Врезка

Марьян ступал осторожно, каждый шаг отдавался в груди тревогой. Он боялся сесть, боялся дышать. Ян, заметив это, слегка улыбнулся и протянул ему кружку с чаем.

– Держи. Будет проще думать.

– Я… я не… – Начал Марьян, но Ян отмахнулся рукой.

– Кончай трястись. Я тебя тут режу? Убиваю? Пей и работаем.

Марьян взял кружку, и ладошки было согрелись. Ян развернул монитор, открыл огромную таблицу.

– Смотри. Тут приход – 4500 литров. Цистерна номер 14. По накладной должно быть столько же, но фактически – 4487. Внимательный глаз видит отклонение.

Он навёл Марьяна на следующую строку:

– Тут – слив с трубы на маленький бак. Проверяй объёмы, сверяй с датчиками. Если что-то не совпадает – сразу отмечай. Ошибся – учтём, но учись видеть поток цифр.

Марьян сел за монитор, пытался сосредоточиться, но пальцы дрожали – чай почти закончился. Ян тихо, почти шёпотом, комментировал каждое его движение. – Видишь, как просто потеряться? Но через месяц ты будешь читать эти строки, как карту порта. Сейчас – медленно, внимательно… – Он подставил кружку ближе к Марьяну:

– Делай глоток, смотри на экраны, повторяй за мной. Не бойся, я рядом.

Марьян с трудом кивнул, чувствуя, что страх постепенно смешивается с напряжением, которое Ян словно «направляет» – каждое действие, каждое слово учило его не только цифрам, но и наблюдению, вниманию, осторожности.

Было очень спокойно, но тревога Марьяна не ушла. Ян снова посмотрел на него внимательными глазами.

– Медленно. – Сказал он. – Здесь не палка, здесь поток. Ошибка – не конец света, но невнимательность дорого обходится.

Марьян кивнул, чувствуя, что с каждой фразой Ян слегка поднимает и опускает его настроение. То строгий, почти суровый тон, то легкая усмешка, то нотки заботы в голосе. Каждое движение мыши, каждая цифра на экране были маленьким тестом. Марьян ощущал, как напряжение и страх постепенно превращаются в сосредоточенность.

Ян умело балансировал между давлением и поддержкой, заставляя его чувствовать себя на гране и в безопасности одновременно.

Софья пробиралась по складской галерее, где свинцовые тени подвесных ламп ложились на ржавые балки и металлические бочки. Воздух был густым от запаха мазута и соли, ноги скользили по холодному полу. Холод проникал сквозь куртку, зубы стучали, пальцы немели – в таких условиях даже работа с наклейками была испытанием.

Андрей стоял рядом, держал руки в карманах, будто ничего не делал. Софья сразу просекла, что он незаметно перемещается по всему порту, а когда был рядом – он подходил к стенду с баками, проверял наклейки, потом возвращался, кивая в ответ на корректную маркировку.

– Смотри, здесь номер бака, здесь дата. – Тихо, почти безэмоционально сказал он. – Ошибку никто не заметит сразу, но потом это будет большая проблема.

Софья стиснула зубы, её раздражение росло с каждой наклейкой. Ей хотелось выругаться, бросить это всё и уйти. Холодный бетонный пол и сырой воздух только усиливали неприятные ощущения.

Каждое движение было под наблюдением, каждое действие – на виду. Она приклеивала наклейки, сверяла номера и даты с журналами, пытаясь не дрожать от холода и напряжения. Каждый раз, когда Андрей подходил и поправлял её руку, у Софьи поднималось чувство злости – ей не нравилось это место, эта работа, эта ситуация.

Даша осталась в кабинете Николая Петровича. Пространство было узким, пахло бумагой и старым кофе, на столе стояли стопки наклеек и бумажные журналы с таблицами.

Николай Петрович с недоверием осматривал Дашу с ног до головы.

