Новая Афи

– Тетушка велела отвезти тебя в Аккру, – доложил Менса. Я заметила изменения в его обращении ко мне – уже не такой вежливый. Похоже, вчера он обо мне наслушался и теперь смотрел совсем другими глазами.

– Передай тетушке, что я не могу уехать.

– Не можешь? – повторил он и разинул рот от удивления. Вряд ли при нем хоть кто-то смел отказывать тетушке.

Я покачала головой.

– А когда сможешь? – оправившись, спросил Менса.

– Я жду, когда за мной приедет муж.

– Значит, передать тетушке, что ты не поедешь? Что ждешь мужа?

– Именно.

Он удалился, бросив на меня такой холодный взгляд, словно хотел превратить в кусок льда.

Когда я вернулась в дом, мама сидела за обеденным столом. К счастью, она не произнесла ни слова, однако этого и не требовалось: выражение ее лица говорило достаточно. В обычный день она бы уже оделась и вышла из дома, но сегодня медлила: взбила тонкие подушки на стульях в гостиной, подмела и вытерла пыль, а затем решила помыть полы, хотя, как правило, занималась этим по выходным. Только потом мама зачерпнула ведро воды из бочки на кухне и отнесла в ванную для купания. Я сидела в гостиной, когда она наконец появилась из своей спальни, готовая идти на работу.

– Я пошла.

– А как же завтрак? Я сварила овсянку.

– Я не голодная. Увидимся вечером. – Ее взгляд едва по мне мазнул. Однако мама еще долго копошилась у выхода: поправляла платок, блузку, волосы – лишь бы оттянуть встречу с тетушкой. Ее мучения опечалили меня еще сильнее. Даже мелькнула мысль вернуть Менсу. И все же я взяла себя в руки. У меня не оставалось иного выхода.

Не прошло и часа, как опять приехал Менса: тетя вызвала меня к себе на склад. Несмотря на предсказуемость такого поворота, я похолодела. Язык чесался спросить, как тетушка отреагировала на мой отказ уезжать, но я сдержалась: Менса и так начинал считать меня своей ровней. Кроме того, наверняка все мои слова и действия немедленно будут доложены главной. Поэтому я неторопливо переоделась и села в машину, высоко задрав подбородок и сжав губы в тонкую суровую полоску.

Склад находился напротив главного входа на городской рынок и представлял собой длинную анфиладу помещений; в большинстве хранили муку, рис, растительные масла и другие продукты, которые здесь закупали оптом и распродавали. У входа уже кипела бурная деятельность. На улице непрерывно сигналили такси и автобусы, перевозя торговцев и покупателей, а плотный поток машин то и дело прорезали пешеходы.

На кассе выстроилась очередь из женщин, рядом на тележках и в тачках сидели мальчишки и юноши, большинство без рубашек, готовые отвезти товары на рынок. Я узнала нескольких женщин, однако не остановилась, чтобы поздороваться, и не обернулась, когда одна из них меня окликнула. Я шла прямиком к кабинету тетушки, расположенному в самой последней комнате анфилады, куда никто не смел войти без приглашения. Когда я переступила порог святая святых, хозяйка восседала за письменным столом, а напротив на одном из двух стульев примостилась мама, выпрямившись и крепко сцепив ладони на коленях.

Кабинет не представлял собой ничего особенного: вдоль одной стены выстроились серые картотечные шкафы, на потолке висел вентилятор, в углу ютились стопки приходных книг, завернутых в пакеты, рядом – деревянный столик с маленьким старомодным телевизором. На письменном столе стояли лишь серый стационарный телефон и лоток для документов.

– Доброе утро, тетушка, – поздоровалась я, спрятав дрожащие руки за спину.

– Доброе утро, Афи. Как поживаешь?

– Благодарю, неплохо.

– Вот и славно. Присаживайся, – она указала на пустой стул рядом с мамой. – Я слышала, что ты покинула дом своего мужа и не желаешь возвращаться, – проговорила тетушка совершенно равнодушным голосом, словно обсуждала погоду.

Я молча кивнула, в горле застрял ком.

– Почему?

Кашлянув, я повторила все то, что сказала вчера маме, только более сжато и менее дерзким тоном.

– И поэтому ты не желаешь возвращаться домой?

– Да, тетушка.

