ВИТЯзь

Настасья Карп

ВИТЯзь

Глава 1

Звонок в дверь прозвучал в самый неподходящий момент. Виктор Горемыкин, он же Витя, в этот момент исполнял сложнейший акробатический этюд на шатком табурете, пытаясь вкрутить лампочку, которая упорно не желала занимать своё законное место. Балансируя с грацией начинающего канатоходца, он крикнул в пространство:

– Секунду! Не уходите! Я почти победил законы физики!

За дверью послышался вздох, полный вселенской скорби. «Посылка! Расписываться!» – донёсся голос, в котором угадывались годы разочарования в человечестве.

Посылка! Ах да, та самая! Та, что была заказана в порыве ночного вдохновения после трёх чашек крепчайшего чая и философских размышлений о бренности бытия. На том самом маркетплейсе, где можно приобрести буквально всё – от шапки-невидимки до настоящего зубного протеза динозавра. Он тогда, восхищённый дерзкой мыслью, нашёл товар от продавца с рейтингом ровно ноль процентов. «Машина времени. Антиквариат. Медь. Ручная работа. Коллекция. Редкость». Цена – 999 рублей. Сумма, идеально подходящая для того, чтобы доказать самому себе: да, ты готов спустить последнее на нечто абсолютно гениальное и бесполезное.

Спрыгнув с табурета с ловкостью, удивившей его самого, Витя распахнул дверь. На пороге стоял курьер с лицом человека, видевшего всё и уже ничему не удивляющегося. В его руках покоилась коробка. Не просто коробка, а нечто, явно побывавшее в самых захватывающих приключениях, пока добиралось до адресата. Она была помята, перепачкана загадочными веществами и заклеена скотчем с иероглифами, один из которых подозрительно напоминал улыбающегося кота.

– Вот, получайте, – пробурчал курьер, протягивая электронный планшет. – Тяжёлая штука. Кирпичи, что ли?

– Хм, нет, – с таинственным видом ответил Витя. – Машина времени. Драгоценный антиквариат.

Курьер медленно отвел на него взгляд, полный бездонной жалости, развернулся и удалился, громко шлёпая по мокрому после недавнего дождя полу.

Витя занёс коробку в квартиру и с торжественным грохотом водрузил на стол. От неё пахло пылью, машинным маслом и лёгкими нотами чего-то древнего и забытого, будто её только что извлекли из гробницы фараона, который коллекционировал диковинные безделушки.

Процесс вскрытия напоминал археологические раскопки. Под слоем пупырчатой пленки, которая хрустела с неподдельным оптимизмом, лежало Оно. Устройство из тёмной меди, покрытое благородной патиной и выглядевшее так, словно его собрали на скорую руку гениальный безумец и очень старательная обезьяна. Катушки, проволока, какая-то рукоять и, что самое прекрасное, – вилка. Настоящая, советская, ржавая вилка, которой в природе уже лет тридцать как не существовало.

– Вау, – произнёс Витя с неподдельным восторгом..

К коробке прилагалась инструкция. Вернее, листок, испещрённый символами, отдалённо напоминавшими то ли скандинавские руны, то ли инструкцию по сборке табуретки из Икеи. Но внизу, мелким почерком, кто-то вывел по-русски: «Сила – в Слове. Воля – в Вере. Путь – в Правде. Остерегайся Кривды».

– Остерегайся Кривды, – вслух прочёл Витя. – Это, наверное, про отзывы на том самом маркетплейсе.

Он порылся в ящике, нашёл переходник с советской розетки на евро, с торжеством воткнул вилку и включил аппарат в сеть. Произошло ровно ничего. Ни вспышек, ни гула, ни портала в другое измерение. Устройство просто сидело на столе и молчаливо излучало ауру дорогого, но бесполезного хлама.

Ярость, благородная и возмущённая, подкатила к горлу. Даже машина времени для него не работает! Это уже не просто невезение, это какая-то кармическая насмешка.

