Врезка

– Пересаживайся, – буркнул он глухо. В его голосе не было ни злости, ни усталости – лишь пустое равнодушие конвоира, отработавшего смену. – Парень вперёд. Девчонка – назад.

Они вывалились на холод, под ледяной ветер. Ксемен, движимый последним остатком воли, помог Даше забраться на заднее сиденье, а сам потянул за собой ручку передней двери. Из салона ударило тёплым, дорогим воздухом. На водительском сиденье сидел Ян и оценивающе смотрел на него сверху вниз. Последнее, что Ксемен увидел была спина Василия, садящегося в свой Volkswagen и уезжающего прочь, бросив их на произвол судьбы.

Они оказались в салоне. Дверь захлопнулась с тихим, но чётким щелчком замка.

В машине было слишком тепло. Запах кожи и табака лип к горлу, хочется закашляться, но Ксемен держался, уставившись в пустоту за окном. Фары выхватывали из темноты куски снега и камней, которые тут же проваливались обратно в черноту.

В груди гулко билось сердце. Он боялся, но стыдился показать страх. Даша на заднем сидении всхлипывала, пряча лицо в руках, а Ксемен сидел мёртвым, каменным и никак не мог найти в себе силы взглянуть на Яна.

Ян заговорил тихо, ровно, как будто проводил инструктаж:

– Допрос пережили – похвально. Но это всё ерунда. Давайте теперь поговорим по-настоящему. Вы свидетели. Это плохо. Но это можно исправить.

Даша закашлялась сквозь всхлипы, плечи её дрожали. Ксемен повернулся к ней, хотел что-то сказать, но Ян перебил:

– Пусть плачет. Слёзы – это тоже информация.

– Я не знаю, о чём ты. – выдавил Ксемен, как по скрипту.

– Хватит, – прорычал Ян. – на кой чёрт вы это делаете? Я готов сделать вам предложение. Вы сунулись к трубе, а значит – уже стали частью большого дела.

Ксемен сорвался:

– Да знал бы я, что ты там такой хуйней занимаешься, я бы и на пять километров к этой ебаной трубе не подошёл!

Он замолчал, лицо его побелело, а воздух в машине, как будто бы стал плотнее.

Ян нахмурился:

– Знал бы я, что ты там такой хуйней занимаешься, я бы в тот день тоже к этой ебаной трубе не подошёл. Интересно получается, да?

– Что тебе нужно? – выдавил Ксемен, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Ему было страшно, страшно за себя, за Дашу, за ребят. В груди пульсировала вина – ощущение, что он уже подвёл всех.

– Гарантии, что я не сяду. – хрипло произнёс он.

Ян устало посмотрел в лобовое стекло, протёр глаза и вздохнул, словно это была привычка жить с усталостью, которая давила на плечи. Он откинулся на спину сидения:

– Я бы отстал от вас. Но подумай сам, чего это может мне стоить. Я готов кое-что предложить…

– Мы ничего не будем для тебя делать, – сказал Ксемен, сжав зубы.

– Почему? – тихо, но с явной усталостью, спросил Ян. – Я бы посоветовал тебе настроиться на сотрудничество.

Слёзы молча стекали по щекам Ксемена. Он краем глаза смотрел на Дашу, которая все никак не могла успокоиться.

– Ты-то что ревёшь? – грубо спросил Ян, но голос был уже не столько угрозой, сколько усталым наблюдением.

– Я не реву, – выдохнул Ксемен и быстро протер щеки. – Я слушаю.

Ян медленно повернул голову к нему, глаза уставшие, но ясные:

– Я дам вам работу. Будете помогать в порту, получаете долю. Это будет и ваша тайна тоже. Подумай: работа несложная, никаких лишних рисков. Крыша над головой. Деньги. Постоянная работа, гарантии безопасности, обеспеченности… Подумай головой.

Словно стараясь придать вес словам, Ян опустил плечи, обхватил руль руками и слегка наклонился к Ксемену:

– Я понимаю, что вам страшно. Но мне тоже нелегко смотреть, как вы трясётесь и боитесь. Я не хочу слышать ни о героизме, ни о бунте. Это жизнь. Вы идёте со мной – или остаётесь там, где уже нет дороги назад.

Ксемен опустил голову, его глаза бегали между Дашей и Яном. Он почувствовал, что предложение не такое уж и плохое: крыша над головой, деньги, безопасность друзей… И всё это – за то, что ему придётся «подвинуться» к трубе и молчать.

– Я… – выдавил Ксемен, – Я хочу, чтобы с ребятами было всё в порядке. Чтобы никто не пострадал.

