ВИТЯзь

Толпа затихла, впечатленная такой наглостью. Игнат приподнял свою единственную бровь.

– Это как же мы, по-твоему, неверно поняли, Витязь? То, что ты шлык бесхозный и врешь как сивый мерин?

– Я не вру! – возопил Витя, и тут его собственный язык будто отделился от мозга и пошел в самостоятельное плавание. Слова потекли сами, складываясь в странные, напевные конструкции. – Я вещаю! Я зрю в самую суть! Я есть… Витязь Витангир!

Тишина стала еще гробовее. Даже куры замолчали.

– Витязь Витангир! – снова повторил Витя, и его речь сама собой начала обретать ритм, странный и убаюкивающий, будто кто-то включил внутри него древний эпический чип.

– Не вру я, о люди добрые, не порочу я душу свою кривдою лукавою! Сказываю я быль, да не простую, а быль-бытовую, самую что ни на есть сущую правду, да присказками украшенную, да пословицей подпоясанную! Ибо вижу я, что творится в землях ваших! Вижу я Крота Подземного, да не с телка он, ошибся я, грешный… с избу он! С целую горницу! И точит он не корни, а саму основу мироздания вашего оселком своим, да не алмазным, а… ржавым! Оттого и хлеб не родится, и молоко у коров киснет!

Горыня, услышав, вздрогнул и нахмурился, но Витя уже не мог остановиться. Слова лились рекой, обретая силу и ритм настоящей былины.

– И послан я сюда, Витязь Витангир, он же просто Витя…зь, не случайно! А дабы правду говорить в лицо вам, кривде поперек! Ибо кривда эта, ой, как въелась в ваши избы, в ваши души! Кривда, что старец Игнат мудр лишь потому, что борода у него с лапоть! Кривда, что Горыня силён, а сам с собственной тенью боится спорить! Кривда, что вы все ждёте, что кто-то придёт – князь, тиун, боярин заблудший – и жизнь вашу наладят, а сами палец о палец не ударите!

Он видел, как глаза округлились у всего селения. Они слушали, открыв рты. Его слова, его современные мысли, облеченные в этот странный, псевдонародный склад, гипнотизировали их. Даже его собственный цинизм куда-то испарился, уступив место какому-то первобытному пафосу.

– И про тиуна вашего думаете – о, думаете! – Отдадим ему Витязя, он нас за то наградит! Ан нет, любезные вы мои! Приедет тиун, возьмёт он меня, а заодно и последнюю курицу вашу, и мешок зерна, который вы у боярского амбара в прошлом году стырили, и дочь чью-нибудь в услужение! И скажет: «Спасибо, дурачки гореловские, что бродягу у себя приютили! А теперь – подать за три года!» Вот она, ваша правда-то!

Игнат аж привстал с колоды, его каменное лицо потрескалось от изумления.

– Как?! – прохрипел он. – Откуда ты про то зерно…

– Я ж говорю, я всё зрю! – воскликнул Витя, нащупывая кураж. – Я ж Витя..зь! Мне птицы на хвосте приносят, комары на крыльях нашептывают! А вы мне – «сжечь его»! Да «тиуну сдать»! Давайте лучше подумаем, как самим себе помочь! Без князей, без тиунов! Я, конечно, не местный, я так, мимоходом, но идеи у меня есть! Гениальные! Например… Э-э-э…

Мозг, отключившийся на время эпического потока, попытался вернуться к работе и выдал первое, что пришло в голову.

– …Молоко взбивать! Взбивать сильно-сильно, пока оно белым и пышным не станет! И продавать его в соседних селениях! Как деликатес! «Гореловские сливки»! Богачи скупят! У вас же коровы есть! И руки есть! А то только и умеете, что на печи лежать да ругаться!

В толпе прошелся сдержанный ропот. Кто-то даже одобрительно крякнул.

– Сливки? – переспросил какой-то дед. – Взбивать? А это зачем?

