Месяц оставленных

На той стороне коридора кряжистые металлические деревья скрывали пыльные просторы: Гви чувствовал жар лучей, ютившихся за частоколом стволов.

И здесь не было ничего. Лес обрывался так же резко, как вырастал. Корни уходили в землю, а деревья выстраивались ровной линией. Запах развеялся, не оставив и намёка. Треск, визг, шёпот – всё затихло разом, когда они подставили лица солнцу.

Дети их отпустили, наказав разнести весть, чтобы среди пустошей больше не родился ни один каменно-металлический лес. Какими бы виноватыми себя ни чувствовали дельцы, они заслужили пощаду. Возможно, и не только они15.

Гви выловил среди редких стволов беловолосую девушку и всмотрелся в лицо, отыскивая некогда присущие ей черты. Удивительно, как она изменилась за несколько лет, будто покрылась слоем пепла от пожара, что он собственноручно помог разжечь.

Он шагнул к ней, наконец собравшись с мыслями и решившись напомнить о себе. Девушка уже облачилась в скафандр и теперь готовилась надеть маску. Гви стоял перед ней, топчась в облаке пыли и теребя длинные рукава туники. Котори не сказала ни слова, но взгляд её резал, колол, вонзался в уязвимые места и застревал там, раскрывая остриё, которое невозможно было извлечь, не разбередив рану. Кулаки в силиконовых перчатках сжались до скрипа. Удовлетворившись его растерянностью, она расслабилась и, ступив в сторону продолжающейся тропинки, бросила:

– Я действую изящнее. Какая-то ночь для тебя станет последней.

И зашагала гордой поступью впереди процессии, оставив среди корней термос с пёстрой красной крышкой.

Их смелое передвижение по нейтральной территории остановил патруль. К грандиозному разочарованию, над шеренгой солдат, растянувшихся на приличные двести метров в длину, не высился ни красно-зелёный, ни тёмно-синий штандарт. С той же вероятностью четвёрка могла наткнуться на самих скульданцев, не оставшихся в стороне. О нападении на Мулос Гви узнал преимущественно из бесед спутников, но и символы Хару преследовали его даже сейчас: у деревянного указателя болезненно гнулась яблоня, а его товарищи напоминали калейдоскоп ненавидящих друг друга и таких разных жителей одной планеты.

Мысль о принадлежности солдат к Скульду укреплялась с каждым шагом шеренги. Укрытия на ближайшие километры не наблюдалось. Гви ощутил укол тревоги и представил живописные трудовые лагеря, в которые свозили многочисленных беглецов, пойманных как на нейтральной территории, так и в других странах. Существовал некий договор, позволяющий утаскивать скульданцев в их родное болото, если подтверждалась их национальность. Лагеря славились переполненностью ещё десяток лет назад, сейчас же, вероятно, сеть раскинулась на половину территорий, превратив жилую часть страны в островок, окружённый буями лагерей в море сурового климата.

Они не успели добраться даже до бухты, а уже погрязли в неприятностях, связанных с беспощадными нравами его родины. В подтверждение его мыслей один из солдат энергично замахал руками, призывая путников оставаться на месте и ждать приближения неминуемых проблем.

Строй окружил их, прижав к тому самому деревянному указателю, на котором царапины складывались в «Форцизию», деревню, о которой делец предупредил их с лицом, познавшим неудовольствие, и «Каритас», благотворительный город, совместный дар Урды и Вердании бедным жителям нейтральных территорий, куда Гви неоднократно направлял беженцев, набредших на церковь.

Солдаты носили скромные, но надёжные латы, закрывающие предплечья, туловище и бёдра, через плечо перекидывалась необычная конструкция – однозначно верданского производства. О таких рассказывал старик, пересёкший границу и потерявший в бойне семью. Он назвал орудие signe avant-coureur de la mort, предвестник смерти. В то же время форма отдавала сухо-зелёным цветом, как погибшие на жестоком солнце листья. В Мулосе подобная маскировка была бесполезна, но в Урде спасала многих бойцов. Странное смешение противоборствующих культур вызвало невольное облегчение – солдаты едва ли защищали Скульд.

Девушки не растерялись и держались спокойно. В глазах Котори и вовсе читался вызов. Уж Гви-то знал, как он там поселился. Лусо заметно напрягся и обратил внимание на то же сочетание разнородного обмундирования, перебегая глазами от оружия к одежде и всматриваясь в загорелые лица, слишком светлые для урданцев.

