Телохранитель

Однажды в феврале посреди ночи вдруг зазвонил телефон. Она увидела на дисплее «Миша» и, пока подносила к уху трубку, промелькнул целый рой мыслей: приехал, что делать, что надеть, надо бы постричься, побрить ноги и еще кое-где, сделать маникюр, и еще много-много чего. И целый салют внутри уже взорвался.

– Алё?

И вдруг незнакомый хриплый низкий голос (еще мелькнула мысль: это бомж нашел Мишин телефон и хочет за него выкуп) спросил:

– Ирина?

– Да, это я.

Затаила дыхание.

– Мы хотели вам сообщить, что Михаила убили.

– Когда? – только и смогла выдавить она, ничего не понимая.

– Только что, – прохрипел голос, словно прокрутился заржавелый механизм.

– Как это?

– Танк выстрелил по блокпосту, его и убило сразу осколком в голову наповал. Он просил вам сообщить, если с ним что-то случится.

Были слышны отдаленные звуки боя. И тут телефон отключился. Она сразу же набрала номер, но телефон уже был выключен. До утра не могла уснуть.

«Проклятое, проклятое Дебальцево» – почему-то весь следующий день крутилось у нее в голове. Откуда-то из новостей, наверно, выплеснулось и накрепко засело. Может, и ни причем было это самое Дебальцево. И где это вообще?

Но и Михаил стал постепенно забываться, как сон. Надо было жить дальше.

Намечались и определялись кое-какие флюиды. Был на работе некий мужчина по фамилии Мухин, тридцать лет, неженат, симпатичный, но как-то уж слишком робок, при встрече кивали друг другу, на корпоративе станцевали длинный медленный танец. А дальше – все, как-то заглохло. Однажды с работы нужно было перевезти одну вещь – тяжелый пакет с книгами. Мухин положил его к себе в багажник, взял адрес, сказал, что завезет. Тут же подумала, что это шанс. Что надеть? Что-нибудь эротичное. Но – ужас! – вдруг напрочь забыла, что он должен приехать в субботу в десять утра.

В ту пятницу по традиции сходили с подругами в «Пиварню», очень хорошо там посидели, поплясали, немного выпили. Там же к ней прилип симпатичный парнишка, решила с ним переспать, подумала: «Надо бы для здоровья – давно секса не было». Пришли домой уже под утро и в десять еще спали, когда раздался звонок в дверь. Она, зевая, шаркая, на ходу надевая шлепанцы, и запахивая халат одновременно, пошла открывать, почему-то уверенная, что это соседка. Но это был Мухин с пакетом в руке, с цветами, радостный и румяный с мороза. Она просто онемела, лихорадочно думая, что же делать, но с бодуна не могла сообразить. Тут увидела его напряженный взгляд куда-то за себя. Обернулась. Оказалось, парниша вышел из комнаты абсолютным голяком и прошлепал босыми ногами в туалет, что-то мыкнув и вяло махнув им рукой.

Возникла неловкая пауза. Оторопевший Мухин только и смог выдавить: «Ладно. Извини. Вот ведь…» и вышел, понурившись, простучал каблуками по ступенькам. Она захлопнула дверь. Букет цветов в руке холодил ладонь, рефлекторно его понюхала. Розы пахли розами. Раздался шум спускаемой воды. Парнишка (Гера, что ли?) прошлепал назад в кровать – досыпать.

В понедельник она хотела извиниться перед Мухиным, но Мухин извинился сам, не глядя ей в глаза, а шаря ими будто что-то выискивая на полу:

– Извини, я не знал, что ты будешь не одна. Кстати, я тебе звонил, ты телефон не брала.

Телефон был забыт в сумочке в прихожей, завален помадами, пудреницей, салфетками и прочей женской дребеденью.

