Ривер

Ривер

Николай Александрович Емельянов

© Николай Александрович Емельянов, 2025

ISBN 978-5-0065-4873-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В комнате пахло потом, сигаретами и еще чем-то сладковатым, с металлическим отливом, будто кто-то пытался замаскировать запахи рассыпанной горстью монпансье, смешанной с железными опилками.

Скупые лучи настольной лампы, пробиваясь сквозь толстое малахитовое стекло абажура, не столько освещали, сколько деформировали реальность, превращая привычные предметы в уродливые фантомы.

Вешалка на стене отбрасывала длинную, тонкую тень, извивающуюся по стене, похожую на гигантского паука.

Холодные блики бежали по вороненой стали сейфа, складываясь в узоры, напоминающие лица, искаженные мукой, храня в своих недрах тайны, ошибки и навсегда исчезнувшие имена.

За плотно задернутыми шторами цвета ржавчины за окнами хлестал дождь. Его монотонный ритм сливался с гипнотическим тиканьем старинных настенных часов.

Валиев сглотнул, с трудом проглотив подступивший к горлу ком. Каждая секунда, лениво отмеряемая стрелкой на циферблате, растягивалась в мучительную вечность.

Раздался резкий, царапающий звук чиркающей о коробок спички.

Мужчина лет шестидесяти, худой и жилистый, вел себя максимально расслабленно, откинувшись на спинку потертого кожаного кресла. Он с ленивой жадностью вдыхал дым, смакуя его горечь, и с легкой иронией поглядывал на капитана сквозь клубы дыма.

Серая ткань пиджака обтягивала его острые плечи, подчеркивая старческую сухость тела. На морщинистом лице – роговые очки с толстыми стеклами, за которыми прятались выцветшие от старости, водянисто-голубые глаза.

Длинные пальцы мужчины держали янтарный мундштук. Тлеющий табак вспыхнул, и на мгновение яркий огонек отразился на его впалой щеке дрожащим отблеском, напоминающим крылья бабочки.

– Капитан Тимур Валиев… – протянул человек в сером пиджаке своим тягучим, бархатным голосом, смакуя каждый слог. Он неторопливо раскрыл папку с личным делом. Прищурившись, внимательно изучал документы.

Валиев подавил внутреннюю усмешку: конечно же, собеседник знал его досье наизусть.

– Тридцать пять лет – и уже капитан, – старик приподнял бровь, его губы искривились в холодной улыбке. – Стремителен ваш карьерный взлет, капитан. С проблемами, значит, справляться умеете? Превосходно! То, что нужно! Чай, кофе? – папка захлопнулась с таким звуком, будто кто-то рядом хлестнул кнутом.

– Благодарю вас, товарищ… – тут молодой капитан замешкался, не зная, как обратиться к собеседнику. Он не видел никаких знаков различия ни на штатском пиджаке, ни на столе. Хозяин кабинета, заметив его замешательство, улыбнулся, обнажив ровные, острые, но пожелтевшие от табака зубы.

– Просто товарищ, – перебил он Валиева. – Так проще.

Капитан кивнул.

– Я… пожалуй, воздержусь, – сказал он, с трудом проглотив слюну, пытаясь хоть немного смочить горло.

– Как знаете, – почти незаметно пожав плечами, ответил товарищ. – Принесите чаю, – поднял он трубку. – Три сахара.

В его словах явственно слышался приказной тон, не терпящий возражений.

– Знаете, капитан, – начал человек в сером после продолжительной паузы, – в детстве я любил наблюдать за муравьями. Такие маленькие, суетливые создания… Каждый занят своим делом, бежит куда-то, что-то тащит… Казалось бы, у них есть цель. Строят свои муравейники, воюют за территорию… Но стоит подуть ветру, пройти дождю… и от их «цели», от их трудов не остается и следа. Всё смывает, уничтожает. Как будто их и не было вовсе. Понимаете, к чему я клоню, капитан?

