Черновед. Изнанка

Станислав Миллер

Черновед. Изнанка

Глава 1. Место боли

Защитим то, что вам дорого… любой ценой. Там, где кончается свет, начинается «Рубекс».

Реклама Страхового дома «Рубекс»

1

Неумолимое тикание настенных часов Тимофеева раздражало. Старомодные узорчатые стрелки двигались немыслимо громко, били точно по нервам. Хотелось рвануть к стене, расколоть стекло и разломать часовой механизм, лишь бы избавиться от этого звука. Тимофеев даже сделал шаг, но одумался. Время утекало без толку, а разбитые часы его не вернут.

– Боюсь, ничем не смогу помочь, – сотрудник краевого архива отодвинул клавиатуру от себя, как пустую тарелку в ресторане. – В базе нет ничего похожего. Железнодорожный переулок вам не подходит. Улица Жигура тоже, хотя звучит очень похоже. На всякий случай проверил похожие буквы, но во всех строчках пустота. Уверены, что правильно назвали место?

Всколоченные засаленные волосы сотрудника выглядели как насмешка. Он за собой-то следить толком не научился – куда уж работать с базами данных? Наверняка попал в архив по распределению из сомнительного института, вот и дорабатывает вполсилы.

– Уверен. Я ищу переулок Жялвей. И я знаю, что он находится в этом городе.

Тимофеев с трудом удержался, чтобы не повысить голос. С наморщенными лбами, поднятыми бровями и пустотой в глазах он сталкивался за последнюю неделю слишком часто. Так часто, что научился предсказывать поведение собеседников. Вот сейчас этот пустоголовый в пиджаке начнет переспрашивать и разводить руками. Еще и отговорки придумает, лишь бы не работать.

– Да вы не так записали, наверное, – сотрудник провел рукой по всколоченным волосам. – Помните школьное правило про «жи» и «щи»? Пишем их через «и». Может, у вас примерно то же самое. Вот вы записали «Жялвей» через «я». А вдруг там «а» или вообще – «у»?

Надо же, как неожиданно. Другие предлагали поискать «Шалфей» и «Желтый». Как будто во Владивостоке есть улицы с такими названиями.

– Вы меня русскому языку не учите, – процедил Тимофеев. – Я сам готов любого научить. Поколение егэшников недоделанное.

– Давайте без оскорблений!

– Давайте вы поищете в другой базе?

Сотрудник архива покосился на часы и нервно защелкал мышкой. К клавиатуре даже не притронулся, хотя как у него получалось искать переулок без ввода букв Тимофеев не понимал. Так и подмывало перегнуться через стойку и повернуть монитор экраном к себе, торжествующе обличив сотрудника в притворстве.

– Что это за слово вообще? Никогда не слышал. Жялвей… Нерусская фамилия, что ли? Улицы частенько называют в честь известных людей или мест. Вот я, например, живу на улице Башидзе. Это участник гражданской войны, между прочим! А кто такой Жялвей?

Тимофеев неожиданно для себя осознал, что и в самом деле не знает. В поисках таинственного переулка он объездил весь Владивосток, выжал соки из половины госслужащих, подключил старые связи, но в словарь заглянуть не догадался. Чутье подсказывало, что обычный словарь не подойдет. «Жялвей» звучало как «Шалфей» в устах парализованной старухи. Или как помесь жука с иудейским «ой-вей». Фамилия? Вряд ли. И на географическую точку ничуть не похоже. Тимофеев был уверен, что истинный смысл слова не был связан с травами, насекомыми или еврейской досадой. Человек, давший название переулку, явно обладал незаурядным интеллектом. Или своеобразным чувством юмора.

– Было ведь что-то до переулка? – догадался Тимофеев. – Площадь, сквер или овраг. В дореволюционное время как только их не называли! Значит, искать надо не переулок, а…

– Да это пранк, понимаете? – прервал его сотрудник. – Розыгрыш. У нас приходил один, который искал дом Пушкина на улице Колотушкина. Ну не бред ли? Оказалось, его друзья обманули. Качественно так, с картой и письмом о затерянном кладе.

Розыгрышу Тимофеев обрадовался бы больше, чем собственному дню рождения. Жаль, что розыгрышем даже не пахло.

– Попробуйте изменить запрос, – настаивал он. – Исторические места ищите.

