Новая Афи

Глава восьмая

Поведение Эли в тот вечер развеяло всякие сомнения о том, что мне запрещено даже думать о либерийке: мне требовалось целиком и полностью игнорировать ее существование. Изредка у него вырывались упоминания об Айви: любимая еда девочки, как она плакала по ночам, как прижималась к нему в кровати. Однако за этими упоминаниями следовала напряженная тишина, окрашенная сожалением, а его лицо выражало недовольство. Недосказанность кружила по квартире, как комар, жужжащий в темной комнате и не дающий своей будущей жертве покоя. Я поведала о случившемся Мавуси, и ее тоже обеспокоила стратегия Эли при мне притворяться, будто другой женщины не существует, но при этом обсуждать ее с друзьями. Меня также тревожило, что я до сих пор жила в квартире; что в конце недели он уезжал с дорожной сумкой, набитой грязной одеждой, а вечером возвращался со свежей.

– Что происходит? – спросила я маму, надеясь на разъяснения от Ганьо. Однако ей тоже ничего не говорили.

– Просто ухаживай за ним – именно таким способом ты попадешь в его дом. Изо всех сил старайся ему угодить, и все будет хорошо.

Из груди вырвался тяжкий вздох – я и так из кожи вон лезла: готовила его любимые блюда, даже когда для этого приходилось пораньше покидать школу; идеально рассчитывала время приготовления, чтобы к возвращению мужа стол был накрыт; стирала, крахмалила и гладила его одежду, а по вечерам, когда он просматривал документы с работы, я маячила неподалеку, готовая исполнить малейший каприз.

– Мне ничего не надо, – обычно говорил он, не отрывая глаз от бумажек, – не переживай, отдохни.

Но как тут отдыхать, когда отдых мог стоить мне брака, стоить мужа. Нет уж, не до отдыха! Пока Эли работал, я занимала себя просмотром телевизора или чтением романов, а как только он закрывал ноутбук и убирал документы, тут же вскакивала и следовала за ним в спальню. В постельных делах по-прежнему присутствовала некоторая неловкость. Я опасалась проявлять излишний энтузиазм, однако мое удовольствие его радовало и нисколько не беспокоило. Поэтому я все же не сдерживалась и надеялась, что мне это не аукнется.

Только в отношении той женщины я сдерживалась и не упоминала о ней в присутствии Эли. Однажды, провожая к лифту Ричарда, я спросила о либерийке. Он завез Эли кое-какие документы, и я воспользовалась редкой возможностью поговорить с ним наедине.

– Она даже не в Гане, – сказал он. На нем опять была рубашка настолько тесная, что оставалось удивляться, как еще рукава не перекрыли ему кровообращение.

– И когда я перееду в его дом?

– Ах, но ведь это тоже его дом! – Ричард натянуто рассмеялся.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Афи, такие дела требуют времени. К чему спешка? Разве ты здесь не счастлива?

Что за странный вопрос? Я – замужняя женщина, которую не пускают в дом супруга.

– Но… – начала я, однако тут открылись двери лифта, и Ричард поспешил зайти внутрь.

– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал он напоследок.

Когда двери закрылись, у меня в глазах стояли слезы. Развернувшись, я вдруг увидела Эвелин, стоящую за приоткрытой дверью своей квартиры – в мини-платье, похожем на сорочку.

– Ты подслушивала? – рявкнула я.

– Подслушивала? Брось, дорогая, дверь была открыта до вашего выхода.

– И ты не посчитала нужным ее закрыть?

Она рассмеялась.

– Афи, я не хочу с тобой ссориться, так что, прошу, не вымещай на мне раздражение.

Стиснув челюсти, я отвернулась, пытаясь взять себя в руки.

– Муна уехала в отпуск, вот почему он здесь, – внезапно сказала Эвелин.

Я резко обернулась: улыбка исчезла с ее лица, теперь она походила на человека, которому приходится сообщать плохую весть.

– В отпуск? – прошептала я, едва дыша.

– Да, и скоро вернется, – кивнула Эвелин. – Они не хотят тебе говорить: не хотят признавать, что не сумели от нее избавиться. Пусть он теперь и живет здесь, не обманывайся, полагая, будто он бросил Муну. Попробуй скажи, что хочешь переехать в его дом, послушай, что он ответит.

