Телохранитель

– Курить вредно, – пискнул совершенно не по делу Юрик. Это был неправильный ответ.

–Ты чего грубишь, пацан?

– Да, ничего, – пропищал Юрик.

Ховрин встал между ними.

– Перемахнемся? – спросил его парень, вставая со скамейки. – Один на один?

Парень был высокий и плотный – наголову выше Ховрина – и очень уверенный в себе. Поначалу Ховрин наделся отбрехаться да и уйти подобру-поздорову без приключений. Однако без происшествий не обошлось. Перебранка кончилась, и начался бой. Противники двигались друг против друга, нанося удары руками и ногами. Маленький и большой. Давид и Голиаф. Ни один из них долгое время не мог попасть. Во всей этой схватке, которая длилась довольно долго – минуты две – один раз попал Ховрин. И не очень сильно – в самый кончик подбородка. Но этого оказалось достаточно. Гигант зашатался, в нем случилась какая-то поломка, он замотал головой, захлопал глазами, опустил руки, и вот тут Ховрин нанес ему целую серию ударов в корпус, живот и еще раз в подбородок. И даже тогда гигант не упал. В нем словно скрип раздался. Потом он рухнул, как дерево, на спину и закрыл глаза – готов. У Ховрина даже саднили кулаки – уж на что были набиты о доски – и то запыхался.

Тут всунулся расхристанный поддатый Юрик с фонарем под глазом, уже реально желтым:

– Кто еще хочет с ним махаться? Он, блядь, чемпион! Ты хочешь? Ты?

– Так нечестно, если он чемпион! – смутился стоявший рядом парнишка, делая шаг назад.

– Тогда сиди и не залупайся!

– Ну, и что чемпион! – возник все же кто-то полупьяненький.

– Иди тогда!

– Сам иди! Что мне: больше всех нужно, что ли? Вот если бы я занимался, то вышел бы тут же. Против каратиста надо идти с пистолетом или с ломом, а его у меня нет. – Оказывается, он что-то еще соображал спьяну-то.

Впрочем, никто с кольем не прибежал, а то неизвестно как вышло бы, пришлось бы доставать «Осу» (про «Осу» он только сейчас и вспомнил), но все-таки решили смотаться оттуда побыстрее. Как бы не спеша, вразвалку дошли до поворота, а там дали деру во все лопатки. Потом долго смеялись. Кровь бурлила. Да здравстует весна!

С тем и пошли дальше. Впрочем, на этот раз обошлось без приключений. Гулко шагая по пустынной дороге, они прошли мимо таблички «Санкт-Петербург» в сторону городских огней. Проголосовали проезжающему «такси», но оно не остановилось.

– Надо было ехать на машине, – всю дорогу ныл Юрик.

Однако «фордеху» еще вчера утром забрали на два дня на замену резины и техобслуживание.

В воскресенье Ховрин снова работал с Даниловым. Кого-то опять искали по самым мерзким местам. Ховрин и не представлял, что такие в Питере имеются. Облупленные дома, грязь, хмурые люди.

Тут к ним подкатился тип с шарообразной головой. Короткая стрижка и челка.

– Хули тут надо?

Говорить ему о Достоевском было бы пустой тратой времени. «А по ебалу?» – последовал был немедленный ответ. Основные потребности были наверняка «Бабу и пожрать!» – и что первое в зависимости от степени голода и воздержания.

Данилов с пару секунд подумал, потом огляделся, пошарил вокруг глазами. Наконец, нашел, что искал – валявшуюся пустую, но массивную треугольного сечения бутылку из-под виски «Грант» невесть как оказавшуюся здесь, которой он, чуть взвесив в руке, ударил шарообразного точно в лоб. Раздался хлопок. В руке Данилова осталось только бутылочное горлышко, которое он тут же отбросил в сторону. Потом понюхал ладонь, вытер ее о штаны. Периодически он эту руку нюхал, наверное, с полчаса. Запах виски оставался на ней очень долго.

