Телохранитель

– Еще нельзя было трогать жаб – от них тоже получались бородавки, – пробормотал Данилов.

– Конечно, на члене вполне могла быть и безвредная бородавка, разрастание ткани, но думаю, это была дьявольская метка. При компетентном осмотре такую сатанинскую метку всегда можно найти у подобных людей, – сказал Николайчик.

– Добро пожаловать обратно в Средние века! – захлопал в ладоши Данилов.

Атмосфера за столом была возбужденная. Все пребывали в каком-то ожидании. Оказалось, что у некоего Суровцева случайная молодая подруга внезапно забеременела, позвонила ему, что делать. Тот к отцовству был не готов, да и не планировал. Двое детей от первой жены у него уже были. Осложнять себе жизнь младенцами он совершенно не хотел. Однако время прошло, подруга родила и теперь требовала оформления отношений. Суровцев тайком взял у младенца мазок на ДНК и сдал вместе со своим на экспертизу. Все ждали развязки. Он недавно звонил, что выехал.

Наконец вошел этот самый Суровцев. Все замолчали и уставились на него.

– Ну, что, получил анализ? – спросил Данилов, готовый уже праздновать сие важное событие. Уже и руку протянул к стоящей на столе бутылке.

Суровцев кивнул.

– Твой ребенок?

Суровцев какое-то время думал, как ответить, потом сказал как-то уж слишком просто для такой ситуации:

– Нет.

Выглядел он, однако, не слишком-то счастливым.

– Когда получал заключение, мне-то отчего-то вдруг очень хотелось, чтобы он был мой. Но, увы! – Лицо его перекосилось как от зубной боли или чего-то очень кислого.

– Не переживай, десять процентов мужиков не являются отцами детей, которых считают своими. Статистика. Ты-то хоть заранее узнал, – осторожно сказал Данилов.

– А вот все равно обидно. Даже не знаю почему, но вот обидно и все. Я уже как-то сразу привык, что снова буду отцом, смирился. Кстати, прикольное чувство.

– Древние инстинкты. Она настаивала на женитьбе, когда была беременная?

– Да.

– Чего ж ты не женился на ней?

– Да как-то засомневался, ведь что получилось: то она говорит «ты мне не нужен», то вдруг сама ко мне пришла и осталась на ночь, а потом через пару дней: «Я беременна – ты обязан жениться!» – и в слезы. Что-то в этом было не так, покоробило. Потом уже созналась, что, возможно, не от меня. Я все-таки решил проверить. Вот что сейчас делать?

Данилов, подумав, сказал:

– Тут самое лучшее решение – нажраться в сраку. Таков мой тебе совет. Наливай!

Ховрина этот разговор про тест ДНК несколько напряг, хотя он не знал, забеременела ли Валентина или нет. С первого раза не всегда может и получиться. Может, у нее просто произошел временный гормональный псих. У женщин такое бывает.

Вернулся Ховрин домой опять очень поздно. Пройдя босиком по холодному полу, лег в прохладную постель. Форточка была открыта настеж, оттуда пахнуло запахом весны. Интересно, что это за запах такой, из чего он составляется? Ховрин вдруг до сухости во рту, щекотки в животе захотел Валентину, хоть вставай среди ночи и беги через апрельские мосты – туда, к ней, и из прохлады ночи в тепло ее постели и в ее объятия, в ее запах и голос. Хотя бы еще один только раз! Он готов был даже стоять под окнами, ждать, но в какой-то миг волна страсти схлынула, стерлась каким-то сторонним видением, и он уснул.

На следующий вечер это почти непереносимое желание повторилось. Что-то надо было делать. Стал, было, звонить Вике, потом, поколебавшись, набрал Валентину. Ни та, ни другая трубку не взяли, хотя вроде бы обе были в сети. Ховрин собрался уже пойти подрочить, как Вика буквально через пару минут перезвонила:

– Ну? – Это был ее обычный ответ на звонок вместо «алё».