– Мы все, в какой-то мере, муравьи, – не дождавшись ответа, продолжил старик. – Суетимся, строим планы, живем своими мелкими заботами. Думаем, что контролируем свою жизнь. Но есть силы… которые намного могущественнее нас. Силы, диктующие свою волю. И порой… ради чего-то большего, ради общего блага… приходится жертвовать отдельными муравейниками. Ради сохранения целого. Ради великой цели. Ради Родины. Вы понимаете меня?

– Так точно, – ответил Валиев, избегая прямого взгляда, боясь, что собеседник увидит в его глазах сомнения и страх.

– Отлично. Тогда скажите, знаете ли вы, чем занимается наш отдел? И кто я такой?

– Никак нет, – ответил Валиев.

– И это хорошо… очень хорошо… – произнес старик, медленно проводя пальцем по краю стакана, будто гипнотизируя этим простым жестом. – Это значит, мы делаем свою работу как надо… Сейчас в стране… Вы и сами знаете… Перестройка… Хаос. Полнейшая путаница. Кто у власти, кто за ниточки дергает… один бог разберет. Кругом враги… заговоры… предательства… Враг у ворот… и внутри страны… Но мы… мы – оплот порядка. Невидимая рука, которая направляет… и наказывает, – слово «наказывает» он буквально выплюнул сквозь стиснутые зубы. – Мы – те, кто принимает решения. Те, кто несет ответственность за будущее. За будущее… великого советского народа.

Плавным движением, почти ласково, товарищ двинул папку в сторону Валиева.

– Ознакомьтесь, будьте любезны. Но прежде… – неспешно отпив глоток чая, смакуя напиток и прикрыв на мгновение глаза, продолжил он, – …как ваша дочь поживает? Алина, да?

Валиев вздрогнул.

– Нормально, – стараясь, чтобы голос не дрожал, ответил он.

– Я слышал, что стало с вашей супругой… Беда, – театрально вздохнув, старик поставил стакан на стол. – Рак… – он цокнул языком и покачал головой. – Страшная болезнь. Забирает лучших…

Валиев молчал, сжимая кулаки. Он ненавидел это сочувствие, эту фальшивую заботу. Казалось, собеседник наслаждается его болью, смакует ее, как только что выпитый чай.

– об этом… объекте… будут знать лишь единицы, – продолжил старик тем же мягким, обволакивающим голосом. – Это должно быть погребено под грифом «Совершенно секретно». Навсегда. Что бы ни случилось.

Преодолевая оцепенение, Валиев протянул руку к папке. Открыл ее. Внутри лежали фотографии – не размытые, как он ожидал, а довольно четкие, документы, показания свидетелей, говоривших о странных явлениях: нарушении радиосвязи, поломке электроники, необъяснимом чувстве страха и тревоги, головных болях, амнезии, кошмарах…

– Но… что это? – запнувшись, спросил он. – Что… что я должен с этим делать?

– Ну как что? – товарищ изумленно приподнял бровь. – Выполнить приказ. Объект, – он назвал координаты, отрывисто и четко, – в глухой, ненаселенной местности. Ваша задача – изучить его. Досконально. Каждая мелочь важна. Убедиться, что он не попадет в чужие руки. Если необходимо… уничтожить. Вам ясно?

Валиев неуверенно кивнул, не в силах произнести ни слова. Сжав папку в руке, он поднялся, чувствуя, как ее холод обжигает пальцы.

– Капитан… еще один момент, – остановил его у самой двери старик. – Те, кто отправится с вами… они… Мы отбираем людей без семей, без привязанностей… Вы понимаете? Людей, чье исчезновение… не вызовет лишних вопросов.

И… – он сделал паузу, его взгляд стал тяжелым, пронизывающим, – если вдруг вас будет грызть червь сомнения… вспомните о своей дочери. Алина еще слишком мала, чтобы остаться одной в этом мире… полном загадок.