– Еще раз извини. – Он сделал паузу. – Не знал, что ты с кем-то живешь. Могла бы и предупредить, а то неудобно получилось. Не обижайся, я вообще-то по-серьезному хотел к тебе подкатиться: типа могли бы пожениться и все такое! Но оказалось, тебя уже прибрали – мне не повезло! – он криво усмехнулся.

Сказать ему, что это был совершенно случайный парень, приклеившийся по пьянке для чистого траха, не повернулся язык.

Она так и не нашлась, что и сказать. Тут, как ни скажешь, все будет не так. Поэтому промолчала, чуть покраснев, потупив взор и пожав плечами.

– Ладно, пока, еще раз извини, – сказал Мухин.

Улыбнулся, но улыбка у него получилась кислая.

– Ты просто мне очень понравилась, а вообще-то я, если честно, жениться хочу. Надоело жить одному. У тебя подруги нет свободной?

Ответила после паузы:

– Есть одна хорошая девушка, свободная, хочешь, познакомлю?

– Симпатичная?

– Очень. Так что, познакомить?

Напряжение ситуации стало спадать. При этом у нее захватило дух. Оказалось, что мимоходом она сама пронеслась мимо своего важнейшего поворота в жизни и продолжала уноситься от него все дальше и дальше. Шанс устроить личную жизнь был просто колоссальный, если бы Мухин вдруг не приперся с этим дурацким пакетом. Впрочем, сама ведь ему назначила, намекнула, что готова для любви, и мистическим образом вдруг напрочь забыла об этом.

В тот понедельник, выйдя после работы на улицу, она прошла шагов сто, а потом даже неожиданно для себя самой вдруг разрыдалась. Парочка, шедшая впереди, обернулась на нее, прибавила шагу.

С Мухиным они больше не говорили, только кивали друг другу при встрече: «Здрасьте, здрасьте!» Он жил своей жизнью, она – своей. По пятницам с подругами попрежнему ходила в «Пиварню», однако ничего путного там пока не попадалось, да и не могло попасться.

Жаль было потерять Мухина. И опять у нее никого не было. Она снова была одна. Урок был очевиден: Он (Мужчина Ее Жизни) может появиться в любой момент, внезапно позвонить в дверь, и к этому надо быть всегда готовой. Подруга, такая же одинокая, как-то сказала: «А ведь Он может никогда не появиться. Я уже начинаю опасаться! А вдруг это и есть тот самый пресловутый «Венец безбрачия»? Может, просто родить и жить для ребенка?»

Стояла задача номер один: выйти замуж и родить! И вот снова неплохой, вроде, мужчина Вадим, и снова что-то пошло не так, что-то она не так сказала. Но вот что?

Ховрин увидел ее часом позже на мосту через Смоленку, она смотрела с моста вниз на большую полынью. На вид было ей около тридцати, пожалуй. Ее явно тошнило.

– Девушка, вам плохо? – спросил Ховрин. – Помочь?

– Что-то не очень хорошо.

Повернулась. Она была довольно сильно пьяна. Посмотрела на Ховрина, пытаясь сфокусировать взгляд, спросила:

– Тебя как зовут?

– Виктор.

– А меня Ира. Посмотри, Витя: вокруг ни одного нормального лица – одни свиные рыла! – плачущим голосом простонала она. – Где любовь, где светлые чувства? Похоть, сплошная похоть, одна блядская сволочная похоть! Каждый хочет тебя выебать, а потом по-тихому съебать! – Она уронила голову на грудь и зарыдала.

Мимо них проехала патрульная машина. Притормозила. Ховрин на нее не смотрел, потому что нельзя смотреть – привлечешь внимание. Машина, чуть постояв, тронулась и поехала дальше.

– Пойдемте, я вас домой отведу!

– Нет, не надо домой, пойдем, выпьем!