Один из солдат, вероятно, командир – раз остальные выгнули спины до неприятного хруста – вышел вперёд и протянул руку дельцу, на секунду опешившему. В районе ключицы красовалась монограмма из переплетённых лоз, складывающаяся в практически слившиеся «Л» и «М». Лусо покосился на символ и отступил назад, не ответив на рукопожатие. Командир нахмурился и повернул голову, чтобы обратиться к солдатам, засуетившимся вокруг бродячей компании.

Круговое расположение не особо подходило для совместной стрельбы всего отряда, поэтому лишь одна дуга, прикрывавшая восток, потянулась к оружию за спиной. Солдаты на западе разорвали строй и мелким шагами отходили назад.

Командир начал было возвращаться к подчинённым, как вмешалась Котори, ухватившая его за почти опущенную руку.

– Что бы мы делали, если бы герцог де Мерель не прикрыл наш отход из Мулоса, – нарочито испуганно сказала она, снимая маску и протирая глаза тыльной стороной ладони.

Командир просиял и жестом приказал солдатам остановить приготовления к расстрелу.

– Я уж решил, что обознался. Герцог дал крайне расплывчатое описание дельца Мулоса, а остальных, – он удостоил вниманием каждого, – в списке и вовсе не было.

– По велению Литы, Лусо спас нас. – Парень поморщился от звука собственного имени. – Не осведомлены ли вы о судьбе других дельцов и, разумеется, самого герцога?

В глазах девушки горел гнев, прикрытый сладостными речами, но командир слышал лишь второе.

– Круг верных соратников герцога избежал бойни и ушёл по туннелям. Нам передали приказ проследовать к фавелам, где расположен выход из подземелий. Остальные пошли на сделку с новым правительством.

– Новым правительством? – скакнул на октаву вверх голос дельца.

– Нейтральные территории в ближайшие дни получат официальный статус, а возглавит узаконенный Мулос коллегия из представителей Большой тройки.

– Откуда столько точной информации? – с сомнением спросила Лэс, чем разрушила легенду о бедных беженцах и заслужила яростный взгляд Котори.

Командир повременил с ответом и снова изучил урданку, остановившись на рюкзаке, из которого торчали папки, и, скорее всего, обратил внимание на её дорогой скафандр.

Прежде чем с его губ сорвался неизбежный вопрос, Гви аккуратно шагнул вперёд, едва не разорвав скафандр тяжёлым вдохом.

– Отрадно видеть, что крылья Литы не обошли стороной добрых людей.

Губы собеседника на секунду дёрнулись в удовлетворённой улыбке, ладони легли на грудь, а тело склонилось в поклоне, что повторили и окружавшие их солдаты.

– Пусть Мато расчистит ваш путь своим хвостом, а Хару накормит на следующем привале, – в словах его звучал трепет человека, потратившего годы, чтобы доказать бессмысленность пустого поклонения, но пришедшего к чему-то большему.

Отряд двинулся на запад, срезая путь к фавелам, что для четвёрки казалось роскошью. Впереди ждал дополнительный день в пути, вызванный посещением Форцизии, крошечной деревни чуть южнее нужной им тропы.

– Де Мерель, вероятно, собирается от нас избавиться, – нахмурилась Котори. – Ему с одной-то Исе не справиться, если она жива, а лишний делец мест ему ни к чему. Не понимаю, как молниеносный захват власти ускользнул от Дельца. Опять же, если и он жив.

Лусо проводил взглядом солдат, скрывшихся в пылевом мареве у кромки видимых земель. Тени обрисовывали каньоны на его сжатых челюстях.

– Если нас хотели устранить, почему отпустили? – Лэс перекладывала вещи в рюкзаке, унимая непослушные руки.

– Вера для некоторых важнее приказов. – Голос Гви ударом гонга разнёсся на пару метров вокруг, оборвавшись потоком ветра, снёсшим слова.

– Тогда, наверное, спасибо, – пожала сияющими на солнце плечами урданка, и последняя папка едва не выскользнула из рук, когда её серые в янтарную крапинку глаза задержались на нём. С такой мольбой на него смотрели дети, лишившиеся дома и нуждающиеся не в крове, а в поддержке, которую может дать лишь человек.