Она вздохнула всем телом и словно немного расплылась по своему офисному креслу. У меня сердце забилось быстрее. Когда она вновь заговорила, ее голос оставался спокойным:

– С твоей стороны некрасиво приходить ко мне и вести себя так, словно мой сын – некий зверь, который тебя покусал. Эликем ничем тебя не обидел: сколько мужчин готовы дать тебе все, что дал мой сын? Сколько? В общем, я с ним поговорила, и он готов принять тебя обратно ради ребенка, так что возвращайся домой.

– В Аккру?

– Разумеется.

– Простите, но, когда я вернусь, он поселит меня в свой дом?

Впервые в ее глазах мелькнули эмоции – стальной блеск, говорящий мне, что я переступила черту.

– Я сказала, возвращайся домой.

– Простите, тетушка, в ту квартиру я вернуться не могу. – У меня дрожал голос, в груди бешено колотилось сердце. Сбоку раздался резкий вдох, но я не повернула головы.

– Ты говоришь мне, что не вернешься?

– Тетушка, прошу… – начала мама, однако властная женщина вскинула мясистую руку, и она резко замолчала.

– Я задала тебе вопрос, Афи.

– Дело не в том, что я не хочу возвращаться, просто… я объяснила вам проблему. – Мой голос почти скатился на шепот.

– Оливия, ты слышала, что мне говорит твоя дочь?

– Тетушка, как ни пыталась я ее вразумить, она глуха к моим словам. Я не знаю, что еще делать. – Ее голос дрожал, предвещая слезы. Затем мама повернулась ко мне: – Афи, доченька, мое единственное дитя, умоляю, во имя Бога, вернись к мужу!

Я покачала головой, глядя поверх плеча тетушки.

– Значит, ты проявишь непочтение к своей матери?

Я промолчала.

– Можешь идти, – промолвила тетушка.

В мгновение ока мама оттолкнулась от стула и упала на колени.

– Тетушка, она лишь ребенок, она не понимает, что творит. Я с ней поговорю!

Хозяйка склада резко встала, и мама последовала ее примеру.

– Она – твоя дочь.

– Ты правильно поступаешь, – сказала Мавуси, когда я поведала ей о произошедшем в кабинете тетушки. Сестра уехала учиться в Кот-д’Ивуар. Без нее мои испытания казались еще мучительнее. Возникло даже искушение позвонить Эвелин, но я сдержалась, тем более что она отговаривала меня от этой авантюры.

Когда мама пришла вечером домой, я притворилась спящей. Слух о моем приезде стремительно распространился по городу, и к дому начал стекаться поток друзей и родственников. Сперва я не открывала дверь, однако Годсвей, брат Мавуси, обошел дом и увидел меня в окне спальни, поэтому мне пришлось его впустить. Парня прислал тога Пайес, чтобы позвать к себе. Я обещала прийти после обеда, но не сдержала обещания. Вместо этого я задернула занавески и свернулась калачиком в маминой кровати. Меньше всего мне сейчас хотелось встречаться с дядей и отвечать на вопросы о моем приезде в Хо. Кроме того, мама наверняка будет страшно недовольна тем, что я разгуливаю по городу и рассказываю всем о своих проблемах.

На следующий день меня разбудил приступ тошноты. Я кинулась в туалет, запуталась в занавеске в проходе и едва не упала.

Выходя из туалета, я увидела в гостиной маму, читающую Библию.

– Ты не пойдешь на работу?

– М-м-м, – протянула она, не отрываясь от книги на коленях.

– Почему? – Я села напротив нее, так как у меня начала кружиться голова.

Мама продолжала читать Библию, не отвечая, указательный палец следовал за мелкими буковками на странице. И только закончив и закрыв книгу, она заговорила:

– Тетушка велела мне сидеть дома, пока не получится тебе переубедить. – Мама не выглядела сердитой, лишь усталой.

– Она тебя уволила?

– Нет. Она велела вернуться на склад после твоего отъезда в Аккру.

– Значит, ты больше не работаешь?

– Не работаю и не хожу на собрания «Гильдии».

Ее пальцы мягко пробежались по обложке Библии.

– Она запретила тебе ходить в церковь! – воскликнула я.

– Не ори. – Мама повернула жалюзи на окнах, повозившись со ржавой ручкой.

– Тебе теперь и в церковь нельзя? – Я вскочила на ноги, возмущенная.

– Она сказала только про собрания, не про церковь.