– Чего делаешь?

– А что?

– Может, встретимся, сходим куда-нибудь?

– Я сегодня не могу, – отрезала Вика. – Давай, пока. Мне некогда. – И отключила трубку.

Через минуту позвонила Валентина:

– Привет, Витечка! Ты звонил?

Ее голос что-то перевернул в животе Ховрина. Он насилу сказал:

– Да. Просто узнать, как дела.

– А я думала, что ты соскучился.

– Ну, да, – промямлил Ховрин.

– Я сейчас в Вологде. Пока лучше не звони. Я сама тебе позвоню.

– Ладно. Пока.

Отключился. Выдохнул. Сердце почему-то колотилось за сотку. Ховрин вдруг ощутил себя в глубоком одиночестве, как в колодце.

И тут позвонила Вика:

– У меня тут одно дело отменилось. Если хочешь – приезжай, поужинаем!

Потом Ховрин поехал к Вике. На кухне у нее стоял чад: Вика затеяла жарить корюшку. Обваливала рыбку в муке, клала на скворчащую сковородку. Потом с пылу-с-жару тут же ее и ели. Выедали и обжигающую пальцы икру.

– М-м-м…

– Вкусняшка…

Потом пришла Викина мама, и Ховрин поехал к себе домой.

По дороге около дома встретил знакомых девчонок: Анюту и Надю. Купили пива и пошли к Анюте. Немного посидели втроем, выпили, послушали музыку, потом Надя засобиралась. Она выглядела весь вечер довольно печально.

– Не повезло ей, – сказала Анюта.

– Это почему? – удивился Ховрин.

Анюта махнула рукой:

– Личные проблемы: ее парень – Петя – оказался по жизни слабаком, лузером.

– Тогда почему она с ним?

– Не знаю. Любит, наверное, – пожала плечами Анюта. – А может, просто никого другого нет. С кем-то надо. Лучше с кем-то, чем одной. Многие так живут. А я бы этого Петю, извините, давно бы нахуй послала!

– А в чем, по-твоему, разница: сильный и слабый? – Ховрин ожидал ответа с интересом, потом можно будет рассказать Юрику про эту специфическую женскую точку зрения. Тут не о мускулах речь шла, а о чем-то другом. Невидимое излучение яиц, что ли?

Анюта сделала учительский вид:

– Тебе этого никогда не понять, потому что ты, Витя, сильный. Хочешь знать, в чем разница между сильным и слабым мужчиной? Таких отличий довольно много, а вот и признаки: сильный не дрожит за свою жизнь, он сам принимает решения и никогда не сомневается. Не ноет, не жалуется на жизнь. Есть и внешние признаки. Он ходит с компанией на футбол, вопит там, свистит, курит, выпивает с друзьями, любит пиво, дерется, имеет большую машину, любимую девушку, часто дарит ей цветы и подарки и на все для нее готов.

Звучало все это довольно странно. Причем тут футбол и курение?

– Не в курении дело, – махнула Анюта рукой, – а в том, что он не дрожит за свою жизнь…

– Что еще? – сросил озадаченный Ховрин.

– И еще у сильных мужчин обычно есть деньги – они к ним притягиваются, как магниты, и у них, извини за выражение, хуй всегда стоит. Все просто.

Тут Анюта откровенно посмотрела на Ховрина. Понятно было, чего она хотела. Один дежурный презерватив должен был оставаться в заднем кармане джинсов. Ховрин украдкой пощупал карман – хрустнуло – презик там!

Анюта сама была по жизни девушка очень жесткая и прямолинейная. Еще в школе прогремела довольно шумная история с потерей ею девственности, когда она будто бы пригласила троих парней, почти случайно ею встреченных, и конкретно для этой самой цели. Впрочем, все тут же об этом и узнали. И дальше ее было уже не остановить. Она стала настоящей нимфоманкой: подсела на секс, как наркоман на героин.