– Так… ты будешь у нас… уборщицей. – Наконец произнёс он, слегка смягчая голос. – Смерзшиеся полы, уголки, куда никто не лезет. Работа грязная и нудная, но важная.

Даша прижала руки к себе, её глаза бегали, тело слегка дрожало – холод и напряжение.

– А как мне… что именно делать? – Выдавила она.

Николай Петрович слегка пожал плечами. Он не совсем понимал, как вести с ней разговор – был наслышан был, что Даша сумасшедшая. Так или иначе – сейчас перед ним стоял живой человек, в ожидании указаний.

– Смотри, – сказал он, доставая тряпку и ведро, – полы здесь, склад, проходы, уголки. Сначала только это. Пройдёшься, потренируешься… Начни с коридора здесь…

– Поняла… – пробормотала Даша, осторожно взяв ведро.

– И не бойся задавать вопросы. – Добавил Николай Петрович, слегка неловко. – Только делай то, что скажу. Дальше разберёмся.

Даша медленно вышла из кабинета.

Дверь Николай Петрович только прикрыл, чтобы слышать, чем она занимается. Сам вернулся к бумагам, разложил отчёты и попытался сосредоточиться.

Минуты не прошло, как раздался грохот: звонкое «бульк!», плеск воды, будто где-то разом перевернули целый таз. Следом – приглушённое ругательство и скрежет по плитке.

Николай Петрович рывком поднялся из кресла и распахнул дверь. В коридоре Даша стояла посреди лужи, тряпка валялась в стороне, а перевёрнутое ведро медленно катилось к стене, оставляя за собой мокрый след. Она растерянно смотрела на свои ботинки, промокшие до пят.

– Ебаный Ян. – Тихо пробормотал Николай Петрович, прикрыв лицо ладонью.

Даша вскинула голову и поспешно пробормотала:

– Я сейчас! Я соберу! Всё нормально! – И, поскользнувшись, чуть не рухнула прямо в лужу.

Николай Петрович только тяжело выдохнул, будто разом постарел на десять лет. Он посмотрел на неё долгим, уставшим взглядом и сдержанно сказал:

– Просто будь осторожна.

Даша кивнула, краснея, и начала суетливо подбирать тряпку, расплёскивая воду только больше.

Час спустя Николай Петрович вышел из кабинета. За это время шум с ведром улёгся, следы воды почти высохли, но настроение осталось смазанным. Он шагал по коридору неторопливо, в очередной раз обдумывая целесообразность принятия решения о вербовке "новеньких".

На повороте он столкнулся с Яном, которого, кажется, подобные мысли не гложили.

– Ян, – сказал Николай Петрович, чуть замедлив шаг, – твоя девочка, эта… Даша. Тут такое представление устроила – коридор чуть не вплавь пошёл. Я уж подумал: у нас новые методы уборки?

Ян усмехнулся:

– Ну, я слышал… Бывает. Она странная, зато искренняя. С ней нужно по-доброму, думаю…

Честно, я не ожидал, что всё начнётся так шумно.

Николай Петрович тяжело выдохнул, качнул головой:

– Ян, Ян… Напортачат они – виноват будешь.

– Вас понял, Николай Петрович. – Ответил он с лёгкостью.

Николай Петрович махнул рукой и пошёл дальше.

Когда часы показали без пятнадцати семь, Ян откинулся на спинку кресла и щёлкнул мышкой – таблица на экране закрылась.

– Ну, хватит на сегодня. – Сказал он спокойно. – Для первого раза тебе с головой.

Марьян медленно выдохнул, с осторожностью отведя взгляд от монитора.

– А… остальные?

Ян пожал плечами.

– У них работа подольше. Не знаю, когда их отпустят. Жди Андрея с буханкой – тогда поедете все вместе. Или со мной давай.

Марьян с удивлением поморгал. Они вышли вместе. Ян открыл двери машины и жестом показал садиться.

Минут через двадцать Ян остановился в поселке.

– Тебе сюда?

– Да… – Тихо ответил Марьян, цепляясь за ручку двери.