Глубоко вдохнув, я задержала дыхание, чтобы не разрыдаться. Несомненно, она говорила правду: разговор Эли с друзья на реке подтверждал ее слова. Стоя там перед Эвелин, я вдруг почувствовала себя такой жалкой, такой никчемной – деревенской девчонкой, которую привезли в большой город, а она не сумела разобраться в правилах игры местных женщин, в отличие от Эвелин. У нее был Ричард, но, казалось, ее не волновало, сколько внимания он ей уделяет и уделяет ли вообще.

– Эй, ты чего? – Она вышла в коридор. Я опустила голову, скрывая слезы. – Не хочешь зайти?

Я покачала головой.

– Эли дома.

Зачем я вообще утруждала себя объяснениями?

– И что? Подруга, идем ко мне, – настаивала Эвелин.

Я сдалась и последовала за ней – за женщиной, которой не доверяла, но в которой чувствовала потребность.

Мы сели на диван, и она убрала звук телевизора – опять футбольный матч.

– Все устроится, – заверила меня Эвелин.

– Что мне делать? – Я не представляла, как еще мне показать Эли, что ему достаточно меня одной, что либерийка его недостойна.

Ее взгляд пробежался по комнате, пока она размышляла над ответом.

– Ну, по-моему, тебе нужно с ним поговорить. Знаешь, вот так прямо, без обиняков.

– Я пробовала, но он разозлился.

– Попробуй еще: ты имеешь право знать. Кроме того, в отношениях не всегда счастье да веселье – иногда в нем гнев и боль. Не отступай.

Я посмотрела на нее через пелену слез. Ей-то легко советовать. Ей-то терять нечего. Ричард для нее был просто парнем, которого она без проблем заменит. А я? Где я найду другого мужа, такого, как Эликем Ганьо?

– Афи, нельзя бояться мужа. Если ты не можешь поделиться своими страхами с ним, то с кем тогда сможешь? Ты его жена! Попроси его объяснить, что происходит между ним и той женщиной.

– Он меня ждет. – Я поднялась, хотя Эли все еще работал и наверняка даже не заметил моего отсутствия.

Ее губы дрогнули, словно в попытке что-то сказать; затем она печально покачала головой. Когда я уходила, внутри бурлила смесь эмоций: злость, разочарование, гнев.

В конце концов Эли все же заметил мою молчаливость.

– Что с тобой? – спросил он меня однажды вечером, когда мы смотрели телевизор и жевали кешью.

– Ничего, – соврала я.

– Точно? Выглядишь подавленной.

– Да нет, просто устала.

– Давай я кого-нибудь найму в помощники по хозяйству.

– Не нужно. Просто на этой неделе в школе работы навалом. У Сары скоро показ мод, и все остаются сверхурочно. Ничего, в выходные я наготовила еды на неделю, так что все в порядке.

У Сары действительно намечался показ в Дакаре, и большую часть недели мы подгоняли наряды, но, разумеется, не из-за этого я ходила как в воду опущенная. Судя по нахмуренным бровям Эли, он не вполне поверил в мое объяснение, поэтому я изобразила зевок и удалилась в спальню, прежде чем он продолжит расспросы. Его рука задержалась на моей, не желая отпускать. В тот день я впервые легла спать без него.

В четверг я вернулась с работы и обнаружила ожидающего в вестибюле тогу Пайеса, у его ног лежала хозяйственная клетчатая сумка-баул.

– Тога? – удивленно воскликнула я вместо приветствия.

– Афи, как поживаешь? – спросил он непринужденно, словно его внезапное появление совершенно в порядке вещей. Может, с мамой что-то случилось? Я не созванивалась с ней два дня.

– Как дела дома? – с дрожью в голосе осведомилась я, ожидая плохих новостей.

– Дома все хорошо, все живы-здоровы, передают тебе привет, – жизнерадостно ответил дядя.

– Как мама?

– У Афино все прекрасно. Мы виделись утром у почты.

– Хорошо, слава богу.

– Слава богу.

Какое-то время мы просто пялились друг на друга; на его лице по-прежнему сияла улыбка.

– Так где же твой дом? – наконец спросил он.

– Наверху.

Я взяла его сумку – к счастью, нетяжелую: значит, он ненадолго пожаловал.

– Пайес Коку Текпле, только взгляни на это место! – выдохнул дядя с восторгом, когда открылись двери лифта. Войдя внутрь, он кивнул и улыбнулся своему отражению в зеркале. В то время как мамино восхищение «Королевским двором» меня умиляло, его вызывало раздражение.

