ВИТЯзь

– Я… – он попытался что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Ты много знаешь странного, – продолжала она, не давая ему опомниться. – Знаешь вещи, которых не может знать никто здесь. Но при этом ты не знаешь простого. Не знаешь, как растопить баню. Не знаешь, как доить корову. Путаешь восток с западом. Ты как… как ребёнок, который выучил наизусть сложную песню, но не знает, как завязать себе пояс.

Она повернулась к нему, и в её глазах горел не скепсис, а жгучий интерес.

– Кто ты? И зачем ты здесь? По-настоящему.

И тут в Вите что-то переломилось. Давление недель постоянного страха, вранья и необходимости быть кем-то другим нашло выход. Он устал. Он устал от собственного фарса.

Он посмотрел на неё – умную, смелую, видевшую больше, чем вся эта деревня вместе взятая – и сдался.

– Ладно, – тихо сказал он. – Ты права. Всё это была… проверка.

Алёна приподняла бровь.

– Проверка?

– Да, – Витя сглотнул и пошёл ва-банк, превращая свое признание в новую легенду, но на этот раз – с долей шокирующей правды. – Испытание. Моё… и твоё. Видишь ли, откуда я родом… там есть такая традиция. Прежде чем открыть человеку истину, испытывают его ум. Его способность отделять зёрна от плевел. Его… скепсис.

Он сделал паузу, давая словам просочиться.

– Я намеренно говорил абсурдные вещи. Намеренно путал дороги. Намеренно притворялся шарлатаном. Чтобы посмотреть… заметишь ли ты это. Сможешь ли ты увидеть несоответствия. Или поверишь в красивую сказку, как все они.

Он кивнул в сторону храпящего Игната.

– И ты… ты прошла испытание. Блестяще. Ты не поверила ни единому моему слову. Ты поймала меня на каждой ошибке. – Он горько усмехнулся. – Честно говоря, ты поймала меня на таком, в чём я и сам не отдавал себе отчёта. Эта Кафа… я и правда её не там поставил?

Алёна смотрела на него, и её лицо было невозмутимым, но в глазах что-то менялось. Лёд скепсиса начинал таять, уступая место острому, живому интересу.

– Не там, – подтвердила она. – Совсем не там. Так что… это всё было испытание? И твои «заклинания» коровам? И дух Репохват?

– Особенно дух Репохват, – с убитым видом сказал Витя. – Это был высший пилотаж моего… э-э-э… искусительного искусства. Я думал, ты точно поведешься на это.

Он вздохнул, изображая усталость великого учителя, разочарованного в своих учениках.

– Но ты оказалась умнее. Гораздо умнее. Ты увидела суть. И теперь.. Я могу говорить с тобой по-настоящему.

Он замолчал, давая ей переварить информацию. Его сердце колотилось где-то в горле. Он только что совершил либо гениальный ход, либо самоубийственную глупость.

Алёна молчала несколько секунд, вглядываясь в его лицо, будто пытаясь прочитать между строк.

– И какая же истина? – наконец спросила она. – Кто ты?

– Я… странник, – сказал Витя, выбирая слова с невероятной осторожностью. – Из мира, который очень отличается от твоего. Где знания… они другие. Где мы знаем, почему идет дождь, но разучились разговаривать с духами рек. Где у нас есть машины, которые могут летать по небу, но нет времени посмотреть на звёзды. Я заблудился. И моя задача здесь… найти путь. Но не на карте. А в… в головах. Понять, что действительно важно.

Он говорил полуправду, прикрывая её одеялом мистификации, но в его словах впервые зазвучала искренность.

Алёна слушала, не перебивая. И потом медленно кивнула.

– Машины, что летают по небу… – произнесла она задумчиво. – Это красиво. И грустно. – Она посмотрела на него с новым выражением – в нём уже не было обвинения. Был интерес. И даже капля жалости. – И что же ты нашёл здесь? В наших головах?