Гви потянулся к груди, чтобы удержать рёбра от частого подъёма, но провалился, когда Лэс предложила ему фильтр для маски. Он не успел отказаться – девушка вложила ему в руки маленький дар и упорхнула, сверкая золотом в лучах игривого солнца. У него на ладони лежал последний сменный фильтр. Последний для всех.

– Я его разжалую, – прорычал делец и, сжав кулаки, прошествовал за девушками, едва не зацепив Гви плечом.

Путь последствий подразумевал одиночество, и во всей пустыне они вчетвером действительно одиноки. Каждый по-своему и все вместе. Даже если ему не суждено увидеть Котори через год, узнать настоящее имя дельца и оказать поддержку Лэс, он приведёт их в Скульд чего бы это ни стоило.

Опомнившись, Гви нагнал тройку на обрыве, с которого открывался вид на деревушку, залитую солнечным светом, точно русло звёздной реки.

Дело №1703

Я была Патрицией Хейл, до того как стать делом №1703.

Собираясь тем утром на работу, я казалась себе излишне спокойной, учитывая характер моей деятельности. Расчётливость, холодность, собранность – вечный девиз учёного в моей голове. Никакой спешки, никаких необдуманных шагов.

Волноваться в общем-то действительно было не о чем: основные испытания прошли неделю назад, осталось заполнить очередную стопку макулатуры, которую, вероятно, никто не прочтёт. Им интересен результат, но никак не удивительная реакция, позволяющая этого результата добиться. В любом случае худшая часть работы позади: эксперименты на животных завершились смертью всех подопытных.

Признаться, мне всё сложнее смотреть в глаза дочери, когда она спрашивает, через сколько я разработаю лекарство от рака. Угораздило же Хэнка рассказать ей о моём призвании, точнее, о наиболее светлой его стороне.

Перед уходом я заглянула в комнату дочери. Мерное посапывание вызвало прилив сил, несмотря на недосып и ранний подъём (солнце ещё видит сны глубоко за горизонтом). Тёмные пряди небрежно разбросаны по подушке, будто поток ветра от мощного вентилятора специально создал эту причудливую картину. Пол усеян иллюстрированными сказками, раскрытыми где-то на середине, и неубранным конструктором, особенно сконцентрированным около тумбы, на которой стояла клетка Верны, пегого хомяка, подаренного малышке на шестой день рождения. Если бы только Хэнк послушал меня и согласился на пса… Видеть не могу грызунов. Будто работы мне мало.

Верна заметно дёрнулась, точно ей снился кошмар, хотя, скорее она ощутила моё присутствие. Иногда мне кажется, что животные инстинктивно стараются держаться от меня подальше, как-то узнавая о том, чем я занимаюсь. Наша преподавательница по физиологии растений (право, сто лет уже прошло) однажды упомянула, что погибающее в руках человека растение оставляет на нём специфический запах, который способны улавливать другие члены зелёного сообщества. Тем самым они знают, что именно это человеческое существо лишило жизни их товарища. Едва ли я верю в растительную душу и чудесное перерождение деревьев в кусты, но, похоже, Верна каким-то образом учуяла кровь на моих руках.

Хомяк встрепенулся и начал неистово носиться по клетке, видимо, рассчитывая разрушить прутья своей темницы, когда на скорости врезался по очереди в каждую стену.

– Тише, девочка, – прошептала я, – наша малышка проснётся и страшно расстроится, увидев, что ты поранилась.

На что я надеялась? Что хомяк поймёт шёпот из темноты? К моему удивлению, Верна практически мгновенно замерла и чёрными бусинками глаз, поблёскивающими от света далёкого фонаря на улице, внимательно уставилась на меня, ожидая следующей реплики.

– Эм, спасибо? – неловко уточнила я у хомяка.

Верна издала невнятный звук (то ли скрип, то ли храп) и, отвернувшись, зашагала к лежанке.

Я вынырнула из комнаты, бросив ещё один короткий взгляд на дочь, потом ещё один и ещё. Крошка неровно засопела, когда в комнату ворвался поток ветра и груда деталей около тумбы рассыпалась по полу. Она не проснулась, что, несомненно, было хорошей новостью, но я знала источник сквозняка – дверь нашей спальни открылась. Значит, предстоял ночной разговор с Хэнком.

