Тени в кринолине

Даррен Брэддок оторопело уставился на девушку, забыв, что нужно хоть иногда моргать. Сэйбх уже успела заскучать, когда до него, наконец, дошел смысл сказанного, и мужчина открыл рот, чтобы возразить, но осекся, сжав ножку бокала до побелевших кончиков пальцев. Только когда молчание продлилось слишком долго, старшая Косгроув повернулась к собеседнику, и тихо ахнула, поняв, в чем истинная причина такой реакции.

– Господи Боже, Даррен, у вас кровь! Вот здесь, в углу левого глаза, – темная капелька скатилась по коже мужчины, оставив после себя алую тонкую линию. За ней последовала новая, и еще. Кто-то в зале закричал, когда одна из танцующих женщин упала. Все ее лицо испещрили кровавые борозды, а открытые глаза, в которых навеки застыло недоумение, будто смотрели только на Сэйбх. Среди груд чужих одежд, она заметила тело Этейн, свернувшееся клубком, Шай обнимал ее, стараясь укрыть от боли, хотя сам едва держался в сознании. Стоящий рядом Даррен беззвучно упал ничком, отчего Сэйбх вздрогнула. И вдруг все они разом подняли левые руки, указуя пальцами на девушку, словно гневались за что-то, она попятилась не в силах смотреть на развернувшееся ужасающее действо. В образовавшейся тишине собственное дыхание казалось оглушительно громким. Что это? Почему?

– Уже уходите? – прозвучало внезапно над самым ухом, – Не желаете присоединиться к танцам?

Сэйбх сморгнула горячую слезу, резко повернув голову. Перед ней стоял вполне себе живой Даррен Брэддок, а зал вновь наполнился красками и звуками, словно по щелчку пальцев самого дьявола.

– Не торопитесь. Хотя бы выпейте со мной напоследок, – не оставлял попыток мужчина, выдавив улыбку, однако на его лице отразилось беспокойство.

– П-простите, кажется, меня зовет матушка, х-хорошего вам вечера! – проигнорировав предложение и протянутый бокал, Сэйбх со всех ног бросилась прочь, куда угодно лишь бы подальше отсюда. Ничего из этого не случилось. Мужчина не был груб, не подвергал честь сомнению, и она не подсыпала травы в напиток, никто не умер здесь. Никогда ранее воображение не доводило до чего-то подобного. Была ли это фантазия, девушка не могла ответить с уверенностью даже самой себе. Но если не она, то, что тогда? Неужели, в самом деле, имеет место быть влияние Сатаны? Увидел он с самого дна мироздания тени в душе Сэйбх, которые клубятся и извиваются бесплотными червями у ребер, словно в каркасе кринолина, и явился на зов? А может это божье наказание за убийство Бэв?

Спрятавшись ото всех в малом кабинете, оставшемся нетронутым гостями и слугами, она уронила голову в ладони, и медленно выдохнула, приходя в чувства. «Глупости, не накручивай себя. Ты лишь ничтожное зернышко, с чего бы Господь обратил к тебе свои руци и очи, а Дьявол избрал помощницей», – прекословила Сэйбх сама себе, невесело рассмеявшись. Скорее всего, ее душевное равновесие пошатнулось смертью Бэв, сделав психику слабой, неустойчивой, чрезмерно возбудив низшую часть души, пришитую к телу[5]. Девушка была готова поверить во что угодно, пусть и в преобладание черной гуморы вперемешку с желтой, только бы не взявшееся из ниоткуда безумие. Если Сэйбх не научится это контролировать, то матушка, не раздумывая, отошлет дочь из дома, чтобы какой-нибудь лич запер ее в темном подвале и подверг тошнотной терапии, погружению в ледяные воды, жгучим втираниям или того хуже трепанации черепа для извлечения «камня безумия», которого, девушка была уверена, не существует вовсе. От мысли обо всем этом бросало в холодный пот, а сердце до боли сжималось, затрудняя дыхание. Нужно заставить себя любыми способами успокоиться, и вернуться в зал.