– Что вы верите в слово, – сразу ответил Витя. – Сильно верите. Так сильно, что оно может стать правдой. И это… это и страшно, и удивительно. У нас… в моём мире… слова обесценились. Их слишком много. Они ничего не значат. А здесь… здесь слово может убить. Или исцелить.

Он не врал. Впервые за долгое время он говорил то, что действительно чувствовал.

Алёна снова кивнула, как будто это было совершенно разумное объяснение.

– Поэтому ты и притворялся? Чтобы не навредить?

– Чтобы не навредить, – с облегчением подтвердил Витя. – И чтобы найти того, кто сможет понять. Кто сможет отличить правду от вымысла без помощи летающих машин. Кажется, я нашёл.

Он посмотрел на неё, и в его взгляде было неподдельное восхищение. Он не притворялся. Она и правда была самой умной человеком в радиусе ста километров.

Алёна опустила глаза, и он поклялся, что увидел на её щеках лёгкий румянец.

– Ладно, – сказала она, вставая. – Допустим, я тебе верю. Пока. Но если это испытание… то, наверное, у него должен быть какой-то приз? Для того, кто его прошёл.

Витя растерялся.

– Приз? Ну… моё безграничное уважение? Доступ к великим тайнам мироздания? Бесплатные сеансы с духом Репохватом?

– Книга, – коротко сказала Алёна. – Ты будешь учить меня читать её. По-настоящему. Не только разбирать буквы, а понимать. Если ты такой знающий, ты сможешь. А я… – она немного замялась, – я буду твоими глазами и ушами здесь. Я помогу тебе не запутаться в наших дорогах. Договорились?

Витя понял, что ему предложили сделку. Опасную, сумасшедшую, но сделку. Он получил союзника. Умного, проницательного и опасного.

– Договорились, – он кивнул, стараясь выглядеть солидно, а не как человек, только что избежавший смертельной опасности. – Уроки начнутся завтра. После того, как я… э-э-э… проведу утренний ритуал по гармонизации пространства. Горыня без этого заскучает.

Уголки губ Алёны дрогнули.

– Конечно. Нельзя оставлять пространство негармонизированным. До завтра, странник.

Тишина, повисшая после ухода Алёны, была густой и сладкой, как медовая коврижка. Витя сидел на завалинке, ощущая себя дирижёром, который только что договорился с первой скрипкой о тихом саботаже всего оркестра. Гениально! У него теперь был свой личный исторический консультант, переводчик с дремучего на… чуть менее дремучий. Он уже мысленно составлял список вопросов: «Почему у вас тут повсюду грязь?», «Это навоз так пахнет или у кого-то прорвало канализацию?», «Как объяснить Горыне, что гармонизировать пространство кулаком по морде – непедагогично?»

Его сладкие грёзы прервал шорох. Лёгкий, как падение пера, но от этого ещё более зловещий. Витя обернулся и почувствовал, как кровь застыла у него в жилах.

В трёх шагах от него, сливаясь с вечерней тенью, стояла Ульяна. Та самая, немая. Та самая, которая только смотрела своими огромными глазами и всё понимала. Её лицо было непроницаемым маской, но в глазах плясали чёртики – живые, озорные и до ужаса осведомлённые.

«Она всё слышала, – промелькнула у Вити паническая мысль. – Всё. Про летающие машины. Про дурацкие испытания. Всё. Сейчас она развернётся, побежит к Игнату и начнёт… молчаливо обвинять. Или, что хуже, напишет всё на бересте. С подробностями».

Он замер, ожидая неминуемой расправы. Но Ульяна не двинулась с места. Вместо этого её губы дрогнули в едва уловимой, но совершенно безошибочно хитрой ухмылке. Она медленно подняла руку и сделала самый элегантный и многозначительный жест, который Витя видел в своей жизни: приложила указательный палец к собственным губам, а потом провела им по воздуху, будто застёгивая на них невидимую молнию.