Добро пожаловать в тень, капитан. Она, знаете ли, имеет свойство поглощать… навсегда.

Не оборачиваясь, Валиев вышел. Дверь за ним бесшумно закрылась. Человек в сером смотрел вслед капитану, легкая, почти незаметная улыбка тронула его губы. Взяв со стола папиросу, он глубоко затянулся. Дым медленно растекался по комнате, скрывая в своих клубах и настольную лампу, и сейф, и его самого.

Поднявшись, он подошел к окну, ленивым жестом отодвинул тяжелую штору и устремил взгляд в дождливое окно, наблюдая за тем, как струи воды стекают по стеклу.

– Муравьи… – прошептал он. – Всего лишь муравьи…

0

Дождь хлестал с такой яростью, будто небо мстило земле. Ледяные струи, смешанные с потом, стекали по лицу. Лес ждал моей ошибки. Ветви царапали кожу, сбивали с ног. Боль в висках. Огонь в легких. Трудно дышать.

Беги, идиот…

Бегство… Знакомое чувство. Апатия, бесконечный поток дешевого бухла, пустые глаза, безразличные прикосновения. И этот запах – кислый перегар, смешанный с чьим-то дурным дыханием.

Впереди просвет. Посреди лесной чащи возвышалось древнее, могучее дерево; его ветви тянулись к небесам, словно руки гиганта, молящего о пощаде. Я прислонился к шершавому стволу, жадно хватая воздух.

Покой. Неожиданный, необъяснимый. Вокруг меня кипела жизнь. Муравьи деловито сновали по своим тропам, восстанавливая разрушенные ливнем мостики. Изумрудный паук, укрывшись под широким листом лопуха, терпеливо чинил свою паутину. Где-то вдалеке раздался стук дятла.

На мгновение я и забыл, от чего бегу. Но только на мгновение.

Сумерки, будто огромная стая черных птиц, накрыли лес своими крыльями, поглощая последние лучи заката. Чудовище ждало, затаившись где-то среди ветвей. Незримое, но осязаемое. Оно приближалось. Хруст веток. Мускусный запах, смешанный с гниющей плотью.

Нащупал на поясе нож. «Да ну, какое это оружие?» Но бежать я больше не мог. Не хотел.

С трудом поднялся. Боль в колене – тупая, ноющая пульсация.

Его глаза – два красных уголька, горящих в вечерних сумерках. Они закружили меня в водовороте воспоминаний, выхватывая из забвения моменты жизни, которые казались давно потерянными.

Вкус спелой земляники, собранной с бабушкой в огороде. Прыжок в прохладное озеро. Вспомнилось, как я строил шалаш в лесу. Мне было лет семь, и я был уверен, что мой шалаш – настоящая крепость, неприступная для пиратов и индейцев. Студенческие гулянки, наполненные искренним смехом. Тепло первых поцелуев, неловкость первого секса. Всё это – фрагменты моего «тогда» – теперь казались такими далёкими, нереальными.

Мамина улыбка, этот луч света, пробилась сквозь тьму, как же сейчас мне не хватает её тепла, её простоты, искренности. «Как я мог не ценить это?» – с болью думал я, вспоминая каждый момент, когда мог сказать «спасибо», обнять, просто побыть рядом.

Каким же я был заносчивым, самовлюблённым. Неудивительно, что у меня почти не осталось друзей. Я всегда считал себя умнее, лучше других. Думал, что мне не нужны «простые» радости, «банальные» проявления любви и дружбы. Слишком поздно я это понял.

В памяти всплыли редкие моменты, когда кто-то пытался пробиться сквозь стену моего высокомерия, пытался протянуть руку дружбы, а я презрительно отворачивался, считая это слабостью.

Просрочка. Срок годности моего существования истёк.

Оно медленно наклонило голову, как хищник, любующийся своей агонизирующей добычей.

