой дороге. Как бы то ни было, я поймал себя на мысли, что начинаю наслаждаться этим путешествием.

Мишка, сидевший напротив, перехватил мой взгляд и подмигнул.

– Ну что, не так уж и паршиво, а? – сказал он, протягивая мне кусок домашнего пирога, которым его угостила соседка.

– Не так уж и паршиво, – согласился я, откусывая кусочек.

Миша явно наслаждался моментом. Неторопливо достав свой старенький планшет, он углубился в просмотр очередной серии любимого сериала. Судя по доносящемуся закадровому смеху, это были всё те же неизменные «Друзья».

– Ты бы ещё в Большом театре этих «Друзей» врубил, – усмехнулся я, наблюдая за этой тихой идиллией.

Миша лишь рассеянно хмыкнул в ответ, не отрывая взгляда от экрана. Кажется, его уже полностью поглотил виртуальный мир любимых героев.

Порой он вёл себя так ребячливо и беззаботно, что вызывал раздражение. Но в то же время это качество составляло неотъемлемую часть его яркой, живой натуры. И я, признаться, ценил в нём эту способность так легко отвлекаться от окружающей действительности и погружаться в спасительный мир собственных увлечений.

Вечер незаметно перетекал в ночь, и вагон погрузился в полумрак.

«Может, сейчас наконец-то удастся сосредоточиться», – подумал я, вдыхая аромат типографской краски.

Я попытался погрузиться в чтение, но смысл слов ускользал. Буквы танцевали перед глазами, а мысли постоянно убегали к предстоящему походу.

Вскоре Миша начал клевать носом. Отложив планшет, он негромко похрапывал сверху.

Сон не шёл. Решил размять ноги и прогуляться до тамбура. Несмотря на запрет, там отчётливо витал аромат сигарет. «Чёрт, как же хочется курить». Но, как законопослушный гражданин, я ограничился лишь пассивным курением.

Вернувшись на своё место после короткой прогулки, я заметил, что шумное семейство исчезло. На их месте, у окна, в полумраке сидела девушка и что-то рисовала в блокноте. Время от времени она поднимала взгляд и вглядывалась в темноту за окном. Рыжие пряди выбивались из свободной косы, падая на белую футболку. В ней чувствовалась какая-то особая, богемная небрежность – в расслабленной позе, в том, как она водила карандашом, сосредоточенно хмуря брови. Что-то в ней, какая-то неуловимая искра, притягивало взгляд.

«Художница, что ли?» – мелькнуло в голове, пока я разглядывал её длинные, изящные пальцы, сжимающие карандаш.

Она поймала мой взгляд и слегка смутилась. Лёгкий румянец окрасил её щёки, а пальцы, унизанные тонкими серебряными колечками, на мгновение замерли над страницей блокнота. Я отвернулся, не желая смущать её ещё больше, но краем глаза продолжал наблюдать.

Она вновь склонилась над блокнотом, и прядь рыжих волос упала ей на лицо. Рассеянным жестом заправила её за ухо, и снова погрузилась в своё занятие, но теперь в её позе чувствовалось лёгкое напряжение. Пальцы, держащие карандаш, двигались быстрее, а глаза лишь изредка поднимались от страницы.

«Наверняка, думает, что я какой-нибудь маньяк, – усмехнулся я про себя. – Сижу тут, пялюсь на неё».

Я снова взялся за книгу.

– Простите, – произнесла она мягко, слегка запинаясь. – Что вы… читаете?

Первая мысль, промелькнувшая в голове: «Она что, со мной заговорила?». Вторая, не менее сумбурная: «Что ей нужно? Тут какой-то подвох. Может, сейчас начнет что-то втюхивать или, того хуже, ругаться?». Глаза лихорадочно забегали по книжной странице, тщетно пытаясь зацепиться хоть за одно слово. «А нечего было пялиться», – укорила меня совесть.

Собравшись с духом, я поднял книгу и продемонстрировал ей обложку, стараясь придать лицу максимально невозмутимое выражение.

– А, да… – кивнула она. – Я давно хотела прочитать. Ваши впечатления?