А потом случилось нечто. Нечто, от чего у Вити задрожали поджилки.

Из её глотки вырвался звук. Не мычание, не стон, а низкий, чуть хрипловатый, но абсолютно членораздельный шёпот.

– Ваш… секрет… – прошептала она, и каждое слово падало в ночную тишину, как камень в колодец, – …в надёжных… руках.

Витя почувствовал, как его челюсть отвисла до состояния подставки для кружек. Он бессвязно захлопал глазами, ожидая, что вот-вот проснётся в своей закопчённой бане с похмелья мирового масштаба.

– Ты… ты же немая! – выдавил он наконец, умоляюще глядя на неё, как будто она могла взять свои слова обратно.

Ульяна наклонила голову набок, её глаза сузились, словно у кошки, поймавшей не только мышь, но и её личный дневник.

– Бывала… и такой, – её шёпот был насмешливым. – Но некоторые секреты… слишком вкусны… чтобы хранить их в молчании.

Она повернулась, чтобы уйти, но на прощание бросила через плечо:

– Не волнуйтесь, сказитель. Ваши истории… мне нравятся. Они… смешные.

И она растворилась в сумерках, оставив за собой шлейф из аромата полыни и тотального, вселенского недоумения.

Витя стоял, прислонившись к стене бани, и пытался перевести дыхание. Его мозг, уже привыкший к ежедневным катаклизмам, выдавал ошибку 404. «Немая девушка заговорила. Ключевое слово: „немая“. Заговорила. Шёпотом, да. Но заговорила. Потому что я… что, потому что я?»

Он вспомнил свои россказни. Свои неловкие попытки объяснить, откуда он. Свою машину времени, которая работала на плевках и искренних эмоциях. Инструкцию: «Сила – в Слове».

И его осенило. Это не он заставил её заговорить. Это она – поверила. Поверила в него. В его нелепые, сумасшедшие истории. И её вера, её любопытство, её молчаливое принятие его бреда оказалось тем самым ключом, который открыл её собственную немоту.

Его слова не просто меняли реальность. Они лечили. Калечили. Открывали двери, которые должны были оставаться на замке.

Он медленно сполз по стене на землю.

– Вот чёрт, – прошептал он в темноту. – Кажется, я только что прошёл квест «Разговорчивая немота». Получил достижение «Ненадёжный хранитель секретов». И, кажется, меня только что приняли в клуб местных заговорщиков. С условием, что я буду продолжать нести чушь. Потому что это… смешно.

Он сидел и смотрел в тёмное, усыпанное звёздами небо, чувствуя, как границы его и без того шаткой реальности радостно разъезжаются в разные стороны. У него теперь было два консультанта. Одна – умная, язвительная и опасная. Другая – бывшая немая, с прекрасным чувством юмора и явной склонностью к шантажу.

«Ну что ж, Горемыкин, – подумал он, поднимаясь и отряхивая портки. – Похоже, твоё враньё достигло нового уровня. Теперь оно лечит. Надеюсь, в следующий раз оно не заставит заговорить, скажем, ту самую корову Марфы. А то она, я чувствую, расскажет про меня такое, что никакая Алёна не спасёт».

Он вздохнул и побрёл к своей бане, на ходу составляя мысленный список тем, которые следовало избегать в разговорах. На первом месте было: «Всё».

Глава 7

Тишину, прилипшую к избам и заборам, разорвал вопль. Не просто крик, а настоящий вой, от которого кровь стыла в жилах даже у куриц, немедленно забившихся под крыльцо.

– ТИУН ЕДЕТ! СПАСАЙСЯ, КТО МОЖЕТ!