Рык чудовища – глубокий, утробный – прошёл сквозь меня, заставив кости вибрировать.

Проснись, Толян… Проснись. Всего лишь кошмар. За пределом боли, за пределом страха, за пределом отчаяния – только эта мысль. Бесполезная молитва.

Я с силой сжал веки, выдавливая из-под них слезы в тщетной попытке рассеять кошмар.

1

6:15. Противная трель в предрассветной тишине вырвала меня из сна, который, впрочем, уже начал забываться.

«Да заткнись ты!» – простонал я, с силой ударив по будильнику.

Протяжный выдох. Чувство вины – будильник то не виноват.

Пересилив себя, открыл глаза.

Пустая бутылка «Пшеничного» у дивана – немой укор вчерашней капитуляции. Рядом – ее сестры-близнецы, выстроившиеся в ровный ряд, как пустые гильзы после боя. Боя с тоской. Проигранного, естественно.

Старый диван, продавленный до неприличия, с обивкой, вытертой до белизны. Пятно от пролитого кофе – как карта неведомого континента. Мой пост в этой бесконечной войне с реальностью. Спальня, кабинет, столовая – все в одном. Он обнимал меня дряхлыми пружинами, храня в себе призрачное тепло прошлого. Тех дней, когда жизнь еще не казалась такой убогой комедией. Когда я еще верил в хэппи-энды.

Оторваться от него – подвиг. Мышцы заныли в протесте. Комната на мгновение закружилась в безумном вальсе, потом вернулась на место. Шаг. Еще шаг. Каждый – как хождение по канату над пропастью похмелья.

Холодный линолеум. Проснулся окончательно. Мир, пошел на хуй.

Кухня. Выставка одной картины. Название: «Бытовой упадок». Горы немытой посуды – главные экспонаты. Кусок хлеба с зеленоватым налетом плесени – финальный штрих. Натюрморт.

Эдвард Хоппер одобрил бы. Одинокая фигура в лучах тусклого утреннего света, пробивающегося сквозь грязное окно. За окном – безликий город. Поблекшие краски реальности. Серое на коричневом. Холостяцкая жизнь, к которой я так стремился. Вот она. Во всей красе.

Кофе. Крепкий. Черный. Один глоток, второй… Горький напиток обжег горло, напоминая о том, что даже в маленьких радостях есть место боли.

Телефон. Ни сообщений, ни звонков. Прекрасно. Никому не нужен. И сам никого не хочу видеть. Идеальный баланс вселенной.

Бесцельно брожу по интернету. Новости? Политика? Нет, спасибо. Порно? Там тоже сплошная депрессия и безысходность. Кризис жанра.

Доел остывшие сосиски. Допил остывший кофе. Помыл чашку. Маленький подвиг. Бунт против хаоса. Не припомню, когда в последний раз чувствовал потребность в порядке, в ощущении контроля над хоть чем-то.

Тарелка за тарелкой. Вилка за вилкой. Гора в раковине медленно тает. Вытер стол. Выбросил заплесневелый хлеб. Каждое движение казалось бессмысленным, но в то же время приносило странное удовлетворение.

Почти чистая кухня. Почти гордость.

Взгляд в зеркало. Бледное, небритое лицо. Мешки под глазами. Еще не мертвый, но и не живой. «Ну что, Толян, готов к новому дню?» – спросил я у своего отражения. Усталые глаза смотрели с немой укоризной. «Готов не готов, – пробормотал я, выходя из квартиры, – а он уже наступил».

Я шел по мокрому асфальту, затерянный в лабиринте собственных мыслей. Ветер настойчиво забирался под потертую кожанку. Машины проносились мимо, обдавая меня выхлопными газами и брызгами грязи.