Но стоило Сэйбх коснуться дверной ручки, как из гостиной донесся чей-то визгливый, предположительно женский, крик. «О, нет, только не снова», – подумала она, вновь списывая слышимое на игры собственных разума и воображения, но когда всеобщий гомон утих, и музыка смолкла, все-таки вышла из укрытия. Комната теперь казалась бесконечной, находящиеся в ней люди сгрудились на другом конце зала, перешептываясь, и вздыхая. Незнакомая молодая леди обмахивала свое лицо салфеткой, изображая дурноту, но отходить не спешила. Сэйбх заметила чье-то лежащее на полу тело между переминающихся на месте нескольких пар ног гостей, и только когда расположившийся на коленях рядом отец Аодхан поднялся, люди расступились, пропуская патера[6].

– К сожалению, мертв. Судя по желтушным белкам глаз, он давно болел, – произнес свой вердикт священник, потирая большой посеребренный крест, болтающийся на шее. С последнего раза, когда они с Сэйбх виделись в ночи в ее доме, патер заметно осунулся, лицо приобрело пепельный оттенок под стать седым остаткам волос, вьющимся у шеи, маленькие глаза за стеклами очков тоже выцвели, и затерялись в темных кругах под ними. Черное одеяние отца Аодхана плотно обтягивало его тучное тело, а походка стала неровной, словно крест божий весил куда больше положенного. Мужчина еще раз взглянул на тело, и, поджав губы, что лишь сильнее углубило тени в вечно опущенных уголках, медленно побрел к выходу, чтобы позвать оставленных на улице мальчиков-носильщиков, всюду следующих за патером по пятам, подобно духам, всегда готовым принять жертву.

Стоило священнику покинуть зал, как гости взялись за старое. Громкий шепот со всех сторон смешался в единый гул, близкие друзья и члены семьи старались держаться вместе, собираясь кучками, вздыхая и делясь страхами. Только тогда Сэйбх, наконец, опустила глаза на тело и обмерла. Даррен Брэддок собственной персоной лежал на спине с закрытыми глазами, будто устав от танцев прилег отдохнуть. В уголке рта мужчины засохли белесые пузырьки пены. Не может быть, ведь девушка точно знала, что сдобрила травами напиток в собственной больной фантазии. В действительности же, растения до сих пор находились в потайном кармане платья.

К тому же, старшая Косгроув была уверена и в том, что взятые ею травы безопасны для жизни, и могли разве что вызвать легкую тошноту и головокружение. Совпадение ли это, или болезнь мужчины усугубило нечто еще? Дрожащими руками Сэйбх вытащила из кармана остатки соцветий, ища в них ответы, но заметив то, чего быть не должно, будто одеревенела. Оставшиеся от растений крохи невесомым снегопадом осыпались на пол. Herba Cymbalariae[7]. Девушка не верила тому, что видят ее глаза. Каким образом эти обманчиво очаровательные желтые лепестки, несущие агонию боли и смерть, оказались здесь, ведь Сэйбх точно сохранила бы в памяти, если бы собирала и их. Ведь запомнила бы, не так ли? Это ошибка. Всего лишь чудовищная ошибка.

[1] Марена красильная – многолетнее травянистое растение, используемое в медицине, в том числе и ветеринарии.

[2] В переводе с ирландского имя означает «красный цвет».

[3] Традиционное ирландское блюдо. Своего рода фастфуд и популярная закуска в виде заранее отваренных, а после обжаренных свиных ног.

[4] Гумора́льная тео́рия заключается в представлении о том, что в теле человека текут четыре основные жидкости (гуморы): кровь, флегма (слизь), жёлтая жёлчь и чёрная жёлчь. В норме эти жидкости находятся в балансе, однако избыток одной или нескольких из них вызывает практически все внутренние болезни. Так же жидкости влияют на характер человека.