Эффект был впечатляющим. Деревня Горелово, секунду назад дремавшая на солнышке, взорвалась суетой, точь-в-точь как муравейник, в который ткнули палкой. Из изб повыскакивали перепуганные жители, Марфа выронила миску с похлёбкой прямиком на голову вездесущему козлу Грише, а силач Горыня так рванул верёвку колодца, что ведро с оглушительным лязгом полетело вниз.

Витя в этот момент в сотый раз пытался втолковать козлу, что жевать его рукав – дурной тон. Услышав крик, он вздрогнул и обернулся к побледневшему Мише.

– Кто едет? Что за «тиун»? – спросил он, у которого это слово вызывало ассоциации разве что с опечаткой в слове «тиран».

– Беда, Витязь! – прошипел Миша, судорожно крестясь. – Княжеский слуга! Судья, сборщик податей! Отнимет последнее! Шкуру сдерёт, да ещё и посолит!

На поляну влетел запыхавшийся пастушок Васёк, глаза у него были круглые, как плошки.

– Видел! Сам видел! Трое на конях! В кафтанах! И у одного – лицо такое… будто его уксусом натирали! И бумага в руке!

По толпе прокатился испуганный гул. Даже непробиваемый Игнат выскочил из избы, на ходу подпоясываясь. Его лицо было мрачнее грозовой тучи.

– ТИШЕ! – рявкнул он, но в его голосе слышалась та же дрожь, что и у всех. – ВСЕХ на сходку! НЕМЕДЛЕННО!

Через пять минут всё взрослое население деревни стояло перед Игнатом, напоминая стадо овец перед волком. Витя протиснулся вперёд, чувствуя себя лишним. Алёна стояла рядом с отцом, прямая и холодная, но Витя заметил, как она сжала кулаки.

– Ну, што, гореловцы, – начал Игнат. – Дождались. Приехал за своим. И не только за тем, что по закону положено.

– Он же грозился! – выкрикнул кто-то из толпы. – Грозился, что в этот раз заберёт не только курей да зерно, но и кого из девок в услужение!

– МОЛЧАТЬ! – прикрикнул Игнат. – Паника нам не помощник. Думать надо. Как встречать?

– Откупиться! – тут же предложил кто-то. – Соберём всё, что есть! Мёд, шкуры… Может, смилуется.

– Смилуется? – фыркнула Алёна, и все взгляды устремились на неё. – Тиун Лютоволк? Он это слово слышал? Он не милует. Он выжимает всё до капли. Откупиться – значит показать, что есть что брать. Он будет возвращаться снова и снова.

– А что предлагаешь, умница? – с вызовом спросил Игнат. – Спрятать всё? Так он избы перевернёт! Он не уйдёт с пустыми руками!

– Спрятать не всё, – парировала Алёна. – Спрятать самое ценное. Зерно для посева – в лесную яму. Девок – в дальние сени, завалить старым хламом. А ему вынести то, что не жалко. Старую одежду, пустые горшки. Сделать вид, что мы нищие. Может, брезгливо отвернётся.

Народ зашумел, обсуждая оба варианта. Витя слушал, и его циничное городское сердце сжималось от безнадёжности. Это напоминало ему встречу с налоговой, только тут вместо блокировки счёта могли запросто заблокировать жизнь.

И тут его взгляд упал на Алёну. На её сжатые губы, на упрямый подбородок, на глаза, в которых читалась не паника, а холодная ярость. И эта ярость была направлена на то, чтобы спасти людей. Эта мысль ударила его, как током.

А ещё ударило дикое, нелепое желание – доказать ей. Доказать, что он не просто болтун. Что его слова могут быть не только ложью.

И прежде чем мозг успел крикнуть «СТОП!», язык уже понёсся вперёд.

– Господа! – раздался его голос. Все замолчали и уставились на него. – Вы забываете о главном! Обо мне!

Игнат скептически поднял бровь. Алёна смотрела с немым вопросом.

– Ты, Витязь? – процедил Игнат. – И что ты сделаешь? Будешь ему кротов показывать? Или духа рока из коробки вызовешь? Он не испугается.