– Ну конечно! – воскликнул он, обращаясь к безразличной люстре.

Он плюнул на ненавистный аппарат от всей души. Слюна, тёплая и искренняя, попала прямиком на медные контакты у основания рукояти.

Раздался щелчок. Негромкий, но очень уверенный в себе. Потом аппарат вздохнул – низкий, нарастающий гул, будто где-то в недрах его медного тела проснулся и захотел на завтрак вселенную. Трубки засветились изнутри тусклым, но решительным светом.

– Ого, – произнёс Витя. – Слюноактиватор? Серьёзно? Это какая-то очень странная система защиты от детей.

Воздух в комнате заколебался, стал густым, как кисель. Предметы поплыли, затанцевали загадочное танго. Чашка с надписью «Я босс» медленно и грациозно расплылась в воздухе радужными разводами. Ключи от квартиры извились, как угри, и застыли в причудливой позе.

Гул нарастал, превращаясь в оглушительный рокот. Лампочка, которую Витя так и не вкрутил, взорвалась с весёлым хлопком, осыпав всё конфетти из стекла.

– Так, стоп, отмена! – закричал Витя, хватая аппарат. – Я передумал! Верните всё как было! Я ещё не мыл посуду!

Его пальцы коснулись вилки. Разряд тока, будто обиженный за что-то персонально, ударил его с свирепой радостью. Мир поплыл. Пол под ногами стал проваливаться, становясь прозрачным. Витя падал, но не вниз, а сквозь. Сквозь слои старого линолеума, бетона, чьих-то снов о лете и пластов земли, хранивших кости древних тварей.

Последнее, что пронеслось в его голове перед отключкой: «Черт. А сработало-то».

Очнулся он от того, что что-то упорно и настойчиво тыкалось ему в бок. В лицо бил ослепительный солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву. Воздух был густым и пьянящим, пахло прелой листвой, диким медом и… чем-то очень навозным. Рядом раздавалось довольное хрюканье.

Витя приоткрыл один глаз. В метре от него, деловито роясь рылом в земле, стоял кабан. Не огромный вепрь из сказок, а такой, средненький, деловой кабанчик, явно настроенный на продуктивный день.

– Ну здравствуй, – хрипло произнёс Витя. – А где я? В эко-парке?

Кабан поднял взгляд. Его маленькие глазки сузились. Он фыркнул, выбросил изо рта клочья пены, явно не одобряя такого раннего визитёра.

– Слушай, дружище, – заговорил Витя, медленно отползая. – Я тут, видишь ли, случайно. Машина времени, понимаешь, глюкнула. Сейчас я тихонечко испарюсь, и ты сможешь дальше… копать.

Кабан, видимо, принял это за неуважение к его копательному труду. Он издал боевой клич, больше похожий на визг обиженного поросёнка, и ринулся в атаку.

– Ааай! – вскрикнул Витя, кубарем откатываясь в сторону. – Не по-соседски!

Он нащупал в кармане куртки телефон. Бездумно, на автопилоте, он выхватил его и швырнул в кабана со словами: «Держи, новую игрушку!»

Телефон бонком ударил кабана по носу, отскочил и упал в траву. Экран на секунду вспыхнул, заиграла стандартная мелодия вызова, и тут же погас.

Эффект был потрясающим. Кабан замер, его рыло изобразило крайнюю степень оскорбления. Он испуганно взвизгнул – совсем не по-геройски – и, развернувшись, бросился прочь, ломая кусты с паническим воплем.

Витя сидел на земле, тяжело дыша.

– Вот черт, – сказал он своему спасенному заду. – А на том телефоне был несохранённый черновик.

– Эй! Ты! – раздался грубый голос. – Чего удумал, зверя пужать? Он же теперь с перепугу пол-леса пробежит!

Из-за деревьев вышел мужчина. Бородатый, в серой рубахе, подпоясанной веревкой, и в лаптях. В руках он держал заострённую палку, которой, судя по всему, собирался воевать с целым миром.