В квартире он провел руками по каждой поверхности, даже по белым стенам, словно не верил своим глазам и хотел убедиться в реальности окружающих предметов. Последовав за мной на кухню, дядя заглянул мне через плечо, когда я открыла холодильник, чтобы достать бутылку воды. При всем при этом он комментировал увиденное:

– Это не холодильник, а целый магазин! Все блестит, сияет! Кресло такое мягкое, что я в нем утопаю. Телевизор больше, чем в кинотеатре.

Ну и деревенщина!

Когда мы уселись в гостиной, я снова его поприветствовала.

– Спасибо, доченька.

– Надеюсь, все хорошо, – повторила я, по-прежнему желая узнать причину его приезда.

– Все в полном порядке, не переживай. Я лишь хотел тебя навестить, посмотреть на твой новый дом, провести с тобой немного времени.

– Как вы нашли мой дом?

– Ты ведь говорила мне, где живешь, помнишь? Кроме того, разве я не твой отец? Как можно не знать, где живет твоя дочь?

Я нахмурилась, не в силах припомнить, чтобы упоминала при дяде свой адрес. Впрочем, какая разница? Он уже здесь, а скоро домой вернется Эли. Ну почему тога решил приехать именно сейчас, когда я и так вся как на иголках?

Положив дяде поесть, я отнесла его сумку в комнату для гостей и застелила постель. Едва послышался шум ключа в замочной скважине, я кинулась к входной двери и сообщила Эли о дядином визите, добавив, что гость приехал без предупреждения, хоть и не хотела выставлять его в невыгодном свете: одно дело, когда мы с мамой критикуем тогу, и совсем другое – когда это делают люди вне семьи. Однако Эли, казалось, не возражал. Он поболтал с заискивающим тогой Пайесом, когда тот вышел из ванной без рубашки, словно в собственном доме, а после ужина удалился в спальню, в то время как дядя перещелкивал каналы по телевизору.

– Что вы хотите посмотреть? – спросила я несколько раздраженная, желая присоединиться к Эли, но не оставлять же дядю одного: из приличия и из-за того, что любопытный старик может начать рыскать по квартире, стоит мне отвернуться. Я уже представляла, какие истории он будет рассказывать родне по возвращении. Не удивлюсь, если через неделю приедет другой дядюшка.

– Хочу посмотреть все, – рассмеялся тога Пайес и закинул свои ноги с серыми ступнями на кофейный столик – в присутствии Эли он не стал бы так наглеть. В тот момент мне хотелось, чтобы муж внезапно вышел из спальни. Представив испуганную реакцию старика, я улыбнулась.

– Гляди, как ты рада моему визиту, надо было давно приехать, – заметил дядя.

Моя улыбка тут же растаяла. Тога продолжал:

– Ну, раз уж мы встретились, скажу тебе: у меня тут участочек рядом с новой больницей, и я хочу построить на нем небольшой домик.

– Домик?

– Да, для отдыха. Фамильный дом полностью оккупирован, у меня даже своего уголка нет. А мужчине моего возраста необходимо место, где можно отдохнуть в тишине и покое.

– Ясно, – кивнула я, хотя на самом деле мне хотелось сказать: «А кто же оккупировал фамильный дом? Не ваши ли жены, дети, не квартиранты, с которых вы берете плату?»

– Поэтому я приехал послушать, что ты мне предложишь, как планируешь помочь. Доченька, я полностью в твоей власти.

Ну и наглость! Ну и бесцеремонность! Отказав нам с мамой в крове, когда мы очутились на улице, он теперь является ко мне с просьбами построить для него дом!

– Тога, прошу вас, у меня нет таких денег.

– Я ведь не требую все прямо сейчас. Можешь давать частями, помаленьку.

– Я даже работать не начала, а продолжила учиться.

– Ах, Афи! О чем речь? Оглянись вокруг! Посмотри, за кем ты замужем, – сказал он, широко раскинув руки.

– Я подумаю, что можно сделать, – коротко ответила я, лишь бы закрыть тему.

– Вот теперь ты говоришь, как моя дочь.

Дядюшке пришлось дать денег, чтобы выпроводить из дома. Мне было невыносимо его присутствие: как он ел с нашего стола, не скромничая, как весело разговаривал, словно мы с ним лучшие друзья, как называл доченькой, хотя никогда не относился ко мне как к дочери. Я с облегчением выдохнула, когда в субботу он уехал, и завалилась спать посреди дня. Проснувшись к ужину, я пожарила ямс и приготовила кебаб. После еды Эли вымыл посуду, вопреки моим возражениям, и мы расположились в гостиной. Я занялась работой: пришивала полоски батика к кожаной сумочке, которой предстояло отправиться на показ в Дакаре.

