скачать книгу бесплатно
* * *
Река в тот год не замерзла. Мы приехали вверх по течению, туда, где Саккараппа[19 - водопад] падает в Преумскот[20 - Река в Уэстбруке]. Венок и свечи для Адвента – вся эта традиционная мишура, которую я упорно игнорировала второе Рождество подряд, вдруг пригодилась. Мы зажгли свечи, действуя сообща. Придерживая венок, аккуратно опустили его на поверхность реки. Он слегка осел под воду, но не утонул. Повертевшись вокруг своей оси, прибился к берегу, Мариза легонько подтолкнула его: «Плыви».
И он поплыл.
Мы смотрели, как он исчезал. Долго-долго был на виду, потом превратился в маленькую, мигающую точку и вдруг пропал, и сразу стало холодно и темно. Солнце село.
Никогда больше Новый год не будет для нас праздником, и с наступлением очередного ноября сердце будут тревожно стискивать дурные предчувствия, делая плаксивыми и капризными сверх меры. Но каждый год, 31 декабря, пока мы живы, вместе или порознь, в любом месте, куда нас ни занесет случай, мы будем зажигать свечи и пускать венок по воде. Всегда.
Я прижала Маризу к себе, укутав ее в полы пальто. Мы еще немного постояли, продуваемые вечерним зябким ветром, а потом пошли к машине.
Вместе.
* * *
– Ты уверена в своем решении? – в голосе мамы было беспокойство, и она не старалась его скрыть.
– Абсолютно. Мы продаем дом и уезжаем. – я была спокойна. Наконец-то я нашла выход из темноты. До него было еще далеко, но дорога была верной, и я не сомневалась.
– Куда ты потащишь ребенка посреди учебного года? – это папа. Пытается надавить на уязвимые точки, но у меня есть ответы.
– Сначала в Акадию. Локи очень хотел показать мне это место, значит – я его посмотрю. Потом поедем по стране, а к весне я планирую, что мы уже будем в Европе.
Папа побагровел:
– Я имел в виду не это!
– А я – как раз то. Не вы ли хотели, чтобы я наконец-то пришла в себя и начала жить?
– Но ни разу в наших желаниях не звучало, что тебе надо похерить все мосты и сбежать на край света!
– А ты бы рад посадить меня у своей ноги до конца дней!
– Я пытаюсь защитить тебя!
– А я пытаюсь поступать правильно.
– Ты ведешь себя как неразумная дура!
– А ты – как тиран и деспот!
Элена с шумом грохнула ладонями по столу:
– Брейк[21 - Брейк – в боксе: команда рефери, предписывающая участникам состязания временно приостановить борьбу и отойти на шаг назад.]! А ну-ка, сдали на шаг назад! Оба, немедленно.
Мы с папой одинаково пыхтели и раздували ноздри, но покорились.
– А теперь, когда мы все успокоились, попробуем еще раз. Ева, я правильно поняла, ты твердо намерена уехать?
Глядя исподлобья, прямо как в детстве, я кивнула:
– Да.
– Планируешь ли ты вернуться?
– Не знаю.
– Не знает она… Джек, теперь ты. Что тебя беспокоит?
Папа взорвался.
– Что меня беспокоит? И ты еще спрашиваешь? Твоя сумасшедшая дочь собралась взять с собой малолетнего ребенка и отправиться хипповать, а ты спокойным голосом говоришь: что тебя беспокоит, Джек? Она ни разу в жизни не выезжала одна дальше Портленда, я не уверен, что она самостоятельно сможет заправить бак бензином, из двух автобусов она всегда сядет в тот, который идет в противоположную сторону, ее всегда водили за ручку…
– Ты первый водил меня за ручку!
– Поэтому я знаю, о чем говорю!