– Ну и что, сильно страшно было? Нефтяной картель уже запытал, изрезал? – В голосе Яна прозвучала насмешка, но не злая.

Марьян замялся, хотел что-то сказать, но только покачал головой.

– Вот и отлично.

– До завтра, Ян. – Робко бросил Марьян, выйдя из машины.

Дверь захлопнулась, и Ян, не попрощавшись, вдавил газ.

Софья отсчитывала секунды до конца дня. Когда Андрей приказал ей собираться, она чуть ли не взлетела. Даша тоже оперативно нашлась – теперь стоило только забрать Ксемена.

Они нашли его в маленьком бараке. За столом при свете лампы он раскладывал перед мужиками карты – старую колоду, что валялась тут же. Тени плясали на стенах. Павел и Сергей, затаив дыхание, следили за каждым движением.

– А эту – точно боком! – уверенно говорил Ксемен.

– Сёмка, да ты и впрямь колдун! – хрипло прошептал Павел. – Ты видишь, что будет?!

– Ой, мать честная… – кряхтел Сергей.

Ксемен спокойно объяснял значения карт, а мужики всё больше проникались, ёрничали, но уже без злобы.

– Ну ты даёшь, – Павел даже улыбку сбавил, в глазах читалось неподдельное уважение, смешанное с опаской, – Сём, а мы что, теперь этим бумажкам верить должны?

Ксемен лишь кивнул. Мужики переглянулись.

– А я вас когда в тот раз, в сумерках, увидел, – вдруг сказал Павел, – думал, призраки! – он рассмеялся. – А Ян-то как разозлился!

Софья, стоя в дверях, смотрела на них с широко распахнутыми глазами.

– Ксемен. – Раздался голос Андрея. – Пора.

Ксемен обернулся к мужикам:

– Ладно, Павел, Сергей, до завтра! – Он улыбнулся и пожал каждому руку.

Те переглянулись, хмыкнули, но кивнули с одобрением.

Андрей хлопнул Ксемена по плечу, подталкивая к выходу. Тот вздохнул, собрал карты и вышел в холодную портовую ночь, чувствуя, как за один день в нём что-то перевернулось.

Андрей завёл буханку, и двигатель загрохотал, заглушая вой ветра. Ребята нырнули в уже знакомый ледяной салон. Втроем они молча устроились на заднем диване, максимально отдалившись от перегородки, отделявшей их от водителя. Андрей как будто полностью погрузился в свои мысли.

– А Марьян где? – Крикнул Ксемен сзади.

– Хрен его знает. Кабинеты пустые – значит, уехал. – Буркнул Андрей, не оборачиваясь.

– Уехал? – переспросила Софья, и в голосе её прозвучала тревога.

– С Яном, должно быть.

Софья надулась.

– Куда он, блять, уехал? – Спросила она полушепотом. – Ключи у меня.

– На «буханке» кататься – уже не тренд. – Мрачно бросил Ксемен.

Следующие минуты они ехали в оглушительной тишине. Софья, прижавшись к холодному стеклу, не выдержала первой:

– Ну что, Сёмка? Понравилось быть своим у этих рож? Рукопожатиями обмениваться?

Ксемен повернулся к ней. В тусклом свете его лицо было усталым.

– А тебе понравилось строить из себя мученицу? У тебя с утра на лбу было написано «ненавижу всех». Кто бы тебя в тёплый кабинет посадил с такой рожей? Шансы были…

– А что, я должна была улыбаться? – Прошипела Софья. – Радоваться, что мы теперь рабы этих ублюдков?

– Ты наклейки клеила. В тепле. А я по колено в снегу, пока Павел надо мной издевался. Но я же морду не воротил. Потому что это не только меня касается. А ты думаешь только о своей гордости.

– Моя гордость – это всё, что у меня осталось. – Выдохнула Софья.