Завернули в какой-то тупик. Там была склизкая вонючая тьма. Оттуда вылезло что-то бомжеобразное.

– Эй, мужик, давай, выворачивай карманы! – проревело существо, протягивая грязные корявые пальцы к лицу оторопевшего от такой наглости Данилова. Данилов одно мгновение даже заколебался. Потом нанес всего один, но страшный удар в лицо, как говорится, «в торец», от которого вымогатель, взмахнув руками, рухнул обратно в тьму.

– Совсем страх потеряли, – буркнул Данилов, привычно массируя кисть.

Нырнул еще в какую-то щель. Там сверкнула под фонарем его лысина, послышалось шарканье ног, раздалось несколько смачных ударов, вскрики. Потом оттуда, как обычно потирая кисть, вышел Данилов.

– Спирта бы – руку протереть. Не дай Бог – зараза попадет.

Зашли еще в какой-то шалман. Там действие повторилось: Данилов снова блеснул лысиной, раздался звук плюхи – будто тапком ударили по полу. Потом что-то тяжелое упало. Затем появился слегка запыхавшийся Данилов.

Но это был не конец. Дальше стало еще страшнее. Открылась дверь. Оттуда появился странный человек. Он передвигался словно на ходулях. Ховрин заметил, как Данилов напрягся. Ходульный человек приблизился. От него пахнуло жутью. Может, это был вовсе даже и не человек? Инопланетянин, или существо без души, демон в человечьем обличье, чистое зло? Данилов, казалось, тоже это почувствовал, сказал тихо:

– Классический демон! Я даже не знаю, откуда они берутся. Родился ведь где-то, кричал в колясочке, ходил в детский сад, возможно, тогда уже бил кого-то, делал гадости, кусал маму за сиську, воровал сладкое, мучил животных, потом, наконец, «малолетка» – там такие, как рыба в воде, начинают выбиваться в лидеры или они вторые фигуры под лидерами – наводят на остальных ужас. Это именно они создают самые жестокие правила «прописки», «западло-не западло», «красное не носить» и прочую херню – свой собственный мир, чистое зло. Эх, выстрелить бы ему в затылок – рука не дрогнула бы – скольких людей еще можно было бы спасти, причем не только на свободе, но и в той тюрьме, куда он непременно когда-нибудь непременно попадет – как к себе домой вернется после отпуска.

Ходульный человек, в суставах которого, казалось, что-то развинтилось, вдруг остановился и обернулся. «Действительно взгляд материален?» После паузы и, вероятно, некоторого раздумья, он повернул назад, подошел ближе. Словно два мира соприкоснулись настолько чуждых, что Ховрин даже предположить не мог, что такое возможно было бы у этого типа спросить, разве что: где посрать, или где тут головы отрезают? Другое на ум не приходило.

Данилов явно напрягся: куртка расстегнута, рука на рукоятке пистолета. Еще шаг и…

Ходульный человек, однако, вдруг остановился, повернулся и ушел не оборачиваясь. Это было какое-то чудовище со дна, «чужой». Оба, и Ховрин и Данилов, разом выдохнули.

– Есть хочется! Может, в «макдак» заехать? Зажевать по бургеру.

Ховрин только неопределенно хмыкнул. Заехали в ближайший «Макдональдс», заказали по биг-маку. Данилов еще и картошки-фри взял большую порцию и кетчуп к ней.

– Я пока холостякую: Валентина на неделю уехала к родителям в Вологду, – сказал он. – М-м-м… Вкусно. Валентине не расскажу. Мы с ней на диете, худеем.

Он одного только слова «Валентина» Ховрина бросило в жар и у него пересохло во рту. Если бы он в этот момент отвечал на прямой вопрос на детекторе лжи, то бывший военный разведчик Данилов его уж точно разоблачил бы их с Валентиной тайную связь. Да и детектор лжи не понадобился бы. Ховрина так и зудело спросить, надолго ли она уехала, но он боялся, что голос будет дрожать, и он не сможет спросить равнодушно. Уже и сердце заколотилось, чуть не с перебоями.