– Я? – переспросил Витя. – Это он на меня напал! Я просто тут… медитировал.

Мужик приблизился, с любопытством разглядывая его джинсы и куртку.

– Говорка у тебя диковинная, – произнёс он, почесывая бороду палкой. – И одежа… нездешняя. Ты чей будешь? Боярин, что ль, заблудший?

– Боярин? – Витя фыркнул. – Скорее бомжарин. Своей собственной жизни.

– Бомжарин? – переспросил мужик, нахмурившись. – Не слыхал такого селения. Ну да ладно. Пойдём к старосте. Он разберётся. У него на все бумага есть.

Он ткнул палкой в направлении тропинки. Витя вздохнул, поднялся и пошёл, чувствуя себя героем очень странного и очень непонятного ролевого квеста.

– Как звать-то тебя? – спросил мужик, идя рядом.

– Витя.

– Витя? – Мужик хмыкнул. – Малость. У нас тут имена покрепче будут. Ну да ладно, Витя так Витя. А я Миша. Проходи, не робей.

«Ну вот, – подумал Витя, бредя за своим новым знакомым. – Начинается. Интересно, у них тут есть хоть что-то съедобное, кроме того кабана? И главное – есть ли Wi-Fi?»

Глава 2

От мысли, что его ведут к какому-то «старосте», на душе скребли кошки. В лучшем случае – местный участковый с розгами. В худшем – шаман с бубном, требующий объяснить, что за шайтан-ящик он кинул в священного кабана.

Тропа вела под уклон, и вскоре сквозь частокол вековых сосен и кривых берёз показалось селение. Витя замер, ожидая увидеть пряничные терема с коньками и петушками, но реальность оказалась куда менее гостеприимной.

– Ну, вот и Горелово, – с нескрываемой гордостью произнёс Миша, опираясь на свою палку-посох.

«Горелово. Ну, конечно. Очень символично», – мысленно хмыкнул Витя.

Деревня представляла собой жалкую кучку построек, выглядевших так, будто их собирали во время сильного похмелья и из того, что было под ногами. Кривые, почерневшие от времени избушки с крошечными оконцами, больше похожие на бойницы. Соломенные крыши, на которых кое-где зеленели плешины мха. Узкие, немощёные улочки, превращённые в сплошное месиво из грязи и чего-то ещё, на что Витя предпочитал не наступать и уж тем более не вдыхать.

Воздух, ещё недавно пахнувший диким мёдом и свободой, здесь густо замешался на дыме печных труб, кисловатом запахе квашеной капусты, преющем навозе и чём-то таком плотном и зверином, что щекотало ноздри и вызывало лёгкий рвотный позыв. Из-за плетня донёсся возмущённый хрюк – видимо, тот самый кабан уже доложил своим о странном пришельце.

Витя чувствовал себя героем крайне неудачного эпизода «Самых слабых звеньев», который вот-вот выбьют из игры. Он шёл, стараясь не вляпаться во что-то особенно глубокое и выразительное, и ловил на себе тяжёлые, недружелюбные взгляды. Из-за дверей, из-за углов, из-за корыт с какой-то мутной жижей на него смотрели местные. Мужики в таких же, как у Миши, сермяжных рубахах и лаптях, бабы в тусклых, выцветших сарафанах. Лица у всех были землистыми, измождёнными, с просекой глубоких морщин, а глаза – спокойными и пустыми, как у людей, которые слишком много работают и слишком мало о чём-то думают.

Они пялились на Витю без стеснения, с молчаливым, почти животным любопытством. Его городские джинсы и куртка выглядели здесь вызывающе инопланетно, как скафандр на сельском сходе.

– Мишаня! – окликнул хриплый голос из-за забора. – Ты кого привёл? Не нашего роду-племени шибко…

– С пути, дядя Ефим, – отмахнулся Миша. – Человек он. К старосте его веду.