Ян медленно повернул голову к нему, усталость в глазах смешалась с холодной ясностью:

– Тогда придётся работать. Не потому, что я хороший, а потому что иначе они сами окажутся в опасности. Решение твоё, Ксемен. Готов ответить сразу или нужно время, чтобы подумать?

– Подумать, – пробормотал Ксемен сухим голосом.

Ян кивнул. – Хорошо. Сутки даю вам, чтобы подумать… Ну чего ты плачешь? Марьян же со мной катался – и не плакал.

Ксемен резко поднял взгляд. В его голове всё перемешалось: Марьян? Катался?

– Что? – выдавил он. – Ты о чем?

Ян отпустил педаль тормоза и машина тронулась.

– Он не рассказал? Как вчера катался со мной до промзоны. Тихий был, спокойной, вел себя куда взрослее тебя.

Он сказал это просто, без намёка, но эти слова врезались в Ксемена острее любого ножа. Ксемена пронзило чувство – не гнева, а ледяной горечи. Во рту стоял привкус предательства, сухой и горький, как ржавчина.

– Это неправда. – выдавил Ксемен.

– Как хочешь.

– Почему он не сказал?

– Откуда мне знать? Вопросы к нему.

Ксемен больше ничего не сказал. Внутри него все сжалось – он успел надумать себе самое худшее. Ян вел к поселку.

Машина резко остановилась на случайной пустынной улице. Замки дверей щёлкнули.

– Всё, – коротко бросил Ян, не глядя на них. – Ваша остановка… Чуть не забыл. Бардачок.

Ксемен, в ступоре, механически потянулся к ручке и открыл его. Внутри лежали их телефоны.

– Не буду спрашивать, – хрипло сказал Ксемен, забрав вещи дрожащей рукой.

– Василий передал, – равнодушно пояснил Ян, уже глядя в лобовое стекло, давая понять, что разговор окончен.

Они вывалились в колючий холод. Машина рванула с места, не дав им сделать и шага, и растворилась в снежной мгле.

Даша стояла, обхватив себя руками, и снова тихо всхлипывала – уже не от страха, а от бессилия и опустошённости.

– Ксемен… а что… что он имел в виду про Марьяна? – её голос потерянно оборвался.

Ксемен молчал. Этот вопрос мучил его до нескромной тошноты.

– Не знаю, – выдохнул он, отводя взгляд. – Иди домой, Даш. Бабушка ждёт тебя. Никому ни слова. Ни о чём. Поняла? – Он схватил её за плечо, впиваясь пальцами, чтобы до неё дошло. – Если будут спрашивать – скажи, что в участок увезли, оказалось – они всё перепутали. Всё.

Он проводил её взглядом до самого порога, не двигаясь с места, пока калитка не захлопнулась за ней. И тогда его словно отпустило. Он резко развернулся и почти побежал по тёмной улице – не в сторону дома, а к дому Софьи.

Софья и Марьян, едва пережившие «облаву», сидели в темноте, до сих пор боясь включать свет. Когда участковый стучал, лампа горела только на кухне. С опаской выглянув в глазок и увидев нежданных гостей, они забились в угол зала.

Зал был погружён во мрак; даже спустя время они включили лишь настольную лампу. Софья нервно крутила в руках разобранную зажигалку: клала детали на стол и снова собирала. Марьян сидел на краю дивана, склонившись вперёд. Он не двигался уже минут пятнадцать. Тишину резало лишь тиканье часов и металлический лязг деталей в руках Софьи.

Когда в прихожей послышался шум, они оба подскочили, как ужаленные. К худшим опасениям – снова стук. Но теперь другой, торопливый. Софья прокралась к двери, глянула в глазок и тут же открыла.

В проёме появился Ксемен – лицо серое, землистое, глаза пустые, с тёмными кругами. Он тяжело дышал, будто бежал всю дорогу и не мог отдышаться.

Марьян тут же вышел в прихожую, потянулся к Ксемену, но тот одёрнул его руку, метнувшись в сторону.

– Ты как? – протараторил Марьян. – Ты жив? Что было? Где Даша?

– Ты чё, ублюдок… – Ксемен поджал губы, и из глаз хлынули слёзы. – Я тут на допросе… – он захрипел, вытирая щёки. – Молчу, ни слова лишнего! Ради вас, ради нас всех! А ты… ты ему всё уже сдал…

Марьян, впервые увидев, как Ксемен плачет, заметно оробел и не сразу переварил его слова.

– Что?

