Тени в кринолине

– Конечно, мама! – и хотя девушка не видела ни единого недочета в своем образе, все же исполнила настоятельную просьбу матушки. Невооруженным взглядом была заметна нервозность Мэйр Косгроув; она то и дело окидывала внимательным взором внешний вид дочерей, поправляла собственную высокую прическу, дотрагиваясь до шпилек, блеснувших жемчужинками в лучах ласкового солнца, и беспокойно ходила взад-перед, высматривая карету гостя на горизонте.

– Боже, Сэйбх, не сутулься! И не морщись, а то не успеешь дожить до внуков, как твое лицо станет похожим на рыло нашей самой старой свиньи. И будь так добра – улыбайся, Sweetie[1]!

– Кто этот Виллем Чисхолм, что ты уже с самого утра не находишь себе места? – игнорируя колкие слова Мэйр, спросила старшая Косгроув, закатив глаза. Ее ужасно раздражало желание матери подражать саксонцам во всем. Они не были друзьями, но врагами, укравшими то, что им не предназначалось, и не заслуживали ничего, кроме ненависти.

– Первенец герцога Чисхолма, маркиз. Непристойно богат, поговаривают у него свой бизнес в Англии, и, судя по всему, довольно успешный, чтобы в такие тяжелые времена иметь возможность отправиться на другой конец света на поиски вдохновения. Насколько я осведомлена, он только вернулся из путешествия, и сразу отправился к нам, можешь представить? – самодовольно сказала матушка, словно все эти достижения являлись ее заслугой.

– И что он забыл в нашей глуши, мама? Неужели достойные женщины в Англии, и этих его путешествиях, закончились? Может быть, ты осведомлена и о том, что с ним не так?

– О, ничего такого, разве что совсем пустяк, – Сэйбх вопросительно подняла левую бровь, и женщина, облизнув пересохшие губы, торопливо продолжила, – Ерунда, правда. Он уже был женат. Трижды. И все его жены в надежных руках Господа.

Этейн шумно вздохнула, прижав руки к груди. На лице Сэйбх отразилось изумление, и после непродолжительной паузы она все же вновь обрела дар речи.

– Прекрасно, мама, что ты желаешь для своей дочери такой участи, но ведь есть более гуманные и быстрые способы меня прикончить. Например, добавь мне в завтрак семена лакфиоли.

– Не говори глупостей, Сэйбх! К тому же, это лишь слухи. Все будет хорошо, – Мэйр Косгроув легонько похлопала младшую дочь по сцепленным в кулак рукам, и вдруг напряглась, выпрямившись жердью. Карета, запряженная двумя рыжими лошадьми, приближалась, едва заметно покачиваясь. Казалось, транспорт добирается целую вечность, и ровно столько же прошло, прежде чем Виллем Чисхолм, наконец, показался. Это был худощавый, рано начавший седеть, мужчина за сорок, с поседевшими бакенбардами, глубоко посаженными глазами и огромным носом, едва умещавшимся на лице. Он поставил ногу на узкую ступеньку, и неловко пошатнулся, но устоял, выдавив извиняющуюся улыбку, обнажающую редкие гнилые зубы. Очевидно, карета была не та, в которой он привык путешествовать, и нога, по расчетам Виллема должная оказаться на земле, пролетела дольше положенного. Раздался чудовищный хруст костей и вопль боли, спровоцировавший лошадей взбрыкнуть. Копыто угодило мужчине прямо в нос, и крик его смолк так же внезапно, как прозвучал. Все могло бы закончиться именно так, став настоящим спасением, однако осталось лишь в фантазии Сэйбх.

Виллем откашлялся, отдернув края дублета вниз, и подошел ближе, склонившись для взаимного приветствия. Запахи пота, алкоголя и гниющей плоти донеслись зловонным облаком до Сэйбх, и она едва не лишилась еще не успевшего, как следует перевариться завтрака. Неужели матушка позволит этому браку случиться? Девушка присела как можно ниже, выражая якобы особенное радушие, а на деле слегка повернула голову к Мэйр, и прошептала:

– Еще не поздно достать те семена, я покажу, где их найти.