– Остыньте! Вы оба – твердолобые упрямые бараны, одинаковые, что один, что вторая. И если уж выяснять, чья тут она дочь, то не у меня характер как у бешеного быка! А теперь – ты! – Элена круто развернулась в мою сторону:
– Ева, папа прав. Мы беспокоимся. Ты полтора года провела в оцепенении, заставляя всерьез переживать за твое душевное здоровье, а сейчас ни с того, ни с сего заявляешь, что прозрела и обрела истину. Это очень хорошо, и я искренне рада, но кто даст гарантии, что это не очередной виток твоего личного сумасшествия? Что ты собралась делать на континенте? Где и за какие средства жить? На сколько это путешествие грозит затянуться, и что ты планируешь делать потом? Вся эта затея попахивает сериальным авантюризмом, но мы-то не в кино! И ладно бы ты собралась рисковать лишь собственной жизнью, но ты втягиваешь в это свою дочь, нашу внучку!
Элену многие не любили за ее манеру говорить в лицо вещи, которые в обществе предпочитали перетирать за спиной. Но я ценила эту ее черту. Задав мне в лоб вопросы, которые я и сама уже себе не один раз задала, она бросила мне спасательный круг: плыви или тони.
Я выдохнула, и начала сначала, но уже спокойно.
– Мам, пап, я не чокнулась, правда.
На лицах родителей явственно читалось сомнение, но они, по крайней мере, молчали, и я продолжила.
– Мне все так же плохо, и я, увы, не получила никаких знамений. Но я готова – знаю, что поздно, знаю, что должна была раньше – быть сильной и заботиться о ребенке. Я хочу провести время с Маризой – только с ней – хочу вернуть ее доверие. Но этот город… Он пахнет Лукасом, я вижу его за каждым углом, на каждом перекрестке, слышу голос в отражении шагов, он везде! Я не смогу встать на ноги здесь. А значит, надо уехать. Мы всегда любили рассказы Локи о том, как он путешествовал в молодости. Мне пришла в голову мысль повторить его путь, побывать во всех тех местах, про которые мы столько раз слышали от него. Его картины принадлежат нашей дочери, но у меня есть страховка за магазин. Я все равно не смогу потратить эти деньги ни на что другое. По Штатам поедем на машине, останавливаться будем в гостиницах, или снимать дом – нормальное жилье, настоящие кровати – честное слово! Рику и Рэн зовут меня еще с прошлого года на фестиваль в Каннах, там у них опять какой-то фильм, из тех, что они продюсировали, так что в Европе мы будем не одни, а под присмотром, если уж вам так спокойней. Насчет учебы не волнуйтесь, я возьму примерную программу у мисс Лерой, мы с Маризой нагоним все самостоятельно. А что потом – я не знаю, не давите на меня. Мне нужно подумать и решить, как быть дальше. Обещаю, с сентября ребенок пойдет в школу как обычно, но это единственное, что я могу вам обещать.
Я выдохлась и умолкла.
Мы помолчали.
– Может, не стоит спешить продавать дом? Кто знает, что ты надумаешь. – теперь в маминых глазах светилось сочувствие. Но я знала, что если уступлю хоть немного, то просто рухну и второй раз не поднимусь.
– Нет. Не могу. Не могу там жить, это место не существует без Локи. Я уже говорила с Марией, она считает, что сможет продать быстро и за неплохую цену. Я попросила, чтобы она нашла хорошую семью. Это хороший дом, мы были там счастливы – еле слышно закончила я и закусила губу. О Ник, ты соврал мне, я никогда больше не смогу смеяться.
– Но, если немного подождать, хотя бы до школьных каникул, сделать все без спешки и не впопыхах… – Элена начала приводить разумные и невыносимые доводы, но резкий голос ее перебил.
– Я согласен.
Папа, который все это время не поднимал головы, сейчас смотрел мне в глаза, и понимал – я видела это, понимал, что творится в моей голове. Как бы сильно я ни любила и ни восхищалась своей матерью, но он всегда был мне ближе, я была его любимой дочкой и знала это. Порой беззастенчиво пользовалась, порой страдала при мысли о том, что разочаровываю его, не оправдываю ожидания. Иногда мы спорили и ругались как смертельные враги, обижая и обвиняя друг друга, а потом не спали ночами, страдая от того, что наговорили. Я не представляю, что стоил моему отцу этот последний год, когда он мог только бессильно наблюдать, не в силах ничего изменить, как я закапываю себя заживо. Он готов был на все, лишь бы я снова была счастлива, даже если ему для этого пришлось бы оторвать при этом кусок сердца.