Подняв голову, я прищурился от не по-летнему холодного солнца. Его пронзительные и резкие лучи заставили меня моргнуть несколько раз, прежде чем глаза привыкли к яркости. Запрокинув голову еще сильнее, я различил в кристально чистом, бледно-голубом небе серебристый силуэт самолета. Он бесшумно скользил в вышине, оставляя за собой едва заметный белый след, который медленно таял в прохладном воздухе.

«Наверное, на Пхукет летит. Или на Бали… Счастливчики», – подумал я, засунув озябшие руки в карманы.

Всего несколько лет назад я сам летал на экзотические острова, потягивая виски на высоте 8000 метров. Мой паспорт пестрел штампами десятков стран, а в кошельке всегда хрустели купюры разных валют.

Вспомнил свой первый полет. Предвкушение было такое, будто внутри меня завелся рой бабочек. В аэропорту всё казалось огромным и захватывающим: суетливые пассажиры, гигантские металлические птицы, табло с мигающими надписями. Когда наконец оказался внутри, я прижался носом к иллюминатору и не отрывался до самого приземления.

Взлёт!

Помню это чувство – легкий толчок, ускорение, меня вдавливает в кресло. Дома становились все меньше и меньше, словно игрушечные кубики, а машины превращались в крошечных жучков. А потом мы взмыли над облаками. Они оказались совсем не такими, как я представлял – не ровными и пушистыми, а какими-то бугристыми, с провалами голубого неба. Мир с высоты выглядел совершенно иначе – я вдруг понял, что он гораздо больше, чем мне казалось, и что я обязательно увижу его весь…

Теперь же я едва мог позволить себе проезд в метро.

Я вспомнил свои шикарные апартаменты с видом на океан, где проводил грандиозные вечеринки: звон бокалов, смех красивых женщин, азарт игры – всё это казалось теперь далеким сном.

Сейчас моим домом была крошечная съемная квартира на окраине, где я коротал вечера в одиночестве, слушая сквозь тонкие стены бесконечную ругань и пьяные песни соседей. Горькая усмешка исказила губы. В свои двадцать восемь я чувствовал себя не просто выжатым лимоном, а скорее высохшей кожурой от него. Ловя свое отражение в витринах, я вздрагивал. На меня смотрел чужак – с неухоженной, давно не стриженной шевелюрой, напоминающей воронье гнездо; с небритым, заросшим щетиной лицом, которое казалось намного старше своих лет; с потухшим, лишенным всяких эмоций взглядом темно-серых глаз, затянутых пеленой усталости и равнодушия. В области колена красовалось большое пятно грязи, похожее на крест или скорее на трефу. Я попытался ленивым жестом стереть его, тщетно. «Ну и ладно… какая разница?»

Покер был моим билетом в мир свободы. Рай для интровертов. Десять лет я провел в этом мире.

Воспоминания о том самом турнире, изменившем мою жизнь, вновь нахлынули волной. Два дня напряженной игры слились в бесконечный поток решений, блефа и адреналина. Я сидел за компьютером уже второй день подряд, не отрывая взгляда от экрана. Комната превратилась в настоящий бункер: шторы плотно задернуты, повсюду – упаковки от чипсов и семечек, переполненные пепельницы.

Лишь дюжина кружек кофе и три пачки сигарет поддерживали концентрацию на запредельном уровне. Глаза слезились от напряжения, но я не мог позволить себе ни секунды отдыха.

Карты шли одна лучше другой, а когда не шли – я блефовал так нагло, что соперники падали как подкошенные.

Финал. Один на один. Соперник осторожен, но его аватарка буквально кричит хищным оскалом. Он резко повышает. Блефует? Или у него карты старше? Минута на размышление – слишком много поставлено на кон, чтобы отступать. Ладони вспотели. Да что там ладони, футболку можно выжимать. Иду ва-банк! Он отвечает почти сразу. В его глазах, скрытых за темными очками аватара, торжество. Показывает две десятки. У меня две семерки. Я почти проиграл, но… ривер – семерка! Да есть же! Сет!

