Черновед. Изнанка

– Особого выбора нет, – отрезал Егор. – Чудодейка велела позаботиться о Милоше, а не о его матери. К тому же у нее смертельный диагноз. Если бы не проклятие, она бы уже умерла.

Алла нехотя осознала, что чаши ее весов склоняются в пользу Милоша. На вид ему было лет сорок, не больше. Без проклятия его ожидала долгая и по-своему счастливая жизнь. Возможно, с супругой, детьми или даже внуками. Его мама тоже не заслужила страшной участи, зато успела провести множество счастливых лет. К тому же, если выбрать ее, взамен информацию от Светлой не получить.

– Ты прав, – сказала Алла. – Только на сердце все равно тяжко.

Егор обнял ее, окружив клубами дыма. Так они и простояли вместе, пока крики не стихли. Дверь скрипнула. Милош выглянул в коридор и жестом пригласил войти:

– Она пришла в себя. Не стесняйтесь, дорогие друзья.

Старушка сидела на кровати, нервно разглаживая покрывало морщинистой рукой. Милош наклонился к ней и прошептал:

– Это они, мама. Наши спасители.

– Правда? – воспаленные глаза, такие же красные, как у сына, уставились на вошедших. – У вас есть средство от этой беды? Господи, благослови. Мы так мучаемся целый год!

Ее хорошо поставленная речь поразила Аллу. Она ожидала увидеть запущенную старуху в глубокой деменции, забывающую начало предложения прежде, чем договорит его до конца, однако мама Милоша хоть и вступила в почтенный возраст, сохранила ясность мысли и способность выражаться. Тем тяжелее было услышать слова Егора:

– Вам досталось непростое проклятие. Кем-то придется пожертвовать.

Глаза Милоша Дрого округлялись по мере того, как Егор объяснял детали ритуала. Старушка перенесла мрачные новости стойко, молча вцепившись в покрывало. Коты скорбно заглядывали в комнату из коридора, точно осознавали всю сложность ситуации.

– Вы с ума сошли! – закричал Милош. – Она растила меня в одиночку, когда сбежал отец! Она единственная навещала меня в больнице, когда я лечился от туберкулеза! Она поддерживала меню всю жизнь, а другие называли долбанным мошенником и картежником. И чем предлагаете ей отплатить? Отправить на смерть?

– Милош, – тихо сказала мама.

– Да?

– Я не против. – Она схватила Милоша за руку. – Подумай сам, хватит ли у меня сил терпеть всю эту боль? Я свое отжила, а у тебя впереди так много всего.

Лицо Милоша раскраснелось до цвета его глаз. По небритым щекам прокатились скупые слезы.

– Ваша мама права, – сказала Алла.

– Нет! – Он затряс кудрявой головой. – Не позволю! Пусть умру я, но не она. Никто из вас ни хрена не понимает! И даже не вздумайте уговаривать. Как только рот откроете, сразу вышвырну из «Предвестника»! Полицию вызову, в конце концов. Либо вы исцеляете мою маму, либо убираетесь прочь!

Коты протяжно мяукали из коридора. Мама Милоша пыталась воззвать его к голосу разума. Алла мягко поддакивала, несмотря на угрозу оказаться на улице. Милош только расходился пуще прежнего. Казалось, ради матери он готов был пожертвовать не только собой, но и всем миром.

– Замолчите! – сквозь гвалт прорвался голос Егора.

Мгновенно наступила тишина. Было в его выражении лица что-то такое, заставившее Аллу и остальных заткнуться незамедлительно.

– Существует еще один выход, – продолжал Егор. – Пересадить проклятие в другое живое существо. Действовать надо быстро и очень точно. Сам бы я не справился, так как успел бы отцепить только одного зараженного. Но черноведов двое – и двое связанных. Если добьемся хотя бы подобия синхронности, то сумеем перенести проклятие.

– В какое живое существо, позвольте спросить, дорогой друг? – недоверчиво покосился на него Милош.

