скачать книгу бесплатно
А вот «болтать» в прямом эфире гораздо сложнее, хотя и продумываешь темы заранее и даже текст пишешь отдельно, чтобы подглядывать потом.
На минуточку мне даже показалось, что язык перестал ворочаться. Как будто я стала немой и все слова распухли в горле.
Вспоминать – это как на байдарках плыть против течения. Быстро выбиваешься из сил, весла всё тяжелее и тяжелее, кажется, ещё чуть-чуть – и нырнёшь под воду. Разве что только какая-нибудь невидимая сила может помочь.
Йоля говорила, что в такие моменты надо подумать, что кому-то сейчас тяжелее, чем тебе. Намного больнее. Страшнее. Мучительнее.
Почему-то теперь я вспоминала и думала лишь о ней. О том, где она теперь. Насколько далеко? Где она ночует? Обнимает ли её кто-нибудь, когда страшно?
Не потерялись ли в пути Хугин и Мунин?
Нашлись ли те двенадцать братьев-воронов? Тех, о которых она писала в своих записках.
Узнали ли они друг друга? Столько лет прошло, столько зим. Да и правда ли, они эти вороны?
Одна только Йоля знает.
Глава 10. Йоля
(Всё ещё вороны)
Сажусь на мокрые ступеньки прямо под дверью. Вытягиваю ноги.
Ветер звенит стеклом вчерашнего солнца. В трещинах между стенами сквозняк.
Ёжусь.
– Ты ищешь кого-то здесь? – Человек в ковбойской шляпе выныривает откуда-то из темноты.
Пожимаю плечами.
Он садится рядом со мной, расстёгивает рваную куртку. На груди у него огромная фляга в форме сердца. Он снимает её, отвинчивает крышку и жадно пьёт, кашляя и утираясь грязным рукавом.
– Война не скоро закончится, ты ещё успеешь найти. – Прислоняется плечом.
Поля шляпы закрывают прорези глаз в маске.
– У тебя есть имя? – спрашивает вдруг. – Или ты тоже безымянная, как все вокруг?
Позолоченная маска с птичьим клювом съехала набок, обнажив худые серые щеки.
– А у тебя?
– У меня проще. Я солдат. Повезёт – убьют тут. Не повезёт – выберусь и опять начну жить обычной жизнью.
Он смеётся, толкает меня плечом.
– Не дрейфь! Мы доберёмся! Это ещё не самое плохое место.
Замок плавает уже где-то между облаков. Серые шпили то исчезают, то появляются на поверхности. От каменных часов на башне осталось лишь крошево. Ветер, набежав, перекатывает волны пыли.
Кто-то грязно ругается. Хромая, бегает по плацу и грозит небу тростью.
На нем парадный мундир оберфюрера. Усики, словно траченные молью, торчат клочьями.
Рядом три солдата вскидывают руку в приветствии.
Флаги тихо шлёпают на ветру.
Это опять чей-то сон.
Сон, который случайно бросили мне под ноги, а я так же случайно подобрала.
Оборачиваюсь. Бело-голубым пламенем вспыхивают прожекторы, рассекая черноту сгустившихся сумерек.
– Ложись!
Кто-то рванул меня за руку и опрокинул на землю. Волна пыли набилась в рот.
Отплёвываюсь.
Мечи прожекторов, пошарив по небу, останавливаются, замерев у лунной тропы к замку.
– Не двигайся! – рядом локоть солдата в ковбойской шляпе. – Ты что? Дура! От храбрости ошалела, да?
Помост мерцает зелёными и жёлтыми подсветками.
Вскидываю тяжёлую снайперскую винтовку.
– Не промажь! – ковбойская шляпа щекочет мне щеку.
А стеклянные бисерины повисают в воздухе.
* * *
– Расскажешь, как его звали?
Мои руки всё ещё дрожат. Прячу их в карманы, втягиваю голову в плечи.
Птичий клюв позолоченной маски утыкается мне в плечо.
Отворачиваюсь и зажмуриваюсь, потому что миллиарды глаз опять распахнулись по всему телу.
– Его Димкой звали. Он меня прятал от танков.
– А теперь где он?
– Пропал.