И вот он – момент триумфа! Экран взорвался поздравлениями и виртуальным конфетти. Я вскочил со стула, не веря своим глазам.

«Да! Да! Получи, сучка!» – кричал я, бегая по комнате и размахивая руками. «Кто тут батя? Я батя!»

Соседи наверняка решили, что я сошёл с ума, но мне было всё равно. Выскочив на балкон, я заорал во всё горло: «ДААА!»

Вернувшись к компьютеру, я смотрел на цифры своего выигрыша, всё ещё не в силах поверить. Откинулся на спинку кресла, чувствуя, как меня переполняет настоящая эйфория.

«Это только начало», – сказал я шёпотом, глядя на своё отражение в экране монитора. «Теперь они все узнают, кто настоящий король покера».

С детства я был погружён в мир чисел и логики. Мама, учительница математики, с ранних лет усиленно развивала мой природный талант. Я сидел за кухонным столом, решая уравнения, пока другие дети играли во дворе. Но мне это нравилось – цифры были моими лучшими друзьями.

Математика и логика были моей суперсилой, надёжным щитом от всех жизненных невзгод. Вероятности, шансы банка, ожидаемая ценность – для меня это было как дважды два. Я просчитывал ходы наперёд, анализировал поведение соперников.

После одного крупного выигрыша я купил себе дорогущие часы.

«Зачем тебе это?» – спросил друг. «Ты же онлайн играешь, кто их увидит?»

Но мне нужно было доказать в первую очередь себе, что я действительно успешен.

Несмотря на способность просчитывать вероятности, у меня была ахиллесова пята – эмоции. Тильт. Проклятый тильт рушил всё.

Выигрыши я воспринимал как нечто само собой разумеющееся.

«Конечно, я выиграл», – думал я после удачной сессии. «Я же лучший. Ну а как иначе-то?»

Но проигрыши… О, это была совсем другая история. Каждый неудачный хэнд я воспринимал как личное оскорбление, как злой вселенский заговор против меня. Я не мог смириться с мыслью, что кто-то мог переиграть меня честно.

«Это невозможно!» – кричал я, глядя на экран после очередного бэд-бита. «Генератор случайных чисел подкручен! Это всё мошенничество!»

Я мог часами анализировать каждую проигранную раздачу, отчаянно пытаясь найти доказательства своей теории заговора. Был уверен, что покер-румы специально настроены против меня, они не хотят, чтобы такой талантливый игрок выигрывал слишком много.

Этот параноидальный настрой часто приводил меня в состояние неконтролируемого тильта. Я начинал играть агрессивно и необдуманно, пытаясь «наказать» систему, которая, как мне казалось, обманывала меня. Мог проиграть весь месячный заработок за одну ночь, движимый слепой яростью и безумным желанием доказать свою правоту.

Всё рухнуло с оглушительным треском, как карточный домик. Каждая новая партия больно била под дых, каждый проигрыш вбивал очередной гвоздь в крышку моего покерного гроба.

Цифры на мониторе, кроваво-красные нули, издевательски насмехались. «Банкрот», – беззвучно шептали они, и это слово, точно невидимая рука, сжало горло, перекрывая доступ воздуха. В висках застучало – резко, больно. Паника, ледяная волна, нахлынула, сжимая грудь, выдавливая из лёгких последний воздух.

Я рухнул на спинку кресла, чувствуя, как ледяные струйки пота прокладывают дорожки вдоль позвоночника.

Десять лет. Десять грёбаных лет за покерным столом… И вот он – финал. Банкрот.

«Как… как это могло случиться?» – мысли метались в голове, путаясь и сталкиваясь, как карты в старой, много раз перетасованной колоде.

Я вскочил, схватил ноутбук и со всей накопившейся злостью швырнул его в стену. Раздался треск. Мой верный спутник и в то же время безжалостный палач разлетелся на осколки. Фрагменты экрана усеяли пол – безмолвными свидетелями моего краха.