– В котов, – догадалась Алла.

– Подойдет любое животное крупнее мыши, – кивнул Егор. – Не хотелось бы жертвовать котами, но за неимением лучшего придется использовать их.

Милош неуклюже добрел до котов и принялся гладить их по спинам.

– Использовать… Какое жуткое слово. Ох, Джеки и Джинкси, – прошептал он. – Незавидная ваша доля.

С котами в обеих руках он вернулся в комнату. Джеки – или Джинкси? – издал испуганный мяв. Второй кот пытался спрятать морду в жилетке Милоша. Полосатый хвост бил по бокам, как плеть.

– Алла, – позвал Егор. – Помни о синхронности. Представь, что мы с тобой как зеркало и отражение. Двигаемся одновременно.

– Легко, – откликнулась она.

Хотя на самом деле было не так уж легко. Как назло, в таких случаях начинала чесаться коленка или подворачивалась нога.

– Ты отцепляешь нить проклятия от мамы Милоша. Я – от него самого. После этого переносим нити в каждого из котов. Ты ведь понимаешь, что произойдет, если кто-то из нас промедлит?

Алла кивнула. Проклятие уничтожит зараженного или свяжет всех участников ритуала воедино. Что почти равносильно смерти.

– Я буду комментировать все свои действия, чтобы тебе было легче. Готова?

Нет. Ни разу не готова.

– Да, – ответила она.

– Так, сосредоточься, – голос Егора стал монотонным. – Обрежь цепь, но не упусти ее.

Алла представила, как лезвия гигантских кусачек обхватывают звенья проклятой цепи. Слегка надавила рукоять – иллюзия металлического хруста прозвучала в ее голове. Получалось гораздо быстрее, чем несколько дней назад в доме Безликого. Цепочка плавно оседала на пол. Алла едва не схватила ее руками, но, опомнившись, уцепилась все теми же воображаемыми кусачками. Цепь зашевелилась в крепком хвате, потянулась к Алле тонкими усиками.

– Обрезала. Оно в меня хочет залезть.

– Агат временно защитит. Идем к котам.

Джеки и Джинкси смекнули, что дело плохо. Милошу пришлось держать их за шкирки, но это не уберегло его от расцарапанной кожи. Алла приблизилась к верещащему и дергающемуся комочку. Лапа с острыми когтями промчалась в опасной близости от ее щеки.

– Давай! – скомандовал Егор. – Пересаживай.

Алла прислонила обрезанную цепочку к телу кота. Дрожащие звенья вонзились глубоко под шерсть. Потускневшая было цепочка налилась силой, словно садовая яблоня после удобрений.

– Готово, – сказал Егор. – Можете их отпускать.

Обескураженные Джеки и Джинкси медлить не стали. Очутившись на полу, они рванули прочь из комнаты с оглушительным топотом. Совсем как обычные кошки, если не принимать в расчет то, какую боль им придется испытать в ближайшее время.

– У вас получилось? – Милош принялся осматривать маму. – Ты как? Ходить можешь? Говорить?

– Я в порядке, Милош, – ответила она.

– Но глаза-то у тебя красные! Разве так должно быть?

– Мы убрали проклятие, – заверил Егор. – Но с его последствиями вам придется разбираться самостоятельно. Рекомендую обратиться к врачу. Кто знает, насколько вас успело изувечить.

Милош обнял маму и окинул всех присутствующих торжествующим взором:

– Не было бы счастья без несчастья, да? Я ведь говорил, что карты не врут. Мама будет жить.

Старушка слабо улыбнулась. Егор затушил кадильницу.

– Наша часть сделки выполнена. Передайте это Светлой, пожалуйста, – попросил он. – Не стесняйтесь разбудить. Пусть сбросит нам на телефоны то, о чем мы договаривались. Вам двоим желаю быстрейшего выздоровления.

– Все сделаем, – поспешно закивал Милош. – Вас проводить?