– Ксемен, ты о чём? – вмешалась Софья. – Куда тебя возили? Нам тоже в дверь стучали, мы не открыли, тебе пишем – ты не отвечаешь! Куда они вас забрали?

– КПП, участковый, – задыхаясь, выпалил Ксемен. – потом этот, начальник ВОХР! Менты уехали, и он нас Яну передал! Но это, чёрт возьми, неважно! Зачем я это всё терпел, если Ян и так уже всё знает?!

Марьян в непонятках смотрел на него, пальцы нервно перебирали воздух. Софья перевела взгляд на Марьяна, требуя объяснений.

– Я… я ничего ему не говорил.

– Да ты с ним в машине ездил! – закричал Ксемен. – Он сказал мне! Про то, какой ты «тихий» и «спокойный»! А я, блядь, как дурак, не знал, что ответить!

– Что он тебе сказал? – испуганно спросил Марьян. – Я ничего ему не говорил, ни о чём не договаривался… Он просто подобрал меня вчера, чтобы я не замёрз… Я… я забыл вам про это рассказать… И всё же – что именно он сказал? Что мы с ним о чём-то договорились?

Ксемен, всё ещё тяжело дыша, на секунду споткнулся.

– Он… он сказал… что ты с ним катался. Что ты вёл себя тихо. Взрослее меня.

Воцарилась пауза. Марьян медленно покачал головой, посмотрев на Ксемена с горькой жалостью.

– И всё?

Ксемен молчал. В его глазах проступило замешательство. Он пытался дословно вспомнить слова Яна и вдруг понял, что конкретики не было. Только намёк.

– Он… просто бросил это… а я… – голос Ксемена утих. Истерика схлынула. Он медленно сполз по стене в прихожей на пол. – Блять… Почему тогда… Он специально так, что ли…

Ксемен сидел, обхватив голову руками.

– Он нас стравливает… – глухо выдавил он. – И он ведь даже ничего не сказал…

Софья стояла с зажигалкой в руке, металл дрожал в пальцах. Марьян молчал, но в его глазах впервые мелькнуло что-то вроде страха – не перед Яном, а перед тем, что между ними что-то начинает рушиться.

Ксемен долго сидел на полу, молча, будто выжатый насухо. Дыхание постепенно выровнялось, плечи перестали дёргаться. Он поднял голову и посмотрел на друзей красными, воспалёнными глазами.

– Слушайте… – голос хрипел, будто горло обожгли. – Я вам скажу всё, как было.

Он говорил медленно, подбирая слова. Как их выдернули на КПП, как Василий давил, орал, тряс, как передал Яну. Как в машине Ян сначала молчал, а потом выложил всё – про трубу, про «большое дело», про то, что они свидетели и выхода нет.

– Он отчётливо дал понять, что если мы будем выделываться – нас просто закопают. Всех. Не в переносном смысле. В землю. Чтобы и следа не было.

Софья резко поднялась с дивана, шагнула ближе. В глазах её было и возмущение, и страх.

– И что теперь делать? Ты этому веришь? Ты что, серьёзно считаешь, что нам теперь нужно с ним сотрудничать? Еще минуту назад ты орал на Марьяна за то, что он якобы «согласился» на его предложение!

Марьян вжался в стену.

– Не за это я орал. Я думал, что он «согласился», не посоветовавшись. Я сказал Яну, что нам нужно время. Я советуюсь с вами.

– Не хочу я с ним сотрудничать. – прошипела Софья.

– А что тогда? – Ксемен поднял на неё глаза. – Ты думаешь, мы можем просто сказать «нет»? Улыбнуться и пойти в школу, как ни в чём не бывало? Мы свидетели. У него руки длинные, и он не шутит.

– А закон? – почти выкрикнула она. – У нас есть закон! Можно рассказать, можно пожаловаться, можно…

– Закон, – перебил её Ксемен с кривой усмешкой, – ты видела, как участковый глаза прячет? Он сам, блять, отвез нас к Василию и, на минуточку – даже не довез обратно. Да им проще сделать вид, что мы сами в карьер полезли и замёрзли. Всё. Конец истории.

Марьян сидел, склонившись вперёд, и молчал. Только пальцы теребили край футболки. Софья посмотрела на него, как на последнюю надежду.

– Скажи что-нибудь.

Он поднял глаза, метнул взгляд от неё к Ксемену, снова опустил голову.

– Я… не знаю.

Повисла тишина, тяжёлая, как дым.

Ксемен опёрся ладонями о пол, поднялся, пошатываясь.

– У нас нет выбора. Хоть я и хочу, чтоб всё было правильно, но… правильно уже не будет. Если хотим жить – нужно держаться вместе. И, да… с ним. Главное, что мы все были целы. Другого исхода я не вижу…

Софья покачала головой, лицо её побелело.