[5] Имеется в виду концепция безумия как слабости психики (например, в сочинениях Платона). Душа понималась как разделённая на части (разумная, яростная, страстная), а безумие возникало как результат доминирования низших частей.

[6] Патер (лат. pater – «отец») – священник в католической церкви.

[7] Цимбалярия – род травянистых растений семейства Подорожниковые, распространённый в Средиземноморье. Некоторые ее виды ядовиты, другие же спокойно употребляются в пищу.

Глава 6

– Мама, скажите, этот человек был вам знаком? – задала вопрос Сэйбх тотчас, когда Мэйр и Этейн, наконец, найдя родственницу среди многочисленных гостей, квокающих подобно неразумным курам, подошли, и теперь, перекрестившись щепотью, качали головой. Девушка не теряла надежды на то, что случившееся, вплоть до имени мужчины, являлось лишь плодом ее поистине безграничного воображения. В противном случае, как жить, не зная, что реально, а что находится за трудно уловимой гранью настоящего?

– Ох, дети мои. Этот несчастный мерзавец – Даррен Брэддок, приближенный к членам совета графства человек. Кстати об этом, вероятно, они пришлют кого-то, чтобы убедиться, что смерть не была спланирована, и все случившееся не сговор против оставшихся крупиц власти, – мимо женщин проплыла парочка гостей, утомленная событиями вечера, который едва ли по их представлению должен был закончиться именно так, и, скользнув незаинтересованным взглядом по телу, расположились на стульях у стены.

– И что же, нас всех теперь станут допрашивать? Но мы же ничего не видели, и не знаем. Патер считает всему виной болезнь, – забеспокоилась Этейн Косгроув, теребя пальцами край рюшей воротника. Ее старшая сестра в это время могла думать лишь о том, в какой момент она не заметила, что начала сходить с ума? Смогут ли члены совета, едва взглянув на Сэйбх, распознать в ней убийцу? Стоит ли во всем сознаться первой, и каким будет наказание, сделай она это? Если бы умер кто-нибудь другой девушку, скорее всего, заставили бы уплатить эрик[1] родственникам погибшего, а затем отпустили, но Сэйбх сомневалась, что в данном случае можно откупиться такой мелочью.

– Краем уха мне удалось услышать, что до выяснения обстоятельств начнут разгонять слуг и детей, поэтому поторопитесь, пока еще остались свободные кареты. Как смогу вернусь домой, и все вам расскажу, – шептала Мэйр, взяв обеих под локти, и стараясь как можно непринужденнее подвинуть дочерей к выходу.

Однако когда девушки вышли на улицу, их ожидал отнюдь не радостный сюрприз; ажиотаж, соизмеримый разве что с рыночными торгами, заполонил территорию у особняка. Мелкие косые росчерки дождя оставляли свой след на одеждах, лицах людей и боках лошадей, фыркающих в нетерпении, пока хозяева возятся с багажом гостей, меся грязь тяжелыми ботинками. Свора детей промчалась мимо, скользя по влажной траве, под ворчание родственницы, безуспешно пытающейся их утихомирить. Незнакомая сестрам молодая особа привлекла к себе чрезмерно много внимания, когда подол ее пышного платья, благодаря несгибаемым прутьям кринолина, не смог протиснуться в дверь транспорта. На помощь леди подоспели родители, братья и сестры, и даже джарви[2], посмеиваясь в кулак, пытался протолкнуть ее вперед, но должного эффекта эти действия не возымели. Сэйбх, глядя на все это, невольно вспомнила веселый лимерик[3], рассказанный ей Бэв, когда девушки встретились однажды посреди кухни в ночи, борясь с бессонницей: «На рынке в Дроэде такой тарарам: Торговки дерутся за каждый пятак. Морковь и капуста летят словно пушка, а продавец спит под прилавком, так-так!»

