скачать книгу бесплатно
Думала, сейчас она возьмётся меня поучать, советовать, как все взрослые, когда им секреты рассказываешь, но Йоля только головой покачала:
– В школе нелегко! В школе вообще всегда было нелегко. Особенно белым воронам, не знала?
Я знала.
Вернее, я вдруг почувствовала в себе ту самую ворону. Белую, ту, что Аполлон сжёг в ярости, когда она рассказала ему о предательстве любимой.
Я ощутила, как мои белые перья превращаются в угли, как пламя жжёт меня изнутри, рвёт на части и подбирается к сердцу. И тысячи, тысячи огней рисуют на моём теле какие-то замысловатые руны и знаки.
Кажется, Йоля говорила ещё что-то, но голос был незнакомый, хриплый, простуженный.
– Не так просто белому стать чёрным, – говорил она. – Сначала надо по-настоящему опериться. Хочешь, познакомлю тебя с моими мальчиками?
Я даже вздрогнула.
– С мальчиками?
На ладонях всё ещё горели руны. Я всё ещё видела их, расползающихся по линиям жизни красными молниями.
– Да, у меня есть мои мальчики. Хочешь познакомиться?
Она улыбалась.
– Пойдёшь? – Йоля потянула меня за руку.
Руны исчезли. Как и огонь внутри, что почти добрался до сердца.
Я поспешно встала из-за столика.
Ничего.
Пусто.
И на ладонях ни одной линии жизни. Стёрто.
«Абсолютная чистота!» – сказал бы Сергей раньше. Хотя, возможно, он уже и не говорит так. За целый год от него ни сообщения, ни звонка. Как в воду канул. Каплей или камнем. Грузом. Мешком, набитым камнями. Сбросили в воду и пошагали себе дальше налегке.
Вот я и шагаю рядом с Йолей к её мальчикам.
Я шла и думала о Сергее, которого не видела целый год, хотя я должна бы была не думать и не вспоминать. Не слышать, не помнить, не чувствовать.
– Иногда легче быть слепым и глухим, – говорит Йоля, открывая калитку во двор. – Проще.
Смотрю на неё с удивлением: иногда кажется, она читает мысли. Как будто прислушивается к тебе, вчитывается в твои мысли, заранее знает, что скажешь, что сделаешь.
На уроках тоже так было: обязательно спросит, если не подготовился, или, наоборот, передумает писать запланированную контрольную.
Скажет:
– Ладно, вижу вы ничего писать не хотите. Напишем в другой раз!
Хотя, кто вообще хочет контрольные писать? По-моему, тут и суперсилой обладать не надо, чтобы понять, что контрольная на седьмом уроке – это нонсенс.
– А вот и мои мальчики! – оборачивается ко мне у террасы. – Красавцы, да? Знакомься!
Два чёрных ворона сидели прямо на столе.
Огромные. С острыми массивными клювами. Поглядывали на нас круглыми чёрными глазами.
– Хугин и Мунин! – представила их Йоля. – Давно здесь живут. Не помню даже, когда прилетели.
– Как у скандинавского бога Одина, – говорю.
Йоля смеётся.
– А чем я не Один? Нравятся?
Киваю.
Хотя я не знаю, нравятся ли мне вороны. Ворон на подоконнике – это к большой трате денег. Встретил ворона на камне – к опасностям. Увидел, как из леса вылетает целая стая – голод, несчастье, мор.
Я помню, что бабушка говорила: чёрные вороны – чёрные маги.
Но вряд ли Йоля верит в бабушкины приметы. Хотя никто не знает, во что она верит? В Одина? В Аполлона, в Гелиоса, в Афину? Каждый год ездит в Свентокшиские горы[2 - Свентокшиские горы – горы на юго-востоке Польши (польск. Gоry Swietokrzyskie).] поклониться Лелю и Ладе? Или в Штеттинский замок[3 - Штеттинский замок – одна из резиденций герцогов Померании, место рождения русских цариц Екатерины Великой и Марии Фёдоровны, супруги Павла I, теперь музей польского города Щецина.], где был храм бога Триглава?
Зачем ей вороны?
– Ну, не прогонять же их! – отвечает Йоля. – Захотят, сами улетят. Я им еду оставляю. Кашу или суп. Пусть едят!
Вороны бродили по двору. Важно. Поглядывали круглыми чёрными глазами. Искали что-то среди травы, взмахивали большими крыльями.
– Сказка есть. Про двенадцать братьев, что превратились в двенадцать воронов. Сестра их по свету искала, хотела спасти от злых чар. Читала? Мне кажется, сестра их до сих пор не нашла. А я нашла. Двоих. Поэтому и не гоню.
Я не читала сказку. Я вообще не любила сказки. Хотя согласна, что в сказке ложь, а в ней намёк, добрым молодцам урок.
– Почитаем как-нибудь на собрании, да? – Йоля улыбается. – Ты же запишешься в студию, надеюсь? Сергей приходит. И ещё три девочки из вашего класса.
Киваю. Неуверенно, но киваю. Из-за Сергея хоть на край света. Когда-то могла, теперь не знаю.
Непросто простить предательство. Вообще непросто простить что-либо, но предательство сложнее всего.
Глава 6. Йоля
(Записки о воронах. Одиночество. Письмо)
В туннелях я поняла, что слышу и понимаю всё вокруг.