– Да я уже дважды прогнал ваш так называемый «Жялвей» по всем базам! И через «я», и через «а», и по неполному слову искал. Через пять минут заканчивается мой рабочий день. И, к вашему сведению, за переработки мне никто не доплатит!

Тимофеев достал увесистый кошелек.

– Я доплачу. Назовите сумму.

– Да не в этом дело, – поморщился сотрудник архива. – В оцифрованных документах нет вашего переулка. Хоть круглые сутки за компьютером сиди!

По крайней мере он не пытался отмахнуться, как остальные. Не отделывался общими словами. Не уходил прочь, делая вид, что Тимофеева не существует. Не принимал его за сумасшедшего. Волосы парень мыл нечасто, но человеком оказался добросовестным.

– Вы ведь не все бумаги загнали в электронику? Поройтесь в коробках, пожалуйста.

– Какие еще коробки? Вы не понимаете, о чем говорите. На старые документы целый день уйдет, если не больше. Давайте так… Завтра я займусь дореволюционными названиями. В конце девятнадцатого века много что именовали и переименовывали. Если найду какой-нибудь документик по вашему вопросу, то позвоню, – сотрудник архива красноречиво выключил монитор. – Можно спросить?

– Валяйте.

– Зачем вам этот переулок? Спрятанный клад ищете?

– Что-то вроде клада.

– Понятно, – протянул сотрудник, неудовлетворенный размытым ответом.

– Вы уж постарайтесь, ладно?

Приятно было после духоты архива подставить лицо порывам ветра. Прежде Тимофеев во Владивосток не приезжал, хотя многое о нем слышал: развитая торговля, зашкаливающее количество машин и, конечно же, уникальный климат. Однако вместо знакомых морских ноток, как в Сочи или Ялте, воздух полнился тяжелой для обоняния химией, распознать которую Тимофеев не мог. Рассудив, что хуже не сделает, он закурил.

Город растворялся в зимних сумерках. Фонари походили на ехидные глазки. Столь же раздражающие, как стрелки допотопных часов в архиве. Все вокруг точно сговорилось против Елисеева: люди, вещи, бродячие собаки. Все буквально кричало, чтобы он убирался прочь.

– Идите в баню, – выдохнул Елисеев струйку дыма.

Экран смартфона услужливо мигнул строкой поиска. Тимофеев ввел «Жялвей», несмотря на отчаянные попытки программы заменить несуразное слово. Пропустив ссылки с художественными рассказами и стихами, он ткнул в словарь архаизмов. После жнивы и жупана нашел, наконец, искомое слово Даже сразу три. Жялвей, желвь и жоль означали опухоли на теле, нарывы. Тимофеев перепроверил, но другого толкования не нашел. В голове не укладывалось, как можно было назвать переулок в честь нарыва. Переулок, не отмеченный ни на одной из карт.

«Новости?»

Сообщение пришло от контакта, озаглавленного предельно кратко – «БЖ». У БЖ имелись имя, отчество и фамилия, но их Тимофеев старательно удалил не только из смартфона, но и из личной жизни. В лучшие времена контакт именовался «Любимая». В не столь лучшие – «Жена». Тимофеев позабыл, когда переименовал ее в последний раз. Сразу же после развода или подождал пару дней? Подобные мелочи перестали иметь какое-либо значение.

«Никаких. Продолжаю искать. Дам знать, если что-то узнаю».

Судя по галочкам, сообщение дошло и было прочитано, однако БЖ не сочла необходимым продолжать диалог. Получила желаемую информацию и затихла, как обычно. За прошедшую неделю общения против воли им двоим хватало с избытком. Раньше они не вспоминали друг о друге месяцами, разве что по необходимости, вызванной спорами по имуществу или старыми платежками. Раньше не было столь веского повода.

Зато БЖ не требовала прекратить поиски. Напротив, она требовала их продолжения.

Забытая сигарета обожгла пальцы. Глядя на утопающий в снегу окурок, Тимофеев предался рефлексии. Он измучил запросами и звонками полицейских – в родном Хабаровске и местных. Столкнулся с одинаковым равнодушием, отписками и фальшивыми заверениями. Он подал объявления в дюжину поисковых отрядов. Свел с ума родственников и знакомых, имеющих малейшую связь с Владивостоком. Бегал от одного архива к другому – и все без малейшего результата. Настроенный на поиски мозг докатился до предложений об услугах экстрасенсов и молитв.

