Трёхочковый в сердце

«Жрицу любви» было несложно отыскать, в каждом городе есть места, куда ночные бабочки слетаются на огонёк. А с современными технологиями, это стало ещё проще. Любой сайт знакомств, или приложение для свиданий, содержал подобные предложения, нужно было лишь забить в поисковик. За границей всё было бы ещё проще, но Ника не заботил рейтинг или количество положительных отзывов. Ему нужен был трах, максимально грязный, опороченный, унижающий его достоинство. Он специально не искал по фотографиям, или в соответствующих разделах. Во-первых не хватило бы денег, во-вторых меньше удовольствия, больше отвращения. Ник оставил запрос с описанием места и времени, ожидая подтверждения.

Она позвонила ближе к вечеру, представилась Катей, хотя он ожидал чего-то более экзотического, наподобие Эльвиры.

– У тебя есть машина, я бы лучше там тебя обслужила. – Екатерина не церемонясь выдвинула условие, голос был низкий прокуренный, которому очень шло подобное фамильярное обращение, – Подбросишь до точки потом, сделаю скидку, не пожалеешь.

– У меня нет машины, я поэтому и вызывал на дом. – Ник слегка опешил, запамятовав, что при отправке запроса не упомянул не только про отсутствие автомобиля, хотя алкоголь стучавший в его голове, твердил, что это не существенно.

– Ладно, открывай, поднимаюсь.

Зазвонил домофон, Ник впустил ночную гостью. Через некоторое время звук каблуков раздался по лестничной клетке, он отворил дверь приглашая даму внутрь. «Бабочка» не отличалась миниатюрностью, и больше походила на гусеницу до превращения. Проститутке было ближе к сорока, чем к тридцати, что всё равно было больше, чем Ник рассчитывал. Она была невысокого роста, темноволосая и толстая, плотно положенный макияж не скрывал недостатков откровенно отталкивающей внешности. Так могла бы выглядеть Кира, точнее четыре, лет через двадцать-тридцать, если бы её так же потрепала жизнь как и Ника, обрубив ноги и впихнув, растолстевшие культи в высоченные ботфорты. Большего стыда, унижения и ненависти к себе он ещё не испытывал, чего, собственно, добивался.

– Ты не говорил, что инвалид. – Катя сложила руки на груди, отгораживаясь от него как от проказы.

– Ты тоже себя не расхваливала, – Ник чуть не сорвался на грубость, хотя вряд ли это что-либо изменило бы, – это как-то влияет на тарификацию?

Он рассчитывал, что она даже слова такого не знает, но её профессиональным хлебом было зарабатывать на «бзиках» и отклонениях клиентов, так что Катя ухватилась, за сказанное как за спасательную соломинку.

– С калекой на двадцатку дороже.

– Баксов? – он был возмущён, хотя бы тем, что на трезвую голову не согласился бы трахнуть этого крокодила даже за доплату.

– А ты как думал. Не рублей же!

– Мы так не договаривались! – Ник уже был на крючке, как и с обезболивающими, ему слишком нужна была доза, даже если бы пришлось жрать анальгин.

– Я не буду с тобой трахаться, так что решай сам, или я пошла! – Катя уже разворачивалась к двери, и правильнее было бы послать её, но зачем откапываться стоя по колено в дерьме, если можно влезть по пояс.

– А что можешь за ту же стоимость? – Ник окликнул её в последний момент.

– Могу отсосать. – словно катая это выражение на языке, как член будущего клиента, раздумывала она.

– Пойдёт! – он развернулся в коляске, отправляясь в гостиную, Катя осталась разуваться в прихожей.

– Только деньги вперёд. – она вошла в зал, став ещё на двадцать сантиметров ниже, без своих каблуков, не намного выше Ника сидящего в каталке.