– Разве можно так поступать? Увольнение – достаточно суровое наказание, но отбирать у человека религию?

Тяжело вздохнув, мама молча села.

– Я позвоню Эли, пусть он поговорит со своей матерью.

– Позвонишь Эли? Тому Эли, которого ты бросила? Совсем не соображаешь?

– Нельзя с тобой так поступать!

– Если тебе это не нравится, вернись домой.

В последующие несколько дней мы с мамой почти не разговаривали. Она ходила на рынок и готовила на двоих, однако не позволяла мне помогать. Когда соседи поинтересовались, почему она не ходит на работу, мама рассказала о моем визите. То же самое объяснение услышали и женщины из «Гильдии», которые пришли ее проведать после собрания. Тетушка ясно дала понять, чтобы я не смела плохо отзываться о ее сыне, а мама отчаянно пыталась скрыть мои неурядицы в браке, но быстро осознала, что держать меня взаперти бессмысленно и нелепо. Вскоре поползли слухи, будто я прячусь дома из-за болезни. Через несколько дней после моего возвращения тоге Пайесу надоело меня ждать, и он пожаловал к нам сам.

– Афи, что ты мне привезла?

Мы сидели в гостиной, и я молча слушала его жалобы на моих нерадивых родственников и о множестве причин, почему я должна дать ему денег. На мне было широченное африканское платье матери, называемое «бубу», в котором я походила на мешок с мукой.

«Никто не должен знать о твоей беременности, а то еще сглазят», – сказала мама тем утром, вручая мне стопку бесформенной одежды.

Теперь я сидела сгорбившись в кресле, и бубу, подобно палатке, накрывало мое тело, только пальцы ног торчали.

Однако тогу Пайеса не интересовал мой внешний вид, он хотел лишь подарков и денег, которые я не желала ему давать. Предполагалось, что он уйдет, устав от болтовни, а мне в общем-то было некуда спешить. Однако я недооценила дядюшкино упорство и переоценила свою способность выносить его занудные уговоры. И часа не прошло, как я сдалась: сходила в спальню, выудила из сумки несколько банкнот и отдала дяде. На его лице вспыхнуло такое выражение, как у ребенка, которому поручили поймать жирную курицу на обед, а в награду за работу дали лишь куриную лапку.

– Тебе придется что-то предпринять перед отъездом, потому что этого хватит только горло промочить, – проворчал он, пересчитав деньги во второй раз, при этом облизывая большой палец после каждой банкноты. Я мрачно смотрела дяде вслед, когда он выходил: ту сумму, которую я ему дала, моя мама зарабатывала за месяц. Разозлившись на себя за проявленную слабость, я решила, что в следующий раз ни в коем случае не поддамся на его уговоры.

После визита тоги Пайеса я начала выходить на улицу и первым делом отправилась навестить двоюродных братьев и сестер, выбрав время после обеда, когда тога обычно сидел в баре или смотрел футбол со своими шумными приятелями.

Я расположилась в углу, подальше от дыма из угольной печки, в то время как Даави Кристи, мать Мавуси, готовила ужин и потчевала меня последними семейными сплетнями. Тога Пайес все же разрешил домочадцам пользоваться его новым смывным туалетом, однако брал со всех ежемесячную плату, которую Даави Кристи давать отказывалась, уверенная, что вскоре ее неповиновение приведет к ссоре с мужем, но готовая к отпору. Предстоящую битву она описывала с суровым выражением лица и сжатыми кулаками. Одна из моих сестер поступила в училище на медсестру и намеревалась скоро прийти ко мне с просьбой о финансировании.

Около месяца назад соседское дерево ним, которое было старше всех наших знакомых и в дупле которого жило божество, повалилось от сильного ветра, повредив несколько домов. Божество разгневалось, и пришлось позвать жреца, посредника в ссоре между богами и смертными, чтобы провести церемонию умиротворения. Теперь божество, переселенное в глиняный горшочек, поселили под наспех посаженным кустом. Все в округе строили теории о том, кто расстроил божество. После падения дерева никто в нашей общине не умер, даже несчастных случаев не произошло.

Для моих родственников гораздо больший интерес представляла я – все жаждали знать подробности моей жизни в Аккре. Тога Пайес описал им квартиру, которая поражала воображение многих: все мечтали увидеть ее своими глазами и, возможно, даже пожить в ней. Я пообещала организовать поездку. Они больше не называли меня просто Афи, теперь я стала для них сестрой Афи, даже для тех, которые приходились мне почти сверстниками.