– Не заблудимся.

Коты презрительно косились на них из-за углов. Волосы пропитались горьковатым запахом трав. Оказавшись за пределами «Предвестника», Алла сказала:

– Милош, хоть и карточный шарлатан, но маму свою исцелил. Через килятничество, через нас, он все-таки сделал это.

Егор остановился. Обхватил ее руки своими, холодными, как лед.

– Боюсь, что нет. Методы килятников ни к чему хорошему ни приводят, как бы ни хотелось. Проклятие сдерживало болезнь ради собственного выживания. Через несколько дней состояние этой женщины станет прежним. Не говоря уже о том, что своему здоровью Милош тоже навредил.

– Значит, его мама все-таки умрет?

– Ее состояние станет прежним, – повторил Егор. – Остальное зависит от врачей. Мы избавляем от проклятий, но тело не лечим.

Алла взглянула в черное небо. Несмотря на проведенный ритуал, несмотря на искоренение проклятия, она чувствовала себя самой настоящей обманщицей.

9

Священник валялся позади бездыханной грудой мышц. Тимофеев дважды оборачивался, но тот не шевелился. Любой исход – смерть или потеря сознания – не вызывал эмоционального отклика. Главное, что святоша не готов был их преследовать.

Вопреки зияющему отверстию, продырявленная ладонь, точно подавленная действием болеутоляющих, почти не давала о себе знать. Погнутый гвоздь Тимофеев сохранил как талисман, на удачу. Шагать приходилось быстро, он едва поспевал за Каролиной, рассекающей по улицам с видом опытного экскурсовода по горячим точкам.

– Что он хотел? – вырвался у Тимофеева глупый вопрос.

– Кто?

– Священник! Которого ты по голове долбанула трубой.

– Убить? Покалечить? Не знаю, – от быстрой ходьбы дыхание Каролины сбилось. – У местных поролон вместо мозгов. И никакой он не священник. Священником был тот, у кого он стащил рясу. Давно ли наши православные пытались распять живого человека?

За поворотом они наткнулись на группу людей, снующих из стороны в сторону почему-то на четвереньках. Чуть вытянутые лица-морды шумно втягивали воздух. Заросшие густыми волосами руки и ноги, увенчанные загнутыми когтями, скребли по земле. С губ срывалось глухое рычание.

– Квадроберы недоделанные, – бросил Тимофеев.

Самый крупный из человекопсов – темнокожий, с густой шерстью – поднял голову и замер. Тимофеев готов был поспорить, что его уши пошевелились в поисках звука.

– Сюда, – еле слышно позвала Каролина.

Втиснувшись сквозь разбитое окно, он очутился среди потрепанных плюшевых медведей, поломанных машинок и лысых кукол. Плакат с младенцем разошелся на две части, придав детской улыбочке зловещий вид. Серость не пощадила магазин игрушек «Побегайка».

– Не высовывайся, пока стая не уйдет. – Каролина устало облокотилась о прилавок. – Разорвут. Эти твари любят человеческое мясо. Хорошо, что на одном месте долго не сидят и в здания не суются.

Тимофеев взял с полки розовое зеркальце и высунул из окна. В отражении увидел, как человекопсы катаются по земле и нюхают друг другу задницы. Самый крупный влез на другого, поменьше, и сладострастно задергался. Тимофеев в омерзении отвернулся.

– Правда неделя прошла? – спросил он.

– Вроде того. Точно не скажу. Телефон и часы не работают, солнце ни разу еще не всходило. Или всходило, но сквозь тучи его не разглядишь. – Каролина отыскала под прилавком пачку влажных салфеток и принялась оттирать грязь с лица. – Хорошо, что человекопсы каждую ночь воют – считать удобно. По моим ощущением так вообще целая жизнь прошла. Чему ты удивляешься, кстати? Сам за временем не следил?