Он положил деньги на журнальный столик, сам, пока Катя заплетала волосы, стягивал с себя штаны. Она стала перед ним на колени, с омерзением глядя на обрубленные ноги, и небритый пенис, который был ничем не хуже, той сотни, что ей приходилось видеть до этого, но принадлежавший инвалиду, и поэтому не такой. Только деньги не пахнут, а на вкус они всегда то, что мы за них приобретаем: суши, шубы или зубная паста, чтобы избавиться от привкуса потных спонсорских гениталий. Ник не был знатоком, считая, что Кира с минетом всегда справлялась на отлично. Но с Катиным опытом и «подвешенным» языком трудно было спорить. Она сразу же проглотила член, захватывая в вакуумную помпу губ и рта. Он ещё не возбудился, но Катя ласкала его с таким энтузиазмом, что это был лишь вопрос времени. Впуская ствол внутрь, она поднимала его языком, так чтобы головка, скользя по горячему нёбу, наливаясь, доходила до миндалины, а потом резко, прихватив кожицу губами, выдёргивала наружу, чуть проводя от основания до конца зубами, не прикусывая, но добавляя пикантности. Ник мгновенно почувствовал, как от копчика по спине побежали мурашки, откинувшись и слегка постанывая про себя. Он ощущал как приливает кровь, как растёт его достоинство, пускай и втоптанное в грязь подобием секса с падшей женщиной, но сейчас это было неважно. Катя продолжала играть свою партию на флейте, натирая инструмент с внутренней стороны щёк, словно хомяк, прячущий чупа-чупс, а потом одним движением заглатывала его, крутя головой словно раскручивая спираль, выпускала влажную плоть наружу, сантиметр за сантиметром. Стоило Нику подняться с половины шестого, сдвинувшись на два часа, она набросилась на него, неистово уплетая, как спагетти в дорогом ресторане, бескультурно смокча и чавкая на всю.

Тут его и закоротило. В голове сразу возникла сцена в отеле. Он пьяный, валяющийся за диваном, и Артур с Кирой. Та удивлённо и нежно шепчет: «Как? Ты не кончил?», и опускается к расстёгнутой молнии его штанов. Аккуратно берёт в руки член, массирую и надрачивая, податливую плоть, а потом впивается губами, которые столько раз целовали и ласкали Ника, дарили наслаждение и сыпали проклятиями. Она старается, поправляет волосы, чтобы не мешались, работает языком, облизывая вставший член, помогает рукой вверх-вниз, и снова насаживается ртом, чавкая, чмокая, пуская слюни, как на дорогой десерт, продолжая сосать без остановки. Эти звуки засели в его сознании, перекрывая любые ощущения. Ника трясло, от нахлынувшей ярости, и мутило от вновь пережитых ощущений.

Катя не останавливалась, честно отрабатывая свои деньги, но возбуждение ушло, сменяясь отвращением и подступающей тошнотой. Он метался, пытаясь отвлечься, переключиться на более близкие и настоящие ощущения. И проиграл. Порция рвоты вырвалась из его рта, осев зеленоватой вязкой жижей на груди, тягучие слюни проложили бороздку из уголка рта, по подбородку к массе впитывавшейся в футболку. Минет тут же прервался, Катя отскочила в сторону отряхиваясь.

– Ты что наблевал на меня? Конченая сволочь! – она истошно вопила, проверяя волосы.

– Я..нет, это случайно вышло. – Ник чувствовал себя виноватым и одновременно удовлетворённым, хуже просто не могло получиться.

– Да пошёл ты, импотент блюющий, ты из коляски подняться не можешь, и хер свой! Сиди и дрочи, пока не захлебнёшься собственным дерьмом! – она выбежала в коридор, прихватив деньги. Ник за ней не последовал.

– Да такая жирдяйка как ты, ни один член не поднимет, даже если подъёмным краном управлять научится!

Дверь оглушительно хлопнула, Ник даже не понял, услышала она напутственное оскорбление или нет, да и вышло оно притянутым из пресных шуточек деградирующих пабликов в социальных сетях. Он остался одни в квартире, измазанный собственными слюнями и рвотой, его ноги не ходили, руки тряслись от выпитого спиртного, а теперь ещё и «лучший друг» подвёл, не составив ему компании в, и без того, ограниченном списке удовольствий. Ник тонул, размазанный по дну, прижатый потоками толщи воды из ненависти, презрения, жалости и страданий, сбиваемый контрастными течениями сменяющихся настроений, захлёбываясь в бездне боли и отчаяния. Только это ещё не конец. Ведь ты не мёртв, до тех пор пока жив, и тебе не встать, если ты ещё не упал. Всем нам нужна точка опоры, кому-то земной твердью под ногами, а кому-то протянутой рукой. Просто его команда ещё не добежала, чтобы поднять его, надеясь, что в ней больше одного игрока.

ГЛАВА 10. СЕЙЧАС.

«ШОУ ТРУМАНА»

« Я буду ползти, даже если упал,

Пока рок судьбы не озвучит итог.