Однако все-таки кое-как пришли к ней домой, там, правда, еще чуть выпили. Она еле-еле разделась, легла в постель, порывалась сделать Ховрину минет, но тут же уснула головой у него на животе. Ховрин не знал, как ее и переложить. К тому же она еще и храпела. Сексуальности в ней в этот момент не было никакой. Ховрин, наконец, выбрался из постели, оделся и вышел, захлопнув дверь на собачку. После густого алкогольного и табачного перегара, смешанного со специфическими женскими запахами, аромат апрельской ночи целительным бальзамом вливался ему в ноздри и грудь, и невозможно было им надышаться.

На следующей неделе снова ходили с Катей в очередной ресторан на улице Рубинштейна. Душевно там посидели. Вышли на улицу. Катя достала телефон. На дисплее было 22.15 тридцатого апреля.

– Вот и кончился мой любимый апрель! – прошептала Катя с грустью в голосе, делая глубокий вдох и выдох. – В следующем апреле мне будет уже восемнадцать лет. Я буду совсем взрослая. Представляешь?

Потом вдруг спросила:

– Когда тебя забирают?

– Пятнадцатого.

– Осталось всего две недели.

Эти две недели вдруг показались ему огромным и одновременно микроскопическим сроком. Ховрин начал испытывать некоторую сосущую тоску.

– А у вас когда последний звонок? – спросил он.

– Двадцать четвертого.

Наступили майские праздники. В субботу небольшая школьная компания – пять девчонок и мальчишка-очкарик Лева – затеяла жарить шашлыки в Сосновке. День был ясный, солнечный, теплый. Уже проклевывались на деревьях маленькие листочки. Парк будто затянуло зеленым дымом. Поставили мангал, разожгли уголь, стали нанизывать мясо. Разложили и туристкие коврики, чтобы сидеть. Ховрина разморило, он постоянно зевал, потом отошел в кусты по малой нужде. Тут же какие-то типы привязались к девчонкам. Девчата напряглись, очкарик Лева был в ужасе в предчувствии тумаков и позора. Но в этот момент вернулся Ховрин, на ходу застегивая ширинку. Типы, увидев его, сразу же ощутили колебания и опасные вибрации.

– Проходим мимо, парни, тут все занято! Тут вам ничего не обломится! Самим мало! – сходу заявил им Ховрин.

Те явно колебались: заводиться или не заводиться.

Они, понятно, не знали, что за Ховриным незримой бетонной стеной стояли братья Гарайсы, а с ними Ховрин никого не боялся. Но парни это почувствовали нутром. Это был метод Максимова: выигрывать без боя.

– Может, отойдем, покурлыкаем? – Ховрин кивнул подбородком на кусты. – А то тут менты ездят – могут придолбаться.

Это испугало пришлых: тут явно что-то было не так, можно целыми и не уйти, огрести по полной. Начали работать инстинкты самосохранения, ответили миролюбиво: «Не бычь, уходим!» Видать поняли – перед ними нанятый охранник, профессионал, пора отсюда валить, поскольку за такими обычно стоят настоящие быки, а эти девчонки и очкарик – детки богатых, юная элита – им не по зубам.

Ховрин же был совершенно уверен, что справится со всеми тремя без особых проблем. По их движениями было видно, что они плохо подготовлены, в них не было тонуса, все трое постоянно курили. Двоих свалит сразу, как только зайдут за кусты, третий, возможно, окажет сопротивление, успеет встать в стойку, значит, еще четыре-пять секунд. Но шашлык был бы испорчен, пришлось бы уходить. Стоило бы отвести их поглубже в лес и уработать там, но под ногами проступала талая вода, можно было черпануть в кроссовки.

Ховрин улыбался, биться не хотел, не напрягал, не грубил, давал сохранить лицо, возможность просто уйти и уйти целыми. Уж больно день был хорош! Девчонки в этот момент тоже напряглись – будто подморозило, завял разговор и смех. Троица, наконец, ушла, и снова потеплело, стало еще веселей. Шашлыки получились удачные. Лева солировал.

Лева этот был какой-то странный и в перспективе, возможно, даже начинающий голубой: ломкий в движениях, томный, смазливый, с интересом и знанием дела обсуждал помаду, наряды, девчонки его не боялись.