Кареты одна за другой уезжали со двора, а надежда сестер успеть до того, как сюда нагрянут члены совета, таяла с каждой минутой. Находись они в менее бедственном положении, у семьи Косгроув вновь была бы возможность иметь собственную карету с лошадьми, но теперь выбирать не приходилось. Этейн подергала старшую сестру за рукав, указав на стоящую в самом конце вереницы свободную карету.

– Добрый вечер. Мы дочери Мэйр Косгроув, не отвезете ли нас в общину Киллаши?

– Прошу прощения, миледи, но боюсь, возникла небольшая проблемка, – пробормотал кучер, разведя руками. В грязи возле его ног лежало массивное деревянное колесо со сломанной ступицей, – Придется подождать.

Других свободных карет на территории не наблюдалось, и чтобы не рисковать потерей последней, девушки вынуждены были остаться подле, переминаясь с ноги на ногу. Этейн поглубже закуталась в котт, прячась от промозглого дождя, и поглядывала на особняк, размышляя, не вернутся ли им к матушке. Все лучше, чем торчать здесь ожидая неизвестно чего. Время шло, и все, что делал джарви – почесывал макушку и тяжко вздыхая, присаживался с разных сторон транспорта, не зная как выйти из сложившейся ситуации. Лошади рыли копытами рыхлую землю, кротко взвизгивая, будто чувствовали в воздухе назревающую опасность. Напряжение достигло апогея; Сэйбх чувствовала, что одолевшая ее нервозность грозится перерасти в настоящую истерию, если девушка тотчас не уберется как можно дальше отсюда.

– Долго вы еще будете ходить вокруг да около? – в нетерпении заламывая пальцы, спросила она, сведя темные брови к переносице.

– Я стараюсь, леди Косгроув, – весьма неохотно протянул мужчина, принявшись выглядывать из-за кареты, будто все это время ждал подмогу, а не протирал штаны без особой цели и надежды.

– Значит, мы возьмем ваших лошадей, и доберемся сами, – порыв ветра ледяными каплями окропил лицо, заставив поежиться, но не отступить.

– Едва ли ваша мать одобрит… – начал было кучер, бросив беглый взгляд на входную дверь в особняк, словно надеялся, что оттуда скоро выйдет сама леди Мэйр Косгроув, и разрешит уж больно неудобную для мужчины ситуацию.

– Сэйбх, может не стоит, я не… – тихо произнесла Этейн, впившись пальцами в одежду сестры, но девушка сделала вид, что не заметила, скрестив руки на груди.

– Вам явно требуется больше времени, и вероятно, не помешают еще одни руки. Вот чего действительно не одобрит моя матушка, так это если вы сделаете свою работу недостаточно хорошо, и тогда карета перевернется посреди дороги. Как считаете?

Истолковав неразборчивое ворчание джарви согласием, Сэйбх Косгроув достала из кармана пару монет, и перебросила их в ладони мужчины. Раздавшийся звон, впрочем, умерил недовольство кучера. Не дожидаясь пока он поднимется с колеса, на котором сидел, девушка сама распрягла лошадей, и мигом вскочила верхом, удерживая коня на месте. С мгновение животное нервно дергало поводья, взбудораженное внезапным порывом незнакомки, но ласковые поглаживания по шее заставили лошадь успокоиться. Только теперь Сэйбх заметила, что младшая сестра не сделала того же.

– Я боюсь лошадей, и не хочу сломать себе шею, – вкрадчиво пояснила Этейн, поджав губы и сделав самое строгое из возможных лиц в надежде, что девушка одумается.

– Тогда возвращайся в особняк, не то простудишься, и передай маме, что я буду ждать вас дома, – не в силах больше ждать, Сэйбх пятками ударила по бокам лошади, и, игнорируя возмущенный крик Этейн в спину, пустила животное галопом навстречу желанной свободе. Мэйр точно не будет в восторге от того, что она оставила сестру одну посреди чужого двора, а сама умчала прочь неизвестно куда, но за это девушка получит нагоняй позже. Пускай, матушка отправит хоть всех чертей в погоню, оно того стоит.