– И сметана, нужно чтобы воздушная была! Сладкая! Как облако! – фантазировал Витя, уже почти веря в собственную гениальность. – А то у вас она, простите, на плиту севшую смахивает! Я вчера пробовал – чуть зуб не сломал!

– Он правду глаголет, – вдруг сказала какая-то бабка. – У Марфы сметана и впрямь дубовая. Как кирпич.

– Молчи ужо! – огрызнулась Марфа.

– А ещё… – Витя, окрыленный первым успехом, парил. – …Лодки делать! Не такие, у вас, чтоб с одного конца дыра, с другого – закуска, а нормальные! Чтобы на них по реке ходить можно было! Торговать! Рыбу ловить! А то сидите тут, как лягушки в болоте, и квакаете, что жизнь плоха!

Он закончил, переводя дух. Эффект был ошеломляющим. Они смотрели на него не как на сумасшедшего, а как на… странного, но интересного пророка. Пророка от сельского хозяйства и малого бизнеса.

Игнат медленно опустился обратно на колоду, почесывая бороду.

– Витязь… – проговорил он в раздумьях. – Это сильно сказано. И насчет сметаны… это дельно. А насчет зерна… – он бросил на толпу грозный взгляд, – я потом со всеми поговорю.

Горыня стоял с таким видом, будто его только что лишили не только топора, но и любимой мозоли. Его план рушился на глазах.

– Так что с ним делать-то будем, Игнат Кузьмич? – взвыл он. – К тиуну-то вести?

– Передумал, – отрезал староста. – Пусть пока остаётся. Как Витязь наш доморощенный. Посмотрим, какие ещё былины он нам наговорит. А насчёт сметаны… Марфа! Сходи-ка к Агафье, у неё тот деревянный венчик есть, бабушкин… Пусть Витязь нам свою воздушную сметану покажет. А то и впрямь, как кирпич, есть невозможно.

Витя почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он только что выиграл время. Он избежал Горыни и тиуна. Но он только что пообещал этим людям революцию в молочной промышленности. Имея в активе лишь теоретические знания из кулинарного шоу на YouTube.

Он посмотрел на Ульяну. Та, казалось, смотрела куда-то сквозь него. Но уголки её губ снова дрогнули в едва уловимой улыбке. Было ясно: она всё поняла.

«Ну вот, – подумал Витя с обреченностью. – Теперь я не только Витязь, но и былинер. Специалист по взбиванию сметаны и разведению водного транспорта. Надо было просто сказать, что я заболел проказой».

Но было уже поздно. Слово было сказано. И оно, как и полагается в этом странном мире, начало тут же материализовываться. Кто-то из мужиков уже нес то самое корыто, в которое Витя ночью угодил. Марфа тащила глиняный горшок с чем-то белым и зловеще плотным.

На следующий день.

Игнат медленно обвел взглядом собравшихся на лугу жителей, и его взгляд, тяжелый, как жернов, вновь остановился на Вите. В воздухе повисло напряженное молчание, прерываемое лишь беспокойным мычанием коровы на привязи и отдаленным карканьем вороны.

– Ну што ж, Витязь, – протянул староста, и в его голосе змеиной искоркой плеснулось ядовитое любопытство. – Наговорил тут нам про кротов алмазных, да духов бумажных. Слово – оно, конечно, дело хорошее. Да только мужик простой, я вот, думкой тяжелой, больше верю тому, што вижу. Сила у тебя есть – покажи. Не перед народом, так хоть передо мной. А то сказывают, будто и волков ты не силой, а травой Ульяниной отвадил. Негоже витязю на девке немой держаться.

Витя почувствовал, как по спине пробежали противные, холодные мурашки. Он инстинктивно потянулся к карману, где обычно лежал телефон – его последняя ниточка, связывающая с привычным миром. Карман был пуст. Проклятие! Тот самый телефон, которым он швырнул в кабана! Он же остался там, в траве, на опушке!

– Э-э-э, насчет доказательств… – залепетал он, лихорадочно соображая. – Сила она… она не всегда на показ просится. Она как… благодать. Незримая. Постигается верой. Может, лучше я вам еще крота какого-нибудь опишу? Медного? С изумрудными глазами?..