Так уж получилось, что от разговоров и поцелуйчиков постепенно перешли к минету. Она так увлеклась этим делом, что Ховрин, не удержался и, к своему ужасу, как пишут в женских романах, «бурно излился». Анюта тут же, зажав рот рукой, унеслась в ванную, где долго отплевывалась и курлыкала водой. Вернулась в ярости, сверкая глазами:

– Охуел? Зачем ты это сделал? Меня чуть не вырвало! Сам кончил, а я? Ну, тебя к черту! Да пошел ты в жопу! Вали нафиг отсюда!

Села на кровать, с сожалением покосилась на опавший и съежившийся ховринский член. Для следующей попытки нужно было некоторое время ждать. Виноватый Ховрин хотел, было, ее обнять, но она отпихнула его руку:

– Сволочь ты!

Потом вдруг спросила:

– Ты меня любишь?

Что тут было ответить? Чтобы окончательно не обидеть, напрашивался вроде бы только один ответ: «Да, люблю!» Но тут мог быть сразу жесткий ход: «Если любишь – женись!» Здесь запросто можно было получить шах и мат. Каков в этом случае должен быть ответ? Можно, конечно, попробовать перевести в шутку: «Уже ЗАГСы закрыты». Еще возможен такой ход: «Я женат, пока еще не развелся, но вот-вот планирую!» Ховрину это все не подходило, и он промолчал. Впрочем, минут через десять поспела и вторая попытка. Ховрин старался вовсю, чтобы Анюта осталась довольной. Она извивалась, кричала, била его кулачками по спине, больно шлепала по ягодицам, щипалась, царапалась. В какой-то момент он увидел, что она спит – внезапно выключилась. Тогда он тихонечко сполз с нее и тут же заснул сам рядом.

Утром после скоротечного секса они разбежались по своим делам.

Вечером Ховрин ездил с Катей на курсы в университет. Там он испытал неожиданный стресс. Уже как минут двадцать назад должно было это занятие закончится, а Катя все не появлялась. Ховрин ждал. В какой-то момент это ожидание сделалось просто невыносимым. «Если она сейчас не придет – я умру!» – подумал Ховрин, опустив лоб на холодный гранит невского парапета, – это было реально мучительно. Таково было ощущение момента. Но тут Катя пришла, и все стало как обычно. Осталось только странное ощущение приятной тоски, сохранявшееся весь оставшийся вечер и которое хотелось сохранить как можно дольше.

Уже часов в десять вечера позвонила, а потом и объявилась лично Грушевская-Груша. Высокая, сто восемьдесят сантиметров, а на каблуках еще выше, стройная, тонкая, почти без грудей – первый размер от силы, – она работала моделью в каком-то агентстве и даже выезжала на съемки в Южную Корею и еще куда-то в Азию. Была у Ховрина пара эпизодов с ней, переспали несколько раз под настроение.

Последний раз встречались в начале января – на каникулах. За это время в Груше появилось много нового: другой запах – новые духи – от волос и кожи, другой цвет волос, форма губ, новая цветная татушка на плече. Утром Груша внимательно посмотрела Ховрину прямо в глаза.

– Знаешь, я буду ждать тебя из армии, – произнесла она, впрочем, без особой уверенности. Она и сама в это не верила. Или верила в этот самый момент, но тут же и забыла, как только они расстались.

А что вообще значит для девушки «ждать парня из армии»? Не ходить никуда на танцы-вечеринки, не спать с другими парнями, или даже не разговаривать с ними и не флиртовать? Как может девушка в восемнадцать-двадцать лет не флиртовать и не ходить на вечеринки? Наверное, остается только одно условие – ни с кем не спать. Или разок все-таки можно? Тогда это все просто ничего не значащие слова.

Вечер был свободный. Позвонил Вике – телефон ее не отвечал. Такое бывало.