Я с удовольствием сидела на скамейке перед домом, когда спадала послеполуденная жара, и болтала с прохожими, идущими по своим делам, и с гостями, которые пришли за презентами от богатой леди из столицы.

Одна из дочерей дяди Брайта, Клара, открыла швейную мастерскую в киоске перед домом со старой швейной машинкой «Зингер», которую ей подарила моя мама. У нее работали две ученицы и даже имелся потолочный вентилятор. Иногда я сидела в ее киоске, чтобы спрятаться от жары и от своих дядей. Жужжание швейных машин, тихий скрип ножниц, разрезающих ткань, и дым, исходящий от угольного утюга, вызывали ностальгию по дням в школе сестры Лиззи, а также тоску по моей жизни в Аккре, мастерской Сары, квартире с кондиционером, мужу. Я хотела вернуться домой.

Эли приехал через восемь дней после моего побега в Хо. Мы ужинали в тишине, когда он появился в дверях. Эли поздоровался с мамой и неохотно принял предложенный стакан воды, отказавшись даже присесть, пока я поспешно запихивала вещи в чемодан. Бедная мама отчаянно пыталась завязать светскую беседу, несмотря на каменное выражение его лица. Он приехал в рабочем костюме – в тщательно отглаженных черных брюках и рубашке с закатанными до локтя рукавами. Я так разволновалась, что не попрощалась как следует с мамой и только в машине вспомнила, что запихала в чемодан все ее платья бубу. Я не осмелилась попросить его повернуть, особенно когда он выглядел так, словно хотел влепить мне пощечину. Хотя мы ссорились не впервые, я никогда не видела его таким: челюсть сжата, ноздри раздуваются, ладони сжимают руль с такой силой, словно вот-вот расплющат, а глаза прикованы к дороге, будто меня и вовсе нет рядом.

Когда мы выехали за пределы Хо, уже стемнело, чему я только обрадовалась – так было проще выносить его ярость. Он проигнорировал мою просьбу остановиться в Кпонге, чтобы купить еды у торговцев, которые облепляли всякую машину, осмелившуюся притормозить. Мне отчаянно хотелось сорваться на него, однако беспокойство о предстоящем разговоре брало верх. Каким-то чудом я даже задремала, но проснулась еще до того, как мы проехали автомагистраль. Когда машина свернула с шоссе, я выпрямила спину и вцепилась в коричневую ручку дверцы: мы приближались как к квартире, так и к его дому. Что делать, если он повезет меня обратно? Я откажусь выйти! Буду сидеть в машине до посинения. Если он попытается вытащить меня силком, буду отчаянно сопротивляться, закачу истерику, подниму такой вой, что нас услышат охранники и жители дома. Буду бить его и царапать, проклиная всю семью Ганьо. Что угодно, лишь бы не возвращаться в квартиру.

Сердце пропустило удар, когда он проехал мимо поворота к «Королевскому двору». Минут через десять машина повернула направо, и мы поехали вдоль ряда домов – настолько больших, что в них могли уместиться несколько семей. Он остановился перед домом поменьше, расположенным между двумя особняками, и посигналил. Пару мгновений спустя охранник открыл кованые железные ворота, и мы заехали во двор. Эли привез меня в наш семейный дом.

Глава десятая

Дом был двухэтажным, с пятью спальнями, лужайкой спереди и садом с небольшим бассейном сзади. Одна спальня находилась на первом этаже, а остальные – на втором. В отличие от современного дизайна квартиры, с его четкими линиями и острыми углами, стиль дома тяготел к помпезной классике. В гостиной стояла мебель из темного полированного дерева и с узорчатой сине-зеленой обивкой. Хозяйскую кровать с причудливо изгибающимися ножками в форме когтей украшали мягкие панели розового цвета с золотым орнаментом. Мраморные полы смягчались белыми пушистыми коврами, а портьеры на окнах напоминали о дворцах королей. Хрустальные люстры в гостиной и столовой придавали еще больше роскоши, как и картины в позолоченных рамах, висевшие даже на кухне. Деревянные кухонные шкафы сочетались по стилю с огромным обеденным столом, который сиял так, словно никогда не использовался по назначению.