– Покажи, – уперся Игнат, и его щелочки-глаза сузились еще больше. – А не то признаю тебя пустобрехом и пущу на подстилку свиням. Бумаги на тебя все равно нету.

Витя отчаянно огляделся, словно ища спасительную уловку в глазах суровых мужиков и любопытных баб. И тут его взгляд упал на Ульяну. Она стояла чуть поодаль, у плетня, и ее лицо было, как всегда, спокойным и невозмутимым. Но ее большие серые глаза были прикованы к нему. Она медленно, почти незаметно, кивнула в сторону леса, а затем ее рука совершила короткое, стряхивающее движение, будто она что-то бросала на землю.

Сердце Вити екнуло. Он не понял смысла жеста, но ощутил в нем подсказку. Может, она знает, где телефон? Может, она его подобрала?

– Ладно! – вдруг выпалил он, делая отчаянную ставку на свою параноидальную догадку. – Не хотели верой – будет вам явью! Пойду я… я принесу свой… свой сказительный камъкан! Да-да! Магический артефакт моих предков! Он в лесу остался! Силу его вы сразу узрите! Только… – он сделал паузу, глядя на Игната с вызовом, – никто за мной не следит! А то камъкан дух свой спрячет от чужих глаз!

Игнат хмыкнул, пожевал губами.

– Ладно. Иди. Только смотри… – он многозначительно посмотрел на топор Горыни. – Не задерживайся. А то Горынюша скучать без тебя начнет.

Витя, стараясь не бежать, но и не тащиться, зашагал к опушке. Спиной он чувствовал десятки любопытных взглядов. Он нырнул в кусты, отбежал подальше от края леса и начал лихорадочно шарить по траве.

– Ну где же он, где же он… – бормотал он, разгребая папоротники. – должен же он где-то быть!

И вдруг его пальцы наткнулись на что-то гладкое и холодное. Он отпрянул, чуть не вскрикнув. Это был он! Телефон! Лежал экраном вниз, присыпанный листьями, целый и, как ни странно, почти чистый. Рядом на земле лежал небольшой, аккуратно свернутый пучок полыни – визитная карточка Ульяны. Она и правда его нашла и пометила место.

– Вот же она, магия-то настоящая! – с облегчением выдохнул Витя, хватая свое сокровище. – Без всяких слов. Спасибо тебе, немая подсказчица!

Он судорожно нажал на кнопку питания. Экран вспыхнул, показав зловеще красующуюся полоску заряда в 2%. Да уж, долго этот сеанс магии не продлится.

– Ладно, главное – эффектно войти и выйти, – прошептал он, засовывая телефон во внутренний карман куртки (которая, к его счастью, пока еще не обросла новыми заплатками). – Включу что-нибудь громкое… ну, стандартные рингтоны… может, птички запоют классически…

Он вернулся на луг, стараясь придать своей походке величие и таинственность. В руке он сжимал телефон, держа его так, чтобы диковинный предмет был виден всем.

– Вот он! – торжественно провозгласил Витя, поднимая руку с телефоном над головой. – Камъкан сказительный! Хранитель голосов далеких духов! Силу его вы сейчас услышите!

Он попытался вспомнить, какой рингтон у него стоит по умолчанию. Какая-то безобидная мелодия, вроде бы…

Он потыкал в боковые кнопки, пытаясь нащупать регулятор громкости. В голове пронеслись идиотские мысли: «А что, если они подумают, что это я его щекочу? Что духи щекотки боятся?»

Игнат, Миша, Горыня и все остальные смотрели на него с плохо скрываемым скепсисом. Кто-то из баб скептически хмыкнул.

– Ну, вызывай своих духов, Витязь, – процедил Игнат. – А то обед у народа скоро. Кашу есть охота.