– Замолкни, и улыбайся, – сквозь зубы проворковала матушка, расплываясь в чрезмерно благоговейной улыбке, – Вы должно быть очень устали в дороге, милорд. Пройдёмте, холодное пиво дожидается вас.

Уже через несколько минут они все сидели за столом; Виллем и Мэйр Косгроув болтали о чем-то непринужденном, Сэйбх не прислушивалась, ковыряя вилкой в скудном, поданном скорее для постановки, обеде. Краем глаза она заметила, как нырнула в дверной проем Бэв, и позавидовала служанке, ведь та в любой момент могла покинуть дом, оставшись незамеченной. Мужчина шумно отпил пиво из рога, и, утерев рукавом пену с губ, пристально взглянул на девушку, предложенную ему в качестве будущей жены.

– Сколько говорите ей лет? – Виллем поднялся, и по-хозяйски направился к Сэйбх, замершей с вилкой в руках.

– Достаточно, чтобы стать вам верной супругой, и внимательной хозяйкой, – отчего-то слова матушки прозвучали затаенно, будто она страшилась, сама не зная чего. Мужчина больно сжал подбородок старшей из дочерей Косгроув, рассматривая на все лады ее лицо, распахнутые в удивлении глаза, некрасивый шрам, испортивший нежную девичью кожу.

– И все-таки? – упорствовал Виллем Чисхолм, нажав сильными пальцами на щеки Сэйбх, чтобы она открыла рот для осмотра зубов. Рука, держащая столовый прибор, задрожала. Боль не шла ни в какое сравнение с унижением. Кем возомнил себя этот напыщенный барсук? Девушка боролась с желанием воткнуть мужчине вилку в руку, и пока тот будет ослеплен болью, вспороть ему горло лежащим рядом ножом. Этейн с противоположной стороны стола не могла отвести взгляда от сестры, краснея за них обеих.

– Едва исполнилось восемнадцать, мой лорд, – отозвалась Мэйр Косгроув, разглаживая в руках салфетку. Как эта женщина, называющая себя матерью, смеет потворствовать поведению этого наглого и грубого маркиза? К тому же так легко соврав о возрасте своего первенца, убавив немного-немало пару лет.

– В самом деле? Хм-м, а выглядит несколько старше. Однажды я уже был женат на столь юной особе, думаю, вы об этом слышали. Бедное дитя. Умерла прежде, чем смогла родить наследника, хотя бедра, должен вам признаться, у нее были что надо, – притворно сочувственным тоном произнес Виллем Чисхолм, встав позади Сэйбх. Она ощущала спиной тепло его руки, покоившейся на стуле, – Понимаете, мисс Косгроув, мне нужна крепкая телом и духом жена, обладающая некоторым опытом. Мужчина в моем положении хочет радоваться и удивляться, однако, в меру. И, конечно же, покорная, так как удел женщин быть, прежде всего, женой, и делать, что велено.

– Лучше я еще раз препарирую орешка[2], и съем его внутренности, чем выйду за вас, – процедила Сэйбх, изо всех сил стараясь сохранить самообладание, трещащее по швам.

– Что? – сделав вид, что не расслышал, уточнил Виллем, но вовремя подоспевшая Мэйр взяла его под руку, уводя подальше от членов семьи.

– Ничего, милорд, моя дорогая дочь просто волнуется, – поспешила перебить она, оборачиваясь через плечо мужчины на Сэйбх. Несмотря на то, что губы ее улыбались, глаза источали гнев, способный испепелить все вокруг, – Впрочем, если вам не подойдет старшая, вы можете присмотреться к моей младшей дочери. Она обладает всеми необходимыми для вас качествами, и менее своенравна.

