ВИТЯзь

Витя взял ее. Кожа переплета была теплой от солнца и ее рук. Он ощутил тяжесть истории, знания, абсурда всей ситуации. Он медленно, почти с религиозным трепетом отщелкнул массивные застежки.

Страницы. Пожелтевшие, толстые, из пергамента. Плотный, убористый текст, написанный чернилами, которые все еще казались черными. Инициалы, украшенные замысловатым орнаментом. Он не мог прочитать ни слова – это была церковнославянская вязь, но он мог любоваться ею. Это было искусство. Это было чудо.

– Ну? – нетерпеливо спросил Игнат. – Что там написано-то? Про что сия книга?

Все затаили дыхание. Витя медленно поднял глаза, окинул взглядом полные ожидания лица. Его дар самосбывающегося вранья уже тек по жилам, готовый вырваться наружу.

– Здесь… – он сделал паузу для драматизма, – …написано обо всем. О законах небесных и земных. О том, как лечить болезни. Как предсказывать погоду. Как… увеличить урожайность репы на пятнадцать процентов.

Последняя фраза сработала как удар тока. Толпа ахнула.

– О репе? – прошептал Миша, смотря на книгу как на живое существо. – Серьезно?

– Самая ценная глава, – кивнул Витя с важным видом. – С таблицами. И графиками. – Он листал страницы, делая вид, что ищет нужное место. Его взгляд упал на иллюстрацию – какого-то святого, укрощающего символического льва. – А вот! Смотрите! Здесь про… про духов огорода! Видите? – он ткнул пальцем в льва. – Это дух Репохват. Он отвечает за размер и сочность корнеплода. И здесь написано, как его умаслить.

– Чем? – хором спросили несколько человек.

Витя задумался на секунду. Что могло быть ценным в этом мире? Не соль, не мед…

– Песней! – выпалил он. – Нужно петь ему особые песни. На рассвете. Протяжные. Чтобы дух проснулся в хорошем настроении и… поливал репу изнутри.

Народ загудел, обсуждая открывающиеся перспективы. Игнат смотрел на книгу с жадным блеском в глазах.

– А про… про бумаги мои там есть? – он кивнул на свою избу. – Про духов бумажных, которых ты сказывал?

– Есть! – не моргнув глазом, подтвердил Витя. – Целая глава. «О суетных духах канцелярии и как их укротить частым мытьем рук». Очень важное знание.

Алёна все это время молча наблюдала за ним. И в ее глазах читалось не благоговение, как у других, а холодный, аналитический интерес.

– Странно, – тихо сказала она, так что слышно было только ему. – Боярин сказывал, книга сия – о вере и о спасении души. Ни про какую репу он не сказывал.

Витя почувствовал легкий укол паники. Умная девчонка. Городская шпана испортила.

– А ты что, читать умеешь? – парировал он, играя на опережение.

– Малость, – призналась она. – Но мне зачитывали. Отдельные места.

– Ну вот видишь! – обрадовался Витя. – Тебе зачитывали то, что считали нужным. А там, внутри, спрятано еще много всего. Тайные знания. Для избранных. – Он многозначительно постучал пальцем по виску. – А я – избранный. Я вижу суть.

Он закрыл книгу с таким видом, будто только что заключил с ней договор. В голове уже стучала мысль: «Надо срочно научиться хоть как-то читать по-церковнославянски.

– Так што, – подвел итог Игнат, смотря на книгу как на нового, самого главного жителя деревни. – Книга сия будет храниться у меня. В сундуке. Под замком. А Витязь будет к ней приходить и… вычитывать нам нужное. Про репу. И про духов. А ты, Алёна, молодец. Подняла честь нашей деревни.

Алёна кивнула, но ее взгляд все еще был прикован к Вите. Взгляд, полный вопросов.

Вечером Витя сидел у своей бани, наблюдая, как Горыня, вдохновленный новостью о духе Репохвате, пытался петь что-то протяжное и жуткое у огорода Марфы. Получалось так, что репа, наверное, мечтала бы сдохнуть, лишь бы не слышать этого.

К нему подошла Алёна. Она принесла ему краюху хлеба – настоящего, из муки, привезенной из города.

– На, – сказала она просто. – Слышала, ты наш благодетель теперь.

– Ага, – вздохнул Витя, принимая хлеб. – Благодетель с дырявой кармой и воображением гиперактивным. Спасибо.

– Откуда ты на самом деле? – спросила она прямо, без предисловий. – Твоя речь… одежда… ты не отсюда.