Витя, нервничая, тыкал в кнопки сильнее. И тут его палец промахнулся и случайно зажал не кнопку громкости, а боковую клавишу быстрого запуска. Он сам когда-то в настройках назначил ее на запуск музыкального приложения и автоматическое воспроизведение самого «адреналинового» плейлиста под названием «В бой!».

Раздался негромкий щелчок. Потом – нарастающий, оглушительный, сокрушительный гитарный рифф, извергающийся из маленького, но мощного динамика. Это был не просто звук. Это был физический удар. Плотная, искаженная волна тяжелого метала, которую Витя слушал в моменты крайнего отчаяния и злости, чтобы заглушить весь мир.

«BWWWWAAAAAAAAAM-DA-DA-DA-DAAAAAM!..»

Эффект превзошел все, даже самые безумные, ожидания Вити.

Игнат отшатнулся так, будто его ударили обухом по лбу. Его лицо, обычно непроницаемое, исказилось в гримасе первобытного ужаса. Он инстинктивно перекрестился, потом схватился за бороду, как за якорь спасения.

Мужики, секунду назад скептически ухмылявшиеся, попадали на колени. Один из них, тот самый тщедушный, что предлагал отдать Витю тиуну, с визгом зарылся лицом в землю, затыкая уши ладонями.

Бабы взвыли в унисон гитаре, схватились за детей и попытались ими прикрыться, как живыми щитами. Дети, впрочем, не плакали, а смотрели на телефон расширенными от восторга и ужаса глазами.

Даже Горыня, эта гора мышц и глупости, отпрянул, выпучив глаза. Его могучая челюсть отвисла, и он медленно, как во сне, начал пятиться, наступая на ноги оцепеневшим от страха односельчанам.

– ШТО ЭТО?! – завопил Игнат, перекрывая на секунду грохот ударных. – КАКОЙ ШАЙТАН В ЭТОЙ ШАЙТАН-КОРОБКЕ ЖИВЕТ?!

– Это… это дух рока! – закричал Витя, сам оглушенный и ошеломленный происходящим. Гитара выла, высекая искры из воздуха. – Дух… железа и грома! Он повелевает молниями! Он… враг кротов! И духов бумажных!

Он пытался перекричать свой же плейлист, чувствуя, как вибрации музыки отдаются в его костях. Это было и ужасно, и потрясающе.

– ЗАКРОЙ ЕГО! ЗАКОПАЙ В ЗЕМЛЮ! – завопил кто-то из толпы.

Витя судорожно тыкал в экран, пытаясь попасть по крестику или кнопке паузы. Но от волнения он только увеличил громкость на максимум.

«…AND JUSTICE FOR ALL!..» – проревел из динамика хриплый, скрежещущий голос вокалиста, и это стало последней каплей.

Несколько женщин громко запричитали, заголосив по-покойнику. Два мужика, побледнев как смерть, сорвались с места и побежали к деревне, видимо, чтобы спрятаться в самых темных углах своих изб.

И тут Витя увидел Ульяну. Она не бежала и не падала на колени. Она стояла на том же месте, у плетня, и смотрела не на телефон, а на него. И в ее серых, бездонных глазах он увидел не ужас, а… недоумение?

Этот взгляд вернул ему самообладание. Он с силой нажал на кнопку блокировки. Музыка оборвалась на самом пронзительном гитарном соло, оставив после себя оглушительную, звенящую тишину.

На лугу лежали, сидели и стояли в ступоре жители Горелова. Воздух пах страхом, потом и чем-то новым – запахом перевернувшейся реальности.

Витя, тяжело дыша, опустил руку с телефоном. Он был горячим.

Игнат медленно, очень медленно выпрямился. Он был бледен, его руки дрожали. Он посмотрел на телефон, потом на Витю, и в его глазах читался уже не скепсис, а животный, суеверный страх, смешанный с жгучим любопытством.

– Так… – хрипло выдохнул он. – Вот она кака… сила-то. Шумная.

– Да уж, – с трудом выдавил из себя Витя, чувствуя, как у него подкашиваются ноги. – Этот дух… он очень… экспрессивный.