К вершине, что в детстве когда-то мечтал,

Сам покорить, даже если без ног!

Клеймо испытаний меня закаляло,

От слёз, сожалений, скреплённых обидой.

И то, что, однажды, меня так сломало,

Закончилось бы для Вас панихидой!»

Каждое утро он начинал с пробежки. Новые протезы всё лучше садились по ноге, поэтому Ник быстро осваивался, стараясь увеличивать темп и расстояние. Ему нравилось бежать против ветра. Не когда случайные подбадривающие порывы, подгоняли его в спину, или молчаливым штилем взирали со стороны, а само противостояние. Он упивался ощущением возникающего соревнования, будто схлестнувшиеся сумоисты, они пытались вытолкнуть друг друга за очерченный круг. Только не было никаких границ, и Ник наступал, с каждым новым шагом преодолевая сопротивление невидимого соперника. Ему нравилось чувствовать как сковывающие его цепи спадают, словно заключённый титан, освобождающийся от замков, Атлант расправлял плечи.

На пробежку он всегда брал с собой музыку. В штатах ему оставалось только слушать местных исполнителей, всё то, что было популярно и крутилось в топах разномастных чатов. У него были любимые исполнители, разных жанров и песни которые он ассоциировал с собой, но сейчас Ник слишком отстал, а старые трэки, скорее навевали грустные напоминания, чем воодушевляли. По этой причине Надя сама сделала ему подборку. Она откопала не только современные песни, но и исполнителей о которых ему даже слышать не доводилось, собрав для него плейлист для тренировок и души. Больше всего Нику нравилось, что в каждой песне, он находил строчки про себя, которые мотивировали его, пробуждали былые желания и стремления. В такие моменты по коже бежали мурашки, адреналин выплёскивался в кровь, приливая новым потоком энергии, дыхание перехватывало и время замирало. Будто взъярённый бык, перед глазами которого подняли красную тряпку, заставляя фокусироваться на линии обозначающей границы раздражающего платка, потому что всё остальное вокруг просто сливалось и смазывалось в палитру безумного художника. Так и Ник бежал, подмечая краем глаза, пестрящую зелень, видимо какие-то насаждения, серые полоски протекающей дороги, брызги пятен ползущих прохожих и не полосу, а сужающуюся точку слияния голубой синевы обозначающей горизонт.

Затычки наушников отрезали его от окружающего мира, шуршания машин, сигналов недовольных водителей, топота и криков спешащих жителей города. А в голове играли уже почти знакомые наизусть фразы:

«Я гордо поднимаю голову вверх,

И я, по-прежнему, один против всех.

Важно найти силы подняться – упав.

One Mike, one love!»

Конечно он знал, что исполнитель имеет ввиду микрофон, который, как мяч для спортсмена, служил верным орудием, свергающим врагов и покоряющим фанатов. Но Ник думал только про Майкла Джордана, который эталонным примером, находил в себе силы вставать, возвращаться и превозмогать, любые трудности, на всём пути своей великой карьеры. В конце концов, ему никто не запрещал слышать то, во что он верил. Переключая песню, звучали давно знакомые строки, с годами не утратившие для него смысла:

«Когда идёт дождь – дороги мокнут,

Но стоит прохожий, дождём не тронут,

Это похоже на то, как щенков топят,

И нашёлся такой, который не тонет.

Проклявший все законы, но не порабощённый,

Дух не сломленный, на весь мир озлобленный.

Глаза крови полные, сердце в ярости,

готово отрекаться от земных радостей.

Лицо горит от страшной вести, нервы ноют,

мозг выбирает поле боя для мести…»

Ещё в детстве, Нику понравился рэп, он не знал тогда английского, чтобы проникнуться песнями зарубежных звёзд, но не цитировать «Касту», считалось преступлением. Будучи маленьким бунтарём, он и не подозревал, какой смысл раскроет для себя со временем, и с каким зверем будет себя отождествлять.

«Дай мне всего лишь год,

И ты поймёшь, что такой как я не врёт.

Мне некуда бежать, зато есть куда стремиться,

Всегда есть выбор: быть убитым или быть убийцей!

…

Я не ношу галстук, не знаю этикета,

Я из рабочей семьи, и вырос в русском гетто.

Я просто парень, решивший прыгнуть с нуля на сто!

Пойми, завтра будет поздно нажимать на «стоп»!»