Витя взглянул на нее. Уставшее, но умное лицо. Глаза, видевшие больше, чем Горелово.

– Сказать тебе правду? – спросил он.

Она кивнула.

– Я из такого места, где книги – не редкость. Где их много. Где люди уже научились печатать духоподъемные романы про любовь вампиров и даже не ценят этого.

Алёна слушала, не перебивая.

– И как ты тут оказался?

– Машина времени, – честно сказал Витя. – Сломалась. И теперь я тут. Со своими талантами.

Она долго смотрела на него, а потом неожиданно улыбнулась. Улыбка преобразила ее строгое лицо.

– Ладно. Пусть будет машина времени. По крайней мере, не скучно. А за книгу спасибо. Я боялась, ее тут сожгут как колдовскую.

– Ни за что! – воскликнул Витя. – Она же теперь наш главный поставщик сельскохозяйственных иди… то есть, мудростей!

Она ушла, оставив его с хлебом и с новой, грандиозной проблемой.

Он отломил кусок хлеба. Он был невероятно вкусным. «Ну что ж, – подумал Витя, жуя. – Теперь я еще и библиомант».

Он посмотрел на звезды, такие яркие в этом лишенном светового загрязнения мире. Жизнь становилась все сложнее и все абсурднее. И он, к своему удивлению, был этим почти доволен. Почти.

На следующее утро Горелово проснулось с ощущением, что в деревне появилась новая святыня. Не икона, не целебный источник, а нечто более материальное и потому еще более загадочное – Книга. И её главный жрец – Витя.

Он сидел на завалинке перед своей дымной баней, чувствуя себя примерно как рок-звезда на автограф-сессии. Только вместо гитар – куча бересты. Вместо фломастеров – заостренная палочка. И вместо восторженных фанаток – очередь из сопливых ребятишек, бабок с куриными яйцами и мужиков, смотревших на него с надеждой, смешанной со страхом.

– Держи, Витязь, – семилетний Прохор, уже заметно окрепший после цинги, торжественно протянул ему кусок бересты размером с ладошку. – Насри мне на удачу. Чтобы я в палки лучше играл.

Витя поперхнулся слюной.

– Насрать? – переспросил он, морщась. – Прохор, друг, может, лучше написать что-нибудь ободряющее? Типа «будь круче всех»?

– А насрать – это не ободряюще? – искренне удивился мальчик. – Папа всегда говорит: «Я на всех насрать хотел!», когда у него дела хорошо идут.

Витя сдался. Он взял берестину, с самым серьезным видом что-то нацарапал на ней палочкой (это была кривая загогулина, отдаленно напоминающая кота, сидящего в позе лотоса) и протянул обратно.

– Держи. Великое заклинание «Пофигизм». Работает безотказно. Только не злоупотребляй.

Прохор с благоговением прижал бересту к груди и убежал, сияя. Следующей в очереди была Марфа.

– Мне, Витязь, на корову. Чтобы зря не блеяла. А то ночью мычит, как речной дух утопленник, спать мешает.

Витя вздохнул и принялся выводить на бересте замысловатый узор, отдаленно напоминающий схему подавления шума в наушниках. Он уже вошел во вкус этого абсурда. Его внутренний циник комментировал: «Поздравляю, Горемыкин. Ты перешел от написания никому не нужных романов к рисованию каляк-маляк на коре. Карьерный рост налицо».

Именно в этот момент его и застала Алёна.

Она стояла в стороне, прислонившись к косяку своей избы, и наблюдала. Не с благоговением, не со страхом, а с холодным, оценивающим взглядом городского следователя, прибывшего на место преступления. Её глаза, острые как бритва, скользили по восторженным лицам односельчан, по берестяным «автографам» и наконец остановились на самом витязе.

Витя почувствовал этот взгляд на себе – тяжелый, пронизывающий. Он попытался сохранить маску великого сказителя, но под этим взглядом она начала трещать по швам.

– Ну, что, – он с пафосом протянул очередную берестину старику Ефиму. – Сие есть символ великой тишины. Повесь в сенях – и никакая нечисть ночная беспокоить не станет. Проверено наукой. То есть, мной.

Старик Ефим удалился, счастливый. Очередь на время иссякла. Витя, почувствовав облегчение, откинулся на завалинке и потянулся.

– Уф. На сегодня хватит спасать мир. Перерыв на кофе. Э-э-э… на отвар из коры.

Он не заметил, как Алёна бесшумно подошла к нему. Она стояла и смотрела на разбросанные вокруг берестяные «труды».