Я бесшумно закрыла дверь спальни и обернулась к моему нередко страдающему бессонницей (часто из-за меня, что ж скрывать) мужу. В сумерках можно было различить лишь силуэт человека, стоявшего в нескольких метрах, но даже этого достаточно, чтобы прочитать напряжение в позе и том, как он себя держит.

– В последний раз так рано? – донёсся приглушённый голос, полный усталости. Мои ночные исчезновения и отсутствие дома на протяжении трёх месяцев тяжело давались им обоим, но Хэнк ни разу не упрекнул меня, даже наоборот, брал всё больше домашних забот на себя, отчего на душе становилось ещё тоскливее.

– Ещё несколько бумажек, и всё кончится, – с заметным облегчением ответила я. Фигура слегка наклонила голову вправо, обдумывая мои слова, затем медленно проплыла по тёмному коридору и приобняла меня.

– Обещаю, на этом всё, – едва слышно добавила я, уткнувшись лицом в его плечо.

Мы простояли так непростительно долго. Водитель за окном начал сигналить, сначала с большими интервалами, потом всё чаще. Мы рисковали разбудить половину района своими объятиями, но всё равно продолжали стоять.

Наконец Хэнк легонько оттолкнул меня:

– Иди и возвращайся к ужину. Сегодня вечером читка стихов перед завтрашним выступлением, не хочу быть единственным судьёй нашей дочери. Должен же кто-то поругать её дикцию и интонацию.

В этот час дом подарил мне максимум энергии, который мог. Короткие встречи (хомячок считается) восполнили потерянные за долгие ночи силы и позволили надеяться на скорое завершение этого дня.

В мыслях я была уже в следующих сутках – на выступлении дочери в школе. Вот она выходит на сцену, мы с Хэнком приветственно хлопаем, зал подхватывает, наша красавица неуверенно переминается с ноги на ногу, но, собравшись с мыслями, начинает строфу.

Машина засигналила настолько часто, что уши больше не могли этого вынести – я выскочила на улицу и скрылась в ночи.

* * *

Я вошла в знакомое помещение, в мой второй дом, хотя иерархия не была столь строга.

На диванах, расположенных вдоль стен, лежали кучи сумок, кто-то позволил себе оставить здесь даже пальто, нарушив тем самым санитарные нормы. Мгновенный выговор – если не потеря должности – ждёт разгильдяя. Если я, конечно, найду кого-то. В комнате отдыха оказалось на удивление пусто, а оставленных вещей чересчур много для типичного ночного составления отчёта, ведь половина персонала после серии экспериментов могла больше не возвращаться в комплекс. В части комнаты, служившей нам конференц-залом, стоял заваленный бумагами стол, на маркерной доске кто-то вывел новую схему опытов, отличавшуюся от наших обычных.

Со стороны чистой зоны16 послышались торопливые шаги: дверь распахнулась, и в комнату отдыха вошёл облачённый в наш полный «доспех» – халат, перчатки, маска, шапочка для волос, сменная обувь – Ленни.

– Объяснишь? – без лишних предисловий сказала я.

Бедный Ленни настолько запыхался и взмок от быстрой ходьбы, что едва держался на ногах.

– В последнюю минуту прислали новый протокол. В виварии17 две сотни молодняка18.

– Снова опыты? Мы же всё сделали, доказали эффективность. Какая смертность им нужна? 120%?

Новая серия экспериментов не сулила ничего хорошего, кроме забоя двухсот крыс непонятно ради чего. Мы и так позволили себе увлечься использованием животных, точнее, нас заставили увлечься, но сейчас это казалось бессмысленным – ненужная жертва ради доказывания аксиомы.

– Где остальные? Зови сюда всех. Опыты остановить. Я звоню наверх. Ни одно животное больше не умрёт от этой дряни, – подчёркнуто дерзко сказала я, хотя в этом и не было необходимости – мой авторитет здесь никто не оспаривал.

Ленни приспустил маску: раскрасневшееся лицо покрывали капли пота.

– Боюсь, это невозможно. Инструкции прислали пару часов назад, эксперименты уже провели, осталась только утилизация.

* * *

– Хотите сказать, теперь опыты проводятся и без куратора проекта, и без научного руководителя? – Все трое вытянулись по струнке около входа в чистую зону. Кто знает, сколько часов они провели за работой, пока я посапывала в кровати, но вид у каждого был измождённый.