Глухо звучал стук копыт о еще влажную почву, действуя поистине умиротворяюще вкупе с шумным дыханием лошади. Пролесок, через который Сэйбх решила сократить дорогу до дома, с двух сторон обнимал наезженную телегами дорогу, сплошь покрытую колеями да оврагами. Только сейчас, оставшись с самой собой наедине, она легко вздохнула, сбрасывая тревогу. Запахами сырой земли, лошадиного пота, дикой малины и прелой хвойной подстилки полнился воздух вокруг. Настоящая песня души, которую услышав однажды, не захочешь забыть никогда. И в самом деле, невдалеке зазвучали ноты знакомой мелодии, Сэйбх тут же открыла глаза, и потянула коня за уздцы, заставив притормозить. Очередная проделка сознания, как подтверждение тому, что она продолжает медленно сходить с ума, или реальность?

Пожевав нижнюю губу, девушка все же решила проверить, направив животное на звук. Узкая тропинка круто сворачивала влево, приводя гостью на небольшую поляну, где посредине, укрытый раскидистыми еловыми лапами и непокорными сорняками, спрятался постоялый двор. Подле него расположился небольшой амбар и коновязь, у которой пара оседланных лошадей мирно дремала, опустив пышные ресницы. Много тропок с разных сторон вело к обветшалому деревянному дому на два этажа, из окон лился свет, а игривая музыка так и просила пуститься в пляс. Излюбленное место фермеров и рыболовов привлекало гостей со всей округи удаленностью, ведь даже самая сварливая жена не отправиться сюда на поиски нерадивого супруга. Сэйбх никогда не бывала в подобных местах, вероятно, ее здесь никто не знает, и ничего не мешает прикинуться кем угодно, чтобы одним глазком взглянуть на совершенно иной мир, стать, пусть и ненадолго, его частью. Мэйр и Этейн, скорее всего, пробудут в особняке Фоули продолжительное время, девушка успеет вернуться домой, опередив их.

Дверь за спиной с грохотом захлопнулась, но ни один выпивоха не поднял головы от кружки. Длинные дубовые столы были сплошь завалены грязной посудой и объедками, гости подобно мухам кружили вокруг них, радостно жужжа. Маленькая юркая девушка с подносами в обеих руках лавировала меж рядов, не успевая заменять опустевшие тарелки. Хозяин паба подобно умелому придворному шуту одновременно наполнял по три стакана разом, и не успевала пышная пивная пена коснуться столешницы, напитки уже прилетали гостям прямо в мозолистые руки. Высокий худощавый старик, в залатанных обносках, сидевший один за круглым столом, макал корочку хлеба в густую бурого цвета похлёбку, и, черпая уваренные куски говядины, смачно погружал еду в рот. Мужчина ел столь аппетитно, что у Сэйбх Косгроув свело нутро от голода, а вязкая слюна не желала, чтобы ее сглотнули. Уж если Господь и соберется когда-нибудь наказать ее за грехи, то в первую очередь возьмется за чревоугодие. Барды близ бара бренчали на арфе, лютне и дудках веселый мотивчик, будто не боялись вовсе, что в любой момент сюда могут заглянуть саксонские стражи, и выволочь за шиворот каждого, запретив, ко всему прочему, и улыбки на лицах людей.

– О, сельдь, ты чудо вкуса,

Великопостная звезда,

Милей любого блюда,

Явись из бочки мне, да-да!

Ты лучше даже соседской дочки, да-да!

Сестры твоей не хило

На блюде полегло,

Ты, словно в песне барда – сладка,

Избранница стола.