– И он… враг кротов? – переспросил Игнат, с опаской косясь на телефон.

– Злейший! – тут же подхватил Витя. – Он их на расстоянии… вибрациями… размягчает! И духи бумаги его звуков боятся пуще церковного ладана!

Игнат глубоко задумался, почесывая бороду. Страх в его глазах понемногу сменялся хитрой, расчетливой мыслью.

– Гм… – произнес он наконец. – Штука, ясно дело, опасная. Шайтанская. Но… коли против другой нечисти работает… – Он бросил взгляд на своих перепуганных односельчан. – Ладно. Поверили. Сила у тебя есть, Витязь. Шумная, дурацкая, но есть.

Он помолчал, обдумывая что-то.

– Только смотри… – его голос вновь стал жестким. – Чтобы этот твой… гремящий дух… без моего слова больше не беспокоил. А то мы его и в речке утопить можем. Вместе с тобой. Понял?

– Понял, понял! – поспешно кивнул Витя, суя телефон обратно в карман, подальше от греха. – Только по большим праздникам. Или если кроты совсем обнаглеют.

Толпа потихоньку начала приходить в себя. Мужики, смущенно отряхиваясь, поднимались с земли. Бабы, утирая слезы, принимались успокаивать детей, которые теперь смотрели на Витю как на самого могущественного колдуна на свете.

Горыня подошел поближе, с опаской поглядывая на карман Вити.

– Громкая штука, – буркнул он. – У тиуна, поди, такой нету.

– У тиуна много чего нету, – с натянутой значительностью ответил Витя, чувствуя прилив странной, истерической уверенности.

Оставалось только надеяться, что у него хватит заряда на аккумуляторе и смекалки, чтобы придумать, что делать, когда этот «дух» окончательно умолкнет. Но это была уже проблема будущего Вити. А пока он был героем. Со своим личным саундтреком.

Игнат откашлялся, выпрямился во весь свой не слишком внушительный рост и обвёл толпу тяжёлым, властным взглядом.

– Ну што, – изрёк он, и его голос, слегка дрогнувший после концерта, вновь приобрёл привычные медные нотки. – Видели? Слыхали? Сила есть. Не наша, нездешняя, гремучая… но есть. Значит, и человеку место должно быть подобающее. Негоже витязю, пусть и дураковатому, по чужим углам спать.

Витя мысленно напрягся. «Подобающее место» в его воспалённом городском воображении тут же нарисовало картинку: что-то вроде терема с резными наличниками, пусть и ободранными, но с отдельной комнатой, а то и с сенями. Может, даже с печкой, которая топится не по-чёрному. Мечта!

– Мишаня, – повернулся староста к отцу Ульяны. – Твоя изба и так трещит по швам. Жена, дочь, ты да ещё этот… сказитель. Не уместитесь. Витязю отдельные хоромы надобны.

– Отдельные? – просиял Витя, уже почти чувствуя под спиной не грубые доски нар, а нечто мягкое, возможно, даже сенник посвежее. – Ну, Игнат Кузьмич, я, конечно, не требую, но если настаиваете…

– Конечно настаиваем! – Игнат хлопнул его по плечу с такой силой, что Витя чуть не врос в землю. – У нас для особо важных гостей хоромы особые есть! Лучшая изба в Горелове! Светлая, просторная, дымная… э-э-э… то есть, дымом прогретая! Целебная!

Слова «светлая» и «просторная» звучали как музыка. Витя уже мысленно расставлял там свою тощую писательскую мебель, которой, конечно, не было.

– Вестимо, – подхватил Горыня, и в его глазах заплясали знакомые Витюшке ехидные огоньки. – Изба что надо! Только её сперва подготовить надо. Протопить хорошенько. Для нового жильца.

– Протопить? – насторожился Витя. – А что, она сырая? Или мыши там?

– Мыши? – Игнат фыркнул. – Какие мыши! Там… дух особый. Банный. Целебный. Полезный для твоей… витяжеской косточки. Ведите его, мужики! Покажите хоромы!