«Человек. Сомнительный комплимент», – подумал Витя.

Он пытался сохранять подобие достоинства, но почва под ногами предательски хлюпала и чавкала. Чтобы не упасть, он посмотрел под ноги и замер. Прямо на его пути зияла внушительная, мутная лужа, оставленная, судя по следам, недавно прошедшим небольшым табуном копытных.

И в этой луже, в её тёмной, отражающей небо воде, он увидел себя.

Свой силуэт, свой испуганно-ошалевший вид. Свои джинсы. Свою куртку.

Но что-то было не так.

Он пригляделся, отшатнувшись от вони. Лезвие холодного ужаса медленно и методично протолкнулось ему под рёбра.

На его современной, стильной куртке тёмно-синего цвета… проступили заплаты. Грубые, из домотканой материи, тёмно-серые, будто их вшили поверх, а потом сто раз стирали. Они были на локтях, на плечах. И на джинсах – на коленях и на одном кармане. Такие же убогие, кривые, но идеально сливающиеся с тканью, будто всегда там и были.

Он моргнул. Потом протёр глаза. Отражение не изменилось. Он выглядел как нищий студент исторического факультета, готовящийся к реконструкции «Быт крестьян позапрошлого века».

– Эй, ты чего? – обернулся Миша. – Утонуть возжелал? Или воду нашу приметаешь? Не стоит, гнилая она у нас.

– Что… что на мне надето? – осипшим голосом спросил Витя, тыча пальцем в своё лужевое отражение.

Миша подошёл, с интересом посмотрел в лужу, потом на Витю.

– А что? Одежа как одежа. Пообтрепалась, это да. Заплатки видны. Ну, так ты, сказывал, бомжарин. У вас, видать, так и положено. Бомжить.

– Это не заплатки! – почти взвизгнул Витя. – Это была целая куртка! Итальянская! Ну, типа… казанская! И джинсы… джинсы были целые!

Он судорожно стал ощупывать локти. Под пальцами грубая, колючая ткань. Настоящая. Он попытался подцепить край одной заплаты ногтем, сорвать её, но та держалась намертво, будто была частью исходного материала.

Мир поплыл для него вторично за этот день. Но если первое путешествие было стремительным и электрическим, то теперь его накрывала тягучая, липкая волна безумия. Тихого, бытового, от которого не сбежишь.

«Машина времени. Она же не просто перемещает в пространстве. Она… адаптирует? Маскирует? – лихорадочно соображал он. – Как черепашка-ниндзя. Только вместо брони – лохмотья. О, великий и могучий китайский продавец, что ты мне продал?»

– Да перестань ты её ковырять, – флегматично заметил Миша. – Староста Игнат, он у нас человек строгий, но справедливый. Может, тебе новую рубаху справит. За работу.

– Какую ещё работу? – с тупой надеждой спросил Витя.

– А хлеб наш насущный кто пахать да сеять будет? Лес валить? Рыбу ловить? – Миша посмотрел на него с лёгким сожалением, как на умственно отсталого. – Силы, я гляжу, в тебе маловато. Ну, может, со скотиной управишься. Или с сортиром.

«Сортир. О боже. У них тут, наверное, дыра в полу над свиным корытом», – с ужасом подумал Витя, чувствуя, как его бунтарский цинизм медленно тонет в этой самой луже вместе с отражением итальянской куртки.

Он посмотрел на свои руки. На грубые заплаты. Потом на убогие избы. На хмурые лица мужиков, которые уже перестали на него глазеть и занялись своими делами – кто дрова колол, кто чинил плуг.

И тут его осенило. Осенило с такой силой, что он чуть не сел в ту самую лужу.

Машина времени. Инструкция. Тот самый листок с рунами и надписью: «Сила – в Слове. Воля – в Вере. Путь – в Правде. Остерегайся Кривды».