Вспомнив процедуры заряжания воды по телевизору и сеансы Кашпировского, Тимофеев хмыкнул. Нет, не настолько он отчаялся. К тому же усталость навалилась на него слабостью в ногах и пустотой в желудке. Не хватало еще потерять сознание посреди улицы.

Как назло, ближайшие гостинцы переживали наплыв гостей из-за какого-то экономического форума. Квартиру посуточно снимать было поздновато, а сайты даже захудалых хостелов пестрили красными надписями: «все номера заняты». Тимофеев перешерстил поисковую выдачу, то и дело наталкиваясь на знакомые названия. «Коралл», «Муссон», «Уютная бухта» – в этом городе определенно предпочитали морскую тематику. Тимофеев почти смирился с тем, что придется спать в промерзшей машине, когда наткнулся на «Приют». Невзрачный сайт содержал десяток фотографий плохого качества. Под ними переливались разными цветами номер телефона и адрес. Ни отзывов, ни бронирования, ни специальных предложений.

– И трубку, наверное, не возьмут, – пробормотал Тимофеев, слушая гудки в динамике смартфона.

Трубку взяли. Тихий голос с акцентом, неуловимо путаясь в ударениях подтвердил, что свободные номера есть. Ждать полудня для заселения, как это принято в большинстве отелей, не требовалось. Минимальный комплекс услуг – кровать, отопление, душ – гарантировался. Плата Тимофеева приятно удивила. Не веря ушам, он переспрашивал каждый ответ, пока точно не выяснил все условия.

– Пускай будет «Приют», – произнес Тимофеев. – Странноватое название, но не хуже, чем переулок Жялвей.

Он запустил двигатель любимой «Тойоты» и вырулил на дорогу. На пассажирском сиденье покачивалась от тряски коробка, доверху набитая фотографиями дочери.

2

Самолет взлетал измученно, с истошным ревом двигателей и остервенелой тряской. Казалось, металлический корпус расколется пополам, и пассажиры выпадут, как арбузные семечки. Неестественно загорелая девушка из первых рядов испуганно взвизгнула. Следом грянул хохот подростков – в их головах еще не было места мыслям о смерти.

Егор Благой, напротив, о смерти думать не переставал. Причина крылась не в возможной авиакатастрофе. К ней он как раз относился с легким пренебрежением. В ближайшие несколько суток могло произойти нечто столь страшное, что гибель двухсот пассажиров показалась бы пустяком.

Он ощутил легкое прикосновение к руке.

– Раньше я вообще не боялась летать, – прошептала Алла. – Говорила себе, что надежнее транспорта не существует. А теперь столько всего узнала, что постоянно представляю себе какого-нибудь зараженного на борту. Если его проклятие разыграется, бортовая электроника и двигатели откажут. Представляешь заголовки? «Звезда местной газеты погибла в авиакатастрофе». Без обид, тебя в Новосибе мало кто знает.

– С зараженным на борту мы бы вообще не взлетели. – Он перегнулся через кресло и коснулся губами ее щеки. – Но если вдруг такой объявится, мы успеем провести ритуал до того, как самолет рухнет. Два черноведа в одном месте – это не шутки.

Профессию журналиста на черноведа Алла успела сменить меньше недели назад. Выбор стоял между приобщением к тайным знаниям и смертью, поэтому долго думать не пришлось. Первый же ритуал очищения оказался крайне сложным – десятки проклятых вещей пытались уничтожить незваных гостей, забредших в тайное хранилище. Счет шел на минуты, но Алла справилась. Егор не уставал поражаться ее энергии и напористости, как и глубине собственных чувств. Их знакомство длилось всего ничего, но он готов был поклясться, что встретил человека, с которым способен провести остаток дней вместе.

Самолет содрогнулся. Потухла и загорелась табличка «Пристегните ремни». Багажная полка распахнулась, извергнув увесистую сумку прямиком в голову одного из смеющихся подростков. Он затих, потирая ушибленное место и тревожно озираясь. Алла сжала руку так, что ее острые ноготки впились Егору в запястье. По правде говоря, насчет зараженных она высказалась верно. Техника не терпела проклятий, особенно сильных. Допустим, двигатели не откажут, но какая-нибудь Живая Кислота, превращающая кровь в разъедающее вещество, превратит днище в решето. Впавший в буйство оборотень с легкостью выбьет стекло иллюминатора – привет, разгерметизация. Насколько велика вероятность данных событий? Егор не стал гадать. Вечно ожидать худшего – умереть еще при жизни.