Когда подходили к дому, где жил Данилов, раздался истошный женский крик, а из подъезда вдруг шаром вылетел будто бы обычный чмошный парнишка, но это был самый настоящий упырь: губастый, чумазый, прищуреный. Из какого только подвала-подземелья он вылез? Данилов пытался его ухватить, достать ногой, но тот увернулся и получил, пусть увесистый, но всего лишь пинок под зад. Побежал, прихрамывая, дальше, исчез в темноте. Догонять его не стали. Данилов был в ярости:

– Ушел, гад! Успел только пендаля дать. Вертлявый – просто невероятно. Как мыло из рук, выскользнул. Точно нечисть, а не человек!

И это был настоящий день нечисти. Возможно, упырь был из одного слоя жизни с ходульным человеком, – места, где обитают монстры.

– У вас все нормально? – поинтересовался Данилов у испуганной женщины. Та собирала выпавшие из пакета продукты. Руки ее тряслись. Ховрин стал ей помогать. Женщина посмотрела и на него с опаской.

Вошли в квартиру Данилова. На пороге прихожей их встретила небольшая собачка.

Данилов наклонился, почесал ее за ухом. Сняли обувь, прошли в комнату. И собачка протопала за ними. Данилов рассказал Ховрину:

– Это Егоровых собачка. Палыч. Они уехали на две недели в Австрию. А Палыч у нас на постое. Эта самая собачка, возможно, спасла им жизнь. Однажды – несколько лет назад – грабители забрались в их загородный дом ночью, когда все они спали, и последствия могли быть непредсказуемыми, но спавший в ногах Палыч услышал и зарычал. Егоров проснулся, тоже услышал шорох и достал из-под кровати охотничье помповое ружье, зарядил. Стал набирать по мобильному номер милиции, а те как раз вошли и наткнулись на ствол. Увидели и телефон с горящим дисплеем, брошенный на кровати.

– Что было дальше? – не терпелось узнать Ховрину.

– Они ушли.

– Надо было их пристрелить на месте!

– Это бы все осложнило. Неизбежное следствие, суд и все такое. Опять же стены отмывать от разбрызганных мозгов и крови. Бр-р-р… А так ушли и ушли. Когда-нибудь их непременно поймают. Может быть. А Палыч – молодец!

При этих словах у Палыча ушки зашевелились, встали торчком, он повернул головку, сверкнул глазками и маленьким, как у ежика, мокрым носиком.

Через пару дней снова приехали к Данилову. Данилов потянул носом, поднял шлепанец, понюхал:

– Палыч, зараза, регулярно ссыт мне в тапок. Мстит за что-то. Что я ему такое сделал – ума не приложу. Ревнует, наверно, к Валентине. Или скучает по ней.

Палыч на этот раз не показывался: знал, что виноват. Только его ежиковый носик и торчал из-под дивана.

И всюду в квартире витал запах Валентины.

Гилинский глотнул виски, почмокал губами, прикрыв глаза:

– А хорошо было бы Вовчика мочкануть. А ведь и в Англии его вполне можно достать. Слышал, такое бывало. И не раз.

Владлен Михайлович Хрусталев призадумался:

– Достать-то, в приниципе, можно, но стремно, и обойдется очень дорого, сразу надо обрезать концы. Это вам не Россия. В Англии всюду камеры, там убивать нельзя. Поймают точно. Убийство любого бывшего русского расследуют особенно тщательно. Англичине ебнутые на этом.

– Наверно. Хотя у меня есть один канал, – тут Гилинский вспомнил об Анжеле. Нужно было только придумать, как этот канал использовать.