Ник видел куда бежал и к чему стремился, но почему-то именно эти строчки находили отзыв в его душе. Может они звучали как невысказанное обещание или призыв, для людей которые ему были небезразличны, он не знал. И не искал ответы, находя в подобных мыслях дополнительную мотивацию, ускоряясь ещё больше.

Спустя час, Ник возвращался к дому, завершая утреннюю гимнастику на перекладинах и турниках во дворе. Местные завсегдатаи, пожилые компании выгуливающих внуков, бабушек и дедушек, рассматривали его с любопытством. Дети старались держаться подальше от странного полу-человека с ногами робота, а старшие получали дополнительную тему для сплетен. Ник редко прислушивался, да и не особо у него это получалось с музыкой, орущей в его ушах, то, что он вызывал интерес, было понятно и так.

В квартире его ждал завтрак и утренний душ. С Надей, в последнее время, они виделись реже, чем обычно. Она вернулась к работе, Ник – к тренировкам, и всё их общение сводилось к мимолётным свиданиям в обеденный перерыв, когда времени не хватало, чтобы тратить его на разговоры, и вечерним рандеву, если у неё не было слишком много дел с собственным проектами, которые приходилось брать с собой на дом, и не к нему. В те недолгие часы, что им удавалось провести вместе, время пролетало незаметно. И Ник начинал скучать по тем денькам, когда проклинал её занудное, навязчивое присутствие. Не успевая насытиться вниманием друг друга, они всегда активно проводили отпущенное им время, с криками, но не руганью, метанием одежды, а не посуды, по всем углам и морем удовольствия, полученного в процессе.

В ту ночь, многое изменилось, вместе с Надей он вышел на совершенно другой уровень, у него появился близкий человек, которому можно было довериться, и который этим дорожил, без обязательств, но всё же. Они лежали на диване в обнимку, свет догорающих свечей, тусклым мерцанием освещал комнату и их обнажённые тела. Ник разглядывал её, водил пальцами по контурам Надиного тела, перебирал волосы, постепенно превращающиеся в огненные пружинки. Она смотрела куда-то за допустимые грани реальности, сквозь предметы и стены комнаты, уходя в своих мыслях всё дальше от него, отстранённая, и в тоже время такая осязаемая.

– Что значит твоя татуировка? – Ник как раз очерчивал расписные линии у неё под сердцем.

– А? – Надя вздрогнула всем телом, импульсом передав приятную волну возбуждения от себя к нему, колючим ёжиком, прокатившуюся по телу, – прости, задумалась, о чём ты спрашивал?

– Татуировка, что она значит? – Ник повторил вопрос, Надя побледнев и замявшись, вытекла из его объятий, разыскивая свою одежду в полумраке комнаты. Он недоумевал, что сказал не так, – Ты чего?

– Всё нормально, просто немного замёрзла, решила одеться. Да и поздно уже, мне пора.

– Останься, у меня есть твой комплект «пижамы». Если это из-за татуировки, то можешь не отвечать, подумаешь. Только не уходи. – Ник понимал, что идеальное свидание разваливается из-за какой-то нелепой фразы, брошенной из любопытства, и пытался спасти ситуацию, чуть ли не умоляя Надю. Хотя голым на колени он становится не стал.

– Всё замечательно, ты замечательный. – она поцеловала его, всё ещё щеголяя перед ним в трусиках и с открытым верхом. В лунном свете, прорывающемся через оконные занавески она выглядела призраком Вивианы – Владычицы озера из старых легенд, прекрасный мираж явившегося чуда, – Но мне правда нужно идти, завтра на работу с утра, от меня ближе ехать, и все мои вещи там. А татуировка – это всего лишь буква начала имён моих родителей, ну и орнамент по кругу для красоты. Не слишком оригинально, но мне нравится.

Она словно извиняясь пожала плечами, впрыгивая в платье, которое застегнула без его помощи. Ник беспомощно осознавал происходящее, удосужившись натянуть штаны и накинуть рубашку.

– Не расстраивайся, прошу, это был великолепный вечер, один из лучших в моей жизни. – Надя погладила его по лицу ещё раз поцеловав, а он не мог оторваться от неё уже скучая по теплоте губ и одурманивающем запахе её тела.

– Но не лучший. – Ник не хотел выглядеть раскисшим нытиком, но каждая фраза так и была пропитана отчаянием.