А что, если она продолжает работать? Что, если она не просто маскирует, а… подстраивается? Что, если его слова здесь – не просто звук? Что, если он, сам того не ведая, уже что-то наговорил?

Он обернулся к Мише, который уже собирался тронуться в путь.

– Миша… а что я тебе сказал, когда ты меня нашёл? Просто… на всякий случай. Повтори.

Миша нахмурился, почесал бороду.

– Ну… сказал, что ты… бомжарин. Своей собственной жизни. Словечко-то какое вычурное. Но понятное. Значит, бездомный. Без рода, без племени. Так?

Витя медленно кивнул, по телу побежали мурашки.

«Бездомный. Без рода, без племени. Бомжарин».

И его одежда мгновенно «обогатилась» соответствующими атрибутами.

Это была не маскировка. Это было пророчество. Самосбывающееся. Исходящее из его собственного рта.

Он почувствовал лёгкий, панический хохоток, подкатывающий к горлу. Ситуация перестала быть просто нелепой. Она стала дико, адски, сюрреалистично опасной.

Да я тут от собственного языка огрести могу! Он сейчас чихнёт что-нибудь вроде «да я, кажется, заболел проказой» – и всё, здравствуй, колония для прокажённых!

– Ты чего опять замер? – нетерпеливо спросил Миша. – Иди уж. Игнат ждать не любит.

Витя сделал шаг. Потом ещё один. Его ноги были ватными, а в голове стучала одна-единственная мысль: «Молчать. Держать рот на замке. Никаких шуток. Никакого сарказма. А то щас ещё лысину какую-нибудь наговорю себе или, не дай бог, третью ногу».

Он шёл, стараясь дышать ровно, и смотрел на деревню уже новыми глазами. Это был не просто суровый быт. Это была гигантская минное поле, где он был и сапёром, и миной одновременно. Одно неверное слово – и ему конец.

Они подошли к одной из самых больших изб, у которой даже было некое подобие крыльца – две скособоченные ступеньки из полувкопанного в землю берёзового чурбака.

– Ну, вот и пришли, – Миша обернулся к нему и вдруг подмигнул. – Не бойся. Он хоть и с бумагой, а кусается редко.

Витя попытался улыбнуться в ответ, но получилась лишь жалкая гримаса. Он посмотрел на дверь, за которой сидел «староста Игнат». Человек с бумагой. Человек, который будет задавать вопросы.

Вопросы, на которые нужно будет отвечать. Словами.

«Витя, – сказал он сам себе. – Твоя миссия, если ты, конечно, хочешь выжить, – стать самым скучным, самым занудным и самым правдивым человеком на этой богом забытойземле. Никакого креатива».

Он глубоко вздохнул, пахнувший дымом, навозом и тоской, и приготовился встретиться со своей новой, чрезвычайно словесной, реальностью.

Глава 3

Дверь в избу старосты отворилась со скрипом, таким душераздирающим, что, казалось, скрипели не петли, а души грешников. Из темноты на них глянуло лицо – бородатое, испещренное морщинами, как карта безнадежных дорог, с глазами-щелочками, в которых читалась не столько злоба, сколько хроническая усталость от человеческой глупости.

– Ну, Мишаня? – прогремел голос, идеально подходящий лицу – хриплый, прокуренный дымом и раздражением. – Опять кого привел? Опять кому избу спалил, али с барского амбара зерно таскал?

– Да нет, Игнат Кузьмич, – засуетился Миша, вдруг ставший меньше ростом. – Человека нашел. В лесу. Блудит. Говорит, он… бомжарин.

Староста Игнат медленно, с разбором, перевел тяжёлый взгляд на Витю. Тот почувствовал себя букашкой под лупой энтомолога, который как раз подумывает о новом экспонате.

– Бом-жа-рин? – староста растянул слово, будто пробуя его на вкус, и оно ему явно не понравилось. – Это с каких это волостей? Не слыхал. Иди сюда, подойди поближе. Не бойся, не укушу. Сразу не укушу.