– Что вы, это даже забавно в некотором роде…

Сэйбх выдержала долгий взгляд матери, стиснув зубы. Мэйр знает нужные точки давления, которые мгновенно остужают пыл. Невыносимо даже представить, во что превратится рядом с таким человеком нежная и хрупкая Этейн Косгроув. Чего бы ей этого не стоило, девушка не позволит отправить в золоченую клетку младшую сестру, которую не пожалеет и сгубит сын герцога.

Дальнейшие рассуждения матушки и нежеланного гостя Сэйбх уже не слышала, они затерялись в тенях темного длинного коридора, ведущего к холлу. Этейн хотела что-то сказать, но старшая сестра жестом заставила ее замолчать. Не хотелось слушать глупые и оптимистичные, не имеющие ничего общего с реальностью, доводы. Все равно, что предложить чай из ромашки смертельно больному человеку. Впустую подаренная надежда убивает быстрее гильотины.

– Мне надо подумать, – сказала Сэйбх, и, подобрав пышный подол платья, которое заставила ее надеть матушка, рванула прочь из дома. Хотелось вернуться туда, где успокаивающе шепчет море, грозные на вид скалы защищают от сильного ветра и врагов, никто не смотрит с осуждением, и не ждет, что ты вдруг станешь кем-то другим. Силуэты Мэйр и Виллема мелькнули в окне снаружи поместья, вероятно, обсуждают детали предстоящей свадьбы, неспешно прогуливаясь в еще сохраняющейся прохладе дня.

Сжав кулаки, и до крови закусив нижнюю губу, девушка, вскинув подбородок, направилась в противоположную сторону к саду. Что же делать? Нужно найти способ отсрочить свадьбу, или вовсе отменить. Что должно произойти, чтобы Мэйр Косгроув поступилась собственными планами и мечтами на безбедную жизнь? Скромный, но ухоженный сад, как всегда, приветливо встретил Сэйбх. Теплый ветер гулял между веток, чуть слышно шелестя листьями, цветы в клумбах, сложенных из камней, гордо подняли головы, умоляя хозяйку не поддаваться унынию. На поверхности воды небольшого, но широкого фонтана скользили насекомые, исполняя известный только им танец. Под подстриженным кустарником девушка заметила движение. Поначалу робкий заяц водил носом по воздуху, прячась за ветвистым стволом, но уже через мгновение почувствовал себя хозяином положения, и пронесся через весь сад, радостно подпрыгивая. Как бы хотелось и Сэйбх прямо сейчас убежать куда угодно, быть ведомой лишь собственными эгоистичными желаниями, вырвать с корнем причастность к этой семье, дому и истории. Неизвестно сколько точно времени провела в саду девушка, снедаемая мыслями и тревогой, изъедающей разум и сердце, но когда она вернулась в поместье, Бэв уже зажгла свечи.

Дом встретил Сэйбх неестественной тишиной. Не было слышно даже привычного треска поленьев в камине. Пламя одинокой свечи танцевало от гуляющих сквозняков на пустом столе в гостиной, отбрасывая на стены и пол жуткие тени. Отодвинув штору, чтобы убедиться, что карета гостя отбыла, и не придется более терпеть пребывание Виллема, старшая Косгроув устало потерла виски. Нет, если этому браку все-таки суждено случиться, она никогда не простит матушку, не проронит ни слова после того, как будет произнесено согласие пред очами Господа. Внимание привлек странный звук на втором этаже. Судя по скрипу половиц и постукиванию, кто-то меряет ее личные покои шагами.

Не успела Сэйбх преодолеть последнюю ступеньку, как заметила, что дверь в комнату распахнута, языки пламени в разожженном камине облизывают чугунную решетку, а на полу и кровати раскиданы книги – драгоценнейшие подарки вдовы О’Каллахан, хранимые прежде в тяжелом сундуке. Мэйр Косгроув взяла три первые попавшиеся, и, не раздумывая ни минуты, бросила их в огонь. Сэйбх замерла, не до конца понимая, что именно видит. Это какой-то ужасный, совершенно отвратительный сон, который вот-вот обязан закончиться.