Чужие мысли всегда двухцветные: белые или чёрные. Я собираю их по одной, чувствуя, как они звенят во мне, словно монеты в моей старой кошке-копилке.
Только твои мысли я не читаю. Я не хочу знать заранее, что ты скажешь. Не хочу знать, какое слово ударит меня ещё больнее, и я превращусь в соляной столб, как жена Лота.
Это время одиночества.
Одиночества и воспоминаний.
Помнишь?
Твои шаги звучат внутри стен Святой Анны, как эхо. Кажется, что на голове у тебя бумажный мешок, а руки связаны за спиной. Нет даже прорезей для глаз. Ещё чуть-чуть и задохнёшься.
Слишком пронзительно одиночество, пропитанное тобой насквозь.
– А тебе было когда-нибудь горько, а? – Я сяду перед тобой на корточки, стяну с головы шляпу.
– Горько? – Зачем-то ты смотришь мимо. Как будто в самую пустоту, куда-то поверх головы, на часы или отрывной календарь.
– Горько, что хотелось завыть волком, понимаешь? Горько потому, что некуда идти. И больно, потому что не к кому.
Мне кажется, что я засохший комок глины. Царапаю кожу и смешиваюсь с выступившей кровью.
Во сне ты проводишь рукой по моим волосам, почти незаметно, как будто смахиваешь невидимую пылинку.
– Я знаю, Йоля. Ведь я как ты.
– Тогда скажи, как мне уйти, чтобы не вернуться? Как уйти?
– Из чужой головы не так просто сбежать. Если успеешь за считанные секунды, то, считай, спаслась, а нет – так и будешь кочевать среди чужих мыслей, снов, слов. И не изменишь ничего. Совсем ничего.
* * *
Иногда в мыслях-снах появляется облако, мягкое, как перина на бабушкиной кровати. Проваливаешься, как сквозь землю. Солнце рядом. Теперь каждое утро светит в глаза, в нос, в рот. Греет затылок. Не спрятаться.
Ветер звенит старыми стёклами, а колеса разбрызгивают солнце в разные стороны, а ещё шумит море. Хотя я точно знаю, что его нет.
Но ноги уже в тёплом песке. Горят, как будто кто-то поставил обе ступни на раскалённую печь.
Море расстилается бескрайним чёрным покрывалом.
А ночью волны с грохотом обрушивались на старый пирс. С визгом замирали где-то в воздухе и, поднимаясь ещё выше, со стоном падали вниз. Шли ровной белогривой стеной прямо на берег. Заливали все палатки, качели, рыбацкие сети.
Дождь заливал подоконники, стучал по жестяным крышам, как будто шёл напролом, наугад.
– Как будто звучат барабаны, да?
Димка сидит рядом. В мыслях он всегда рядом. Смотрит, как пони жуёт сухую траву наверху в дюнах. Наверное, он будет часто приходить сюда потом. Без меня. Будет ждать шторм, слушать, как в ушах звенит ветер.
– Барабаны в чужой голове? – усмехаюсь. – Хорошо, что летом многие мечтают о море. Ищут янтарь, прячут в них голоса и сердца. Бить в барабаны не лучшее занятие во сне.
– Не заблудись только, хорошо? В чужих мозгах лучше не копаться. Свихнёшься.
Улыбаюсь.
С Димкой не страшно. С Димкой вообще не страшно. С Димкой и в огонь, и в воду, и в чужие мысли.
– Ты обещал, не умрёшь? – говорю.
– А я и не умер! – он щурит весёлые серые глаза. – Как можно умирать, если вокруг такое творится, а?
Как можно умирать?
А ведь умирать, оказывается, проще простого.
Особенно, если это сон.
Глава 7. Сильвия
Меня давно предают. Сначала мама, когда уехала неизвестно куда на какую-то непонятную работу. Потом лучшая подруга Инга, когда начала травлю из-за моего веганства. Затем Сергей, когда бросил меня в парке одну. А теперь вот Йоля, потому что исчезла.
Даже не знаю, кого начать прощать в первую очередь.
Маму?
– Дороже мамы никого нет! – говорила Йоля.
Тогда мы читали «Разноцветную бабочку»[4 - «Разноцветная бабочка» (1946) – рассказ Андрея Платонова.] в книжном клубе.
Каждый из нас по строчке. Получалось, что притча звучала разными голосами. А потом тихонько всхлипывали, чтобы Йоля не видела. Я даже не знаю, как она сама не плакала.
Нас в книжном клубе семеро, и все шмыгали носом, даже Сергей, а Йоля стояла у окна спиной к нам и молчала.
Скажет потом уже, когда появятся Хугин и Мунин:
– А ведь бабочка у Платонова не мечта вовсе.
– А кто? – удивлюсь.
– Предатель.
Я всё думала, что предать – это оттолкнуть. Это выдать, раскрыть, отдать. Оказалось, предать – это бросить.
Заманить и бросить.
Как Сергей.
* * *
Сначала мне всё снился тот день. Понедельник. Сразу после выходных.
Я шла и мечтала, как именно в этот понедельник я открою свой шкафчик с учебниками и не найду там записки «Дура, съешь мясо!». А в столовой на длинной перемене никто не тыкнет в лицо сэндвич с тунцом.