Витя, повинуясь тону, не допускающему возражений, переступил порог. Изба внутри была такой же мрачной: полутень, пахшая луком, кожей и старой бумагой. На грубом столе лежали несколько исписанных листов, рядом – гусиное перо и чернильница. Тот самый «ларец с бумагами».

Игнат уселся на лавку, костяшками пальцев постучал по столу.

– Ну? Излагай. Чей будешь? Откуда? Как звать? И главное – зачем в мои угодья пожаловал? Смуту сеять али просто так, зверя гонять?

Язык у Вити тут же онемел и попытался спрятаться куда-то вглубь горла. Молчать. Главное – молчать. Но под пристальным взглядом этих узких глаз молчание казалось самой кричащей формой вины.

– Я… – начал он и сглотнул комок страха. – Меня зовут… Витя… Витангир.

Имя выскочило само – полувоспоминание из какого-то старого фэнтезийного романа, который он правил и который все равно отвергли.

Игнат нахмурился.

– Витан-гырь? Опять незнамо. Продолжай.

Мозг Вити, привыкший за годы писательства спасаться бегством в выдумки, заработал на пределе. «Остерегайся Кривды». Но что, если обернуть кривду в такую очевидную сказку, что в неё никто и не поверит? Такую нелепую, что она будет безопасной?

– Я… сказитель, – выдавил он. – Из далёких… северных… скал. Моего племени уже нет. Случилась беда. Великий… э-э-э… Морок напал. И я пошёл искать правду. Чтобы развеять его. А зовут меня… Витя..зь Витангир.

Он замолчал, внутренне корчась от ужаса. «Витязь Витангир»? Серьёзно? Это же уровень детского утренника!

В избе повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием лучинки в светце. Миша за спиной у Вити замер, открыв рот. Лицо Игната оставалось каменным. Витя готовился к тому, что сейчас его поднимут на смех, выведут за порог и великодушно предложат идти куда подальше со своими сказками.

Но староста медленно почесал пером за ухом.

– Сказитель… – произнёс он задумчиво. – Это который былины сказывает? Про богатырей? Про дела давно минувших дней?

– Ну… да, – осторожно подтвердил Витя, чувствуя, что попал в неведомые ему сети.

– Гм. —Игнат отложил перо. – А доказать можешь? Ты же сказитель. Скажи что-нибудь. Про нашу землю. Про нас. Вот, к примеру, отчего у нас хлеб не родится? А? Морок твой наслал?

Витя почувствовал, как по спине пробежал холодный пот. Он поймал на себе взгляд Миши – полный немого ужаса и мольбы. Мольбы не сболтнуть лишнего.

«Ничего нельзя. Только сказка. Только бред. Самое нелепое, что придет в голову».

Он закрыл глаза, собираясь с духом, и начал, стараясь придать голосу таинственную, напевную интонацию:

– Ох, не проста сия загадка, Игнат Кузьмич… Вижу я… вижу великого Подземного Крота! Да-да, Крота, что размера с телка! Он… он точит корни ржи оселком своим алмазным! И ещё… вижу я… злых духов Урожая! Они… э-э-э… танцуют лунными ночами на вспаханной ниве, и от их плясок земля каменеет! А ещё… – он сделал паузу для драматизма, – староста Игнат… то есть, ты… слишком много бумаги пишешь! Духи бумаги, они… высасывают соки из земли! Бумага множится, а хлеб вянет!

Он закончил, почти не дыша, ожидая взрыва хохота или гнева.

Но в избе снова повисла тишина. Игнат смотрел на него во все глаза. Потом медленно, очень медленно, он кивнул.

– Крот… – произнёс он с придыханием. – С телка. С алмазным оселком. Вот оно что-то. А я то думал, просто земля оскудела. А духи бумаги… – Он бросил взгляд на свои листы, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на суеверный страх. – Это сильно сказано. Духи бумаги…

Витя не верил своим ушам. Они что, купились на это? На этого дурацкого Крота?