– Знаешь… – начал он. – Какое-то время я не смогу ночевать здесь… каждый день.

Убрав сумку, я повернулась к нему.

– Почему?

– Видишь ли… Я тебе говорил, что у меня некоторые трудности.

– Но они были раньше, до твоего переезда. До всего этого. А теперь ты внезапно заявляешь, что уезжаешь?

Ярость в моем ответе удивила меня саму, и я скрестила руки на груди в попытке обуздать эмоции.

– Я не говорю, что уезжаю.

– Что же ты говоришь? – огрызнулась я и вскочила, не в силах успокоиться.

– Афи, прошу, пойми, мне тоже нелегко, – произнес Эли, поднимаясь на ноги вслед за мной.

– Тогда зачем так поступать? Как мне понять, если ты ничего не объясняешь? Эли, я не знаю, что происходит. Ничего не знаю! Я не знаю, чего ты хочешь, чего ждешь от меня! – Я дико размахивала руками, по щекам уже катились слезы – удивительно, как быстро я способна разрыдаться.

– Прошу тебя, наберись терпения.

– Разве я была не достаточно терпелива? – орала я, не заботясь о том, кого расстрою своими криками – его, или свою маму, или тетушку, или все семейство Ганьо. – Я устала, Эли, устала!

Сопли смешивались со слезами, разрушая картинку идеальной жены, которую я показывала ему с самого начала. Он выглядел удивленным, словно не подозревал, что я способна злиться.

– Прости. Мне нужно думать и об Айви. – Он попытался меня обнять, но я отпрянула. – Ты же знаешь, что она больна…

– Ничего я не знаю!

– У нее серповидноклеточная анемия. Ей нужен постоянный уход.

– Почему та женщина не может за ней ухаживать?

– Афи, я отец Айви и должен быть рядом. Завтра я еду за ними в Штаты.

– За ними? – вскричала я.

– Ей также нужна и мать.

– А как же я, что насчет моих нужд? – спросила я, вытирая лицо сорочкой.

– Это временно, сперва надо все уладить.

– Что именно? Расскажи мне!

– Я не хочу это сейчас обсуждать, ни тебе, ни мне это не поможет, – сказал Эли, глядя на меня так, словно я вела себя как неразумное дитя.

Что неразумного в желании жить со своим мужем? Что неразумного в нежелании делить его с другой?

– Не поступай так со мной, не бросай меня! – Я отчаянно вцепилась в край его футболки.

– Милая, не надо. Это ненадолго, пока я со всем не разберусь. – Он попытался взять мое лицо в ладони, однако я отстранилась.

– Ненадолго – это сколько? Дни? Недели?

– Пока не знаю. Мне просто нужно время.

– Эли, я тебя люблю, прошу, не уходи от меня! – Глаза застилали слезы, не давая разглядеть выражения на его лице.

– Я тоже тебя люблю, милая, ты ведь знаешь. Именно поэтому хочу все уладить.

– Но разве для этого обязательно с ней жить? Почему ты должен находиться с ней в одном доме?

– Все сложно.

– Нет! Все очень просто, – отрезала я. – Ты сам все усложняешь!

– Ты не понимаешь.

– Тогда объясни мне! Объясни, почему продолжаешь к ней возвращаться!

– Афи… – начал Эли, протягивая ко мне руки.

– Не трогай! – закричала я, брызжа слюной.

– Афи… – повторил он с мольбой в глазах.

– Если решил идти, так иди! Хватит меня звать, иди к ней. Давай!

Он покинул квартиру тем же вечером, а я не могла уснуть: всю ночь просидела в гостиной, а потом и день, игнорируя звонки от Сары и от мамы. В какой-то момент я набрала номер Мавуси, но сразу повесила трубку. Наконец к вечеру я постучала в дверь Эвелин.

– Входи, – тихо сказала она, увидев мое лицо.

К собственному удивлению, я ей все вывалила.

– Мне очень жаль, – проговорила она сочувственно. – Что ты собираешься теперь делать?

Я пожала плечами – плана у меня не было. Мама или Мавуси подсказали бы, как поступить. Однако предложения мамы пришли бы не от нее самой, а от Ганьо, завернутые в притворную заботу и участие.