Словно в ответ на его мысли самолет перестал дребезжать. Ожили динамики: капитан судна уверял, что взлет прошел успешно, несмотря на плохие погодные условия. Время полета составит один час и двадцать минут.

Ногти Аллы перестали впиваться в кожу.

– Прости. – Она смахнула со лба окрашенную в розовый прядь. – Наверное, до сих пор не могу отойти. Подвал Безликого буду вспоминать и в глубокой деменции. А Ядвигу – даже в следующей жизни. Безжалостная стерва! Мало ей было столько людей загубить…

– Мы справимся. Остановим ее, и все забудется. Обещаю.

В который раз Егор подумал о том, как легко было бы купить билеты на двоих в противоположную сторону. Куда-нибудь в Калининград или еще дальше, за границу, где пока еще не требовали визу. Последствия неудачного ритуала Ядвиги, сколь бы они ни были разрушительными, не накроют весь земной шар… Если вновь поиграться вероятностями с нездоровым оптимизмом. В воображении застыла картина: обезьяна с закрытыми глазами и заткнутыми ушами громко кричит на фоне ядерного взрыва. Вот кем он мог стать. Трусливым предателем, делающим вид, что ничего не знал. Как жить с таким отношением к себе?

– Почему ты так уверен насчет Владивостока? – спросила Алла. – Шелест сообщил Ядвиге о трех порченных местах. Ей ведь любое подойдет. Разве нет?

– Я поставил себя на ее место. Попробуй так же. Представь, что ты немолодая черноведка с подтекающей крышей, слабым организмом, отсутствием жалости и с кучей ритуальных принадлежностей. Где бы ты провела ритуал?

Ядвига покинула Новосибирск с огромной коллекцией коконов, извлеченных из человеческих тел. Даже если она сменила машину, то в любом случае взяла что-то не меньше «Газели». Ближайшее порченное место находилось в Свердловской области – этот вариант Егор сразу отмел. Он отказывался верить, что Ядвига, здоровье которой оставляло желать лучшего, способна была взобраться на перевал Дятлова под конец декабря, когда даже аномально теплая зима усугубляла восхождение с внушительным грузом за спиной. Помощников у нее не осталось. Кадьяк – последний из них – погиб, отравившись хлором.

Башкирская гора Ямантау не подходила по тем же причинам. Вдобавок дорога к ней пролегала через закрытый город, а восхождение запретили из-за отнесения территории к заповеднику. Ядвига не боялась запретов, но лишнее внимание органов власти могло разрушить ее планы.

Оставался лишь Владивосток. Самый дальний вариант, но самый удобный. Порченное место находилось прямо в городе, под носом у жителей. Ради такого удобства Ядвига с легкостью преодолеет пять с лишним тысяч километров.

– Логические рассуждения – наше все. У тебя отлично получается, кстати, – сказала Алла. – Я еще в Новосибе заметила.

– Черноведы почти как детективы, только в потусторонних реалиях. Без логики источник проклятия не отыщешь.

– Владивосток так Владивосток. – Она взглянула на облака, проплывающие за иллюминатором. – Мы успеваем?

– Мы опережаем. Из Новосиба до Владивостока три с половиной дня пути. Это если гнать на пределе возможностей, а гнать Ядвига не будет. Не тот возраст, не то состояние, не тот груз.

– А еще она принимает по шприцу крови каждый день, – напомнила Алла. – Грудная жаба просит кушать.

– Точно, – кивнул Егор. – Сомневаюсь, что у нее в сумочке лежит аппарат для перемешивания или рефрижератор, поэтому кровь ей придется доставать как-то иначе. Главное, что мы выиграем время, освоимся в городе, найдем порченное место и подготовим засаду. План примерно такой. Кстати, что по новостям из Владивостока? Есть наша тема?

Алла показала экран смартфона

– Красных флажков хватает с избытком. Двое мужчин умерли на выступлении стендап-комика. Умерли одновременно. Официальный диагноз – инфаркт миокарда, но очевидцы утверждали, что мужчины смеялись через силу, до изнеможения, пока сердце не остановилось. Еще между Артемом и Владивостоком обнаружили целый километр сгнивших деревьев, причем ровную линию. Странновато, верно? Так, подожди. – Она переключила на другую вкладку. – Смертность младенцев в два раза выше, чем в среднем по стране. Это из официальных данных. И прошлым летом в бухте выловили несколько утопленников странного вида. Кожа у них на теле была все равно, что чешуя. Прямо Лавкрафт какой-то.