Весёлая селёдка,

Очей моих отрада,

Ты в банке словно сказка,

В рассоле – просто чудо,

Жду твоей я ласки, да-да![4]

Бард, в руках которого была дудочка, так сильно кивал каждый раз, когда толпа подпевала «да-да», что девушка боялась, у мужчины вот-вот отвалится голова. Напоследок он с чувством выпустил ищущие выход пузырьки пива, и в попытках приставить инструмент ко рту, ткнул ею себе в глаз, вызвав всеобщий смех. Сэйбх широко распахнув глаза, наблюдала за всеми, не зная, как разобраться в собственных противоречивых чувствах, переполнявших ее до краев. Пьяные, дикие, свободные.

Не удержав полет фантазии, девушка все же представила, как бард, приземлившийся к тому времени задом на дощатый пол, потерял голову. Та, с размазанной по лицу улыбкой, медленно покатилась между ножками стульев, под стол, будто забытый кем-то кожаный мяч для игры в хёрлинг[5], и остановилась, ударившись о край бара рядом с чьей-то ногой. Сэйбх скользнула взглядом по высокому голенищу сапог, заправленным в них черным брюкам, плотно облегающим крепкие бедра, бархатной куртке, застегнутой под самое горло, с орнаментом, который не был ей знаком. Продолговатые золотые листья, украшавшие ткань, вполне могли быть отличительным знаком какого-нибудь старого давно утраченного клана. Темные кудри незнакомца спутались, и выглядели неопрятно, а потрепанный внешний вид говорил о том, что мужчина уже какое-то время путешествует в седле. Однако что-то в его облике пробудило в Сэйбх любопытство. Еще ни один представитель противоположного пола в мире не вызывал у девушки такого интереса, и хоть в любовь с первого взгляда леди Косгроув не верила, но похоть, о которой она столько слышала в церкви, дело совсем иное.

Видимо почувствовав кожей чей-то пристальный взгляд, мужчина сделал глоток из кружки, и повернул голову в поисках наблюдавшего. Под густыми низкими бровями на нее смотрели пронзительные темные глаза. Поначалу девушка решила, что ей кажется, и незнакомец уставился на кого-то другого в пабе, но рядом никого не оказалось, и Сэйбх вдруг ощутила небывалую прежде уверенность. Поддавшись незнакомому порыву, леди Косгроув направилась прямиком к мужчине, который, заметив это, облокотился о стойку, и отпил еще пива.

– Отдыхаете? – спросила Сэйбх, и тотчас укорила себя за глупость. «Из всех возможных вариантов выбрать этот? Ну же, куда делись твои мозги?». Незнакомец смерил ее безразличным взглядом, и вместо ответа поднял кружку, как бы говоря «очевидно, дорогуша, попробуй иначе». Сэйбх, облизала пересохшие губы, и открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но вдруг ясно осознала, что совершенно не умеет разговаривать с мужчинами. Она могла бы сделать ему припарку, сварить чудодейственный отвар, рассказать о двенадцати вратах, через которые душа покидает тело[6], но едва ли что-то из перечисленного было бы уместно в данный момент. Мужчина между делом залпом осушил остатки пива, и громко икнул, шумно вдохнув воздух через нос.

– Ой, – только и произнес он, вытирая пенку с губ. Это в значительной степени привело Сэйбх Косгроув в чувства.

– Вы всегда такой грубиян?

– Я же сказал «ой». А вы всегда такая приставучая? – парировал незнакомец, прищурившись.

– Да! – мгновение поразмыслив над ответом, сказала Сэйбх, ухмыльнувшись уголком губ, – Кто-то же должен напомнить о манерах.

– Мы в пабе, леди! Может вы не заметили или перепутали это место со светскими посиделками с вязанием у камина? Спешу вас разочаровать…

– Вы уже сделали это мгновением раньше. Не утруждайтесь, – перебила его девушка, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. На что она надеялась? И все же, несмотря на повадки незнакомца, Сэйбх оказалась заинтригована. Закусив нижнюю губу, чтобы спрятать улыбку, девушка кивком указала на бар, и развернулась к выходу, – Развлекайтесь.