Террасу перед неглубоким бассейном обрамляли кусты роз и орхидей; за цветами тщательно ухаживал садовник, приходивший каждый будний день. В доме также работали двое охранников, сидевшие у ворот, кухарка с помощницей, две домработницы, завхоз и водитель, который иногда возил Эли в офис. Большая часть работников жили в хозяйственном домике на краю сада, а охранников предоставляла та же фирма, в которой работали мои болтливые приятельницы из «Королевского двора».

Через несколько дней после возвращения в Аккру Менса отвез меня на квартиру за остальными вещами. Савьер с Люси помогли погрузить сумки в машину и обняли меня на прощание. Представляю, какие истории они будут рассказывать обо мне всякому желающему послушать!.. На следующий день я вернулась в школу. Сара с пониманием отнеслась к моей отлучке, предположив, что причиной послужила беременность. Я с удовольствием возобновила работу, благодарная возможности покидать дом, где почти не видела своего мужа: он уезжал рано утром, обычно еще до того, как я выходила из душа, и часто возвращался, когда я уже ложилась. Ночью до меня доносились его шаги – он поднимался на второй этаж, проходил к спальне в противоположном конце коридора и закрывал дверь. Все это время я спала в хозяйской спальне одна.

В самый первый вечер он попросил домработницу проводить меня в комнату. Я прождала его до трех часов. Он не появился ни в ту ночь, ни в последующие. Мои попытки поговорить с ним ни к чему не приводили: вечером он жаловался на усталость и не отвечал, когда я стучала в дверь его спальни. Один раз я попробовала ее открыть, но она оказалась заперта.

Неделю спустя я начала просыпаться раньше обычного, чтобы приготовить мужу завтрак, только кухарка всегда меня опережала. Миссис Адамс, одного возраста с моей мамой и вдвое ее крупнее, работала у Эли с тех пор, как он вернулся из Либерии. Ей не нравилось, когда я совалась на кухню.

– Прошу, оставьте, мы обо всем позаботимся, – любила повторять она, кружась вокруг меня, чтобы вырвать из рук какую-нибудь посудину или ингредиент. Никто еще не пытался избавиться от меня с такой настойчивостью.

– Я сама! – сорвалась наконец я на третий день нашего противостояния.

Женщина застыла, словно только узнала, что у меня есть голос. Я не собиралась терпеть подобного обращения. Дом был моим, и именно мне полагалось заботиться о муже. В то утро я успела попасть на кухню до миссис Адамс и взбивала яйца в миске, пока она со своими помощницами стояла, прислонившись к мраморному островку, и сверлила меня мрачным взглядом.

– Где соль? – спросила я, не обнаружив ее там, где видела вчера, – они будто начали прятать от меня посуду и продукты.

– Вон там, – ответила кухарка, указывая на шкафчик над моей головой.

– Ее там нет.

– Должна быть.

– Я сказала, что нет. Принесите мне соль!

После бесконечно долгой паузы кухарка наконец оторвала ноги от пола.

Подавая мужу завтрак, я кипела от злости, однако он не обратил на это внимания. Эли коротко ответил на приветствие, поинтересовался самочувствием, уставившись на мой живот, и принялся есть, как только я поставила перед ним омлет, тосты и чай.

– Вкусно? – спросила я, кусая пережаренный тост. За огромным столом нас разделяли два стула.

– Это омлет и тосты, Афи.

– Да, просто соль…

– Вкусно, – прервал Эли. Одной рукой он держал вилку, а другой просматривал электронную почту на телефоне.

– Во сколько ты вернешься? Я хочу приготовить ужин.

– У меня встреча в ресторане, так что не утруждай себя.

– Ладно. Тем не менее во сколько вернешься?

Он оторвал взгляд от экрана и нахмурился.

– Зачем спрашиваешь?

– Просто хотела тебя подождать.

– Что-то случилось?

– Нет…

– Тогда не жди.

В тот день в школе у меня ничего не ладилось. Строчка на юбке вышла настолько кривой, что Сара заставила переделать. Я никогда прежде не совершала подобных оплошностей, даже будучи новичком у сестры Лиззи. Когда вечером позвонила мама, я заверила ее, что у нас все хорошо, не желая тревожить еще больше. Из-за меня и так испортились ее отношения с тетушкой. По маминым словам, та весьма холодна с ней с тех пор, как она вернулась на работу: не звала к себе в офис поболтать, а однажды после работы оставила идти домой под проливным дождем, тогда как раньше обязательно предложила бы подвезти. Мне не хотелось усугублять ситуацию. Кроме того, я добилась желаемого: наконец-то переехала в наш семейный дом. Теперь гнев Эли – моя забота, а не чья бы то ни было. Мавуси со мной согласилась.