– Я хочу, чтобы ты включила голову! – Рыкнул Ксемен. Андрей косо посмотрел в зеркало. – Твоя принципиальность сейчас опасна. Для всех. Ты не одна. Мы в одной лодке. И если ты её своими принципами перевернёшь, то утонем все. Поняла? Все!

В салоне повисла тяжёлая пауза. Софья отвернулась, губы её дрожали.

– А Марьян? – тихо спросила Даша. – Он где? Он… бросил нас?

Софья резко обернулась от окна. Слово «бросил» резануло больнее всего.

– Похоже на то… – Голос её сорвался. – Один перед мужиками пляшет, другой укатил на тёплом внедорожнике…

– Не думаю, что он это специально, – уже спокойнее, устало сказал Ксемен, – он просто… Марьян. У него в голове вечно туман. Мог и забыть, что ключи у тебя.

– Зачем тогда вообще с Яном поехал? – Почти крикнула Софья. – Домой к себе он не пойдёт, ко мне без ключей…

Ксемен молча развёл руками.

Буханка выбросила их там же, где и подобрала. Все трое побрели к дому Софьи. У подъезда она замерла, вглядываясь в темноту у входа.

– Ну, что? – Мрачно спросил Ксемен. – Где твой принц на черном прадике?

Софья поджала губы.

– Заткнись, – буркнула она, но в голосе слышалась неуверенность. Она снова полезла в карман, – ключи на месте.

– Да ладно тебе, – Ксемен тяжело вздохнул, – Марьян – не идиот. Он под дверью у тебя сидит, мёрзнет, как собака. Пойдём, проверим.

Они зашли в подъезд. Даша робко жалась сзади. На лестничной площадке, под жужжащей лампочкой, было пусто.

– Видишь? Никого. – Голос Софьи дрогнул от обиды и злости.

– А батарея? – Ксемен махнул головой в угол, где из стены выходил толстый чугунный ребристый радиатор.

Марьян сидел на полу, прислонившись к тёплому металлу, поджав колени. Голова его была запрокинута, глаза закрыты. Он дремал, а на щеке у него отпечатался узор от батареи.

Софья застыла, и на её лице мелькнуло облегчение, тут же вытесненное новой волной досады.

– Эй, путешественник! – Легонько ткнул его ногой Ксемен, – Ян до квартиры не подвез?

Марьян вздрогнул и открыл глаза. Увидев их, он поморгал, пытаясь прийти в себя.

– Вы…? – Его голос был сиплым от холода и сна. – Наконец-то. У меня телефон сел.

– Ты где был? – Набросилась на него Софья. – Мы думали, ты уже Яном по кабакам катаешься!

– С Яном? – Марьян с трудом поднялся, потирая затекшую спину. Он выглядел искренне ошарашенным. – Я… он довёз меня до посёлка и уехал. А у меня ключей нет. Я думал, вы скоро будете… И уснул.

– Ты специально приехал сюда, чтобы ждать? – Не унимался Ксемен. – Нельзя было нас дождаться? Чтобы мы все вместе на буханке поехали.

– Перестаньте искать в моих действиях скрытые смыслы, – попросил он тихо, но твердо, – я не в состоянии ничего планировать. Я просто хотел домой. Сюда. И да. Я сел и уснул. Потому что устал. Всё.

Он посмотрел на них усталыми, покрасневшими глазами.

Воцарилась неловкая пауза. Софья молча достала ключи и повернулась к двери.

– От чего ты, блять, устал? – Выгнув бровь, спросил Ксемен. – Как тебе вообще день, по шкале от одного до десяти?

Марьян задумался. Назвать число больше семи – значит, получить с ноги, назвать число меньше – получить с морду.

– Восемь, думаю… – робко ответил Марьян. – В целом, все было хорошо.

– А куда два балла исчезли?

– Это Ян. Еще вчера, кажется, он угрожал закопать нас, а сегодня вроде бы… Даже хвалил меня… Моя психика тратит на это два балла…

– Ладно, в общем. Потом разберемся. И, Марьян, – сказал Ксемен, пока Софья возилась с замком, – кончай кататься с ним на прадике, а? А то уже в который раз из-за этого недопонимания.