– Мама, что ты делаешь?! – Мэйр резко повернула голову на оклик, однако ее руки продолжали творить задуманное бесчинство. Пламя довольно урчало, поглощая рукописные труды и редкие экземпляры, подобно бельчонку, приласканному матерью, но старшая Косгроув слышала в этом звуке злую насмешку, – Остановись! Прошу, не надо!!

– Это ради твоего же блага! – очередная книга полетела в камин, Сэйбх сколько было прыти, схватилась за том, лежащий на полу, но матушка опередила ее, придав последнее из сокровищ огню. Ноги сами собой подогнулись, и, будучи на коленях, девушка подползла ближе к раскаленной решетке, судорожно соображая, как вернуть книги, не сгорев самой. Она протянула руки, чтобы ухватиться за еще целый корешок, но жар стихии вынудил бросить попытки.

– Перестань забивать голову ерундой, Сэйбх. Эти книги ничем тебе не помогут. Они развращают разум, делают слабым душу.

– Это не ерунда, а вся моя жизнь! Да ты хоть знаешь, что за книги уничтожила, мама? Каких трудов стоило их достать? – ослепленная яростью, кричала девушка, мечась на месте. Ее взгляд бегло коснулся стола, на котором не осталось ничего, даже гусиного пера. Среди обуглившихся страниц и пепла показался единственный уцелевший рисунок бабочки, который так и не был завершен. Гнев клокотал в груди, грозясь вырваться наружу, и обрушиться на Мэйр настоящим вихрем, что поднял бы в воздух эту жестокую женщину, и разорвал на куски так же, как она поступила с душой собственной дочери. Заскрежетав ногтями по полу, Сэйбх от отчаяния и боли зарычала диким зверем. Мэйр поджала губы, набрасывая безразличный вид, и больше не глядя на девушку, ровным тоном произнесла:

– О, я знаю, ты считаешь меня дурой, не так ли, Сэйбх? Полной идиоткой, не способной ничего вразумить. Думаешь, я не знаю, кто дал тебе книги? – Сэйбх не ответила, продолжая сверлить ядовито-зелеными глазами мать. Было заметно, как вздымается под платьем ее грудь от тяжелого дыхания, – Эгоистичная маленькая гадина. Чуть было все не испортила, и из-за чего, а? Виллем грубо с тобой обошелся. Да ты хоть знаешь, через что ежедневно проходят женщины, чтобы просто иметь возможность влачить хоть какое-то существование? Может мне стоит отвести тебя в работный дом? Поживешь в нем пару дней, и посмотрим на твое поведение после. Впрочем, если я не выдам замуж вас обеих, мы вскоре окажемся там все вместе, будь уверена.

– Лучше бы сдохла ты вместо отца, – злые слезы жгли Сэйбх глаза, образ матери расплывался, но она изо всех сил старалась не показывать слабости.

– Что ж, здесь я с тобой, пожалуй, согласна. Когда сама станешь матерью, то все поймешь, а пока предлагаю поскорее смириться с мыслью, что скоро ты станешь женой маркиза. И пусть тебе ненавистна такая судьба, иной не будет, пока я жива.

Стук каблуков и скрип двери оповестили об уходе Мэйр. Девушка беззвучно плакала, не утруждаясь тем, чтобы утереть слезы и льющуюся из носа влагу. Оставалось лишь беспомощно смотреть на то, как обращаются в прах все старания, мечты и надежды на будущее. Между ребер пронесся ветер, покалывая холодом, и разнося вокруг серую, будто пепел, пустоту. Стоит ли такая судьба борьбы? Как бы поступила Кроя О’Каллахан, и что бы сказал на все это отец?

[1] Ласковое обращение, которое может трактоваться, как «сладенькая», «ангел», «радость моя», «милая», «дорогуша», и прочее.

[2] Имеется в виду птица – «Орешек», «Крапи́вник», или «подкоре́нник» (лат. Troglodytes troglodytes) – мелкая птица, единственный представитель семейства крапивниковые.