Этим же вечером «черные» совещались и в каминном зале в особняке во Всеволожске.

Гилинский покрутил в руке нефритовую фигурку ферзя.

– Тогда соблазните ее. Ей семнадцать лет, самый гормональный возраст, хрен, что несовершеннолетняя, так даже лучше. После шестнадцати обычно без претензий – возраст согласия. Они занимаются сексом внутри собственной компании лет с четырнадцати, типа раннее половое созревание, опять же масс-культура тому способствует. У нас же Марчелло большой специалист по этому делу. Пошлите его, он же профессиональный пикапщик. Фактура! – ухмыльнулся Гилинский. – Пусть-ка отобьет ее у этого пацана и трахнет. Пусть снимет ее с членом во рту, даю тысячу евро за снимок и видео. Нет, даже две!

Марчелло официально работал в модельном агентстве – снимался в рекламе, где требуется красивое мужское лицо, идеальное тело, впрочем, иногда снимался даже без головы, а только тело и трусы в обтяжку. Он был мужчина из женской мечты. И еще много где работал. Иногда как жиголо посещал некоторых дам среднего возраста, разведенных, либо которых позабыли мужья или, напротив, которым мужья надоели и просто хотелось долгого хорошего секса. Длительность можно было заказывать. Марчелло тут был мастер непревзойденный. На спор снимал девушку в кафе или клубе и тут же имел ее в туалете. Доказательство – видеосъемка на телефон. Тысячу долларов даже выиграл у парня, который показал ему на свою подругу-недотрогу. Но, как оказалось позже, нужно было расстроить намечавшийся брак одного сынка из состоятельной семьи и студентки, приехавшей из провинциального города. В общем-то, хорошей скромной, по современным понятиям, девушки. Та с подругами пришла в клуб на девичник, начали танцевать-выпивать, и тут появился Марчелло. Показал стриптиз. Модная западная забава. Все девушки, конечно, если бы у них был хвост, завиляли бы им со страшной силой. Той «недотроге» он даже вроде бы ничего и не подливал, просто предложил коктейль, но, потанцевав и потершись животами, тут же договорился вместе сходить в туалет, и все дальнейшее заснял на смартфон, включая заключительный минет крупным планом с окончанием прямо ей в лицо, так что она отпрянула. У девчонки от выпитого алкоголя просто снесло крышу. Возможно, он ей все-таки что-то подсыпал, потому что у нее на следующий день у нее страшно болела голова, мучила жажда, хотя, в общем, вина выпила за вечер разве что пару бокалов. Все подруги тогда ей еще и завидовали. Фильмец тут же заслали в Инстаграм, понятно, и жених и все друзья его увидели. Чистая измена, прощай, любовь! Она даже попыталась отравиться, неделю лежала в больнице, потом недолго – с месяц – в психиатричке. Просто у родителей парня были другие планы: отправить его учиться в Америку, там он и пару наверняка себе найдет в богатом студенческом окружении, там и останется жить, а потом все они туда потихоньку переберутся. И повод теперь появился уехать – ничего больше не держит. Прощай, распутная Марина, навсегда!

Ховрин впервые увидел Марчелло в кафе, куда четвертого мая девчонки втроем пришли отметить день рождения близкой Катиной подружки Наташи Корсаковой. Это был действительно ненормально красивый высокий парень, широкоплечий, мускулистый, – явно ходит на тренажеры, – но неким признакам наверняка бисексуал. Он был смесь кровей, и явно сколько-то было и африканской. Идеальное лицо, как на рекламе парфюма. Смуглый, ослепительно белозубый. В ушах – серьги. В расстегнутом вороте рубашки – курчавились на груди волосы. Брюки были в обтяжку, шарообразно демонстрируя большие гениталии. Так мог бы выглядеть сам сатана, когда хотел бы соблазнить женщину или мифический Царь Похоти.