– Интересно, – произнесла она тихо, и её голос прозвучал как выстрел в тишине. – Очень интересно.

Витя вздрогнул и поднял на неё глаза.

– Алёнушка! Привет. Ну как, осваиваешься? После города-то тут, наверное, скучновато?

– Скучно? – она подняла одну из берестин с его «заклинанием» для курицы, чтобы та лучше неслась. На ней красовалась загогулина, которую Витя в душе называл «спиралью продуктивности». – Напротив. Очень даже занимательно.

Она взяла другую берестину. Потом третью. Её глаза сузились. Витю вдруг пробрала непонятная тревога. Он почувствовал себя школьником, у которого учительница вот-вот обнаружит шпаргалку.

– Что-то не так? – попытался он сыграть в легкое недоумение.

– Скажи мне, Витязь, – она подняла на него взгляд, и в её глазах не было ни восхищения, ни страха. Там был чистый, незамутненный скепсис. – Эти твои… символы. Мудрость великих северных скал. Ты сам их придумал?

– Ну… – Витя заколебался. – Они… приходят ко мне. Во снах. В видениях. Иногда после плотного ужина. Это сложный процесс.

– Понимаю, – кивнула Алёна, и в её голосе зазвучали странные, металлические нотки. – А то, что ты вчера сказывал про духа Репохвата… «Сила земли – в силе духа, и дух сей подвластен слову крепкому»… Это тоже тебе во сне привиделось?

Витя почувствовал, как у него похолодели кончики пальцев. Фраза действительно звучала знакомо. Он её лихо скомпилировал на ходу из обрывков памяти о плохих фэнтези-романах и одного рекламного слогана.

– Ну… да, – неуверенно сказал он. – Примерно так.

– И про то, что «вода точит камень не силой, а частотой падения»? – её голос стал тише и острее. – Это тоже твоё?

Витя совсем перестал понимать, к чему она клонит. Его паранойя, всегда дремавшая где-то на задворках сознания, подняла голову и завыла сиреной.

– А что? – попытался он набраться наглости. – Разве не ясно? Это же фундаментальные законы мироздания! Частота, вибрации… – он замялся, вспоминая, что дальше было в той статье на «Хабре».

Алёна медленно, не сводя с него глаз, достала из-за пазухи небольшую, аккуратно свернутую берестяную грамотку. Не его мазню, а что-то с настоящим, плотным текстом.

– Мне боярин, – сказала она ледяным тоном, – давал послушать кое-что из книги. Пока мы ехали. Чтоб дорога не столь скучной была. Цитаты, так сказать, на пробу.

Она развернула бересту и начала читать. Её голос, тихий и четкий, резал воздух, как лезвие.

– «Сила земли – в силе духа, и дух сей подвластен слову крепкому, ибо слово есть меч обоюдоострый…»

Она сделала паузу и посмотрела на него.

– «…вода точит камень не силой, а частотой падения, и так же слово мягкое кости ломит…»

Ещё пауза. Длиннее.

– «…и воззри на крота подземного, ибо упорством своим он горы движет, а не силою мышц своих…»

Витя сидел, как парализованный. Его мозг лихорадочно пытался сообразить, что происходит. Совпадение? Не может быть! Он же всё это выдумал! Вернее, скомпилировал из обрывков…

И тут его осенило. Осенило с такой силой, что он чуть не свалился с завалинки. Он же не читал эту книгу! Он не знал церковнославянского! Он просто… говорил. Лил воду. Использовал штампы, обрывки фраз, крутившиеся в голове у каждого мало-мальски начитанного человека. А книга… Книга была древняя. И в ней, видимо, были собраны те самые вечные, универсальные истины, которые все так или иначе знают. Он не плагиатор. Он… угадал. Попал в самую суть тысячелетней мудрости своим дилетантским, циничным бредом!

На его лице должно было отразиться озарение. Но Алёна увидела совсем другое – замешательство, растерянность, испуг. И она сделала свои выводы. Ошибочные, но абсолютно логичные с её точки зрения.

– Ну что, «витязь»? – её голос стал ядовитым. – Что скажешь? Великие северные скалы и боярская библиотека – одно и то же что ли? Или твои духи-сказители тайком в город к боярину по ночам летают, почитать новые поступления?

Она сделала шаг вперед. Теперь она смотрела на него сверху вниз, и в её глазах горел огонь разоблачения.

– Шарлатан. Ты не сам придумываешь. Ты берешь чужое и перевираешь! Ты обманываешь их всех! – она махнула рукой в сторону деревни.