Марьян только кивнул головой.

Поздно вечером Ксемен вернулся домой. В прихожей пахло жареной картошкой. Отец сидел на кухне с бутылкой пива. Увидев сына, он мутно поднял на него глаза.

– Где шлялся?

– Не шлялся. – Твёрдо ответил Ксемен, снимая грязную куртку. – Работал.

– Работал? – Отец фыркнул. – Где ты работу нашёл? На свалке бутылки собирал?

– Где и ты, в порту, – Ксемен посмотрел отцу прямо в глаза, – устроился. Помощником. Буду после уроков ходить.

На кухне воцарилась тишина. Даже дед, обычно погружённый в свои мысли, приободрился.

– В порту? – Отец медленно поднялся. – Кто тебя взял? На какую должность? Ты хоть понимаешь, что там…

– Через знакомых. – Перебил Ксемен. – Через Яна Богословского. Марьян, оказывается, с ним на короткой ноге. – Он лгал уверенно. – Буду с грузами помогать. Деньги платить будут.

Отец замер. Он сам годами мыкался в порту разнорабочим, мечтая о хоть какой-то должности.

– Смотри у меня… – Просипел он, но злости в голосе уже не было. Была какая-то странная смесь зависти и непонимания. – Только чтоб без косяков. И не убейся там.

Он не нашёл слов, махнул рукой и вышел из кухни.

Ксемен почувствовал странное удовлетворение.

Цена молчания

Первая неделя в порту прошла в метели, холоде, вьюге и усталости, не оставлявшей времени на раздумья. Впервые избитая фраза взрослых о том, что все беды – от безделья, обрела хоть какой-то смысл. И вправду, изнеможение выигрывало схватку с сомнениями.

Все четверо возвращались домой, как зомби, едва волоча ноги, хотя Марьяну в этом плане было значительно легче. Но он, даже закрыв глаза, все еще видел по ночам свои таблицы. В школе они сидели, уткнувшись в парты, медленно реагировали на вопросы и почти не говорили друг с другом. Валентин Андреевич, слыша их тяжёлое, сонное дыхание, в один момент не выдержал:

– Ребята, с вами всё в порядке? Вы будто на лесоповале, а не на уроках.

Ксемен, не поднимая головы, пробормотал сквозь зубы:

– Работаем, Валентин Андреевич. В порту. Подрабатываем.

Учитель замер на секунду. Его пальцы, лежавшие на журнале, непроизвольно сжались.

– Ясно, – тихо сказал он. – Работа – дело хорошее. Но вам бы учиться надо, раз уж в десятый класс пошли. Голову развивать, а не спину гнуть. Упустите – не наверстаете.

В классе повисла неловкая тишина, но никто не предал ей значения. Тратить ресурсы на «неловкости» было крайне невыгодным стратегическим решением.

Вечерами они больше не собирались у Софьи, как раньше. Даже Марьян с ней почти не разговаривал – после работы он валился на диван и молча смотрел в потолок. Софья, хмурясь, разогревала пельмени. В последние дни ее начинало особенно выводить из себя постоянное присутствие Марьяна в ее доме, хотя она сама и впустила его. Он старался помогать ей по дому, но дела все наперекосяк – она злилась и кричала, чтобы он не лез, а потом, когда он не лез – злилась, что он бездельничает.

Ксемен, придя домой, сразу шёл к деду – не гадать, а просто сидеть в молчаливой усталости. Даша и вовсе пропадала, растворяясь в своём мире.

Но ко второй неделе тело и дух начали сдаваться и подстраиваться. Мускулы привыкли к нагрузке, мозг – к монотонным цифрам, а нос – к едкому запаху мазута. Работа уже не казалась такой страшной и изнуряющей.