Катя и подружки тут же и уставились на него.

– Из меня уже потекло! – пискнула Наташа, стиснув колени.

Марчелло вихлявой походкой подошел к их столику:

– Привет, девчонки!

Те тут же воззрились на его брюки. Точнее – на выпирающий бугор.

– Вещь! Это мой самый близкий дружок! – бесцеремонно похвалился Марчелло, погладив бугор. – Можете даже с ним познакомиться и поиграть. Поцеловать даже можно.

– Я готова! – пискнула Наташа. Глаза у нее были косые. Она даже заерзала на месте.

– А ты? – Марчелло ухватил и положил Катину руку на свой пах. – Погладь его!

Ховрина он не видел, тот сидел в темном углу у стойки, угрюмо потягивал сок. Так договорились с самого начала. Пусть Катя обсуждает свои женские-девчачьи дела с подругами, и мешать им не нужно. Он и сам вовсе не желал слушать эту дребедень, сказал, что, мол, приду к окончанию действа, а ваш бабский бред, типа: «А он что сказал? Ой? А она что? Ой? Целовались? Приставал? А ты купила себе новое платье? А помада какая? А туфли?» – слушать не хочу.

Марчелло еще раз подошел, улыбаясь ослепительно, уже с тремя коктейлями:

– Красавицы, угостить вас?

Присел рядом. Все трое тут же и поплыли. Положил руку Кате на коленку. Катя выпила, помотала головой, поморщилась.

– Не понравилось? – участливо спросил Марчелло.

– Нормально. Голова только поехала. Бр-р-р…

– Школьницам вообще-то не наливают! – пискнула Наташа.

– Да я сам был школьником и спокойно пил водку из горла. Никогда столько не пил, как в школе! – хохотнул Марчелло.

У Кати глаза пошли в кучу. Ховрин нахмурился. Только отвернулся – оба, этот красавчик и Катя, уже исчезли. Чуток подождал, выглянул: в гардеробе нет, значит, в туалете. Туалеты были сделаны отдельными комнатками, может, специально для таких дел. Дернулся в одну – заперто, в другую – тоже заперто.

Через секунду оттуда вышла девушка, бросила:

– Терпение надо, молодой человек!

– Ссать хочу! – попрыгал на месте Ховрин.

Оставался второй туалет. Ховрин подергал ручку – закрыто. Ударил ногой – замок вылетел, дверь с треском распахнулась. Сцена предстала прямо из порнофильма: Катя стояла на коленях без свитера, но еще в ослепительно белом кружевном бюстгальтере, Марчелло, напротив, уже сверху совершено голый, со спущенными до колен штанами, мускулистый, влажный от пота, одной рукой пригибал ее голову к своему паху, в другой руке у него был смарфон. Лобок его был выбрит, татуирован, типа Try me, ниже висел еще не полностью напрягшийся огромный член. Катя держала его в руке, как колбасу.

– Давай, давай, бейби! – бормотал Марчелло. – Бери его! Соси! Соси!

От треска двери оба застыли.

– Занято! – завопил Марчелло, поворачиваясь.

– Хуянето! – выхаркнул Ховрин, нанося ему прямой удар кулаком в лицо. Марчелло затылком врезался в зеркало, тут же пошедшее во все стороны трещинами. Просто классика мирового кино! Осталось только ударить его несколько раз лицом об унитаз, чтобы он его расколол. Но Марчелло уже сполз на пол, из зубов на подбородок засочилась кровь.

– Ты кто? – прошамкал он расквашенными губами, инстинктивно прикрывая свой половой орган, начавший стремительно уменьшаться в размерах – как бы таять.

– Я – ее брат! И она – несовершеннолетняя. Еще раз увижу тебя рядом с ней – вырву твой поганый хрен и заставлю сожрать! Если еще наш папа узнает, а он невероятно крутой, тебя по кусочкам будут собирать на свалках и не соберут.

Он сунул себе в карман вылетевший из рук Марчелло смартфон.