Глава 3

«Так-так-так-так-так» – раздавалось по ту сторону окна в темном покрове ночи. Ни одна звезда не могла пробиться сквозь густую тьму небосвода, а потому дождь, спорый и настойчивый, словно невидимый шаловливый волшебник племени богини Дану[1], отплясывал на крыше. Сэйбх чудился запах его табака из трубки, которую тот повсюду носит с собой. «Так-так-так». Ровно сто пятнадцать раз до того, как она окончательно сбилась, бросив считать. Сон не спешил приходить, сколько бы девушка не лежала в постели глядя в потолок, сжимая и разжимая пальцами край ночной рубашки. Мысли то и дело возвращались к событиям ушедшего дня, вызывая ноющую боль в груди, от которой Сэйбх не знала лекарства.

Что толку попусту лежать и мучить себя, раз итог один. Не лучше ль в последний раз насладиться свободой? Вырезать на задворках памяти излюбленное место, каждый камешек и всплеск волны, чтобы в ужасные дни, будучи в роли жены маркиза, уплывать по сокровенным воспоминаниям, отрешившись от всего иного. С грустью вновь взглянув на пустой стол, Сэйбх медленно выдохнула, и заставила себя подняться с постели.

Все в доме крепко спали, по крайней мере, так казалось по воцарившейся тишине, и плотно закрытым дверям. Младшую сестру она не видела с тех пор, как оставила ее в столовой, и даже если Этейн стала невольным слушателем их с Мэйр скандала, Сэйбх испытывала благодарность за то, что девушка не вмешалась, притворившись одной из теней, живущих в поместье. Не так уж и сложно было бы пробраться в кухню, взять самый острый нож, и лишить Мэйр последнего глотка воздуха. Теплая кровь омыла бы руки, металлический запах вмиг окутал бы спальню, въелся в простыни и щели между досок в полу. Убежать, забрав с собой Этейн. Люди в графстве Лонгфорд решили бы, что кто-то напал на дом соседей, и украл дочерей. Сколько же могло быть разбойников, чтобы взять двух крепких девушек? Пришлось бы после избавиться и от младшей сестры. И как бы ни было плохо после, каким колючим и горьким не показалось осознание содеянного, в первые минуты, а может и часы, стало бы легче. Все в мире рождается из любви, и даже ненависть лишь обратная ее сторона. Словно единоутробные брат и сестра, сосуществующие в общем теле.

В темноте даже привычные вещи кажутся чуждыми и таинственными, навевая ощущение тревоги. Сэйбх не знала иного дома, кроме родного поместья, но сейчас замерла посреди коридора, раздумывая, не пропустила ли лестницу для прислуги на другом конце комнаты. Сбегая по ней ночами, девушка поражалась тому, как юрко Бэв всегда удавалось спуститься, и не переломать себе все кости на узких крутых ступенях. Сэйбх наощупь шла вперед, осторожно переставляя ноги, и ведя рукой вдоль стены. Интересно, если бы их единственная служанка, выполняющая обязанности камеристки и кухарки внезапно поскользнулась, и умерла, стало бы это веским поводом для отсрочки свадьбы? Мэйр Косгроув всеми силами пытается убедить окружающих, что у нее достаточно средств к существованию, как и храбрости, вести семейные дела в одиночку, но на деле, кроме Бэв, сохранившей преданность, несмотря на значительно уменьшившуюся плату, больше некому оказать помощь, особенно в таком масштабном событии, как помолвка дочери. Должна же для хозяйки поместья жизнь единственной верной служанки стоить хотя бы такого пустяка.