Витя открыл рот, чтобы возразить, чтобы объяснить эту фантастическую случайность, этот абсурдный каламбур судьбы… Но ничего не вышло. Что он мог сказать? «Прости, я не ворую, я просто на удивление банален»? Звучало не очень убедительно.

– Погоди, – попытался он всё же. – Это просто… универсальные истины! Они… витают в воздухе! Их все знают! Я просто… озвучил!

– Универсальные истины? – она икнула с презрением. – «Репохват»? Это тоже универсальная истина? Про духа, который любит, чтобы ему пели? Это в книге точно не написано.

Витя замолк. Вот это был промах. Слишком уж он увлекся.

– Я… развил мысль, – слабо пробормотал он. – Интерпретировал. Это называется творческий подход.

– Это называется вранье, – холодно отрезала Алёна. – И использывание доверия простых людей. Я не знаю, кто ты такой на самом деле. Но ты – не витязь. И не сказитель.

Она свернула свою бересту и сунула обратно за пазуху.

– Пока я не разберусь, что к чему, – сказала она, глядя на него в упор, – тебе лучше прекратить это… представление. А то я могу случайно проболтаться Игнату. Или Мише. Или всей деревне. О том, откуда твоя «мудрость» на самом деле растет.

Она развернулась и ушла, оставив его сидеть на завалинке с разинутым ртом и полной грудью ледяного ужаса.

Вот так поворот. Он пережил кабана, волков, попытку женитьбы и даже обвинения в шарлатанстве со стороны деревенского дурачка. Но теперь у него появился враг нового типа – умный, образованный (по меркам этого мира) и смертельно опасный. Враг, который подошёл к его магии с самой неожиданной стороны – с точки зрения авторского права.

Он посмотрел на груду бересты со своими «автографами». Теперь они выглядели не смешно, а жалко. Как улики.

Он понял, что ему срочно нужно найти способ поговорить с Алёной. Объяснить. Выкрутиться. Соврать ещё больше, но так, чтобы она поверила. Или… найти способ действительно прочитать ту чёртову книгу. Чтобы в следующий раз цитировать её правильно.

Задача казалась невыполнимой. Почти как написать бестселлер. Но он уже был здесь. А значит, шанс всегда был.

Идея устроить пир в честь возвращения Алёны родилась в голове у Игната спонтанно, что было для него крайне нехарактерно. Обычно его мозг работал в режиме строгой экономии мыслей, как у жаждущего сэкономить на всём бухгалтера. Но тут, видимо, сработала гордость: его деревня, его люди, пусть и нищие, пусть и вонючие, но смогли породить такую умницу, которую сам боярин отблагодарил. Да ещё и книгу подарил! Это был повод для эпической попойки, способной затмить даже память о неурожае репы 687 года.

Весть о пире разнеслась по Горелову со скоростью, с которой обычно разносятся слухи о чьей-нибудь внезапной и нелепой смерти. Началась лихорадочная подготовка. Марфа, чья корова после витяжеского «заклинания» доилась как сумасшедшая, притащила целое ведро творога – правда, такого кислого, что от него скривился даже вечно голодный Горыня. Миша наловил рыбы – мелкой, костлявой, но в неимоверном количестве. Из заветного бочонка, привезенного Алёной, стали нацеживать то, что местные мужики с благоговением называли «боярским пивом», а на вкус оно напоминало жидкость для розжига костра с лёгкими нотами забродившего хлеба.

Витя, наблюдая за этим разворачивающимся гастрономическим адом, испытывал смешанные чувства. С одной стороны, есть было нечего. С другой – есть было страшно. Его внутренний гурман, воспитанный на дошираках и суши-роллах из соседнего магазина, плакал и молил о пощаде. Но был и третий, главный аспект – Алёна.

Она сидела на почётном месте рядом с Игнатом, прямая, строгая, неприступная. Её глаза, холодные и оценивающие, скользили по собравшимся, и Витя ловил себя на том, что пытается втянуть живот и выпрямить спину. Абсурд! Он, циничный житель мегаполиса, пытался произвести впечатление на девушку из глухого средневековья! Но её скепсис был таким современным, таким узнаваемым… Он бросал ему вызов.

– Ну што, – поднял свою деревянную кружку Игнат, – выпьем за Алёнушку! За нашу умницу! Показала всей округе, что и в Горелове люди не лыком шиты! Хотя… шиты, – он окинул взглядом свои заплатанные портки и задумался.