«Ну, вроде не сумасшедшая», – облегченно выдохнул я.

– Если честно, ещё не погрузился. Слишком много отвлекающих факторов.

Яркая обложка с изображением тропического леса казалась неуместной в плацкартном вагоне.

– Маркес? – Её рыжая коса скользнула по плечу, звякнув бусинами. – Смелый выбор для плацкарта. Магический реализм под стук колёс и храп соседей. – Она улыбнулась, и я заметил маленькую ямочку на её щеке.

– Ну да, хотел бы сказать, что уже погрузился в мир Макондо, но… пока местный колорит побеждает. – Я кивнул в сторону верхней полки, где похрапывал Мишка.

– Понимаю. – Алина – так звали мою собеседницу – вздохнула, откидывая голову назад. – Я вот тоже думала почитать, но решила подождать… своего оазиса.

– Оазиса?

– Ммм… – Она прикрыла глаза. – Тишина… горы… травяной чай… Вот мой оазис.

– А вы куда путь держите? – спросила она.

– С другом в горы. Походы, костры, все дела.

– Любите горы? Я тоже! Только я к ним подхожу… с научной точки зрения. Еду к древним письменам на скалах.

– Древние письмена? – я наморщил лоб.

– Можно и так сказать. Я геолог. Изучаю …камни.

– Ничего себе! А я вот программист. Код, баги, дедлайны… – Я скривился. Моя профессия казалась слишком приземлённой по сравнению с её увлечениями.

– Правда? – удивилась девушка, окинув меня оценивающим взглядом. – А выглядите как…

– Как турист? – подсказал я.

– Да, точно!

– Ну, в душе я им и являюсь, – признался я. – Раз в году сбегаю от монитора поближе к природе.

– Знаю это чувство, – кивнула Алина, понимающе улыбаясь. – Я тоже постоянно в разъездах. И, признаться, мне нравится путешествовать одной. Можно просто быть… наедине с собой и миром.

– А как вы вообще… ну …наскальные рисунки? – Мне было действительно интересно.

– Ох… – Алина задумалась, покручивая колечко на пальце. – Это длинная история. Но, если коротко, то это как… поиск сокровищ. Только мои сокровища – это отпечатки прошлого, зашифрованные в камне. Знаете, когда находишь какой-нибудь древний след… это как прикосновение к тайне.

– Это… от отца, наверное… – она грустно вздохнула.

– Он тоже геолог?

– Нет… военный.

– Военный? – Я удивлённо поднял брови. – Военный и… наскальные рисунки?

– Он тоже искал, – тихо сказала она, глядя в окно. – …в горах… только не рисунки. Говорил, что горы хранят секреты. И не только древние.

– И вы… продолжаете его дело?

– В каком-то смысле… да. Хотя иногда мне кажется, что я просто… ищу. Что-то важное… ускользающее… сама не знаю что.

Пауза повисла, между нами. Я чувствовал, что за этими словами скрывается целая история.

– Знаете, – неожиданно для себя предложил я, – а может, пересядете?

Поговорить с незнакомой девушкой? Для меня это было сложнее, чем решить уравнение Шрёдингера. Пару дежурных фраз – мой личный рекорд, который я вот-вот собирался побить.

– Спасибо, – улыбнулась Алина и перебралась на боковушку.

Мы сидели лицом к лицу, маленький столик, между нами. Чашка чая, аромат ромашки.

Наша беседа текла легко и непринуждённо. В Алине было что-то неуловимо знакомое. Я поймал себя на мысли, что уже успел изучить каждую чёрточку её лица. Её взгляд, улыбка – всё казалось до боли знакомым.

– Кстати, о книгах… Есть какая-нибудь, которая на вас особенно повлияла? – спросила она.

– Наверное, «Время жить и время умирать» Ремарка. Там есть такие моменты… – Я замялся. – Про ценность жизни, про любовь на фоне войны…

– Понимаю, – кивнула Алина. – А на меня большое впечатление произвели «Письма о добром и прекрасном» Лихачёва.