Из-за угла плавно вынырнуло теплое облако мягкого света, и на мгновение Сэйбх показалось, будто все стало, как прежде. Вот отец снимает высокие рыбацкие ботинки, покрытые толстым слоем грязи, в кромешной темноте проходит на кухню, где нащупывает оставленный на краю бочки подсвечник, и подносит к всегда дожидающемуся его камину. Независимо от продолжительности путешествия Олиффа, несколько месяцев или дней, неизменно на столе был оставлен ужин, заботливо укрытый тряпкой. После, забрав с собой единственный источник света, он подходит к лестнице, прислушиваясь. Сэйбх для верности выжидала еще пару минут, чтобы отец решил, будто сегодня его никто не встретит, но стоило Олиффу подняться, выпрыгивала из тени, и крепко обнимала крепкий стан мужчины. Вместе они шли в ее комнату, девочка уютно устраивалась на коленях отца, кажущихся бесконечно длинными, чтобы тот шепотом поведал дочери об очередном захватывающем плавании до тех пор, пока сознание не погрузиться в продолжение истории.

Но все это ложь. Рассказы были выдумкой, которую Олифф Косгроув сочинял, когда не мог спать от сильной качки в шторм, а безмятежные приключения обернулись жестоким ударом в спину. Они не смогли даже достойно проститься и похоронить любимого мужа и отца, теперь мужчина навечно обречен плыть в морской пучине и воспоминаниях близких. Ложью стало и то, что Олифф бродит по поместью, ожидая дочь, на самом же деле, это была Бэв с крепко зажатым в руках шандалом,[2] завершающая запланированные матушкой дела по дому, что не успела сделать при свете дня. Сэйбх не видела ее лица, но узнала по тонкому, чуть сгорбленному силуэту плавно следующей по поверхностям тени. Еще немного, и девушки столкнуться на лестнице, придется действовать быстро, чтобы не попасться. Сэйбх Косгроув сделала пару шагов назад, притаившись в закутке, и как могла, вжалась в стену. Если повезет, уставшая Бэв проплывет мимо, а случайное соприкосновение одежд спишет на извечный сквозняк, или призраков. Едва слышимый скрип оповестил, что камеристка совсем близко. Показался тусклый огонек последней свечи, тающей на глазах, вытянутое бледное лицо Бэв с опущенными ресницами. И когда она подняла голову, перешагивая очередную ступеньку, Сэйбх вышла из своего укрытия, и толкнула обеими руками служанку в грудь так быстро, что та успела лишь отрывисто втянуть последний глоток воздуха. Глухой стук шандала о дерево, и они погрузились во тьму.

Неприятно запахло в воздухе паленым салом. Ворох одежд скрадывал звуки падения, напоминая возню свиней в хлеву, а хруст костей сродни пережевыванию ими кочанов капусты. Сэйбх всматривалась в темноту, но не могла бы сказать точно лежит ли Бэв у основания лестницы бесформенной кучей одежд, или это игра воображения? Она явно ощущала под ладонями чужое тело, и легкое сопротивление при толчке, однако стоило ли верить собственным чувствам? Тело девушки охватил озноб, бросило сначала жар, потом в холод, и первым ее порывом стало вернуться в комнату, спрятавшись под одеялом в попытках унять дрожь. Что она наделала? Возможно, утром Бэв окажется жива, и все будет хорошо, но если нет, то был ли у Сэйбх Косгроув, в сущности, иной выбор?

[1] Имеется в виду «Лепрекон» – персонаж ирландского фольклора, мифическое существо, которое традиционно изображают в виде небольшого коренастого человечка.

[2] Шандал – это устаревшее слово, которым называют тяжёлый подсвечник, обычно на несколько свечей.

Глава 4

Душераздирающий крик пронесся по особняку эхом, рассеиваясь по поверхностям убранства, и теряясь в каждом пустом уголке дома. Даже птицы, щебечущие во дворе, на мгновение затихли, прислушиваясь. С трудом разлепив веки Сэйбх было подумала, что ее разбудил очередной беспокойный сон, один из кошмаров этой ночи, но когда возглас Этейн повторился, сопровождаемый горестным плачем, девушка рывком села в постели. Сиюминутная паника завладела разумом Сэйбх; она металась от кровати до двери, и обратно, не зная, что делать. Ни в коем случае нельзя выдать себя, но и сохранение хладнокровности может сыграть дурную шутку. Откуда ей знать, как ведут себя виновные в тяжких преступлениях люди, чтобы избежать подобного поведения? Не говоря уже о том, что девушка ни разу в жизни не видела мертвого человеческого тела. Сэйбх грызла ноготь большого пальца, остановившись посреди комнаты. Медлить нельзя, иначе матушка точно что-нибудь заподозрит.