Тогда он решил заехать за ней в офис «Лексус». Там, как обычно, было пустынно. Девушка на входе посмотрела на него недобро.

– Вика не знаешь где? – спросил ее Ховрин.

У той промелькнуло зловещее выражение и ухмылка. Она махнула рукой на коридор:

– В подсобке посмотри. Последняя дверь налево.

Ховрин тихонько туда зашел – хотел напугать Вику. Дверь в подсобку была закрыта. Он встал ногами на спинку дивана и заглянул через стекло в верхней части двери. Перед ним открылось пренеприятнейшее зрелище.

Вика находилась на кушетке в позе собачки, над которой, пыхтя, навис, работая задом, как паровой машиной, плотный мужчина довольно сурового вида. Он был в рубашке с галстуком и со спущенными до колен брюками. Вика, издававшая явно искусственные сладострастные стоны, ойкнула, мужчина же с изумлением уставился на Ховрина. Он был слегка пьян и не особо смутился, да и чего ему было смущаться – не мужика же он пялит в зад. Ему было лет сорок. У него были лысина и свинячьи глазки.

Ховрин видел его и раньше. Как его звали по-настоящему – Ховрин не знал, но все окружающие называли его Прапорщиком, возможно, из-за предыдущей службы в армии. Это вовсе не означало, что он был когда-то прапорщиком, возможно, он даже был капитаном или майором, а то и подполковником, но прямолинейный солдатский, или туповоенный подход ко всему дал ему кличку именно Прапорщик. Это была тайная жизнь Вики. Оказалось, он знал Вику уже больше года и оказывал на нее какое-то магнетическое влияние, ее будто притягивало к нему, и как ни ругала она Прапорщика мудаком и сволочью, все равно ехала к нему, когда он звал, и ложилась с ним в постель. По профессии Прапорщик был ростовщиком. Делал, по сути, то же самое, что и банки: давал деньги в долг под проценты. Только банки некоторым людям по разным причинам кредит не давали, а Прапорщик давал всегда, но под очень большие проценты. А потому давал, что мог потом и имел возможности этот долг выбить. Это тоже был рискованный бизнес с точки зрения закона. Однако Прапорщик знал, как запугать человека, и без жалости забирал у должника все, что можно было продать. А иначе – не бери деньги. Не голодаешь и если есть, где жить и что кушать – не бери! Ломбарды разве низкие проценты берут? Хотя говорят, что в ломбард золото сдают только цыгане, но они обычно его и выкупают. Говорили, у него были друзья в полиции, которым он отстегивал часть дохода. «Неудобно получилось», – мелькнула мысль. Ховрин застыл на вдохе с ощущением, будто ему плеснули в лицо кипятком. Ховрин, наконец, выдохнув, повернулся, захлопнул дверь и вышел. И только тут выдохнул. Сердце его бешено колотилось. Ховрин вышел на улицу. Лицо его горело. Что-то в нем мгновенно выгорело, как порох, оставив черное пятно, и он Вику уже не любил. Файл «Вика» был начисто стерт в один момент. Часть мозга, где гнездилась эта любовь, видимо просто выжгло, и поэтому Ховрин уже не испытывал к ней уже никаких чувств. Он сам этому удивился. Ну, красивая девушка – и что? Таких много вокруг. Мир, однако, странным образом потерял краски. Выходные дни как-то поблекли. Вдруг стало неинтересно жить. Видимо эти вещи – любовь и цветопередача окружающего мира – каким-то образом были взаимосвязаны. Тот выжженный участок мозга отвечал и за это. Это состояние продолжалось у Ховрина довольно долго – недели две или даже три. Потом восприятие мира стало постепенно восстанавливаться. Мир, как фотография в ванночке, начал медленно проявляться и снова стал цветным. Но на этом все его отношения с Викой прекратились навсегда, и они больше уже не встречались.