– Я нахожусь в Изнанке благодаря особым капсулам. Лучше не спрашивай… Это отдельная головная боль. Короче, пока капсула действует – я здесь. В нашу прошлую встречу эффект закончился, и меня вышвырнуло. Но вот какая штука – до приема второй капсулы прошло от силы полдня.

– Теперь понятно, куда ты подевался, – хмыкнула Каролина. – Я поначалу думала, что сбежал. Потом познакомилась с Изнанкой поближе и решила, что тебя утащил какой-нибудь маньяк.

Тимофеев тщетно силился осознать услышанное. Неделя. Пока он обчищал банкомат и гонял кофе с круассаном, его дочь провела в аду долгую неделю. Среди вонючих человекопсов и лжесвященников, спятивших убийц и мутирующих в деревья людей. Тимофеев сомневался, что их мозги превратились в поролон задолго до попадания в теневой Владивосток. Стало быть, такими они стали здесь. Неужели Линора тоже сойдет с ума? Или уже сошла.

– Я позвонил врачам и в полицию, – сказал Тимофеев рассеянно. – Насчет тебя. Описал место аварии. Нашел мужика, который в тебя врезался. Он владеет красным «Танком». Помнишь такую машину?

– Допустим, что так. Я в «китайцах» не слишком разбираюсь. «Танк» или «Дахунпао» для меня означают одно и то же.

Каролина полюбовалась в зеркало на результат трудов и недовольно скривилась. Рана на лбу опять закровоточила.

– Я был уверен, что вытащил тебя, – признался Тимофеев.

– О, какая прелесть, – улыбнулась Каролина. – Жаль, не получилось. Тогда бы не пришлось учиться спать с открытыми глазами. Местные флора и фауна не располагают к комфорту.

В голове ее просквозил упрек. Тимофеев почувствовал себя виноватым, хотя на тот момент сделал все, что мог.

– В детстве у меня была собака, – сказал он. – Рутгер, серая овчарка. Однажды он сожрал на улице какую-то дрянь и захворал. Родители то ли не хотели тратиться на ветеринара, то ли просто пустили ситуацию на самотек, но Рутгера не лечили. А ему становилось хуже: разбух живот, подворачивались лапы, слезились глаза. Он мучался недели две, пока не издох. Этот Владивосток – теневой, не настоящий, – похож на Рутгера. Больное животное, которое никак не может издохнуть. Не представляю, что тебе пришлось пережить.

Каролина приосанилась. Упавшая на лицо тень скрыла следы усталости, и Тимофеев вновь подумал о том, как приятно находиться рядом с красивой женщиной, пусть даже в ужасающих обстоятельствах.

– Не все жители опасны. Кто-то шатается без толку, кто-то бормочет ругательства. Есть те, к которым близко лучше не подходить. Вроде человекопсов или мужика в рясе священника. Они как будто… расщепились. Частично, прости за неточность, угодили в город. Частично остались где-то в другом месте. И я… – голос Каролины задрожал. – Стану такой же. Я когда со своим магазином управлялась, кучу задач одновременно решала. Этому позвони, ту в отпуск отпусти, груз прими. Сейчас мысли как отваренные сардельки. Разбухшие такие. И ворочаются неохотно. Морской шум раздражает до чертиков.

– Должен быть способ вырваться, – настаивал Тимофеев. – Я спрошу у тех, кто мне капсулы продал. Неприятные люди, но кое-что понимают.

Между тем рычание и шорохи на улице стихли. Каролина выглянула наружу. Быстро и ловко, как настоящий разведчик.

– Чисто. Двигай за мной. Уже недалеко осталось.

Тимофеев поспешил следом. Незримые часы внутри него отчитывали секунды действия капсулы. Он не знал, сколько еще осталось. В прошлое посещение он потерял прорву времени, озираясь по сторонам и тихонько топая за мужичком, но больше такой ошибки не допустит. Хорошо, что Каролина двигалась резво, почти по-спринтерски.