– Испугается ли – ещё вопрос! – пафосно воздел руки Витя. – Но это слишком просто! Я предлагаю не пугать, а… поговорить. Я один выйду ему навстречу. Проведу дипломатические переговоры.

В толпе пронёсся изумлённый шёпот. «Дипломатические переговоры» прозвучало так же странно, как «полёт на Луну».

– Ты? – недоверчиво переспросила Алёна. – Один? С Лютоволком? Витя, здесь не слова решают, а…

– А сила права! – подхватил Витя, лихо жонглируя словами. – Именно! А кто у нас главный специалист по силе слова? Я убедил вас, что я витязь! Я убедил корову давать больше молока! Я убедил Горыню, что таскать дрова – путь к счастью! Может, я смогу убедить и этого Лютоволка, что грабить нас – невыгодно? А?

Он окинул всех победным взглядом. Идиотизм плана зашкаливал, но он был красив.

Игнат смотрел на него, будто видел впервые.

– Ты серьёзно? – тихо спросила Алёна.

– А кто, если не я? – с вызовом ответил Витя. – Я же ваш витязь. Может, именно сейчас и сработает!

Игнат тяжко вздохнул.

– Ладно, – сказал он неожиданно. – Попытка – не пытка. Иди, Витязь. Попробуй свои переговоры. А мы… мы пока по плану Алёны подготовимся.

Витя почувствовал, как у него подкосились ноги. Он рассчитывал, что его отговорят. Но нет. Все вдруг решили, что это прекрасная идея.

– Отлично! – выдавил он. – Я сейчас… подготовлюсь. Соберусь с мыслями.

Он развернулся и побрёл к опушке леса, стараясь идти уверенно, а не как приговорённый к казни.

«Горемыкин, ты чего наделал? – стучало у него в висках. – Ты сейчас пойдёшь говорить с бандитом? О чём?! Он тебя на колени посадит!»

Он прислонился к дереву, пытаясь унять дрожь в коленках.

Внезапно он услышал шаги. Обернулся – перед ним стояла Алёна.

– Ты совсем дурак? – спросила она без предисловий. В её голосе слышалась тревога.

– Статистически – да, – честно ответил Витя. – Но иногда дуракам везёт.

– Лютоволк – не Горыня, – сказала она. – Его словами не проймёшь. Он сломал много людей умнее и сильнее тебя.

– Значит, я буду первым идиотом, которого он сломает. Это тоже достижение.

Алёна покачала головой и протянула ему маленький завязанный узелок.

– На, – сказала она коротко. – Держи при себе. Не ешь.

Витя взял узелок. От него пахло мятой и чем-то горьким.

– Что это? Яд? Чтобы я мог достойно уйти, если всё провалю?

– Это чтобы ты не ушёл раньше времени, – поправила она. – Если что… разотри это в ладонях и поднеси к его носу. Говорят, вызывает смятение. Ненадолго.

Витя посмотрел на узелок, потом на Алёну. В её глазах не было насмешки.

– Спасибо, – сказал он искренне. – Я постараюсь его не разочаровать.

Уголки её губ дрогнули.

– Смотри, чтобы он тебя не разочаровал. Своей дубиной.

Она ушла. Витя остался один с маленьким узелком в руке и с огромным страхом внутри.

Он уже готов был придумать новый план – например, просто упасть в обморок, – когда с дороги донёсся чёткий стук копыт. Ближе. Ещё ближе.

Сердце Вити гулко стукнуло. Шоу начиналось.

Из-за поворота, поднимая тучи пыли, ехали трое. Впереди – мужчина в потёртой, но настоящей кольчуге, туго перетянутой ремнём с массивной пряжкой. Его лицо, украшенное багровым шрамом от виска к подбородку, выражало одно – хроническую, профессиональную усталость от человеческой глупости и необходимости её наказывать. За ним – двое подручных, здоровенных детин с дубинами и лицами, на которых мысль была редким и незваным гостем.