– Поручение спустилось напрямую от куратора. Мы не знали, что Вас не вызвали. После часа ожидания я взялась руководить. Всё-таки у Вас маленькая дочь, что-то могло случиться, – вступилась за остальных Вейгела, мой заместитель. Толковая девушка, только недавно окончившая аспирантуру, влилась в коллектив последней, но мгновенно заслужила и уважение, и должность.

– И случится, если вы нарушили протокол.

Вышло резковато, Ленни поднял глаза на меня и сразу же отшатнулся, упёршись спиной в металлические створки.

– Что по результатам? – чуть остыв, спросила я, расхаживая по комнате и судорожно перебирая в голове причины, почему меня не вызвали на эксперименты, но прислали машину позднее.

– Не успели обработать, – отчитался Зук, неутомимый голубоглазый мужчина с припухшими синяками под глазами. Видимо, его тройка сорванцов всерьёз решилась добить старика. Интересно, рассказывает ли он, чем занимается? Едва ли жена-веганка оценила бы его выходки и не сослала бы ночевать на местный диван.

– Включайте компьютеры. Обрабатываем по старинке сами.

Раз уж меня отстранили от руководства экспериментами, на результат стоило взглянуть. Вряд ли мне суждено увидеть полноценный отчёт, когда данные перетекут в следующие руки.

В плане здания не нашлось места для окон. Прикинув время, мы включили верхний свет на максимум, чтобы сымитировать дневные лучи. Работа и так не шла, не хватало ещё сбить режим и остатки разума с толку. Под слабое гудение блока питания Зук захрапел перед клавиатурой, и Вейгела заботливо положила ему на плечи плед с дивана. Ленни улизнул полчаса назад, оправдавшись поиском еды, поскольку всю ночь холодильник нещадно терзали.

Картина вырисовывалась удручающая. Вещество, попадая в организм, цепляло сразу несколько систем и переворачивало каскады с ног на голову. Пушистые подопытные гибли в муках – в зависимости от дозы – в течение 5–24 часов. На метаболизм соединения не влиял ни пол, ни возраст. Универсальный яд. Крайне токсичный. Неограниченно опасный. Что просили, то и получили.

Вейгела за соседним компьютером резко дёрнула мышь в сторону, и та чуть не сорвалась со стола.

– Я провела один анализ. – Она лихорадочно переключалась между вкладками, сравнивая результаты из разных программ. – Дополнительный. Вырисовывается любопытный побочный эффект…

Её прервал Ленни, с силой толкнувший дверь так, что шкаф с личными вещами около входа заметно качнулся: из моей сумки вылетел листок, спланировавший на пол и привлёкший внимание всех, кроме Зука, – тот так и сотрясал воздух своим храпом. Лаборант нежно подобрал свёрнутый листок и протянул мне, не разворачивая. Все здесь знали, что в моей сумке образовалась бездна, полная рисунков дочери: карандашных, немного невнятных, но неизменно пёстрых и оригинальных. Я опознавала свёрнутые листы по сгибам, знала, насколько шершавая бумага у каждого рисунка, у какого листа мятые углы, а у какого слегка закрашенный край. На столе примостилось изображение розово-синей панды с кроличьими ушами: одна из лап опиралась на камень (так уж я трактую сероватую массу), а вторая поднимала к небу – с фиолетовыми облаками – факел. В уголке разноцветными карандашами стояла подпись автора. На минуту прижав рисунок к груди, я спрятала его во внутренний карман пиджака.

– Где же долгожданная еда? – бросила я, ничуть, однако, не расстроившись, что Ленни вернулся с пустыми руками. В конце концов, не хотелось задерживаться в лаборатории дольше, чем требовалось.

Зук засопел энергичнее, подрагивая челюстью, будто пережёвывая невидимую еду.

– Столовые закрыты. Для автоматов у меня нет денег. – Ленни театрально похлопал по карманам халата. – В здании ни души, кстати. Все кабинеты и лаборатории закрыты.

– Сейчас часов за десять уже, – нахмурился мой заместитель, оторвавшись от монитора. Сбоку казалось, что данные на экране пульсируют.

Парень пожал плечами и двинулся к дивану, изящно избегая компьютеров.

– Рабочий день не закончился. – Я угрожающе приподняла бровь, смягчив суровое выражение призрачной улыбкой.

– Я здесь на полставки. И отработал её ещё часа в три ночи. – Он плюхнулся на диван и, уютно устроившись, закрыл глаза.