Толпа громко загудела, чокаясь кружками. Витя чокнулся с Мишей, сидевшим рядом, и сделал вид, что отпил. На вкус «боярское пиво» оказалось именно таким, каким и должно было быть – ужасным.

– А ведь Алёнушка наша не только умница, да и видная такая стала, – подмигнул Игнат, уже изрядно набравший градус. – Глядишь, скоро и женихов из города посылать начнут. Не чета нашим-то деревенским лбам.

Несколько молодых парней, услышав это, потупились. Витя же, наоборот, почувствовал прилив азарта. Вызов был принят.

– Женихи? – он фыркнул с таким видом, будто только что отказался от руки самой принцессы королевской. – Да что эти женихи могут знать о мире? Сидят в своих каменных хоромах, торгуют мехами да мёдом, думают, что край света – это соседнее княжество.

Алёна подняла на него глаза. В них мелькнул интерес. Скептический, но интерес.

– А ты, Витязь, много мира повидал? – спросила она, и в её голосе явственно прозвучала ловушка.

– Повидал? – Витя сделал глоток своего «пива» для храбрости и чуть не поперхнулся. – Подруга моя, я не просто повидал. Я его… измерял. Шагами. И не только. Я видел земли, где снег никогда не тает, а люди ездят на животных с горбами на спине…

– Верблюдах, – негромко сказала Алёна.

– Вот именно! – обрадовался Витя, что его поняли. – И видел я земли жаркие, где люди ходят почти что без одежды, а из плодов выжимают масло, которое пахнет… э-э-э… солнцем и здоровьем!

– Оливы, – снова вставила Алёна, и её губы дрогнули в подобии улыбки.

Витя начал разогреваться. Её одобрение (или то, что он принял за одобрение) действовало на него лучше любого алкоголя.

– А ещё видел я великий торговый путь! – воскликнул он, вдохновленный собственным враньём. – Тянется он от северных морей, где водятся чудовища с клешнями, до самых тёплых южных морей! И везут по нему шёлк, пряности, диковинные металлы… Идёт караван – верблюды, кони, слоны…

– Слоны? – переспросил кто-то из мужиков, впечатлённо открыв рот. – А это кто?

– Ну, такие… большие, с хоботом, – объяснил Витя, показывая рукой на всю длину стола. – Как изба, только ходит и трубит.

Народ ахнул. Даже Игнат забыл про пиво. Алёна слушала, подперев щеку рукой, и её лицо было невозмутимым.

– И путь этот, – продолжал Витя, захваченный всеобщим вниманием, – идёт через пески пустыни, мимо великих гор, потом поворачивает на запад, к Чёрному морю, а оттуда уже…

Он запнулся, пытаясь вспомнить обрывки школьных знаний по географии. Карта мира плыла перед его глазами, смазанная и невнятная.

– …ну, короче, идёт он на… Кафу, кажется… – он выпалил первое пришедшее на ум название, почерпнутое из какой-то старой игры.

Воцарилась тишина. Мужики переваривали информацию о слонах. Алёна же медленно опустила руку и посмотрела на Витю с выражением, в котором разочарование боролось с презрением.

– Кафа? – переспросила она тихо, но так, что было слышно всем. – Торговый путь на Кафу? Тот, что идёт от северных морей?

– Ну да, – с облегчением выдохнул Витя, радуясь, что вспомнил хоть что-то. – Именно тот. Великий шёлковый… то есть, меховой путь!

Алёна покачала головой. В её глазах погас последний проблеск интереса.

– Любопытно, – сказала она, и её голос прозвучал ледяным колоколом. – А боярин, у которого я была в услужении, сказывал иное. Он говорил, что главный путь на Кафу идёт с Востока. Из Золотой Орды. А с севера идут пути на Новгород и на Балтику. И они никак не соединяются с путём на Кафу. Разве что вокруг всей Европы обогнуть. Но это уж совсем другой путь. Долгий. Опасный. И уж точно не по пустыням.

Она сделала паузу, давая словам просочиться в мозги собравшихся.

– Странно, – добавила она, глядя прямо на Витю, – такой великий путешественник, а путает восток с западом. Или у вас в северных скалах география… другая?

Она произнесла это странное слово «география» с лёгким иностранным акцентом, явно услышанным в городе, и это прозвучало как приговор.

Витя почувствовал, как по его спине побежали ледяные мурашки. Он попался. Попался на элементарной ошибке, на том, что любой мало-мальски грамотный человек того времени должен был знать. Он был как студент-двоечник, пытающийся блеснуть знаниями перед строгим профессором.