Толпа оживилась. Обречённость сменилась любопытством. Несколько мужиков, возглавляемые сияющим Горыней, обступили Витю и почти на руках понесли его через всю деревню. Он пытался улыбаться, кивать, но ледяная струйка паранойи уже ползла по позвоночнику. Слишком уж радостно они сияли. Слишком уж знакомо это было по фильмам про то, как ведут на плаху.

Его принесли к краю деревни, к небольшой, на удивление крепко срубленной и действительно отдельно стоящей избе. Она выглядела даже неплохо: брёвна темные, но целые, крыша из тёса, а не соломы, и даже маленькое окошко с слюдой.

– Ну вот, – Горыня с размаху распахнул низкую, но массивную дверь. – Входи, Витязь, не бойся. Обживайся.

Витя переступил порог. И обомлел.

Первое, что ударило в нос – не запах старого дерева и пыли, а густой, въедчивый, знакомый до слёз дух дёгтя, золы и… чего-то прокисшего. Внутри было темно, лишь слабый свет пробивался из окошка и откуда-то снизу, из-под пола. Воздух был обжигающе горячим и влажным. И вместо привычных лавок и полатей по центру избы зияла чёрная, закопчённая яма очага, над которым на цепи висел огромный, почерневший котёл. Стены и потолок были покрыты толстым, лаковым слоем вековой копоти.

– Это… это же баня! – выдохнул Витя, охваченный ужасом. – Баня по-чёрному!

– А то! – радостно подтвердил Горыня, стоя на пороге. – Лучшая в округе! Целебная! Как раз для тебя! Место почётное!

– Ээ.. это я в ней жить буду? – голос Вити предательски запищал.

– Конечно! – в толпе мужиков кто-то сдержанно захихикал. – Ты ж теперь наш банщик! Почётная должность! Топишь её, паришь народ, здоровье всем поддерживаешь! А заодно и живёшь тут. Даром!

Витя почувствовал, как почва уходит из-под ног в самом прямом смысле – он поскользнулся на мокром от конденсата полу и едва удержался, ухватившись за скользкую от сажи стену.

– Погодите! – завопил он. – Я не банщик! Я сказитель! Витязь! Я духов бумажных вижу! А не… не вениками махаю!

– А сила-то у тебя огненная! – не сдавался Горыня. – Ты ж сам сказал – дух рока, молнии! Ну так направь свою силу на благое дело – баню истопи! Чтобы аж камни трещали! Негоже такой силе пропадать!

– Да я печку в жизни не топил! У меня в квартире даже газовой колонки нет! Я боюсь спичек! – несолоно хлебавши, выпалил Витя и тут же схватился за язык. Но было поздно.

В толпе мужиков пронёсся одобрительный гул.

– Вот и славно, – заключил Игнат, появившись в дверях. Его лицо выражало глубочайшее удовлетворение. – Осваивайся, Витязь. С вечера натопишь – к ночи мужиков попаришь. А завтра – баб. Работа найдётся. – Он обернулся к толпе. – Разошлись! Витязю делом заняться надо! Дров ему принести! Воды! Веников!

Толпа, довольно гудя, стала расходиться. Горыня бросил Витю последний насмешливый взгляд и скрылся. Дверь захлопнулась, оставив его одного в полумраке прокопчённого сруба, в оглушительной тишине, нарушаемой лишь мерным падением капель с потолка и треском остывающих углей в яме.

Витя медленно сполз по скользкой стене на пол.

– Вот тебе и хоромы, – прошептал он в кромешную тьму. – Лучшая изба. Банный комплекс «У грёбаного Вити». С полным пансионом и самообслуживанием.

Он сидел, обхватив голову руками, и пытался осмыслить масштаб катастрофы. Он, Виктор Горемыкин, чей главный спортивный подвиг – донести пакет с пельменями от метро до дома, должен был истопить баню по-чёрному. Для всей деревни. И, судя по всему, жить в ней.