– А вот и доказательство в суде! Верная пятерка тебе светит – совращение несовершеннолетних!

– А ничего и не было! – пытался протестовать Марчелло. – Только показал. Ну и что?

– А это пусть судья решает!

Катя лихорадочно натягивала свитер. Ее слегка покачивало, как моряка, сошедшего на берег.

– Уходим! Хватай своих подруг! – рявкнул ей Ховрин.

– Быстро счет давай! – прошипел он уже официанту. – Кто разрешил поить школьниц? Напишу на вас в потребнадзор! Все трое же пьяные в жопу!

Официант проблеял что-то невнятное.

Вышли на улицу под моросящий дождь.

– В коктейле точно была какая-то херня – все внизу огнем горит, как перцу насыпали! Ой! – Наташа оступилась на своих каблуках-шпильках, едва не грохнулась. Ховрин уже махал такси. Только третья машина остановилась, опустилось стекло, опасливо высунулся водитель.

– На Гражданку, за штуку, все у нас в порядке, немного девчонки выпили. Платим вперед.

– Только не заблюйте мне салон! – буркнул водитель.

Алину высадили буквально через два квартала – она жила где-то рядом. Другие две девушки с Ховриным остались в такси.

Доехали без приключений. Обе подружки всю дорогу дремали.

Сначала высадили Наташу. Ее тут же и вырвало на тротуар. Когда вышли у Катиного дома, та попросила немного погулять в сквере:

– Подождем. Надо продышаться. Иначе мама меня убьет! У тебя жвачка есть? – Так постояла с минуту и вдруг: – Бли-и-ин, как я хочу ебаться! Трахни меня прямо здесь! – Она схватилась за низ живота, закрутилась на месте.

Ховрин шарахнулся от нее:

– Этот гад точно влил вам какую-нибудь шпанскую мушку или другую херню. Потерпи. Восемнадцать будет – еще вдоволь натрахаешься!

– Я не доживу до восемнадцати! Это невыносимо, хочется прямо сейчас! – стонала Катя.

– Холодный душ хорошо помогает!

– Откуда ты все знаешь? Слушай, Витя, а поехали к тебе! Неужели ты меня не хочешь? Вижу, что хочешь. Давай я тебе прямо здесь отсосу. Всегда хотела попробовать, как это.

Глаза ее косили, голос был хриплый. Ховрин оторопел:

– Заманчиво, конечно. Может, конечно, и хочу, но по контракту не положено. Никуда не поедем. – Впрочем, он уже через полчаса глубоко сожалел, что не поехали, и что не согласился на минет. И теперь уже всегда будет жалеть.

– Что же делать, если хочется? – Катя зажала сложенные лодочкой руки коленями.

– Купи себе вибратор!

– Кто мне его продаст? Как я вообще пойду в секс-шоп? «Товарищ продавец, а дайте-ка мне вон тот здоровенный хер на полкило»?

– Там девчонки обычно торгуют – чего стесняться-то? Хочешь я тебе куплю?

Катя вдруг словно ощетинилась:

– Слушай, как ты вообще смеешь об этом со мной разговаривать? Вибратор и все такое? Я даже с подругой не могу об этом говорить. Кто ты вообще такой?

– Ты на меня не наезжай, я, как некоторые, кстати, ни у кого отсасывать не собирался. Если тебе запись в «Youtube» выложат и всем твоим друзьям пошлют, что ты сделаешь?

Катя замерла, подумав.

– Я даже не знаю, это же реальный ужас! В школу тогда уже не пойдешь. Нужно вешаться! Давай сюда его айфон!

– А вот и не дам! Я хотел дома посмотреть на сон грядущий. Какая там у него татуировка была на лобке на английском? Переведи! Нужно будет хорошенько рассмотреть.

– Ты – гад! – Катя довольно чувствительно ударила Ховрина в грудь кулаком. – Отдай сейчас же!

– Не бойся, я утоплю его в Неве по дороге домой.