– Ну… – попытался он выкрутиться, чувствуя, как краснеет. – Это… это у нас путь такой… альтернативный! Малоизвестный! Тайный! Им только избранные пользовались! Волхвы, маги… – он замолк, видя, что тонет.

Мужики перестали жевать и смотрели то на него, то на Алёну. Игнат нахмурился.

– Альтернативный? – переспросила Алёна, и в её голосе зазвенела насмешка. – То есть, неправильный?

– Неправильный – это у всех! – отчаяно воскликнул Витя. – А у нас – особенный! Сокровенный! – Он отчаянно искал глазами поддержки и увидел только Горыню. Тот смотрел на него с обожанием, явно не понимая сути спора, но готовый в любой момент ринуться в бой за учителя.

– Ясно, – Алёна отодвинула от себя кружку. – Значит, ты не только сказы чужие перевираешь, но и географию… альтернативную имеешь. Очень интересно.

Она встала.

– Спасибо за угощение, тятя, Игнат Кузьмич. Устала я с дороги. Пойду отдохну.

Она удалилась, оставив после себя гробовую тишину. Пир был безнадёжно испорчен.

Витя сидел, чувствуя себя полным идиотом. Его попытка блеснуть эрудицией обернулась полным провалом. Он снова был разоблачён, причём на глазах у всей деревни.

Игнат мрачно смотрел на него.

– Ну што, Витязь? Опять твои духи-сказители тебя подвели? Или ты сам запутался в своих трёх соснах?

– Они… они не подвели! – взвился Витя, хватаясь за последнюю соломинку. – Они… перестроили пути! Из-за… Великого Морока! Да! География сдвинулась! Съехала! Теперь Кафа – на севере! Или север – на Кафе… – он безнадёжно замолк, понимая, что только усугубляет положение.

Горыня, пытаясь его поддержать, громко сказал:

– Ничего, учитель! Мы им покажем! Мы её найдём! Я её гармонизирую!

Но было уже поздно. Авторитет Вити дал серьёзную трещину. И он знал, кто за этим стоит. Умная, начитанная и смертельно опасная девушка из города.

«Ну всё, Горемыкин, – прошептал он сам себе, глядя в свою пустую кружку. – Твой рейтинг упал до критического уровня. Тебе срочно нужен квест «Восстановление репутации». Или, на худой конец, очень сильное опьянение».

Он вздохнул и потянулся за жбаном с «боярским пивом». Иногда только алкоголь мог помочь пережить позор. Особенно такой исторически достоверный.

Пир окончательно выдохся, как и все его участники. «Боярское пиво» сделало своё чёрное дело: кто-то храпел, уткнувшись лицом в стол, кто-то, бормоча что-то невнятное о репе и великих путях, брёл в сторону домов. Даже Игнат, обычно несокрушимый, клевал носом, уронив голову на грудь.

Витя сидел на завалинке, чувствуя себя разбитым и абсолютно несчастным. Его авторитет лежал в руинах, а виновница торжества удалилась с видом победительницы, даже не удостоив его последним уничижительным взглядом. Он был на дне. И это дно пахло кислым творогом и перегаром.

Внезапно он услышал рядом с собой лёгкий шорох. Поднял голову – и увидел Алёну. Она стояла перед ним, скрестив руки на груди, и смотрела на него не со злорадством, а с холодным, аналитическим любопытством, как учёный на редкий, но неприятный экземпляр жука.

– Ну что, великий путешественник? – произнесла она тихо. – Устал от своих географических открытий?

Витя хотел было огрызнуться, съязвить, уйти в привычную защитную позу циника. Но что-то в её взгляде остановило его. В нём не было злобы. Был лишь чистый, незамутнённый интеллект, требующий ответов.

– А что? – он развёл руками, стараясь сохранить остатки достоинства. – Открытия – они такие. Иногда приводят в тупик. Особенно если местные жители плохо знают собственную местность.

Алёна села рядом с ним на завалинку. От неё пахло дымом и какой-то городской травой – не грубой деревенской полынью, а чем-то более утончённым.

– Давай договоримся, – сказала она, глядя прямо перед собой. – Без этих шуток. Без этих «духов» и «великих Мороков». Ты не из северных скал. И твоя одежда, и твоя речь… ты откуда-то издалека. Очень издалека.

Витя почувствовал, как у него перехватило дыхание. Она говорила не как разгневанная деревенская девка, а как следователь, который уже всё понял и просто проверяет гипотезу.