– Так и планировал, – прозвучало за спиной, однако спустя пару шагов, мужчина сам нагнал ее, – Постойте. Кто вы вообще такая?

– А кто вы такой? – скрестив руки на груди, ответила Сэйбх, бросая вызов не только взглядом ядовито-зеленых глаз, но позой и поведением. Входная дверь ударилась о стену, и вместе с прохладным вечерним воздухом в питейное заведение вошли трое. По-хозяйски расставив ноги, и уперев руки в бока, на которых покачивались заправленные за ремень кинжалы, они осмотрели всех присутствующих. Музыка бардов смолкла, притихли и гости, не решаясь смотреть, даже друг на друга. На лицах читался страх и готовность в случае чего уносить ноги, словно они знали, что ничего хорошего от непрошенных визитеров ждать не стоит.

– Черт… – тихо обронил незнакомец, стоящий рядом, так, чтобы услышала только Сэйбх. Взгляд его стал жестким, а каждая мышца в теле напряглась.

– О-о-о, мои дороги-е, как давно мы не виделись, – протянул самый здоровый из вошедших мужчин, левый его глаз напоминал скорее нарост из грубо сшитых стежков или грубо выкорчеванную мякоть устрицы. Двое других выглядели ничем не лучше, грязные, обрюзгшие псы, желающие отведать крови, – Гобан, дружище, благодаря тебе я провел в сраном подземелье с крысами аж целых три года. Налей мне и моим новым друзьям по стаканчику, все-таки ты мне задолжал за это время.

Подволакивая ногу, бродяга подобрался к бару, и расплылся в улыбке, наклоняясь на столешницу ближе к хозяину. Тот не моргнул и глазом, подбоченившись.

– Ничего я тебе не должен, Креван. Из-за твоих проделок, я чуть было не остался без штанов. Забирай своих псов, и проваливай, пока я снова не пожаловался на тебя стражникам.

Улыбка на лице Кревана не дрогнула, став чем-то наподобие оскала, разве что зубов не так много, так как большая их часть, вероятно, утеряна давно. Воздух в пабе сжался, замедлив и время. Затаив дыхание, люди ждали ужасного, надеясь, что сегодня еще смогут вернуться домой без происшествий, обязательно помолятся перед сном, и прижмутся в ночи к своим пусть и ворчливым, но все же любимым женам.

– Вот как? Очень жаль это слышать. Что ж, тогда мы, пожалуй, пойдем? – нарочито спокойным тоном отозвался Креван, и когда хозяин таверны кивнул, соглашаясь, со всего маху врезал Гобану по лицу. Мужчина отлетел назад с грохотом, уронив следом стоящие на столе кружки. Вместе с прозвучавшим в тишине оглушительным звоном, время стремительно понеслось. Двое других бандитов загородили выход, и пускали кулаки в ход каждый раз, стоило кому-то в развернувшейся суматохе подобраться к ним близко. Псы явно наслаждались тем, что им удалось устроить в пабе, их животы, раздувшиеся и свисающие над ремнями, подрагивали от смеха, когда какой-нибудь несчастный лишался зубов, или трясся от страха, теряясь в пространстве.

Сэйбх замерла посреди паба, как испуганная до полусмерти кобыла, даже не задумываясь о том, что в любой момент может стать следующей. Увиденное настолько поразило девушку, что она даже решила, будто всему виной пресловутое воображение, разыгравшееся совсем некстати. Мужчина, улучив момент, когда все бандиты были увлечены своими жертвами, тотчас схватил ее за руку, и потащил за собой к лестнице, ведущей наверх. В коробе подножья, состоящем из наспех сколоченных необтесанных досок, обнаружилась дверь, ведущая в маленькую пыльную каморку, заваленную старыми вещами.