Улицы теневого Владивостока опустели. Не раздавалось криков и бормотаний. Не носились вокруг человекопсы и вооруженные безумцы. Лишь тихо чавкал снег под ногами. Тимофеев заметил, что за все время пребывания в городе, он не увидел ни зверей, ни птиц. Человекопсы – не в счет.

– Куда мы идем, кстати? – поинтересовался Тимофеев.

Переулок Жялвей был неподалеку. Но двигались они стороной, будто кружили рядом.

– На встречу с твоей дочерью, – не останавливаясь, ответила Каролина.

– С Линорой? Ты серьезно? Откуда ты ее знаешь? Откуда знаешь, где она?

– Т-с-с! Не так громко. У человекопсов наметан слух на речь. Мы же видели Линору перед твоим исчезновением, у поликлиники. Высокую девушку в легкой куртке. Ты еще заорал ее имя во всю глотку. В общем, когда я потеряла тебя из виду, то решила, что хотя бы у нее спрошу. Линора оказалась гораздо адекватней местных жителей. Мы быстро нашли общий язык. Не то чтобы сдружились, скорее, оказались сестрами по несчастью.

– Она в порядке? – спросил Тимофеев неожиданно громко.

И тут же осекся, услышав собственное эхо. На втором этаже ближайшего дома что-то звякнуло. Недобро закачалось море. Каролина уставилась на волны, вид на которые открывался на горизонте. Шум так завораживал, что на мгновение Тимофеев лишился способности думать о чем-либо, кроме приливов и отливов. Море он никогда особо не любил, предпочитая горы и лыжи, но сейчас не мог выкинуть его из головы.

– Пришествие все изменит, – пробормотала Каролина. – Человекопсы боятся до ужаса. И другие. Я тоже боюсь. А кто-то ждет, словно благословение господне. Не хочу быть здесь… Не хочу!

– Каролина, пожалуйста, – Тимофеев схватил ее за плечи. – Успокойся.

– Что мы делаем? Куда идем?

Каролина смотрела на него, как на давно забытого знакомого.

– Где Линора? – спросил Тимофеев. – Мы направлялись к ней.

– Линора… Мозги точно чугунные стали… Линора в здании суда. – Каролина указала рукой. – Мы обустроились там из-за решеток на окнах и закрывающихся дверей. Утром пришлось разделиться, но мы договорились, что возвращаемся на прежнее место и ждем друг друга. Я уговаривала Линору убраться из города, но она ищет Славу, своего парня.

– Бывшего парня, – поправил Тимофеев.

Отбитого наркомана и диджея тоже потянуло в теневой Владивосток. Не то чтобы неожиданное стечение обстоятельств. Чего не сделаешь ради новых ощущений? Пережитое здесь не поместится ни в одну таблетку или самокрутку с травой. И Линора увязалась за ним, ну разумеется.

– Сейчас повернем, и останется пройти метров сто. Я рассказала ей, что видела тебя, не волнуйся.

– И как она отреагировала?

Море вновь зашумело – так тревожно, что на загривке высыпали мурашки. До берега далековато – идти устанешь, а волны будто бы рядом беснуются и брызжут каплями в лицо. Ветер повалил снег с крыш одним мощным порывом. Тимофеев зажмурился, отряхнулся от липких белых хлопьев. Открыл глаза – и понял, что потерял Каролину из виду. Озадаченный, он прошелся обратно, заглядывая в углубления домов и окна. Вдалеке, в конце улицы, двое тщедушного вида мужчин неистово молились, вздымая руки к темному небу.

– Каролина! – вполголоса позвал Тимофеев. – Ты здесь? Хоть как-нибудь ответь.

Вереница маленьких отпечатков подошв с фирменной эмблемой двигалась параллельно со следами Тимофеева. И обрывалась, точно оставивший их человек стремительно взмыл в воздух.

– Надеюсь, ты уже дома, – сказал Тимофеев.