– Ладно, Горемыкин, – сказал он сам себе, поднимаясь. – Соберись. Ты пережил падение во времени, кабана, волков и метал-концерт для аграриев. Справишься и с этим. Это же просто физика. Горение. Термодинамика, блин.

Он осмотрел своё новое жилище. В углу валялась груда берёзовых веников, похожих на измученных ёжиков. У стены стояла кадка с водой и черпак – деревянный, с дыбом. Рядом с очагом лежала груда поленьев – сыроватых на вид и предательски тяжёлых.

– Окей, – вздохнул Витя, хватая первое попавшееся полено. – Шаг первый: разжечь огонь. Как у Робинзона. Только у него был Пятница, а у меня… – он посмотрел на дверь, – …вероятно, скоро будет очередь из желающих попариться.

Он сунул полено в чёрную пасть очага. Оно упало с глухим стуком, не вызвав никакой реакции.

– Так, не то. Наверное, нужно сначала маленькие палочки. Щепочки. Растопку.

Он вышел наружу, насобирал немного хвороста и сухой хвои и вернулся. Аккуратно сложил это добро в очаг поверх полена. Потом достал из кармана телефон. Заряд – 1%. Отчаяние – 100%.

– Ладно, дух рока, – прошептал он, тыкая в экран. – Выручай. Нужен огонь. Нужен… гайд «Как растопить баню по-чёрному для чайников».

Он открыл браузер. Значок загрузки пополз с черепашьей скоростью.

– Давай, давай, – уговаривал он устройство. – Покажи мне хоть одну спасительную картинку! Схему! Кривой перевод с древнерусского!

Экран погас.

Телефон издал жалобный писк и умер окончательно. Последний процент заряда ушёл на безнадёжную попытку поймать призрачный сигнал из будущего.

Витя застонал и отшвырнул телефон в угол, где тот мягко шлёпнулся в груду веников.

– Вот и всё. Конец связи с Большой землёй. Теперь я и есть Большая земля. С баней.

Он снова уставился на очаг. Мысль о том, чтобы попробовать добыть огонь трением, вызвала у него истерический хохоток. Он представил, как Игнат застаёт его за попыткой зажечь огонь, сверля палкой кусок дерева, и объявляет это новым магическим ритуалом.

Внезапно дверь скрипнула. Витя вздрогнул, ожидая увидеть Горыню с требованием немедленно подать пару.

На пороге стояла Ульяна. В руках она держала небольшую глиняную плошку с тлеющими углями и пучок сухого мха.

Они молча смотрели друг на друга. Витя чувствовал себя идиотом, стоящим посреди банного хаоса. Ульяна – спасительным ангелом с огнём в руках. Немым ангелом.

Она вошла, поставила плошку на пол, достала из складок одежды кремень и огниво – простые, грубые, но эффективные. Ловким, отработанным движением она высекла несколько искр прямо на мох. Тот вспыхнул ярким, почти невесомым огоньком.

Не глядя на Витю, она наклонилась над очагом, аккуратно подложила тлеющий мох под его хворост и начала раздувать огонь тихими, ровными движениями руки. Вскоре весело застрещали щепки, и первый живой огонёк осветил её сосредоточенное лицо.

– Ты… – начал Витя. – Ты меня опять спасаешь.

Она подняла на него глаза и пожала плечами, словно говоря: «Кто же ещё?»

– Я не умею, – признался он с комичной безысходностью. – Я с этим не сталкивался. У меня везде было центральное отопление. И бойлер.

Ульяна указала на поленья, потом на огонь, затем сделала плавное движение руками, показывая, как нужно подкладывать дрова – не сразу, а понемногу.

– Понял, – кивнул Витя, чувствуя, как горячая волна стыда смешивается с дикой благодарностью. – Медленно, постепенно. Не закидывать всё сразу. Как с сюжетом в сериалах.

Ульяна встала, отряхнула руки и направилась к выходу. На пороге она обернулась и кивнула в сторону разгорающегося огня, потом указала на него и сделала вращательное движение у виска – универсальный жест «ну ты и бестолковый».

И скрылась за дверью.