У подножья лестницы стояли Мэйр Косгроув, ее младшая дочь, и Мёрдок Бёрнс – скотник, работающий на семью уже многие годы, обступив лежащую на последних ступенях Бэв. Этейн теперь только всхлипывала, отвернувшись от тела, застывшего в нелепой позе, а мужчина что-то тихо говорил хозяйке поместья, потирая черные, как смоль, усы. Заметив старшую сестру, девушка бросилась к ней на шею, чем привлекла внимание остальных. Сэйбх встретилась глазами с матерью, поглаживая ладонью по спине Этейн, а после перевела взгляд на Бэв. Выходит, вчера ночью ей не показалось, не привиделось. Она, в самом деле, лишила бедняжку жизни, по гроб заклеймив себя убийцей. «Но ведь это гнусная случайность», – хотелось воскликнуть Сэйбх, но вовремя прикусила язык. Девушка не испытывала к служанке и толики ненависти, не желала ее смерти. Неужели на суде Господнем это не станет хоть сколь-нибудь смягчающим обстоятельством?

– Проклятые лестницы для слуг, госпожа. Ежедневно на них гибнут тысячи служанок. Жаль, что и нашу Бэв постигла та же глупая участь, – покачав головой, произнес Мёрдок. Тело Сэйбх напряглось, она невольно прижала к себе сестру сильнее, не в силах отвернуться или хотя бы прикрыть глаза. Голова несчастной была отклонена под крутым углом, рот приоткрыт в немом крике, помутневшие глаза распахнуты от удивления и ужаса. Тяжелые юбки задрались, открывая бледные в синюшных кровоподтеках лодыжки, одна нога застряла между перил, с нее же слетел ботинок, оголяя морщинистую ступню. По сосредоточенному выражению лица Мэйр было непонятно о чем она думает, но женщина тоже не могла отвести взгляда от Бэв.

– Ох, это все просто ужасно, и очень не вовремя. Видимо, стоит послать за священником, – вздохнула Мэйр, повернувшись к скотнику, – Спасибо, что пришел Мёрдок, буду благодарна, если поможешь вытащить бедняжку, не оставаться же ей в таком положении, пока не явится отец Аодхан.

На это сестры уже смотреть не стали. Получив от матери разрешение уйти в виде кивка, медленно поплелись подальше от случившейся беды в гостиную. Этейн опустилась в кресло, обняв себя за плечи то ли от холода, то ли от потрясения, и уставившись куда-то в пол, а ее старшая сестра осталась стоять у потухшего очага, размышляя о словах скотника. Возможно, Бэв действительно упала сама, как и многие другие служанки до нее, и Сэйбх вовсе не причастна к ее смерти? Быть может, очередной кошмар заставил девушку взять на себя такую тяжелую ношу. Но как не пыталась старшая Косгроув себя убедить, верить не получалось.

Спустя приблизительно четверть часа, Мэйр присоединилась к дочерям, между ее бровей пролегла неровная складка, а плотно сжатые губы побелели от натуги. Этейн боролась с подступающими слезами, и все же подняла на матушку голову, ожидая каких угодно слов или действий.

– Прискорбно, дорогие мои. Отец Аодхан, вероятно, будет занят до самой ночи, а это значит, что пригласить Виллема и его семью мы пока не сможем. Как и уехать в замок Чисхолмов, ведь родственников у Бэв не было, насколько я знаю. Мы единственные близкие ей люди, – Мэйр села в кресло, и предприняла попытку налить себе вина в кружку, но латунный кувшин оказался пуст. Конечно, сейчас без Бэв на плечи женщин свалится множество обязанностей, оставалось лишь тяжело вздохнуть, так как едва ли они найдут замену, согласную работать за гроши.