– Так ты, значит, Витязь Витангир, – подвел итог Игнат. – И видишь, что другим не видно. Сила в тебе, знать, есть. Ну что ж… – Он тяжко вздохнул. – Останешься у нас. Поживешь. Посмотрим на твои… видения. А коли врун окажешься… – Он не договорил, но по его лицу было ясно, что варианты у него на этот случай были, и все они были неприятными.

Дверь избы распахнулась, и на пороге показались любопытные лица мужиков и баб, слышавших весь разговор. Они смотрели на Витю уже не с враждебностью, а с опасливым любопытством. На того, кто видит Подземных Кротов.

Миша тронул Витю за локоть.

– Ну, Витязь ты наш Витангир, – прошептал он с непередаваемой интонацией. – Ты чего насобирал-то? Теперь они тебя либо на руках носить будут, либо на вилах.

Витя стоял, чувствуя, как его новая, самосшитая легенда облепила его с головой, став новой, ещё более тесной и неудобной курткой. Он хотел быть самым правдивым человеком на земле. А стал Витязем, сказителем про алмазных кротов.

…Витя почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Они что, купились на это? На этого дурацкого, высосанного из пальца крота?

В этот момент Витя заметил движение в самом темном углу избы. Возле печки, на низкой табуретке, сидела девушка. Сидела так тихо, что он принял ее сначала за тулуп, сваленный в кучу. Она не произнесла ни звука за все время допроса, и теперь, когда на нее упал взгляд Вити, она не отвела глаз. Большие, серые, как мокрый лес, глаза смотрели на него без страха, но и без любопытства. Смотрели, как смотрят на дождь за окном или на потухающие угли в печи – как на явление природы, на которое не влияешь.

– Ульяна, – кивнул в ее сторону Миша, заметив взгляд Вити. Гордость и большая грусть прозвучали в его голосе. – Дочка моя. Немой ребенок. Слово сроду не молвила, но все слышит и понимает. Лучшая тебе свидетельница, Витязь. Всё приметит, всё запомнит.

«Вот прекрасно, – похолодел внутри Витя. – Мне и так надо следить за каждым чихом, а тут еще живой детектор лжи с глазами совести приставлен. Спасибо, конечно. Не надо было».

Ульяна медленно опустила глаза, уставившись в пол. Казалось, она и правда все запомнила. До последней запятой в его бредовой речи о кротах.

Игнат поднялся с лавки, с грохотом отодвинув ее.

– Ладно, развлекать меня кончил, пора и дело решать. Останешься – значит, нужен тебе кров, хлеб да дело. Без дела человек звереет и смуту сеет. И без надзора. – Он многозначительно посмотрел то на Витю, то на Ульяну. – Жениться тебе надо. Жену взял – к земле привязался, оседлым стал. И глаза за тобой да за твоими… виидениями будут. Мишаня, а у тебя дочь как раз в невестах ходит. Самый раз.

Миша замер с открытым ртом, будто ему предложили торговать родной баней. Он растерянно перевел взгляд с сурового лица Игната на безучастное лицо дочери и на испуганно-недоумевающую физиономию Вити.

– Игнат Кузьмич, да я… да она… да он же… – залепетал он.

– Он – Витязь, – жестко пресек его староста. – Человек с силой. Пусть и дураковатый. Дочь твоя под надежным присмотром будет. А он – под ее. Дело выгодное.

Витя поперхнулся собственным языком. Его, Виктора Горемыкина, только что просватал за немую девушку какой-то местный староста-мафиози. И все это – в течение пяти минут. Это был новый рекорд даже для его бедственной карьеры.

– Послушайте, Кузьмич, – залепетал он, чувствуя, как по спине бегут мурашки. – Это же такая ответственность! Я… я человек странный. Я ночами не сплю, кротов вижу… Алмазных! Я могу ей… кошмаров насказывать во сне! Она же испугается!