Вечером позвонил ей с нейтрального телефона. Дура могла записать его по фамилии, когда звонила. Хотя вряд ли. Впрочем, не такая она была и дура, раз вылезла из своего Белгорода в Лондон. Другие ее товарки так и торгуют в Белгороде и Воронеже на рынках. Если по возрасту уже закончили заниматься проституцией. Нет, далеко не дура.

Она взяла трубку через пять гудков, по фону находилась где-то на улице или в магазине.

– Анжела, привет! Узнала? Можешь говорить?

– О, привет! Говори, я сижу в ресторане, жду заказа.

– Как там дела? Как твой господин Гарцев? Все пьет?

– Знаешь, к моему удивлению вроде как завязал. Последнее время пьяным его не видела. Сейчас он в Штатах.

– Где?

– В Чикаго. Послезавтра прилетит.

– А что там у него? – не удержался Гилинский.

– Не знаю. Не говорил. Бизнес, наверно, какой-нибудь.

– Как у него дела с дочкой, которая в Питере?

– Звонит ей регулярно по «Вайберу». При мне редко. Случайно проходила мимо кабинета, слышала обрывок разговора. Он ей счет открыл.

– Где? – насторожился Гилинский.

– Не знаю. Но точно большой, – голос Анжелы дрогнул. – Пять миллионов, кажется. Мне его секретарша стукнула. Джулия.

– Ого! – удивился Гилинский. – С чего это вдруг?

– У меня теория такая: мало ли что может случиться, а так дочь будет обеспечена.

– Сама-то, Катя – так ее, кажется, зовут? – знает об этом? Есть ограничения на пользование счетом?

– Понятия не имею, – железным голосом ответила Анжела, потом добавила: – Сволочь он!

– То есть?

– Он с той поездки очень изменился. С детьми стал как-то суше. Меня недавно спрашивает: «На хера тебе тут в Лондоне «Бентли»?» Представляешь?

«И действительно: на хера? – подумал Гилинский. – Дать бы ей хорошенько по ебалу!» – а сказал:

– Извини, тут ко мне пришли, я тебе позже перезвоню.

Но так и не перезвонил.

В субботу Ховрин ехал на своей «фордехе» уже на летней резине в Лисий Нос. Слушал музыку, подпевал. Вдруг позвонил Данилов, спросил:

– Витек, у тебя все нормально?

– Да. А что?

– Два мотоциклиста едут за тобой метрах в ста и не обгоняют, что довольно странно.

– Я их не видел, – заволновался Ховрин и стал смотреть в зеркала.

– А я вот видел, я тебя только что обогнал, смотри вперед, я аварийкой мигну.

И Ховрин увидел мигнувший впереди черный внедорожник.

– Увидел.

– Телефон не отключай. Едь за мной. Остановишься, где скажу. На базу не едем.

Ховрин так и сделал: ехал за внедорожником, мотоциклисты держались сзади. Внедорожник свернул не налево – в Лисий Нос, а направо – неизвестно куда. Дорога шла мимо кустов и каких-то строений явно летнего пользования, потом и они кончились. Повернули в какой-то переулок. Там стоял большой железный ангар, уже довольно ржавый. Внедорожник куда-то пропал. Наверно заехал за этот самый ангар, и Ховрин оказался в переулке один.

– Паркуйся у ворот ангара и сразу выходи из машины, – сказал Данилов. По его дыханию было слышно, что он в этот момент куда-то перебегал. – Не бойся: они не смогут стрелять, не остановившись. Это сложно. Но на всякий случай прикройся машиной. Посмотрим, что они будут делать. Вот только не пойму, почему их сразу двое. Обычно передний рулит, второй – стреляет… Так проще.

Судя по голосу рядом, там был и Чебышев.

Данилов и Чебышев в засаду явно играли не первый раз. И Ховрин тут работал приманкой.

Ховрин остановился у ангара, открыл дверь. В этот момент два мотоцикла влетели в переулок, резко тормознули у «фордехи». Тот держался за ней. Первый мотоциклист, оглянувшись, что-то стал доставать из-под куртки. Это оказался обрез охотничьей двустволки. Он тут же и выстрелил. Ховрин выстрела ждал и пригнулся. Хлестнуло выше головы по железу ангара.