Все эти дни стояла чудесная погода: днем чуть выше нуля, ночью – легкий морозец. Утром на улице сухо, звонко, ясно, безветренно. Весь день светило солнце, но все равно было холодно, трещали под ногами замершие лужи. На дороге, словно битое стекло, лежал и хрустел под ногами раскрошенный лед. Настоящая весна никак не наступала.

Наступило двадцатое апреля – как известно, день рождения Гитлера. Работы в тот день у Ховрина не было: Катя с родителями куда-то поехала, то ли в гости, то ли в театр. В семь часов вечера Ховрин с Юриком Васильевым отправились в одну окраинную общагу на встречу с неким Николаевым, который обещал Юрику какую-то офигенную видеокарту для компьютера за смешные деньги. Хотя все равно, по мнению Ховрина, было очень недешево за какую-то железку. Юрик боялся, что кинут и зазвал с собой Ховрина.

– На фига тебе далась эта карта? – недоумевал Ховрин. – Ты что, ребенок играть в видеоигры? – Для него было странно, что взрослый парень занимается такой фигней, как компьютерные игры. Также ему совершенно непонятно, как можно увлекаться игрой в карты или играть на автоматах – это было дня него полной загадкой.

Юрик на это только мычал что-то свое. Обещал с этой видеокартой показать нечто офигительное, что-то вроде полной иллюзии реальной жизни типа виртуального секса. На фига она была нужна эта иллюзия? Девчонок реальных что ли мало?

Навстречу им попалась целая бригада скинов, куда-то целеустремленно направлявшаяся с яростными лицами. Случайный народ шарахался от них, чтобы не попасть под раздачу. От них буквально перло агрессией. Это тоже был вариант движения фанатов. Фанаты любят кого-то бить всей толпой.

Потом им встретился бешеный подросток. Мальчишка был вдребезги пьян. Он матерился на кого-то:

– Иди нах! Отстань, а то щас въебу!

У Ховрина зачесался кулак, однако обошлось банальным пенделем. Впрочем, тот оказался таким сильным, что мальчишка зарылся лицом в грязный газон. Он с трудом поднялся, из носа у него текла кровь, впрочем, в целом вид его был комичный. Он пребывал в полной растерянности, ориентация была почти полностью потеряна.

– Пошли! – заспешил Юрик, взглянув на часы в телефоне и перестав смеяться.

– А этот? Может, позвонить в полицию? Пусть заберут, а то влипнет куда-нибудь?

Юрик махнул рукой:

– Хрен с ним, кто-нибудь да подберет! Тут полно сердобольных теток пасется: «Ой, малыш, кто тебя так напоил?» – проблеял он дурашливым голосом. – «Пойдем ко мне, я тебя в постельку уложу!»

Мальчишка между тем достал из кармана складной нож и с трудом раскрыл его.

– Вот это уже слишком! – возмутился Ховрин. – Он, похоже, вообще кукнулся! Убьет щас кого-нибудь.

Мальчишка замахал лезвием перед собой:

– Попишу, с-сука!

Он шмыгал носом, втягивая кровь и постоянно размазывая ее по лицу тыльной стороной кулака.

– Первые приключения серийного убийцы, – нервно хохотнул Юрик, отступая на пару шагов.

Мальчишка скалился и, выкрикивая матерные слова, подходил к Ховрину, широко махая перед собой ножом. Ховрин, выбрав момент, изловчился и ударил его в прыжке кулаком по макушке, как молотком, мальчишка тут же, лязгнув зубами, на половине слова заткнулся и лег. Наступила, наконец, тишина. Поток словесного дерьма внезапно прекратился, словно перекрыли говорящий кран.

– Таким вообще нельзя пить! У них мозги начисто сносит. Чистый уркаган! – возмущался Юрик.

Парень остался лежать, а они пошли с Юриком дальше.