Ксемен обнаружил, что грубый юмор и простота портовых правил начинают ему нравится. Как-то раз Павел, проверяя его на прочность, заставил его залезть в узкий лаз под цистерну, чтобы открутить закисший вентиль. Ксемен, весь в грязи и соли, полчаса корячился в темноте, слыша сверху только хохот мужиков. Когда он выполз, задыхаясь, с открученной гайкой в руке, Павел хлопнул его по спине так, что тот чуть не грохнулся обратно:

– Ну ты даёшь, цыган! Лезешь, как таракан в щель! Теперь точно свой, бухать с нами будешь!

И это «свой» прозвучало для Ксемена куда ценнее любой похвалы в школе.

Однажды, таща тяжёлый шланг, он столкнулся с отцом. Его взгляд почему-то встретил его молчаливой брезгливостью. Отец остановился и ехидно улыбнулся:

– Ну что, сынок, на своём месте? Грязь мести – это по твоей части.

Ксемен не дрогнул. За его спиной стояли Павел и Сергей.

– Не грязь мести, а деньги зарабатывать, – коротко бросил Ксемен, не останавливаясь. – Ты же вроде так настаивал, чтобы я ушел после девятого. Сейчас-то в чем проблема?

– Зарабатывать? – отец громко хмыкнул, чтобы слышали окружающие. – Посмотрим, что ты там заработаешь, сопляк!

В этот момент из-за угла вышел Павел.

– Сёмка, бросай болтать с шофёрами! – грубо крикнул он, толкая Ксемена в плечо к станку. – Цистерна ждёт, а ты тут как баба на рынке!

Ксемена больше не обижала эта грубость. То ли, он окончательно сошел с ума, то ли – за ней действительно скрывалось какое-то тепло. Ксемен, не глядя на отца, кивнул Павлу и ушел, чувствуя на себе пронзительный, завистливый взгляд. Ксемен нахмурился – каким бы ужасным не был его папашка, он и не думал, что тот начнет соревноваться с ним за звание «кормильца».

Марьяну Ян поручил разобрать кипу старых путевых листов и найти «арифметическую ошибку». Отыскав нестыковку, Марьян испытал чистое озарение. В понедельник он принёс результат.

– Ну вот. А говорили – поколение ерундовое. Справился, – Ян бегло глянул на бумаги. Помолчал и добавил негромко: – Денег поднакопишь – сможешь куда-нибудь поехать учиться.

Марьян остолбенел.

– Я… я думал, я здесь навсегда, – выдавил он.

Ян усмехнулся:

– И зачем? Вроде смышленый, а иногда такую пургу городишь…

«смышленый» – это слово согревало Марьяна перед сном. Он ловил себя на мысли, что ждет утра, ведь в порту его ценят.

Софья не сдавалась, но её бунт приобрёл изощрённые формы. Андрей гонял ее туда-сюда, постоянно меняя суть работы. Один раз он заставил её красить проржавевшие перила на втором этаже. Софья красила их яростно, с таким ожесточением, что забрызгала всю себя зелёной краской. В какой-то момент она заметила, что выводит не просто мазки, а жирные ругательства на одной из балок. Заметив, она тут же замазала их, но внутри почувствовала небольшое облегчение.

Дашу никто не трогал, и она никому не мешала. Однажды в коридоре, за подтекающей трубой, она нашла маленького, измученного котенка. Он сидел, взъерошенный, и жалобно пищал. Она украдкой стала таскать ему объедки из столовой. Котёнок сначала шипел, а потом стал ждать её, и вот, каждый день возвращаясь в порт, она вспоминала о нём, зная, что без неё он не справится.

Как-то раз, протирая пол у кабинета Николая Петровича, она замерла, услышав обрывок разговора за дверью.

– …Иустина Романовна… – это был голос Яна. – …после праздников. Говорят, с проверкой…

– После праздников – понятие растяжимое. Знаю я ее, – буркнул Николай Петрович. – Главное, чтобы к её приезду всё было чисто. Чтобы ни намёка.

– Будет чисто, мы все успеем. – ровно ответил Ян. – Я всё проконтролирую. И даты уточню.