И тут с противоположной стороны дороги, где прикрытый толстым стволом дерева стоял Данилов, раздался крик: «Стоять!»

Мгновение спустя киллеры-неудачники, развернувшись, уже уносились прочь на своих мотоциклах. Появившийся откуда-то Чебышев с пару секунд целился. Потом выстрелил. Даже издали было видно, как дрогнул шлем от попавшей в него пули, мотоцикл вильнул и вылетел на обочину, завалившись там набок – в грязь. По второму мотоциклисту, который был уже довольно далеко, Чебышев выстрелил с одной вытянутой руки несколько раз подряд – почти очередью и тоже машина завихляла, мотоциклист опрокинулся назад прямо на дорогу, голова в шлеме мячиком отскочила от асфальта. Попал-таки. А ведь было уже очень далеко для пистолетной стрельбы – метров сто.

– Неплохо. А я уже думал: уйдет, – сказал Данилов, с облегчением выдохнув и сплюнув. – Мастерство не пропьешь.

– А то! – с гордостью буркнул Чебышев, по-ковбойски дунув в ствол.

Подошли туда. Впрочем, один из мотоциклистов оказался еще жив, хотя и был без сознания.

Данилов, присев на корточки, осмотрел рану. Пробита была грудная клетка насквозь, из дырки в черной кожаной куртке пузырилась кровь. Изо рта у лежащего обильно текло малиновым, словно желе вытекало. Мотоциклист хрипел.

– Сейчас кончится, – вставая, заключил Данилов.

Чебышев, однако, выстрелил в лежащего еще раз. По затянутому в кожу мощному телу прошла судорога. Эхо выстрела вернулось от недалекого леса. Звякнула гильза. Чебышев наклонился ее поднимать, сунул в пластиковый пакетик, а пакетик – в карман.

Данилов поморщился, отвернулся от тела:

– Это меня всегда поражает. Такой сложный механизм как человек и всего какая-то пара пуль и все – он уже разлагается. Мне всегда это казалось странным и несправедливым. А ведь в него было вложено столько труда: родить, выходить, детский сад, школа, любил кого-то, встречался с девчонками, трахался, ходил в кино, на тренажеры, ел много еды, срал. И тут всего пара кусочков металла и его уже нет. Потрясающе…

– Фигня, – отмахнулся Чебышев, – никакого смысла тут вовсе нет. Это же выродки, паразиты общества, чего их жалеть? Это как клопа убить. Экономия продуктов, воздуха – всего.

Поразило Ховрина то, что они даже не стали смотреть лица мотоциклистов, не сняли с них шлемы. Может, и правильно: без лиц киллеры превратились в некие валяющиеся на земле куклы, большие марионетки.

– Да и ты тоже псих! – ухмыльнулся Данилов. – Вот на хера ты в него еще раз стрелял? Он бы и так сдох.

– А я считаю, правильно сделал. Это общая ошибка не достреливать. Причем – ошибка классическая! – не согласился с ним Чебышев. – В Лапландии есть правило: если ты сбил случайно оленя, то должен его непременно умертвить. Чтобы не мучился.

– Бред.

Чебышев только пожал плечами:

– Есть и такая версия: раз человек умирает, значит, ему срок на то пришел. Бог его убирает с этого света, а как его можно убрать иначе, как не убить? Материальное и убирается материальным. Даже традиционное оружие Божие – молния – и то материально. Или вдруг неизвестно от чего возникает болезнь: в организме что-то ломается и писец котенку – не будет больше срать… Дураку понятно – без Божией воли ни один волосок ни у кого с головы не упадет. Самолет, случалось, падает, а один человек в нем все-таки остается жив: чудесное избавление! Ангелы его выносят. Ты веришь в ангелов? Нет? А я вот – верю! Я однажды даже почувствовал ангела, что он стоит рядом. Перо его по своей щеке реально ощутил. Однажды на боевых сложилась жуткая безнадежная ситуация: все, думаю, пришел тебе, Андрюша, реальный и окончательный пиздец! И вдруг чувствую: рядом стоит ангел! Я просто щекой почувствовал перо его крыла. Это знаешь, какой кайф! Круче нет кайфа! В тот момент я понял, что не умру, пока Бог этого не захочет…

И тут Чебышев вдруг замер.