– Мне хочется верить, что лучшие – ещё впереди. А сейчас мне пора, если ты не будешь спать до обеда, то в перерыве я к тебе загляну с работы.

Надя игриво подмигнула, и выпрыгнула в темноту лестничной клетки. У неё лучше всего получалось обнадёживать Ника, но как правило своё слово она держала. После Надиного ухода, он убрал остатки ужина, вымыл посуду и привёл квартиру в надлежащий вид. День выдался насыщенным, даже переполненным событиями и сопровождающими их эмоциями. В какой-то момент, Ник просто упал на кровать, даже не стянув до конца с себя одежду, забывшись счастливым и крепким сном.

…

Ему было семнадцать, к концу подходил одиннадцатый класс, но кого это вообще волновало. Ник готовил документы для высшей школы в Америке, и дальнейшего поступления в университет, подтягивал английский вместе с репетиторами. А вся страна готовилась принять чемпионат мира по баскетболу среди молодёжи до двадцати одного года. Он не верил в совпадения, и когда его пригласили на сбор, принял это как должную и объективную оценку его работоспособности и умениям. Конечно фаворитами их сборную никто не считал, и принимать соревнования такого масштаба было огромной честью, так что на подготовку финансирования не пожалели. Из всего состава, и вызванных на просмотр двадцати пяти человек, Ник был самым младшим, что всё равно не давало его оппонентам никакого преимущества.

Закончился май, прозвенел последний звонок в школах, а режущие свистки тренера только набирали обороты. Они много тренировались, участвовали в дюжине товарищеских турниров. С каждой прошедшей тренировкой людей становилось всё меньше, он же плотно держал своё место в составе. На его позиции были ещё два парня, которые были и постарше и посильнее физически, но если Ник хотел играть на самом высоком уровне, то должен был уметь противостоять и тем кто сильнее, выше и быстрее. Когда в команде осталось двенадцать человек, большинство выдохнуло спокойно, мимоходом рассудив, что первоначальная задача решена, теперь нужно было наигрывать различные взаимодействия и связки. Ника это не устраивало, оказавшись последним или предпоследним игроком, его редко использовали в двухсторонней игре пять на пять. А на турнирах он отсиживался на скамейке. Продолжая терпеливо работать, он верил, что всё равно подобный опыт окажет ему хорошее подспорье в будущем.

Последние подготовительные соревнования выпали на домашние игры перед чемпионатом мира. В столицу приехало восемь команд, разбившись на две подгруппы, они должны были в течении недели выявить сильнейший коллектив, что могло бы послужить контрольной оценкой готовности сборной на завершающем этапе. К Нику приехали родители, желавшие поддержать его и погостить у родственников. Ему очень не хотелось ударить в грязь лицом перед ними, но ротация состава, не оставляла ему никаких шансов.

Утром перед каждой игрой, они тренировались, отрабатывали броски, повторяли какие-то тактические схемы. Значение таких практик считалось номинальным, для поддержания тонуса спортсменов, но неизменно Ник выкладывался в каждом упражнении, бегал как сумасшедший, стараясь выполнить любое задание тренера быстрее своих однокомандников. Результата это не дало, первый матч группового этапа, как и второй и третий, он просидел на скамейке запасных.

Сильно переживая, ему ничего не оставалось как изливать всё это родителям. Мама волновалась за сына и злилась не меньше. Сейчас она не была тренером, и относясь к происходящему слишком предвзято, считала что поставленные у руля специалисты несправедливы, ограничены в своих суждениях и взглядах, что никак не вязалось с её всегдашней толерантностью по отношению к коллегам любого уровня и статуса. Будучи излишне самоуверенным и не менее амбициозным, Ник разделял ту же самую позицию. И только отец говорил: «Всё будет хорошо, ты ещё им покажешь, я в тебя верю!», уже тогда это выводило из равновесия, доводя до ссор внутри их маленькой семьи, где папа всегда стоял особняком с полным отсутствием понимания и проникновенностью баскетболом. Подобные разговоры зачастую заканчивались чьим-либо срывом, доказательством неправоты каждой из сторон с пеной у рта, и сожжёнными нервными клетками. Ник с мамой всегда считались забаскетболенными на всю голову, ну а отцу просто было одиноко за чертой той сферы интересов, куда его не приглашали. Тем не менее он каждую игру приходил болеть за сына, поднимался на трибуну, напротив скамеек команд и терпеливо ждал. Отец не выражал эмоций, редко когда хлопал, конечно не рассматривая ранние игры Ника, где тот играл и забивал чуть ли не за всю команду, там папа превращался в армию фанатов в одном лице, способный перекричать стадион в одиночку. Сейчас он просто сидел, терпеливо ожидая когда сын поднимет голову вверх, отыскав его взглядом, чтобы помахать, в дружелюбном и поддерживающем жесте – всё будет хорошо.