– Похоже на Рыбий Гнет, – поморщился Егор. – Немало проклятий для небольшого города.

Алла положила смартфон на колени и задумчиво уставилась в лысый затылок пассажира, сидящего спереди. Для нее в новинку было вот так носиться по городам и расследовать случаи проклятий. Егор же за два года интенсивной работы попривык. Фактически, с того момента, как умерли отец с мамой, у него не осталось места, которое он смог бы назвать домом.

– А вдруг ты ошибся? – после непродолжительной паузы спросила Алла. – Предположим, упертая стерва залезет на перевал Дятлова вместе с мешком коконов и кадильницей.

– Тогда мы все умрем, – спокойным тоном ответил Егор. – Хорошо, что вместе, а не порознь.

– Так себе шуточка. Это ведь шутка, да?

Алла ткнула его в бок, заставив подскочить от неожиданности. Лысый пассажир недовольно повернулся и погрозил пальцем.

– Заведующий нашего любимого книжного магазина пообещал, что отправит своих людей следить за порченными местами, – объяснил Егор, когда лысый утихомирился. – Ядвигу попробуют перехватить. Или хотя бы сообщат о ее присутствии. А там уже дело за нами.

– Вообще-то Шелест мог бы и сам помочь! Он знает вдвое больше любого черноведа! Почему ритуал его не волнует?

– Он верит, что мы справимся самостоятельно. Или просто зачерствел с возрастом.

Егора прервали крики с передней половины самолета. Робкие и растерянные, они быстро переросли в громкие и отчаянные. Поверх спинок кресел виднелась дергающаяся голова пожилого мужчины. Его лицо раскраснелось до цвета спелого помидора. Из открытого рта вылетали сдавленные хрипы. Полненькая женщина – судя по всему, супруга хрипящего мужчины, вскочила с кресла и испуганно замахала руками, обращаясь ко всем пассажирам сразу.

– Так и знала, – напряглась Алла. – Нормально не долетим. Как понять, какое это проклятие? Что делать?

– Сначала посмотрим, что к чему. Никаких преждевременных выводов.

Для того, чтобы добраться до раскрасневшегося хрипуна, Егору пришлось протолкнуться сквозь десяток столпившихся в проходе зевак. Они пялились, растерянно перешептывались и только самые хладнокровные из них искали врача.

– Он сухарики ел, – плакала супруга хрипуна. – Я ему говорю: «Потерпи до Владика, что ты как маленький», и теперь вот…

Егор наклонился к теряющему сознание хрипуну, освободил пульсирующее горло из тугого воротничка рубашки.

– Вы врач? – спросили над ухом.

– Нет. Но я знаю, что делать.

Егор развернул ослабевшего хрипуна спиной к себе, сцепил руки замком под ребрами и резко надавил. Послышался звук ударившегося об стену мокрого мешка. Твердоватый комок стрельнул в любопытствующего зеваку, отскочил и покатился по коридору. Хрипун оживал на глазах. Нездоровая краснота во всю голову сморщилась до румянца на щеках. Широко распахнутые глаза уставились на Егора.

– Спасибо! – воскликнула жена хрипуна. – Спасибо вам большое! И ведь никто больше… А вы…

– Без проблем. Обращайтесь.

Любопытствующий зевака с грязным отпечатком злополучного сухарика на лбу активно захлопал в ладоши. С каждой секундной к нему присоединялось все больше пассажиров. На свое место Егор возвращался под грохот аплодисментов, которые смущали его больше, чем радовали.

– Ни дня без героического поступка, – восхищенно произнесла Алла. – Так и запишем.

– Да это простой прием Геймлиха. Помогает в случае застрявших сухариков.

– А я все про ритуалы да проклятия! Вот глупость.

– Иногда обходится без них. – Егор оглядел беснующийся салон самолета. – Как думаешь, скоро они прекратят хлопать?

– Не надейся, Егор. Не надейся.

3

Убранство «Приюта» плотно ассоциировалось с притоном. Бесчисленные узорчатые полотна, сползающие по стенам, торчащие с карнизов и устилающие полы выглядели такими пыльными, что у Тимофеева зачесался нос. Нарочито тусклые лампочки едва освещали тесный вестибюль. От зажженных ароматических палочек в воздухе проскальзывал резкий и неприятный душок, вызывающий порыв задержать дыхание и сделать шаг назад, за пределы старенького одноэтажного здания. Но там, снаружи, крепчал мороз. Ночь в машине грозила обернуться воспалением легких, а «Приют» обогревали так, что кожа, скрытая под слоями одежды, начинала зудеть.