Друзья испарились. Девушки исчезли.

Мир, некогда казавшийся ярким и безграничным, сжался до размеров душной комнатушки в родительском доме. Стены давили, постоянно напоминая о сокрушительном поражении.

За те годы, что я провёл в мире покера, я не просто разучился чувствовать – я как будто потерял саму способность испытывать эмоции. Мир вокруг поблёк, превратившись в скучный, однообразный, бесконечный поток цифр, вероятностей и холодных расчётов.

При виде чьей-то улыбки мой мозг автоматически включался в поисках подвоха, пытаясь просчитать, какую выгоду этот человек намеревается из меня извлечь. Скептицизм стал моим вторым «я». Я напрочь перестал верить в бескорыстные поступки и случайные совпадения. Всё имело свою цену, свой скрытый мотив – нужно было лишь немного копнуть глубже.

Мизантропия проникла в каждую клетку моего существа. Люди представлялись мне ходячими математическими уравнениями, которые требовалось решить для получения желаемого результата. Я совершенно перестал видеть в них личности.

Вера в людей? Пффф… наивно. Я своими глазами видел, как ближайшие друзья отворачивались в трудную минуту. Любовь? Ещё одна иллюзия, хитро придуманная, чтобы оправдать иррациональные поступки. Счастье? Всего лишь химическая реакция в мозге, ничего больше.

Покер стал моим безжалостным учителем. Годами он выжигал в моей душе все иллюзии, оставляя лишь голую, неприглядную правду: жизнь – это игра, где правила диктуют сильные, а слабые обречены на проигрыш.

Я начал рассматривать каждую ситуацию, каждое взаимодействие через призму «математического вэлью».

Даже простейшие радости жизни полностью утратили для меня смысл. Солнечный день и пение птиц больше не вызывали никакого отклика в душе. Какая от этого выгода? Как это может увеличить мой банкролл или улучшить позицию за покерным столом? Никак. Значит, это не имеет абсолютно никакого значения.

Я помню день, когда мой старый школьный друг позвонил, приглашая на пикник.

«Толян, давай, погода – шик! Шашлыки пожарим, душу отведём!» – убеждал он, его голос звенел неподдельным энтузиазмом.

А я сидел, глядя в никуда, и мысленно подсчитывал потенциальные убытки. Сколько денег улетит в трубу, если пропущу вечернюю игровую сессию ради этого, как мне представлялось, совершенно бесполезного времяпрепровождения?

Красивый закат? Ха! Всего лишь сигнал – скоро начнутся вечерние турниры, где можно сорвать куш.

Самое жуткое – я даже не осознавал, насколько глубоко погрузился в эту пучину. Я думал, что просто эволюционировал: стал умнее, рациональнее, эффективнее. Что сбросил балласт ненужных иллюзий и лишних сантиментов.

Ноги сами несли меня по серому, потрескавшемуся асфальту. Я снова взглянул на самолёт, уходящий в небесную синеву. Он уносил с собой чьи-то мечты о райских пляжах и беззаботной жизни. А я… я уже не мог себе этого позволить.

Пискнул телефон. Я потянулся к нему, уже заранее раздражаясь: наверняка опять рабочая рассылка или бесполезный спам. На экране высветилось имя Мишки, моего, можно сказать… лучшего друга.

«Толян, хелп! Обошёл полгорода, суджука нигде нет. Ты ж знаешь, без него в поход – никак. Глянь на рынке после работы, а? Найдёшь – с меня пиво!»

Я усмехнулся, представив, как Мишка, взъерошенный и запыхавшийся, мечется между прилавками в поисках любимой колбасы.

«Так, стоп», – я резко выпрямился. – «Какого хрена, Толян? Ты тут раскис, а твой друг в это время город на уши ставит ради похода. Хорош хандрить!»