Я заснула в гостевой комнате Эвелин после долгого вечера, наполненного едой и выпивкой, но почти лишенного разговоров. Она больше не слышала новостей о либерийке и, похоже, исчерпала все запасы советов. Только вино она и могла предложить – настоящее, а не сладкое безалкогольное, привычное мне.

Проснулась я совершенно дезориентированная и со жгучей жаждой. Эвелин уже ушла, оставив для меня на кухонном столе завтрак. Поев и приняв душ, я отправилась на работу. Сара была весьма недовольна моим вчерашним прогулом.

– Я вешь день тебе нашванивала! – сказала она шепеляво, держа между губами булавку. – Что шлучилось? Ты шабыла про шумки?

– Простите. Мне нездоровилось.

Учитывая похмелье в сочетании с душевной болью, я почти не соврала.

– Можно было бы ответить на телефон или прислать сумки с водителем.

– Простите, пожалуйста, – извинилась я и побрела к своему рабочему месту.

Мне удалось отодвинуть мысли об Эли в самый дальний уголок сознания, чтобы допришивать батик к сумкам. Мне было совестно подводить Сару. К счастью, к обеду ее хмурый вид сменился улыбкой, когда я отдала ей законченные сумки, а к концу дня мы собрались в ее кабинете, чтобы подписать пригласительные для знаменитостей.

Эли позвонил шесть раз в рабочее время и еще три – вечером. Я не отвечала. Зато ответила на звонок мамы – чего мне не хватало для полного счастья, так это приезда обеспокоенной родительницы.

– Он ушел, – прямо сказала я.

– В каком смысле? Куда ушел?

– Вернулся к той женщине.

– Афи!.. Что ты натворила?

– Я делала все так, как ты мне велела! Как вы с тетушкой мне велели. Я убиралась, готовила, улыбалась и широко раздвигала ноги, но он все равно ушел!

– Да что с тобой, почему ты со мной так разговариваешь? С родной матерью?!

– Ты задала вопрос, я ответила. Разве не ты мне сказала, что, пока я буду ухаживать за ним, он останется? Я ухаживала, еще как, но он все равно ушел!

– Ты не в себе, я немедленно выезжаю в Аккру.

– Не нужно приезжать в Аккру, нечего тебе здесь делать! Вечером Эликем улетает в Америку за своей женщиной и ребенком. За той самой женщиной, которая, по вашим словам, должна была исчезнуть!

– Хватит кричать! Почему ты кричишь?

– Мой муж меня бросил!

– Афи, уверена, все не так плохо. Я сейчас позвоню тетушке и расскажу о случившемся.

– Позвони, если хочешь, но не надо потом мне передавать ее советы! Что это за брак-то такой? Афи, сделай то, и он выберет тебя. Афи, сделай это, и ты победишь. Он муж мне или приз? Ах, ма, я устала, я ужасно устала!

– Афи…

– Нет, – отрезала я и повесила трубку, после чего отключила телефон. Только тогда я заметила слезы на щеках. Никогда прежде мне не доводилось чувствовать себя такой жалкой и одинокой. Именно тогда я осознала, что безнадежно влюбилась в Эли и что больше всего на свете хочу быть с ним. Не из-за его матери или моей, а потому, как внутри все трепетало, когда он смотрел на меня, когда произносил мое имя, когда прижимал к себе. В тот момент больше всего на свете я хотела вырвать это чувство из груди и выбросить.

На следующий день ко мне на работу пожаловали Йайа и Ричард. Хотя приехали они на разных машинах, но с единой целью: заверить меня, что беспокоиться не о чем и Эли обязательно вернется. Я молча слушала их рассказы о племяннице, моей падчерице, о том, как сильно Эли ее любит, и что либерийка не в состоянии о ней позаботиться.

– Он так поступает ради малышки, а не ради той женщины, – пыталась успокоить меня Йайа. Мы разговаривали в ее машине, поскольку в мастерской было негде уединиться. Я стоически выслушала родственников, не пытаясь даже сделать вид, будто мне не все равно. Достаточно они водили меня за нос.

Единственным человеком, откровенно говорящим со мной с самого начала, была Эвелин. Несмотря на некоторое недоверие, я стала проводить с ней больше времени. Она порекомендовала прораба для дома, который я строила в Хо на мамином участке.