– Еще отправит тебя обратно, – сказала она. Мы висели на телефоне уже больше часа. Время приближалось к десяти, а Эли так и не вернулся.

– Он точно работает? – спросила сестра, выражая мысль, которую я сама стыдилась признать. Если он был с той женщиной, когда я лежала в одиночестве на вычурной кровати с горячим мобильным, прижатым к уху, я бы почувствовала себя самой круглой дурой на земле.

– Ну, говорит, что работает.

– Хорошо.

Повесив трубку, я попыталась заснуть. Увы. Живот рос все больше, и мне с трудом удавалось найти удобную позу для сна. Устав ворочаться, я позвонила Эли. Он ответил после второго гудка.

– В чем дело, Афи? Все нормально?

– Да, я просто хотела узнать, когда ты приедешь… Ты где?

– Я работаю, Афи. Что-то еще?

– Нет.

– Тогда спокойной ночи.

– Нам нужно поговорить, – сказала я на следующее утро за завтраком – таким же, как и вчера, только с ломтиками ананаса и арбуза.

– Еще слишком рано для разговоров, Афи, и мне надо на работу.

– А когда мы сможем поговорить? Когда ты вернешься, будет слишком поздно.

Он отодвинул тарелку, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, приготовившись слушать.

– Прости за случившееся, за отъезд в Хо, – начала я. – Просто я стала… мне было грустно, и не получалось справиться с эмоциями. Мне очень жаль, милый.

Совсем отчаявшись, я была готова сказать что угодно, лишь бы вымолить его прощение.

– Разве я не просил тебя набраться терпения? Но нет, ты не послушала и решила выставить мне ультиматум.

У него на шее пульсировала вена, которую я не замечала прежде.

– Прости.

Я коснулась его предплечья. Он впился взглядом в посмевшую дотронуться до него руку, но не отстранился.

– К чему мне твои извинения?

– Знаю, они не загладят мою вину… Прошу, извини меня. Я по тебе скучаю. Твой сын по тебе скучает.

Встав рядом с ним, я положила его руку себе на живот; от прикосновения через тонкую ткань пижамы по телу пробежали мурашки. Как же я по нему скучала! Как его хотела… На удивление, он не отстранился. Мы не двигались так долго, что я уже приготовилась стоять так весь день. Наконец Эли слегка надавил на живот, словно хотел почувствовать ребенка.

– Он пока не шевелится, – прошептала я, положив свою ладонь на его. Он отдернул руку. Нет, еще не простил.

– Мне пора, – бросил Эли, вставая.

– Я буду ждать тебя вечером.

– Как пожелаешь.

Я действительно караулила его весь вечер и провалилась в сон где-то в час ночи. Около девяти утра меня разбудил смех, доносящийся с заднего двора. Эли сидел в саду со своими братьями.

Быстро переодевшись, я поспешила вниз по винтовой лестнице. В гостях семья мужа, а я дрыхну! Даже не встала, чтобы их поприветствовать и подать завтрак. Что они обо мне подумают?

Когда я переступила порог кухни, миссис Адамс как раз зашла из задней двери с подносом, уставленным грязной посудой. Довольная ухмылка на ее лице говорила о том, что она праздновала победу в нашем противостоянии. Отложив распри с кухаркой на более подходящее время, я вежливо поздоровалась и вышла в сад. Солнце уже выглянуло из-за горизонта, но спряталось за облаками, позволяя нам сидеть на улице, не обливаясь по́том. Белые и багряные орхидеи уже распустились, а в воздухе витал аромат роз. Несмотря на то, что дом расположился недалеко от оживленной дороги, до заднего двора шум почти не добирался. Слышались только голоса детей, играющих за трехметровым забором одного из соседних домов.

Первым меня увидел Ричард.

– Миссис Ганьо! – воскликнул он, впервые обратившись ко мне таким образом, и я растерялась, не зная, как это воспринимать – как насмешку или признание статуса?

– Доброе утро, – поздоровалась я, смущенно сложив руки на животе. Мне было привычно общаться с братьями поодиночке, но не со всеми тремя.