– Душа вылетела! Ты видел? – всполошился он, указывая пальцем на лежащего у его ног боевика.

– Не, я задумался, просмотрел, – ответил Данилов с некоторым недоумением.

– Круто! Неужели не видел?

– Я так думаю, нет у него никакой души – ну, у этого конкретного типа. Не похож он на человека с душой.

Чебышев, однако, расстроился:

– Я думаю: это – знак, предупреждение!

– От кого?

– Я не знаю.

Помолчали.

– Жмуров куда? – вдруг озаботился Чебышев.

Данилов почесал свою бородку:

– Пока затащим в ангар. Позвоню мусорщикам. Полезная услуга, но уж больно дорогая. Впрочем, деваться некуда. Спишем как накладные расходы.

– Куда они их девают? – спросил Ховрин, словно проквакал. Нормальный голос у него словно куда-то подевался.

– Не знаю, да и знать не желаю. Может, пускают на колбасу, – хмыкнул Данилов. – Реально наверняка сжигают в какой-нибудь котельной, это же элементарно – газ подвести и поехали. Раньше, говорят, еще захоранивали на обычном кладбище под чужие гробы. Готовится захоронение, отрывается могила, проводятся похороны, а там уже на дно заранее положен покойничек. Сверху кладут легальный гроб. Но тут ведь существует некий крохотный шанс, что отроют, например, если кто-то из могильщиков расколется и укажет место. Поэтому надежнее сжечь… А нет трупа – нет убийства.

Он отошел в сторону, пару минут говорил с кем-то по телефону. Потом вернулся:

– В течение часа они будут. Свалите-ка, парни, отсюда, эти типы не любят светиться. Я один их встречу.

Через некоторое время подъехал обшарпанный фургон что-то типа «Перевозка мебели», оттуда вышли двое мужчин в синих халатах, медицинских масках, вязаных шапках, натянутых до самых глаз. Данилов указал им на ангар. Фургон подъехал к нему вплотную задней дверью. Довольно скоро он уехал. Данилов пошел в ангар проверить, не осталось ли следов.

Вышли из своего убежища и Чебышев с Ховриным.

– Они лежали на пленке. Крови быть не должно, – сказал Чебышев.

– Всегда можно чего-то найти, – покачал головой Данилов. – Если тело просто закопать, существует высокая вероятность, что его найдут. Например, есть шупы-газоанализаторы, специально для вынюхивания закопанных трупов или же их находят сцециально обученные собаки. Лучший способ сокрытия тела считается расчленение, если потом куски расфасовать по небольшим полиэтиленовым пакетам, лучше двойным, и закопать в разных местах. Найти их практически невозможно. Но идеальный способ, конечно же, сжигание в крематории или в какой-нибудь котельной. Есть один заводик, основанный, кажется, еще аж в тысяча восемьсот-каком-то там году. На вид заброшенная грязноватая территория, корпуса из закопченного красного кирпича. Там есть котельная еще из тех времен, только теперь туда подведен газ. Кочегаром там один уголовник, не исключено, что он в розыске за что-нибудь. Даже меня пробрала дрожь, когда я его увидел. Очень характерный взгляд. Взгляд мясника, прозектора и могильщика вместе взятые. С виду это был морщинистый глубокий старик, хотя ему могло быть и сорок и шестьдесят лет. Очень худой, жилистый. Он наверняка питается исключительно водкой, курит «Беломор». Изо рта у него всегда торчит хабарик «Беломора», закушенный протезами ненормально ровных белых зубов. Шепнули, что именно он сжигает трупешники. Жуткий тип.