Обстановка в этом районе была какая-то явно нездоровая. Мимо них пробежал куда-то оскалившийся окровавленный негр с бейсбольной битой. Чуть не задел. Хорвин с Юриком еле отпрянули в сторону.

– Какая интересная у людей жизнь! – прошептал потрясенный увиденным Юрик.

Наконец пришли. Огромное здание общежития было заселено в основном вьетнамцами и другими выходцами из Азии. Это было как отдельное государство. Там царили запахи другой страны, и, похоже, действовали другие законы.

– Отсюда уже не выйдешь. На лапшу порубят. Я туда точно не пойду! – остановился на пороге Юрик.

Позвонили ему, тот ответил на чистом русском:

– Скажете, что идете в триста двадцатую комнату. Там на этаже есть холл с телевизором, я вас там встречу.

Поднялись на этаж, зашли в холл. В холле стоял огромный кожаный диван, разодранный посередине и старый телевизор без пульта, явно неработающий. Вскоре пришел Николаев.

Николаев с виду оказался самый настоящий якут, был он приятный, улыбчивый парень. Ходил в футболке и шортах и еще шлепках на босу ногу. Видать после Якутии ему тут было жарко. Ноги у него были короткие и волосатые.

– Подождите здесь, я скоро приду, – сказал он.

Сели. Стали ждать. Вошел какой-то толстый парень, начал прикапываться, кто они такие и что здесь делают. Ховрин послал его подальше и тот ушел. И тут откуда-то появился дядька лет около сорока внушительного размера, явно качок, похожий на персонажа Халка из одноименного фильма: квадратная голова, накачанные руки и ноги, бешеное лицо. Пер всей массой, растопырив руки, и, недолго думая, засадил Юрику прямо в глаз. Тот улетел в угол – как сдуло. Двинулся и на Ховрина, широко расставляя ноги – чистый медведь. И выражение глаз было такое же. Масса его давила на мозг. Все в нем выражало: опусти руки и жди, пока тебя отлупят. И дядька к этому, видимо, привык. Ховрин испытал некоторую растерянность. И убежать-то тут было некуда. «Чистый папаша Халк», – подумал Ховрин и ухмыльнулся. Комичность ситуации состояла еще и в том, что дядька был в борцовском трико и борцовских ботинках, словно пришел прямиком из спортзала. Возможно, так оно и было. Однако папаша Халк был совсем не закрыт, получил сильный удар в нос, сразу потерял уверенность, залился кровью и кинулся вперед – хватать, но наткнулся животом на выстрелившую вперед ногу Ховрина. Нога будто попала в подушку. Еще бы места было побольше. Папаша Халк взревел, но, однако же, пер вперед. Сосископодобные пальцы его были все ближе. Дать ему себя схватить было никак нельзя, и Ховрин ударил его гантелью, которую нашел на полу за диваном. Гантелька была современная, облитая резиной, но эффект произвела хороший: папаша Халк наконец-таки рухнул. В этот самый момент с пола поднялся, зажимая рукой глаз, Юрик. И они с Ховриным бежали из вертепа, называвшегося общежитием №2. Отдышаться остановились только через дорогу – за магазином «Перекресток».

Приключения, однако, на этом не закончились. Привязался какой-то местный хулиган, может, слегка пьяный. Он заметил у Юрика фингал и захотел добавить.

И тут Ховрин словно выстрелил своим правым кулаком. Ни Юрик, ни сам хулиган удара даже не увидели, только Юрик с изумлением наблюдал, как парень вдруг подлетел в воздух, перекувырнулся и, падая, с отвратительным костяным стуком ударился головой о бетонный поребрик. Юрик подошел к Ховрину, указательным пальцем потрогал кулак – оказалось, он хоть и мозолистый, но по величине самый что ни на есть самый обычный, – покачал головой, молча показал большой палец: «Здорово!»

В этот самый момент Юрику позвонил Николаев: «Вы где, ребята?» – про него уже и забыли.