Так было на первой, второй и третьей игре. К четвёртой мама не выдержав напряжения даже не пришла, аргументируя тем, что просто не сможет ещё одну игру смотреть как её ребёнок, протирает скамейку. А папа так же скромно вошёл в зал. Поднялся на свою трибуну, и сел ожидая когда Ник выйдет на площадку, или хотя бы ему помахать.

Со старта турнира сборная взяла хороший темп, сходу взяв три игры и с первого места выйдя из группы. В четвёртом матче они перекрёстно играли с командой занявшей второе место в соседнем пуле, за выход в финал соревнования, ещё одна победа в копилке. Только Нику, наблюдая за всем этим со стороны, легче не становилось, и удовольствия он не получал. В финале они встретились с литовцами, которые к половине уже размазывали их с разницей в плюс тридцать, одним словом баскетбольная держава. Ник выискивал взглядом на трибунах родителей, но ни мамы ни отца там не было. Его выпустили в середине третей четверти, счастливый выпавшей возможности он играл как одержимый, двадцать два очка за пятнадцать минут игрового времени, восемнадцать из которых он положил в четвёртой четверти, так и не присев на скамейку до финальной сирены. Конечно, не только результативными бросками исчисляется полезность баскетболиста, просто самое большое удовольствие ты испытываешь, когда мяч от твоих рук поражает кольцо соперника. Ту игру они проиграли, может успех Ника был обусловлен недооценкой со стороны соперника, за явным преимуществом который, уже не так старался на площадке, а может он действительно мог больше, чем изначально от него ожидал тренерский штаб. Им устроили разнос. Сплошная нецензурная брань стояла в раздевалке, и не намёка на цивилизованный просвет. Ника поливали грязью вдоль и поперёк, будто его эгоистичное стремление в наборе очков стало причиной поражения, хотя выйдя при счёте минус тридцать четыре, с ним на площадке команда сократила до, почти вменяемых, минус шестнадцати, больше чем в два раза. Тренеру было всё равно, как и ему. Всё чего ждал Ник – это позвонить родителям и похвастаться каким-никаким но успехом.

Получалось как в той старой песне: «Она взяла трубку раз на шестой, ну вы понимаете о чём я, сначала сбивчиво говорила о чём-то отвлечённом, сказала, что очень скучает, он ответил, что тоже, а потом выпалила всё как на духу с глазами закрытыми лёжа!». Конечно Ник не актёр, а его мама не была певицей из грустной, но поучительной песни о любви. Только драматичность момента была подобна попсовому мотивчику или характерному кинематографическому клише.

– Ты только не волнуйся, отец в больнице. – мама почти прошептала это в трубку, и сердце ухнуло куда-то ниже пяток.

– Что случилось? – Ник спрашивал дрожащим голосом чувствуя как немеют пальцы на руках и ногах.

– Рак.

Одно слово, три буквы, которые забирают все эмоции, силы и надежду. Вот ты уже стоишь на пороге хирургического отделения, молясь, чтобы это происходило не с тобой, не с твоими близкими, ни с кем вообще, потому что хорошие люди не заслуживают таких новостей. Отца прооперировали в тот же день, вечером переведя в реанимацию. Врачи считали большой удачей обнаружение подобной опухоли на такой ранней стадии, спутав по начальным симптомам с камнями в почках. На самом деле, везением было бы вообще не заболеть, но кто сетует на меньшее из двух зол. Ему удалили почку, вместе с опухолью и прилежащим стволом, канальцами, максимально вычистив зону возможного поражения раковыми клетками, правда гарантий это никаких не давало. На следующий день им разрешили навестить отца. Он лежал в палате с кучей капельниц, всё ещё голый, прикрытый простыней, из под которой проступала кровавая бороздка шрама. Папа попытался встать, но лишь осел обратно на подушку, кряхтя и будто бы постарев до пенсионного возраста, кожа отдавала желтизной, видимо его пичкали не простыми лекарствами, раз печень так скоро засбоила, а это означало только одно – химиотерапию.