Ховрина от таких историй пробил озноб. По пакетикам лежать ему совсем не хотелось. Еще его заставили закатывать в ангар мотоциклы. Потом поехали на базу. Данилов и Чебышев вели себя так, как будто ничего не произошло. Заехали в магазин купить продуктов и выпивки. Чебышев на кассе повздорил с каким-то пареньком из-за какой-то ерунды типа марки сигарет типа «синий винстон»: говно это или нет.

Казалось бы, поцапались и разошлись. Но паренек этот оказался очень злобный и мстительный: на парковке он вдруг подскочил к Чебышеву и попытался ударить его ногой. Чебышев без труда уклонился и тут же засадил пареньку кулаком куда-то в подбородок или в шею. Парень сразу упал. Подошедший Данилов с озабоченным видом наклонился над ним, потер ему уши, несколько раз нажал на грудную клетку, приподнял веко. Помотал головой:

– Готов!

– Да ты чего? – напрягся Чебышев. – Еле-еле и ударил.

Парень, однако, закашлял, вздохнул, грудная клетка его бурно заходила.

– Живой голубчик! – обрадовался Чебышев. – Ни фига себе шуточки!

– Ладно, пошли, пусть валяется, раз живой, – махнул рукой Данилов. – Ты, блин, поаккуратнее давай, а то потом не разгребем. У меня бюджет не резиновый.

Наконец приехали на базу в Лисий Нос, вошли в залу с камином. Там было прохладно. Огонь в камине не горел. Рухнули в мягкие глубокие кресла. Данилов нашарил пульт, включил телевизор. Прошелся по каналам. По одному из них показывали какие-то столетние архивные съемки. Все куда-то шли толпой, куда-то стремились. Дерганые движения, устремленные к чему-то лица, транспаранты. И все эти люди – все до одного – к настоящему моменту умерли. А по другому каналу показывали Флоренцию и ее окрестности с птичьего полета.

– Красиво. Гарцев всегда хотел в Европу, а я старую Европу не люблю – там везде одно и тоже: все города похожи один на другой. Соборы эти тоже. А подростки европейские – вообще полные дебилы: тупые любители пива и секса, – сказал Данилов, явно борющийся со сном. Чебышев уже спал сидя. Голова его упала на грудь. Он даже похрапывал.

Вошла Анна Петровна, принесла на подносе большой расписной фарфоровый чайник, закуски. Потом пришел Петрович, разжег камин, спросил:

– Сауну вам включить? За час, думаю, согреется. Дровами за это время баню не протопить. Я ж не знал, что вы приедете.

– Давай хоть сауну, – вздохнул Данилов. – Андрюха, проснись! – толкнул он в плечо Чебышева. Тот качнулся, но даже не открыл глаз. Пришлось еще толкать. Проснулся.

Немного закусив, попарились. Потом еще закусили. Сил ехать в город не было. Спать остались на базе. Свободных комнат тут было много. Белье всегда чистое постелено. Почти что отель.

На другой день, когда Кревещук вошел для доклада, Гилинский разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Махнул Кревещуку свободной рукой: «Подожди!»

Гилинский нарочно оттягивал вопрос, говорил о другом, намеренно затягивал этот незначащий разговор по телефону, чтобы получить, наконец, информацию, которая должна быть несомненно положительной и нужной. И ответ мог быть только один: «да». Другого ответа быть просто не могло, но он оттягивал этот момент, ждал, когда Кревещук скажет это сам. Наконец Гилинский положил трубку, уставился на Кревещука. Оба какое-то время молчали. Пауза затянулась. Не выдержал уже сам Гилинский:

– Ну? Что?

– Не получилось.

– Не понял. – Гилинский оторопел. Изумление его было искренним.