– Он немного прикарманит, разумеется, как и все, зато выполнит работу и даже проследит, чтобы другие рабочие не воровали. А иначе никак, только самой торчать на стройке целыми днями и ночами. И даже в этом случае народ сумеет найти способ растащить материалы, не выполнив работы. Знала бы ты, сколько раз я ловила рабочих, уходящих со стройки со спрятанными в трусах гвоздями. В трусах! Тебе нужен человек, который умеет с такими людьми управляться.

Она оказалась права. После привлечения ее прораба дом всего за неделю обзавелся стенами, а расходы заметно снизились: мешки с цементом и все остальное кончалось гораздо медленнее.

Эвелин помогала не только советами по строительству. Однажды в пятницу она повела меня на торжественный прием, организованный в ее офисе. Пришли самые почетные клиенты, крупные шишки Ганы и даже иностранцы. Я узнала бизнесменов, о которых мне рассказывал Эли, однако меня больше интересовали знаменитости – их наряды и аксессуары. Первая моя собеседница была ведущей вечерних новостей.

– Ты рассказала ей о своем бутике? – спросила меня позже Эвелин, заметив, как я разговаривала с женщиной.

– Каком бутике?

– Который скоро откроешь.

– Ах, Эвелин!

– Не ахай мне тут! Сейчас самое время рекламировать свое дело. Говори всем, что скоро закончишь школу Сары и откроешь собственный бизнес. Расскажи о нарядах, над которыми работаешь, и не забудь упомянуть имя мужа. Все его знают и потому запомнят тебя. Идем поговорим с ней.

Я последовала за Эвелин, уверенная, что та возьмет беседу в свои руки, так она и поступила. Когда я позже вернулась домой, у меня болели щеки от постоянных улыбок. И как только у Эвелин все так ладно складывается?

На следующей неделе в субботу она попросила меня сопроводить ее на похороны вместо отказавшегося Ричарда. Умер отец некой богатой женщины, и попрощаться с ним придет вся местная элита.

– Возможно, получится подыскать там замену Ричарду, – усмехнулась Эвелин, когда мы сели в ее машину. В шутке была большая доля правды: многие встречают на похоронах свои вторые половинки. По выходным дороги полнятся разодетым в пух и прах народом, идущим в церковь и возвращающимся домой[28].

Однако сперва мы заехали на завод Эвелин по производству бетоноблоков в Аденте, чтобы проинспектировать работу.

– И это все твое? – с благоговением проговорила я, осматривая сотни рядов блоков, выстроившихся, как солдаты на плацу, – серые, зернистые, высохшие под солнцем. Молодые мужчины, в большинстве своем без рубашек и блестящие от пота, лопатами кидали цемент и песок в три желтые бетономешалки, в то время как другая группа заливала готовый раствор в синие устройства для формирования блоков. Все работники отрывались от дел и приветствовали Эвелин, проходящую мимо в узком черном платье и туфлях на высоких каблуках. Прораб встал перед ней, заложив руки за спиной, словно ученик перед учительницей.

– Это организовал Ричард? – спросила я, когда мы вернулись к черному «Кадиллаку Эскалейд», который, казалось, распугивал всех на дороге; даже полицейские боялись останавливать ее, полагая, что за рулем жена, подруга или дочь некой большой шишки.

– Ричард? – Эвелин от души расхохоталась. – Умоляю! Я запустила свой бизнес до того, как его встретила.

Мы ползли в пробке к собору Святого Духа, где будет проходить панихида.

– Как у тебя получилось?

– Ну, маленькими шажками. Сперва скопила деньги за первый год работы в агентстве и купила землю – хотела построить дом. Именно для этого обзавелась первым блочным станком. Другие строящиеся в районе начали постоянно выпрашивать блоки, ну я и решила подзаработать. Сперва у меня даже не было бетономешалки: ребята месили бетон вручную. Вскоре появились деньги на развитие. И, скажу честно, этот завод приносит неплохой доход. Он уже оплатил мне строительство трех домов: в Аккре, в Теме и в Кпандо. Вот почему мне плевать на так называемую тетушку с ее замашками: эта дамочка ведет себя так, словно единственная произвела на свет сыновей. Разве нормальные матери выбирают сыновьям подруг и жен? А Йайа! Девчонка будто забыла, что и сама женщина, которая однажды выйдет замуж за чьего-то сына. – Эвелин неодобрительно поцокала языком и замолчала.

Однако ее слова крутились у меня голове даже во время панихиды – настолько помпезной, что, если бы не черные наряды, ее можно было спутать со свадьбой. Позже начались музыка и танцы. Когда мы вернулись в «Королевский двор», я спросила Эвелин о сказанном ею ранее.