– Тебе еще нужна эта чертова видеокарта? – спросил Ховрин у Юрика.

– Ну ее нафиг! – отмахнулся Юрик. – Обойдусь. – И хохотнул: – Кстати, тут у нас получилась почти компьютерная игра-ходилка – только вживую: куда ни заходишь каждый хочет тебе навесить пиздюлей! Писец…

На следующий день Ховрин проспал, задержалсяв спортзале и еле-еле успел к школе. Катя уже стояла на улице, разговаривала с какой-то девушкой. Увидев Ховрина, тут же направилась к нему, впрочем, без всякой улыбки.

– Опаздываете, сэр! – отчеканила она.

– Сорри, миледи! Неотложные обстоятельства, – парировал Ховрин.

Так закончилась пятница.

В субботу утром в десятом часу появился Юрик. Склера в правом глазу у него была с жутким кровоизлиянием, буквально залита кровью, глаз реально был красный как у кролика. Здоровенный синяк, уже начинающий желтеть, сполз на скулу: чистый зомби – друг вампиров.

– Ты бы, Юрик, черные очки надел! Люди будут шарахаться!

– Искал – не нашел, – пригорюнился Юрик.

– На, бери мои… Во, теперь другое дело!

Спускаясь по лестнице, Юрик поздоровался с соседкой Ховрина по лестничной площадке Марией Аркадьевной, взглянувшей на него с ужасом.

– Знаешь про нее? – спросил Ховрин, когда они вышли на улицу. – У ее убитого сына была арендована ячейка в банке. Там он хранил бумаги, акции и большую сумму денег. Она долго добивалась вскрытия ячейки, банкиры тянули, а потом оказалось, что в ячейке ничего нет. Пусто. Такого просто не могло быть – значит, кто-то ее вычистил. Банковские же клерки утверждали, что они ничего не трогали.

– Жди: как только узнали, что помер, – тут же вскрыли ячейку, а деньги поделили – милое дело, докажи, что там что-то было! – сказал Юрик.

– Все может быть. Он был владельцем мебельной фирмы, совместной с итальянцами. Сначала убили его, а потом и совладельца-итальянца. Думаю, они были довольно богатые.

Собирались на боулинг, а потом на вечеринку с девушками из группы, где учился Юрик. Юрик сказал, что придет с другом.

– Они хоть симпатичные? – допытывался Ховрин.

– Нормальные, – уклончиво отвечал Юрик.

Однако обычный стереотип Ховрина для таких вечеринок: все нажрались, потанцевали, занялись сексом, – был нарушен. Ни пьянки, ни секса не получилось. Девчонки оказались какие-то очень правильные: держали ребят на дистанции. Даже поцелуев не было. Ховрин хотел было одну прижать, но она мягко отстранилась, убрала его руку с талии и выскользнула от него, хотя и с некоторой задержкой. С другой стороны, если он бы не приставал, может быть, она и обиделась бы. В девять уже возвращались домой.

После незабываемого похода в общежитие №2 Ховрин уже начал опасаться любых неожиданностей. На всякий крайний случай он взял с собой «Осу».

Между тем подошли к лесопарку, и нужно было пройти сквозь него. Уже довольно стемнело. Перед ними была исчезающая в густом розовом тумане влажная дорога. Туман был такой, что фонарей самих видно не было: матовые ртутные шары словно висели в воздухе сами по себе. Дорога исчезала во тьме. И там, во мраке, вполне можно было отхватить хороших пиздюлей.

– Ссыкотно как-то, – пробормотал Юрик.

– Херня, – сплюнул Ховрин.

На выходе из парка с другой стороны оказалась автобусная обстановка. На остановке обитала какая-то компания. С виду не самая злая – местные пацаны и девчонки. Обычная весенняя тусовка. Слышался гогот и мат. Иногда и повизгивание – кого-то тискали.

– Эй, пацаны, курить есть? – спросил один из парней оттуда чисто от скуки.