– Староста! К чёртовой матери старой! Явиться! – голос тиуна пророкотал, не нуждаясь в усилии. – И чтоб вся деревня тут же была! Кто в лесу – волкам на съедение, кто в избе – избу подожгу!

Деревня высыпала на улицу, как испуганные овцы. Игнат выступил вперёд, пытаясь придать лицу выражение подобострастного достоинства и терпя в этом полное фиаско.

– Добро пожаловать, кормилец! – начал он, но тиун его перебил, даже не глядя.

– Отвечать будешь, когда спросят. Подать за три года. По последней переписи. Зерном, мёдом, воском, холстом. Что есть. И отдельно – за укрывательство бродяг безродных, кои смуту сеют.

Его глаза, маленькие и колючие, как гвозди, медленно обвели толпу, останавливаясь на каждом новом лице с немым вопросом «И это всё, что ты можешь предложить?». Они скользнули по перепуганному Мише, по бледной Марфе, по Горыне, который инстинктивно встал в позу «защитника отечества», и… зацепились за Витю.

Витя почувствовал этот взгляд физически – будто его потрогали холодным утюгом. Он инстинктивно попятился, пытаясь слиться со стеной бани, но было поздно. Шрамный детектив уже вёл своё расследование.

– А это кто? – тиун ткнул в его сторону пальцем в потной перчатке. – Новенький? С виду не местный. Безродный? Беглый? Глаза шпионские.

– Это… это наш… сказитель, – залепетал Игнат. – Витязь Витангир. Из далёких… северных…

– В дурку твою северную, – перебил тиун. – Я тебя о подати спрашиваю, а ты мне сказки рассказываешь. Значит, так. Со всей деревни – тройной оброк. А за этого… витязя, – он презрительно выплюнул слово, – отдельно. Десять монет. Или он со мной пойдёт разбираться.

В толпе пронёсся испуганный гул. Тройной оброк разорял деревню вусмерть. Десять монет за Витю были просто насмешкой.

– Да мы… да у нас… – начал Игнат, но тиун его не слушал. Его взгляд уже уполз дальше и вдруг замер. Зацепился. Впился.

Витя проследил за его взглядом и похолодел. Тиун смотрел на Алёну. Она стояла чуть в стороне, прямая и спокойная, но в её глазах читалась та же холодная оценка, что и у пришельца. Городская выучка против деревенского произвола.

– А это что за ягодка? – голос тиуна внезапно потеплел, став от этого только противнее. – Тоже новенькая? Не видать таких тут раньше.

– Дочь моя, – выступил вперёд Миша, заслоняя Алёну. – Из города вернулась. Из услужения у боярина.

– У боярина? – брови тиуна поползли вверх. – Интересно. Очень интересно. Значит, обученная. Грамотная, поди?

Он сделал шаг вперёд, оттесняя Мишу плечом, как назойливую муху.

– Как звать-то, красная девица?

– Алёна, – ответила она ровно, не опуская глаз.

– Алёнушка… – тиун протянул руку, грубой рукавицей провёл по её щеке. Она не отстранилась, только глаза её сузились, стали как щёлочки льда. – Красивая. И видная. Не чета этим деревенским чумичкам.

Он обернулся к Игнату, и вся его мнимая любезность испарилась.

– Ладно. Оброк тройной – это само собой. А за этого витязя… – он махнул рукой в сторону Вити, будто отмахиваясь от комара, – я, так уж и быть, прощаю. Взамен на… компенсацию.

Он повернулся и ткнул пальцем в Алёну.

– Она со мной поедет. В качестве живого дара. Для боярина. Он таких обученных ценит. Для домашних… дел.

Тишина стала абсолютной. Слышно было, как где-то далеко мычала корова и как у Миши затряслись руки.