Для верности он обошел окрестности, убедился в отсутствии Каролины окончательно, и только тогда побежал к суду. Ветер продолжал дурачиться со снегом, закручивая его в вихре и бросая куда попало. По улицам прокатился звук, похожий на гудок большого корабля, трубы которого наполовину забили жидковатой массой. И хотя звук доносился с моря, Тимофеев решил, что корабль ни причем. Обычный гудок, пусть даже мощный, не ускорял ход сердца и не превращал мышцы в вату.

За входом в здание суда ухаживали – снег начисто убрали с крыльца. Дверь не поддавалась, какие бы усилия Тимофеев ни прилагал. Он забарабанил по металлической обшивке, попытался заглянуть в закрытое решеткой окно, но оно покрылось плотной пленкой инея.

– Линора! – закричал он. – Это я! Папа!

Тимофеев повернул голову, уловив краем глаза движение. За снежной пеленой промелькнул неестественно гибкий силуэт. Конечностей у него было больше обычного, и все болтались, как усики у таракана. Если бы Линора только увидела, кто стучит! Неужели он не успеет встретиться с ней до того, как капсула выкинет его обратно в привычный мир? Прижавшись спиной к двери, Тимофеев принялся бить в нее ногами. На четвертом ударе пространство позади куда-то подевалось, и он рухнул к ногам перепуганной девушки в легкой не по сезону куртке.

– Папа? – вытянулось ее лицо. – Заходи скорее!

Тимофеев охотно последовал просьбе дочери. Он вскочил на ноги, запер дверь на засов. Мысленно сказал «не сегодня» многорукому и многоногому существу, рыскающему по улицам. И после этого наконец заключил Линору в объятия. Он до смерти был рад ее видеть, но в ответ наткнулся на грустную улыбку.

– Ты здесь, – обреченно произнесла Линора. – Значит, тоже умер. Я так надеялась, что до этого не дойдет.

– Нет! – оторопел Тимофеев. – Не умер я. И Каролина жива. Ее сейчас спасают врачи. Ты тоже не умрешь. Я вытащу тебя отсюда, клянусь. Только у меня мало времени. Как ты угодила в город? Что делала до этого? Капсулу принимала какую-нибудь?

– Я пыталась найти…

На полуслове ее оборвал грохот, сотрясший здание суда. Тимофеев покачнулся, ухватившись за рамку металлодетектора. Воображение подкинуло яркую картинку: лопнул гигантский мыльный пузырь.

Линора прильнула к окну, ее руки очищали заиндевевшее стекло.

– Нет, опять… – она обернулась. – Папа, не высовывайся. Когда такое происходит, нельзя оставаться на улице.

– Происходит что?

Тимофеев уставился наружу сквозь подтаявший отпечаток ладони.

– Лиловый Бог проголодался.

Он произнесла это обыденно, но с явным оттенком страха. Тимофеев собирался переспросить, однако затем узрел Лилового Бога воочию, и утратил дар речи. Серое одеяло неба разрезало гигантское существо. Оно в самом деле оказалось отталкивающе лиловым, только с Богом ассоциировалось в последнюю очередь. Больше всего оно напоминало ракообразное, пронзенное бесчисленным количеством длинных отростков. Под чешуйчатым слоем брони что-то непрерывно двигалось, ходило и содрогалось. В изгибах тела и щупалец Тимофеев тщетно пытался найти глаза, уши или иные органы чувств.

Лиловый Бог опускался над городом, лавируя телом, как рыба в воде. Кишкообразные отростки по-змеиному бросались на бедолаг, застрявших на улицах. Отверстия в лиловой туше жадно раскрывались и всасывали тела. Опустошив одну улицу, Лиловый Бог медленно перемещался к другой. Он пожирал мужчин и женщин, стариков и детей. В одной из жертв Тимофеев узнал мужчину, который несколько минут назад проводил время в уличной молитве. У другой жертвы оказалось слишком много конечностей. Третья выла по-собачьи и судорожно трясла волосатыми лапами. У Лилового Бога не существовало любимчиков. Всем уготовано было стать единым целым.