И, возможно, ему и пришлось.
Сейчас он меня отпускал, снимая своим одобрением огромный камень вины с моей души. Я вдруг заплакала, беззвучно, недолго, но этого хватило моим родителям, чтобы оказаться рядом, обнять, разрешить короткое мгновение побыть снова маленькой, защищенной, ребенком.
Никому не удалось еще вернуться в детство, но порой детство само находит тебя и позволяет испить глоток из волшебной реки чистой искренней надежды, веры и любви. И в момент, когда ты на мгновение высовываешь голову из бездонного колодца отчаяния, строгим, но добрым голосом мудрого сказочника напоминает тебе, что ты еще не сдох, и поэтому должен карабкаться, ползти, лететь, но не сдаваться, не сметь сдаваться.
И ты почему-то его слушаешься.
Samba Latina. Часть 3
Глава 9. Мы, боги
Слишком много в мире людей, которым никто не помог пробудиться.[22 - Антуан де Сент-Экзюпери «Земля людей»]
Май 2005
В Каннах яблоку было негде упасть.
Не привыкшие к толпам, мы с Маризой держались за руки, чтобы не выпустить друг друга из виду. Рику настойчиво предлагал нас встретить в аэропорту Ниццы на машине, но я, в стихийном порыве продлить хоть на несколько часов наше трехмесячное уединение, упрямо отказалась.
«Мы доберемся сами, ждите в отеле»
И вот, спустя полтора часа автобус под номером 200 высадил нас на железнодорожном вокзале Gare de Cannes прямо посреди города, на пересечении Промнад де ла Пантиеро и ул. Луи Блан, в конечной точке нашего маршрута.
Французская Ривьера, город богов и знаменитостей.
Вдруг захотелось сбежать.
Развернуться против течения людского потока, нырнуть в стеклянные раздвижные двери вокзала, сесть на первый попавшийся поезд, потеряться еще ненадолго, на день, месяц, лето…
– Мам, мне больно.
Я вздрогнула и перестала стискивать ладонь дочери.
Нет.
Хватит прятаться.
Зеркальная витрина напротив была безжалостна: пыльные потемневшие волосы, утомленные красные лица, несвежие майки и потертые джинсы, ноги потеют в кроссовках, за плечами рюкзаки, в моей правой руке необъятный чемодан на колесиках, весь залепленный наклейками – ужасная пошлость, но так хотелось! – мы вписывались в порхающую праздничную обстановку так же, как белая балерина в Гарлем. Хотелось залезть в душ, подставить голову и ноющую спину под холодный освежающий поток, закрыть глаза и не шевелиться, не торопясь впитывать, как приятно бьют колючие струи воды по коже, смывая усталость и напряжение.
Я невесело улыбнулась своему отражению и перевела взгляд на Маризу:
– Как там сказать таксисту на французском, что нам нужно в отель Barriere Le Majestic?
* * *
Лежа поверх свежих отельных простыней – домашние почему-то никогда так не хрустят – я никак не могла уснуть. Кондиционер приятно охлаждал обнаженную кожу, воздух щекотал нос изысканной комбинацией ароматов, призванной создавать впечатление ненавязчивой роскоши. Но меня запах слегка раздражал. Я, играясь, разобрала его на составляющие: чувственный инжир, терпкий бергамот, удушливый жасмин и холодная фрезия тонко переплетались, будоража кровь непонятным волнением. Действительно дорогой букет.
И отель дорогой.
Слишком, неоправданно дорогой.
Мы не можем себе такой позволить.
Эта мысль вызвала очередной приступ головной боли.