Из-за стойки администратора торчало лицо китайца лет сорока или шестидесяти – Тимофеев затруднялся назвать точную цифру. До определенного момента все азиаты казались замороженными, а затем резко мутировали в глубоких стариков. Конкретно этот китаец еще не достиг точки метаморфозы, и только сам черт мог разобрать, сколько до нее осталось. Не факт, что он вообще был китайцем. Узкие глаза и высокие скулы роднили его с бурятами, калмыками или якутами. В этом отношении Тимофеев был предельно толерантным – подонков и героев хватало среди всех национальностей.

Из угла на него пялился бритый налысо мужчина в черном джемпере с надписью «Охрана». Взгляд у него был не то чтобы рентгеновский или пронзительный, как у опытных полицейских или таможенников, скорее, презрительный. Он пялился, как на кучу навоза, поджав тонкие губки и шмыгая крючковатым носом. В ответ на взгляд Тимофеев мысленно нарек охранника Слендерменом – таким он тощим выглядел. С другой стороны, удивительно, что в подобном клоповнике вообще заботились о безопасности.

– Я бронировал номер. – Тимофеев нерешительно приблизился к стойке, уставленной палочками с благовониями. – Звонил минут десять назад.

– Господин Тимофеев? Номер готов. Оплата только наличными.

Тимофеев узнал тихий голос с едва заметным акцентом. Ударений как будто было сделано больше, чем нужно, однако чувствовалось, что на русском языке азиат говорит не первый год. На бейдже значилось: «Цзун Гэ». Русскими буквами и иероглифами. Значит, китаец, как Тимофеев сразу и подумал. Должность на бейдже не указали, но по всем признакам Цзун Гэ походил на владельца гостиницы. Это объясняло и благовония, и тряпки на стенах, и картину с извивающимся драконом, висевшую за спиной охранника. Обратись китаец к Тимофееву за страховкой, он отказал бы не раздумывая или задрал бы запредельную цену. Риски пожара и возможные проблемы с миграционным законодательством смущали сами по себе, но еще от «Приюта» несло чем-то необъяснимо опасным, поэтому инстинктивно хотелось держаться подальше.

– Не похоже на процветающее заведение, – покачал головой Тимофеев. – Надеюсь, тараканы меня не съедят.

Цзун Гэ оторвался от заполнения документов. Маленькие губы растянулись в усмешке, придав желтоватому лицу крысиный облик. Шариковая ручка замерла над бумагой.

– Еще не поздно отказаться, господин Тимофеев. Деньги мы готовы вернуть.

Слендермен, скрестив на груди руки, демонстративно хмыкнул. Тебя, мол, никто не держит, и жалеть о тебе никто не будет.

– Откажешься тут, когда все занято, – нехотя объяснился Тимофеев. – Оформляйте.

Ручка вновь опустилась на бумагу, к недописанному слову.

– Между прочим наши клиенты очень ценят услуги «Приюта», – заверил Цзун Гэ.

– Завтрак в постель, полуголых горничных и вид на пляж? Нет, погодите. Это же не про ваше заведение.

– Напрасно вы… Как это будет правильно по-русски? Ерничаете. Номер прибрали перед вашим приходом. Завтрака в постель не дождетесь, но в гостинице работает бар с напитками самой разной ценовой категории.

Упоминание о баре Тимофеева приободрило. Точно отмеренное количество выпивки имело свойство сглаживать любые недостатки. Главное не забывать, что проблемы водкой не решаются.

– Вы местный? – поинтересовался Тимофеев.

– Смотря с какой стороны посмотреть, – маленькие глазки Цзун Гэ блеснули в тусклом свете. – За тридцать лет во мне стало больше русского, чем китайского. Только попробовали бы вы объяснить это местным нацистам в начале двухтысячных.

– Скинхедам? Этим уродам ничего не объяснишь и не докажешь.

– Тут я с вами согласен. Вы умеете поддержать диалог, когда не ерничаете.

– Я же не просто так спросил, любопытства ради, – замялся Тимофеев. – Раз вы долго здесь живете, то изучили город вдоль и поперек. Случайно не знаете, где находится переулок Жялвей?