Мы ещё долго обсуждали книги, плавно переходя от литературы к жизни, мечтам, страхам.

За окном мелькали едва различимые в темноте пейзажи, в вагоне то затихали, то возобновлялись разговоры, а мы всё говорили и говорили. О детских мечтах и взрослых разочарованиях, о красоте природы и городской суете, о сложных отношениях и простоте одиночества.

Мы говорили шёпотом, чтобы не потревожить других пассажиров. Наши руки несколько раз случайно соприкасались, и я чувствовал лёгкую дрожь, пробегающую по телу.

На мгновение между нами воцарилась тишина. Я открыл рот, чтобы предложить обменяться телефонами, но в этот момент Алина посмотрела на часы и встала.

– Спасибо за разговор, – сказала она, улыбаясь. – Мне пора. Моя станция уже скоро.

Я долго не мог уснуть, в голове крутились обрывки нашего разговора, перед глазами стоял её образ: глаза, улыбка, руки…

– Всё, хватит, – я резко открыл глаза, уставившись на верхнюю полку, на которой неряшливо, маркером, был нарисован мужской половой орган. – Что-то ты совсем размяк. Влюбляешься в первую встречную.

Мои слова звучали так, будто я хотел отрезвить себя. Внутренний голос насмехался над моим романтическим настроем.

– Ты что, забыл, как это больно? – шепнул я в темноту. – Когда кому-то доверяешь, а потом всё рушится?..

8

Чья-то грузная фигура, шатаясь, обрушилась на меня, выдернув из сна. Волна тошнотворного перегара ударила в ноздри.

Пальцы машинально потёрли глаза.

Взгляд метнулся к месту, где ещё несколько часов назад сидела Алина. Пусто.

«Хотя… может, оно и к лучшему».

Собрав пожитки, мы выбрались из поезда. Перрон встретил нас свежестью раннего утра и ослепительным солнцем.

– Ну что, готов к приключениям? – обратился я к Мишке.

Он сонно кивнул, потягиваясь и зевая.

– Слушай, а кто это был? – спросил он, прищуриваясь. – Мне показалось, ты ночью с кем-то разговаривал.

– Ни с кем… тебе показалось. Давай, шевелись. Нас горы ждут.

Станция производила впечатление театральной декорации, забытой после спектакля. Обшарпанное здание вокзала с облупившейся краской и треснувшими стёклами навевало тоску. Несколько скучающих пассажиров на платформе казались актёрами, забывшими свои роли, а редкие поезда – случайными гостями на этой заброшенной сцене.

Наш путь лежал к деревне, притаившейся у станции. Утренний туман нехотя таял, обнажая взору мозаику покосившихся заборов и избушек.

Деревня встретила нас безмолвием.

– Похоже, туристы здесь – явление столь же редкое, как пингвины в Сахаре, – хмыкнул Мишка.

– Ну и зашибись, – ответил я, совершая акробатический прыжок через лужу.

Наконец, после блужданий по лабиринту сельских улочек, достойных средневекового города, мы наткнулись на магазин. Вывеска гласила: «Продукты», хотя половина букв, вероятно, сбежала в поисках лучшей жизни.

– Наконец-то! – Мишка толкнул дверь. Та отозвалась протяжным скрипом, напоминающим стоны грешников у врат преисподней.

В помещении господствовала клаустрофобная атмосфера, разбавленная тусклым освещением. За прилавком восседала дремлющая продавщица, чья внушительная фигура вызывала ассоциации с массивными памятниками советского периода.

– Доброе утро, – произнёс я голосом, больше подходящим для пробуждения спящей красавицы.

Продавщица вздрогнула и уставилась на нас взглядом, которым обычно встречают иноземных захватчиков.

– Чего надо? – буркнула она тоном, не предвещающим ничего хорошего ранним посетителям.

Мы торопливо собрали нехитрый набор путешественника: растворимый кофе, гарантирующий вкус прошлогодних опилок, сигареты с намёком на никотин, пару шоколадок, достойных места в палеонтологическом музее, и бутылку воды, прозрачность которой вызывала смутные сомнения.