– Нет, я должна сама это видеть! Я спать не буду.

– Поехали!

Взяли еще такси. Вечер, похоже, затянулся. Ехали недолго, остановились на набережной Малой Невки. Было прохладно и ветрено. Смартфон полетел в воду, булькнув, ушел в глубину, блеснув напоследок дисплеем.

– Когда-нибудь водолазы найдут его и скачают интересный файл, – не удержавшись, подколол Ховрин.

– Как ты можешь так разговаривать с юной невинной девушкой? – вяло возмутилась Катя.

– Кстати, я-то не пытался отсосать у какого-то неизвестного мужика!

– Хватит уже! Мне точно что-то подлили в коктейль. Подожди.

Она подошла к Ховрину и крепко поцеловала его губы, надолго задержав поцелуй и еще пошерудив у него во рту языком. Со чмокающим звуком оторвалась, выдохнула:

– Все, отпустило! Сволочи какие! Все вы мужики сволочи! Это точно специальная химия. Слышала про такое: девчонкам часто в коктейли подливают наркотик, и те готовы на что угодно. Сейчас в клубах одна девчонка идет танцевать или пудрить носик, другая охраняет напитки. Вот так.

Потом добавила:

– Эта ваша взрослая жизнь – полное дерьмо! Неужели теперь всегда так будет?

– А как же! Каждый день тебя будут пытаться трахнуть, а потом ежедневно или через день тебя будут драть по полной – еще и надоест. Еще и будешь говорить: «Голова болит, сегодня не могу – устала…»

– Скорей бы!

Ховрин на это ничего не ответил.

После таких волнующих перепетий прямо посреди ночи Ховрин прямиком поехал к Алине. Алина уже спала, открыла дверь в короткой ночнушке, тепленькая, сонная:

– Давай, мойся по-быстрому и в постель! – зевая и стягивая через голову ночнушку, потом уже на ходу спуская трусики, отправилась в комнату. Крикнула оттуда: – Желтое полотенце бери!

С полчасика еще покувыркались с ней, потом с переплетенными ногами уснули. Оба проспали. Утром Алина носилась по квартире то в одних трусиках, то уже в одном лифчике, была в панике: «Меня точно уволят!» Впрочем, не уволили, а только пожурили. Пришла: один глаз накрашен, другой нет. Все понятно: дело молодое.

Катя вышла после занятий хмурая, с тенями под глазами, но подтянутая, бодрая, сходу сказала:

– Не хочу больше никогда слышать о том, что было вчера. Обещаешь? И еще обещай, что ты никому: ни своим друзьям и никому про это не расскажешь!

– Конечно, обещаю.

– Клянись!

– Клянусь! – Ховрин даже перекрестился.

– А иначе тебя гром разразит! И, кстати, тебе спасибо: ты меня спас от такой мерзости… Я только на утро поняла. Всё, забыли.

Гилинский уже днем, ближе к обеду, оторвался от бумаг, спросил у помощника:

– Кстати, а как там дела Марчелло? Что там у него? Получилось?

– Звонил. Ничего у него, говорит, не получилось, она оказалась совершенно несексуальная, возможно, даже лесбиянка. Начинающая, понятно. – Кревещук прятал глаза.

– А где он сам?

– Болеет, говорит, простудился. Шамкал как-то, голос действительно больной.

– Что-то странно: все вдруг разом заболели, а официально ведь эпидемию вроде не объявляли.

Гилинский втянул в себя носом воздух, пощупал подчелюстные железы, проглотил – вроде ничего не болело.

– Черт знает что! Лесбиянка, говорите? Это в семнадцать-то лет? Странно. Кстати, есть у нас из женского пола кто-нибудь с длинным языком и вообще по этой части?

– Все они, бабы, с длинными языками. И по этой части тоже. Многие хоть разок да пробовали, говорят, не так и плохо, – ляпнул Кревещук.

– Тьфу на тебя!