Мой голос звучит эхом, наполняет звенящую пустоту запахом, движением и жестом. Чувствую, как вплетаюсь лентой в косы, сжимаюсь, чтобы запомнить, чтобы вынести на коже хотя бы частицу того далёкого уже прошлого.
– Вороны не плачут! – поля ковбойской шляпы касаются щеки. – Запомни, ладно? Ты же из них, да? Из воронов?
* * *
А потом под ногами уже слоистый лёд, редкая снеговая плешь.
На ногах «кошки» с шипами, на головах капюшоны.
Где-то впереди голос инструктора:
– Не торопиться, не отставать! Сохранять дистанцию!
Солнце выкатывается прямо под ноги.
Город внизу. Почти на ладони. Острые шпили и коробки-небоскрёбы.
А прямо за перевалом лунная тропа.
Тёмные квадраты. Мы наступаем на собственные тени.
Не обернуться.
Шелест крыльев прямо над головой.
Вороны. Сбились в кучу.
Я прячусь.
Мелькаю среди колонн, ныряю в мозаичные плитки, разбиваю колени и царапаю локти. Падаю на дно мелкими крошками, и вода идёт горлом, и я, кашляя, не зову на помощь, а только хватаю ртом воздух, как рыба. Бью невидимым хвостом, покрываюсь серебристой чешуёй.
– Зачем тебе вороны? – спрашиваю у ковбойской шляпы.
А он прицеливается, и за его спиной распахиваются большие чёрные крылья.
– Меня Сигурд зовут! – говорит, не проворачивая головы. – Я обычный рыбак из деревни.
Глава 11. Сильвия
У нас с Йолей был тайный язык.
Тот, который никто не знал. Мы сами его придумали. Хотя языком его сложно назвать, просто какие-то отдельные слова, знаки, жесты.
Например, слово «хорошо» мы показывали: скрещивали два пальца, как на удачу. «Привет» – это поднятая кверху ладонь. «Нет» – просто закрыть глаза.
Мы даже словарик завели, куда записывали всё придуманное. Йоля говорила, что тайный язык можно создавать годами, поэтому мы особо не торопились, всего десять слов придумали. Для начала надо самим всё запомнить, а потом уже другим показывать.
Толкин ведь тоже эльфийские языки не сразу придумал.
Допустим, вэнья, язык эльфов Валинора, в Средиземье стал «эльфийской латынью», языком, на котором произносились торжественные речи.
Был даже язык гномов – кхуздул. Тоже непростой, кстати.
И не думаю, что Толкин придумал эти языки за ночь, так что у нас с Йолей впереди было много-много времени.
Но десять придуманных слов всё же было. И мы часто «перешёптывались» по утрам в коридоре.
Было так смешно видеть, как одноклассники непонимающе поглядывают на нас. Думаю, они мысленно даже пальцем у виска крутили, в открытую не решались – Йоля же учитель. Можно и замечание схлопотать: оставят после уроков или родителям позвонят.
Но Йоля, конечно, вряд ли бы замечание написала. Не любила жаловаться, и все это знали, даже хулиганы.
Возможно, мне не надо было уходить тогда. Признавать себя слабой, беспомощной, бессильной.
Но я ушла.
Год училась удалённо совсем в другой школе.
Год встречалась с Йолей в Zoom по субботам и врала ей, что перевелась из-за проблем со здоровьем.
Йоле было легко врать. Она верила, как мне казалось. Хотелось сказать ей:
– Неужели вы не видите, всё вокруг совсем не такое белое!
Но я не говорила.
Вот тогда у меня и появилась первая маска. Маска бедной, слабой девочки.
Хилой, уязвимой, бессильной.
Маска той, которую надо жалеть. Я хотела, чтоб меня жалели.
Мама. Бабушка. Сергей.
Йоля.
Я хотела, чтобы все вокруг меня жалели.
Но мама уехала.
Редкие звонки по скайпу, сочувствующая улыбка, извинения, обещания, что скоро приедет, но так и не приезжала. Всё откладывала, говорила, что много работы, а потом пропала совсем. Только значок в скайпе «нет на месте» остался.
А теперь Йоля.
Бросила. Ушла.
Говорила, оставлять – труднее всего. Но оставила.
Наверное, даже не вспоминает.