Неисправимый лентяй – со светлой головой и располагающим характером. Отвернувшись к компьютеру, я обратила внимание на Вейгелу, водящую пальцем по экрану, не веря выданным машиной результатам.

– Что-то не сходится? Тот самый побочный эффект?

Девушка повернулась. В глазах стояла паника перед чем-то необъяснимым, будто эксперимент оказался напрасным, природа создала нечто, не поддающееся расшифровке, часы работы превратились в пустоту, но с этим чувством мешался страх, такой человеческий, понятный каждому страх, не имеющий никакого отношения к работе.

– Это не побочный эффект. Это катастрофа.

А потом потух свет.

Глава 5. Котори. Они легки как лепестки

Внутри клокотала тревога, плещась о рёбра. Она знала это чувство. Боялась его возвращения и ждала, потому что вновь чувствовала тело единым целым. Клетки не умирали по отдельности, мышцы не ныли изолированными волокнами, а органы не отказывали как истинные индивидуальности. Нет, всё внутри захлестнула одна волна, одна конкретная эмоция. И от этого понимания стало спокойнее. Для неё это не тёплое чувство в груди, не ватная нежность в жилах, не мечты и воздушные замки, а спокойствие быть живым, бежать, метаться, ошибаться19. Спокойствие знать, что есть время, есть завтра, есть следующий год. У неё не было.

Грязно-ватная пелена скрывала редкие постройки. Тучи свалявшимся снегом нависали над ними. Здесь, в Мулосе, зима проходила без лишнего шума, а снег походил на пепел, плотный, грязный, не растворяющийся. Дома он оставался всё таким же загрязнённым, но изредка проскакивала белизна, тяжёлые тучи отступали, а солнце касалось блестящих кристаллов. Сияние снега казалось чем-то волшебным, родом из сказок, из самых чудесных снов. Хотела бы она, чтобы те сны вернулись, но вот они в проклятом Мулосе, она чёртов делец и спасается от скверной болезни и безбожных политиков, пытающихся распилить нейтральные территории. Да пропади оно всё пропадом!

Котори отделилась от остальных и энергичнее зашагала к деревне, пробиваясь через дымку. Первое, что поражало ещё до того, как ты всматривался в архитектуру, – обилие пышной растительности. Фигурные, ровно подстриженные кусты обрамляли садовые участки вокруг домов. Вдоль главного проспекта шла череда вырезанных из самшита зверьков: приподнявшийся на задних лапах медведь нависал над пушистой овцой, склонившей голову над неким грызуном – вероятно, сусликом.

По лицам всех присутствующих пробежало непонимание. Лэс задумчиво потёрла в руках лист и принюхалась.

– Искусственные, но очень качественные. Даже запах есть.

Лицезрение очередного витка растительного многообразия приносило лишь тянущее ощущение в груди, будто в лёгких распускался колючий бутон. Церковь. Каменно-металлический лес. С некоторого времени растения не сулили ничего, кроме вязких волн отчаяния и боли. В глазах Котори обилие зелени и древесных орнаментов превратились в ловушку, очередную уловку, ломающую последние спицы в колесе разума. Без одной опоры можно справиться. Без двух – сносно. Без трёх – сложнее. Но теперь она подходила к пределу, критическому значению сломанного, после которого рушиться уже нечему.

Ей всё хотелось, чтобы Адаэль наконец признал, что использовал её незнание, что злодейски задумал навредить тем девушкам и их детям. Роковая случайность, приведшая к тому, что груз ответственности лёг на её плечи, не давала покоя. Это был план. Ею манипулировали. Она не виновата. Но Адаэль и пары слов не сказал с момента, как они покинули церковь.

Проспект делился на два рукава. Котори подхватила под руку Лэс – наименее раздражающего в данный момент человека – и потянула растерянную девушку направо, к высившейся вдали мельнице, что-то пробурчав насчёт того, что пора бы им разделиться, и, не сбавляя темп, добежала до проулка, где скрылась за весьма реалистичной ивой, тянущей свои тонкие локоны к водной глади.

– Ива вавилонская. Также известная как ива плакучая. Очень точная реплика, хотя листья должны быть чуть более вытянутыми. – Лэс нахмурилась, когда Котори не сдержала смех, беззлобный, искренний. Кажется, она выбрала верного компаньона. Немного бессмысленных фактов – прекрасный способ отвлечься, особенно если они надолго не осядут в голове.