«Признай, Ева, что тебе просто не хотелось сюда приезжать» – мой внутренний голос в последние годы подозрительно приобрел интонации Голда, что никак не улучшило моего настроения. Встав с кровати, я подошла к вызывающему панорамному окну, ведущему на террасу с бассейном. С ума сойти, я как в тех фильмах про золотую молодежь, могу поплавать голой в собственном бассейне! В отеле в Каннах!
Тьфу.
Мои братья свои в этом месте. Успешные продюсеры. Вертятся в киноиндустрии более двадцати лет, с тех пор как закончив школу, уехали из дома. Им положено тут быть: по работе, по статусу. По образу жизни. Но мы с Маризой…
Где же должны быть мы?
Я не злилась бы так, если бы знала ответ.
Обещав родным и самой себе, что к лету определюсь, в действительности в начале мая я все так же висела в воздухе, как и три месяца назад, когда мы, поспешно продав дом и закинув в старый скорп огромный полупустой чемодан, отправились куда глаза глядят, провожаемые лишь сдержанно-неодобрительными взглядами родителей и Ронни. Даже сейчас я не смогла сдержать улыбки при воспоминании об этом. При всей своей рассеянности я никогда не была подвержена безрассудным поступкам, но всегда буду рада, что рискнула совершить этот.
Мы побывали везде. Первым делом в Акадии, как и собирались. Потом направились в Нью-Йорк – каждый американец хоть раз стремится попасть в Нью-Йорк. Планировали пробыть выходные, но покоренные шумом и динамикой никогда не спящего города, задержались. Все эти места, которые до сих пор видели лишь по телевизору: Манхэттен, Центральный парк, Вест-Сайд и Нижний Ист-Сайд, Бродвей, Статуя Свободы, Бруклинский мост… Смутное чувство толкало меня вперед, и мы, спустя неделю все равно уехали, но уезжая, обе чувствовали тоску. Как хорошо было бы остаться. Мариза, задумчиво рисуя на стекле автомобиля узор, проронила: «Я буду жить здесь, когда вырасту», а я промолчала. Пусть сбудется.
Двигаясь по трассе I-80, через шесть часов мы прибыли в Буффало, смотреть на Ниагарский водопад.
Дальше было легче. Мы приезжали, устраивались на ночь, осматривали местность и задерживались сколько хотели, но никогда настолько, чтобы почувствовать, что начинаем видеть больше, чем положено простым туристам. Музеи Чикаго – Ботанические сады Денвера – Капитолий штата Колорадо – Парк Арки, Долина Монументов, Гранд Каньон, Зайон, Долина Смерти и Йосемити – мы двигались проторенными маршрутами, не выискивая сложностей, еле успевая менять пленку в фотоаппарате. Мне понравилось в Сан-Франциско, Маризе – в Диснейленде. Лос-Анджелес покорил нас обеих. Думали зависнуть в Майами, но почему-то не прижились, и, спустя 43 дня с того момента, как выехали из дома, оставили машину на платной стоянке – хотели продать, но не смогли, вдруг захлебнувшись в тоске и ностальгии к этой древней развалюхе, и улетели в Париж.
Европа ошеломляла. Все в ней было не таким. Более медленным, и старым, но при этом очаровательным и исполненным обаяния. Была середина марта, в Париже было холодно, но нам это не мешало. Смешиваясь с толпами людей, мы терялись на улицах, счастливые и спокойные.
Те дни я жила для Маризы, полностью посвящала себя ей. Мы бродили только вдвоем, смеясь, мечтая и разговаривая, и я не уставала удивляться, какой талантливый, рассудительный и прекрасный у меня ребенок. Я не перестану винить себя за тот год, в который забросила ее, и в далеком будущем. Лишь только у нее случатся неприятности, я всегда буду связывать это с тем, что когда-то в нужное время не додала ей чего-то важного, того, что возможно, помогло бы ей не совершить ошибку, не навредить самой себе… Она никогда об этом не узнает и в самоуверенности молодости будет считать, что лишь сама несет ответственность за свои поступки. Мы все так считаем, пока не становимся родителями. Я задумывалась, так же ли все и у Элены с Джеком, корят ли они себя за то, что я оказалась на другом континенте, без дома, без планов на будущее, связанная с миром лишь ребенком.