Тимофеев и Линора молча взирали на то, как ракообразная туша разбухает, словно дрожжевое тесто. Насытившись, Лиловый Бог издал влажный рык, от которого завибрировали стекла в рамах. Из отверстий, мгновениями ранее пожиравших людей, хлынули струи сероватой субстанции. В воздухе она превращалась в хлопья, плавно опускающиеся на улицы. Тимофеев не сразу узнал «снег», которым был усеян город. Который он небрежно оттирал с лица.

– Твою мать, – вырвалось у него. – Если это Бог, то…

Но слова его были обращены в пустоту. Тимофеев лежал на кровати гостиничного номера в полном одиночестве.

Глава 3. Отмщение

Их ритуалы – не просто кощунство. Килятники не гнушаются методами, лежащими по ту сторону человеческой морали. Оправдывание их действий – первый шаг к собственной погибели».

Из Книги Тревог

1

Крик отчаяния терзал мысли Тимофеева, но из груди вырывался только слабый хрип. Легкие будто бы съежились до размера горошины. Мышцы размазало по кровати неподъемными комками. В висках стучал постаревший, выбившийся из ритма барабанщик. Тимофеев снова захрипел, ненавидя себя за слабость и промедление. Болезненными иглами вонзились воспоминания о Каролине, Линоре и ненасытном Лиловом Боге.

Борясь с одеревенелостью в конечностях, Тимофеев с трудом поднял руку и повернул ладонью к себе. В складках кожи просматривался шрам, которого прежде не было. Круглое пятно, отметина от гвоздя. Несостоявшаяся казнь от человека в рясе священника. Рана зажила, движениям не мешала, даже не зудела, а что до шрама – черт бы с ним. Другое дело здоровенная креветка, пожирающая людей. Расскажи кому подобное, и тебя сочтут за сумасшедшего или человека с непревзойденной фантазией.

Тимофеев облизнул пересохшие губы. Свое состояние он мог бы описать только одним словом – пытка. Разбитое тело, ватные мозги, тоска и тревога на душе. Линора по-прежнему выживала в аду, где каждая секунда обещала стать последней. Он обязан вытащить ее. Должен обуздать свое одряхлевшее, лишенное сил тело.

Начал Тимофеев с малого, совсем как на реабилитации после коронавируса: сжимал и разжимал кулаки, разгоняя кровь по венам, сгибал непослушные ноги в коленях. Несколько минут лежачей разминки принесли свои плоды. Убедившись, что способен перемещаться без головокружений, Тимофеев первым делом схватил смартфон. На экране всплыли уведомления о пропущенных звонках и сообщениях, но его волновало другое.

Отражение на экране потрясло его до глубины души.

– Твою мать, – услышал он собственный голос. – Я похож на хреновую копию Байдена.

Волосы заметно поседели, словно облепивший их снег из теневого Владивостока так и не растаял. Кожа обвисла морщинистыми мешочками. Радужная оболочка глаз поблекла, сменив цвет с почти черного, которым он втайне гордился, до кофейно-молочного. Выглядел Тимофеев на шестьдесят с большим плюсом, чувствовал себя – на все восемьдесят.

Среди деловых сообщений Тимофеев обнаружил очередные вопросы от БЖ.

«Ты нашел Линору?»

«Ответь, пожалуйста!»

«Почему не берешь трубку?»

«Трудно написать короткое сообщение? Всегда ты был таким!»

Общаться с БЖ хотелось меньше всего на свете, но Тимофеев, ведомый неожиданным порывом, все-таки отписался, что узнал о местонахождении Линоры и скоро поедет за ней. Написал – и пожалел. Он правда пойдет – соскользнет – за ней, но стоило признаться себе, что шансы вырвать дочь из теневого мира крайне малы. Особенно сейчас, когда двигался Тимофеев со скоростью черепахи.