Даша не поняла смысла, но это странное имя и слово «проверка» застряли у неё в голове, как заноза. Она молча продолжила мыть пол, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Через несколько дней их по одному вызвали в кабинет Николая Петровича. Воздух там был густой, табачный, а сам сидел за столом с особенно важным видом.

Ксемен вошёл первым. Николай Петрович молча протянул ему плотный, туго набитый конверт.

– На. За работу. И за язык за зубами, – он ткнул пальцем в конверт. – Таких денег у пацанвы в этом посёлке отродясь не было. Не светись, все не трать… Ну уж не буду тебе очевидное объяснять…

Ксемен взял конверт. Тяжесть пачки была непривычной, осязаемой. Он сунул её за пазуху, и та грузно лёг на сердце. На выходе его ждал Павел.

– Ну что, олигарх? – хрипло спросил он, подмигивая. – Видал, какие тут дела крутятся? Вот тепе-е-ерь! Теперь уже точно свой!

Ксемен лишь кивнул, сжимая в кармане деньги. Он шёл и чувствовал, как с каждой тысячью в конверте его старый мир – с вечными упрёками и бедностью – трещит по швам.

Марьян получил конверт из рук Яна. Тот оценивающе смотрел на него.

– Шестьдесят тысяч, – тихо сказал Ян, прежде чем Марьян успел взять конверт. – За две недели. А теперь вспомни зарплату отца, зарплату матери. Это – твоя доля. За то, что видишь то, что другие видеть не должны… И за работу.

Марьян взял конверт. Рука дрогнула не от тяжести, а от понимания суммы, что крутилась в голове. Он почувствовал лёгкую дурноту. Это была не зарплата, а плата за молчание, и она оказалась баснословно высокой.

– Я не знаю, что и сказать.

– Ничего и не говори, – парировал Ян. – Просто запомни этот вес. Теперь у тебя есть что терять. Особенно не болтай друзьям. У них свои суммы.

Софье конверт сунул Андрей в пустом коридоре.

– Твоё, – коротко бросил он, глядя куда-то мимо неё.

Софья взяла его.

– Много за молчание платите, – с вызовом бросила она, глядя ему в спину.

Андрей обернулся.

– Не за молчание, – поправил он. – За понимание. Будешь понимать – будешь получать. Не будешь – найдут кого-то поумнее.

Она сунула конверт в карман, и он лёг на бедро мёртвым, давящим грузом. Ей захотелось вымыть руки с мылом, содрать с них всю эту невидимую грязь.

Даше Николай Петрович молча протянул конверт, даже не глядя на неё. Она взяла его и вышла, не чувствуя тяжести – словно он был набит ватой.

Из порта их повёз Андрей на своей «буханке». В салоне царило гробовое молчание. Каждый чувствовал в кармане жгучую тяжесть конверта. На первом же перекрёстке Ксемен не выдержал.

– Выходите все. У Софьи собираемся, – его голос прозвучал властно.

Андрей даже не обернулся и молча выпустил их на улицу.

Через пятнадцать минут они сидели в квартире Софьи. Воздух был густым. Ксемен, не сняв куртки, нервно метался по комнате.

– Ну что, я был не прав? А? – он истерично расхохотался и швырнул на стол пачку тысяч. – Гляньте! Это за две недели! Мы такими темпами миллионерами станем! Я сестрам конфет столько куплю – у них глаза на лоб полезут! Мы сможем ВСЁ! Мы не жалкие нищие, которые боятся тени!

Софья сидела, сжавшись в кресле.

– Убери это с моего стола. Сейчас же.

– Почему?! – взревел Ксемен. – Это реальные деньги! На море съездить! В Питер! Накопить и свалить отсюда к чёрту!

– На какие деньги? – её голос был ледяным. – На те, что дали за наше молчание? Ты уже забыл, как они тебя «Сёмой» звали? А теперь ты их «свой»? Поздравляю. Любой обман вскрывается. И мы будем в одной яме с ними.