Когда-нибудь я их спрошу.
Позже.
Я приходила в себя копотливо, шаг за шагом. Проявлялись цвета, ночи несли отдохновение, по утрам просыпалась медленно, но не разбитая, с улыбкой ожидания нового дня. Понемногу вернулись запахи, и я впитывала неповторимые ароматы городов, как до этого – людей. Майами пропитался солнцем и розами, личи и влагой. Париж остро пах цветущими каштанами, кофе, выпечкой, духами и мочой.
Вдруг стали ярче краски и мир стал чище, теперь он дышал надеждой и весной, робко, вздрагивая от порывов резкого ветра, но все равно расцветал.
Книги я слышать перестала. Однажды, поддавшись моменту, зашла в букинистическую лавку и под подозрительным взглядом хозяина провела рукой по полке. Ничего. Это меня устраивало.
Больше всего нам понравилось в Испании. Заехав поставить очередную галочку, мы вдруг упали на якорь в Севилье, сняв на месяц небольшую комнату у приятной пожилой семейной пары. Что-то было в этом старинном городе, построенном маврами, что пленяло, требовало остаться, остановиться, врасти. В Севилье нет моря, лишь река Гвадалквивир разделяет город по всему периметру на две части, но нам не мешало. В апреле в Андалусии еще холодно и купаться – не самый лучший выбор. Мы попали как раз на празднование Пасхи, в дни, когда улицы испанских городов перекрываются ради театральных представлений и шествий, каждое их которых имеет свой день и маршрут. Не особо религиозные, мы, тем не менее, с удовольствием присоединялись и проходили по длинным извилистым путям в сопровождении тысяч людей в Назаретской одежде, становясь частью толпы, невидимыми и не принадлежащими себе. Свободными.
Карандаш Маризы в те дни так и летал, блокнот за блокнотом наполнялись зарисовками: священники, танцовщицы фламенко, тореадоры и мост Аламильо – все находило отражение в ее путевых дневниках. Сделанные детской рукой, эти рисунки были талантливыми и мне осознавать это было радостно и мучительно. Мучительно потому, что всегда будет напоминать о том, от кого ей достался этот удивительный дар. Сама я ничего не писала, но порой подмечала, что слова в моей голове выстраиваются в мысленный ряд, еще не готовые рассказать обо всем, но уже пробудившиеся. Вечерами, ловя звуки музыки, доносящиеся с набережной, я непроизвольно отбивала ритм каблуком, поддавшись колдовству испанской гитары. Но не пела.
Может, вернуться туда?
Выучить испанский, устроиться продавщицей, отдать Маризу в местную школу, жить в стране вечного лета рядом с людьми, ничего не воспринимающими серьезно. Только дети, еда, любовь и песни имеют смысл, а все остальное – следы на песке.
Так заманчиво было размышлять об этом на веранде Casa de Papel, не спеша смакуя утренний кофе вперемешку с ароматом цветов апельсинового дерева. И так невозможно здесь, во Франции.
Мы приехали в Канны из-за поспешного обещания, данного мной родителям тогда, в марте. Не волнуйтесь, ваша маленькая двадцати семилетняя дочка будет наконец-то под присмотром взрослых.
Вздохнув, я открыла дверь, вышла к бассейну, спустилась воду как есть, обнаженная, по-старушечьи осторожно держась за поручни. А и правда, когда еще я окажусь героиней романа?
Проплыв три круга, почувствовала, что мои руки устают, а досада утихает. Перевернувшись на спину – и почему в фильмах так любят лежать на воде и смотреть в небо, ведь в уши затекает вода и ужасно бесит? Или у них всегда с собой затычки? – попробовала подумать о хорошем. Но стало почему-то стыдно.