– Я не буду работать на уголовника. Никогда.

Ксемен выдохнул, будто это был удар, но отступать не стал.

– Значит, ты рискуешь не только собой. Он ясно сказал: если кто-то выделится – в землю ляжем все. Софья, я тебя понимаю… Но у нас правда нет выбора…

Софья смотрела на него, и в её глазах плескалось нечто среднее между презрением и жалостью.

– Ты уже говоришь как он, – тихо, но чётко сказала она. – «Нет выбора». «В землю ляжем». Ты уже боишься его больше, чем смерти. И уже готов тащить нас за собой в эту яму, лишь бы он был доволен.

Ксемен сжал кулаки, его только что обретённое спокойствие начало трещать по швам.

– Это не яма! Это единственный способ выжить! Ты что, не понимаешь?!

– Нет, это ты не понимаешь! – голос Софьи сорвался на крик. – Если мы скажем «да», мы перестанем быть собой! Мы станем такими же, как они! Мы будем воровать, молчать и бояться! И это навсегда! Лучше уж…

– ЛУЧШЕ УЖ ЧТО? – взревел Ксемен, делая шаг к ней. – Умереть? Героически? За что? За принципы, которые никому, кроме нас, не нужны? Ты готова умереть за то, чтобы всё осталось как есть?

Марьян резко поднялся с пола, встал между ними, раскинув руки, как будто разнимая дерущихся детей.

– Хватит! Прекратите! – его собственный голос прозвучал неожиданно громко и властно. Оба замолчали, уставившись на него. Он тяжело сглотнул, обводя их потерянным взглядом.

– Мы ищем выход, где его нет. Любой выбор – плохой. Мы просто… просто должны выбрать, какой плохой выбор мы можем пережить. Вместе.

Воцарилась тяжёлая пауза.

Софья отвернулась, уставившись в тёмное окно. Её плечи были напряжены.

– Я не знаю, какой выбор можно пережить, – её голос прозвучал глухо, устало, – я не хочу ни того, ни другого.

– Я тоже не хочу, – тихо сказал Ксемен. Вся его ярость вдруг ушла, оставив лишь бесконечную усталость. – Но выбирать придётся. Ян дал сутки. Завтра ему будет нужен ответ.

Он посмотрел на Софью, на её ссутулившуюся спину.

– Я не буду решать за тебя. Решай сама. Но знай… если ты скажешь «нет», я не смогу тебя защитить. Никто из нас не сможет. И я буду винить себя в этом до конца жизни.

Марьян медленно опустил руки.

– Давайте… давайте просто переждём ночь.

Но все они понимали, что утром мысли яснее не станут. Завтра наступит день, когда придётся сделать выбор. Тишина в комнате стала густой и липкой, как смола.

– С Дашей… надо будет поговорить. – Глухо, уже приподнявшись, бросил Ксемен. Он не мог больше находиться в этой комнате, где воздух пылал их несломленным упрямством и обречённостью. Он вышел, не попрощавшись, и тихо притворил дверь.

Софья отошла к окну. Марьян остался стоять посреди комнаты, не зная, к кому из них идти. Мост между ними трещал и рушился прямо на глазах.

Прошедшая ночь не принесла ясности. Утро наступило серое и давящее. Ксемен провёл его на автопилоте: завтрак под ворчание отца, сборы сестёр, дорога в школу. Всё как всегда, но внутри всё было перевёрнуто с ног на голову.

В школе он встретил Марьяна и Софью – такими же угрюмыми и озадаченными.

Они избегали взглядов. Тактика Марьяна «дождаться утра» не сработала. Время принятия решения наступило куда быстрее, чем они ожидали.

После уроков класс быстро опустел. Валентин Андреевич медленно собирал разбросанные листки. Тишина после звонка была густой и тяжёлой. Чёткие шаги разрезали её. Не ученические, не суетливые, а тяжёлые, размеренные. Они остановились у двери.

В проёме появился Ян. В руках – картонная коробка с логотипом фирмы.

– Валентин Андреевич, – голос прозвучал спокойно, без почтительности, просто констатация факта, – не помешаю?

– Ян? – Учитель поднял голову, пальцы замерли на стопке тетрадей. – Что-то случилось?

– Всё в порядке. – Ян легко вошёл, поставил коробку на ближайшую парту. – Разбирали склад на предприятии, вспомнил про школу. Кое-что из железа ещё вполне живое. Мониторы, блоки… Пусть поработает на будущее страны, а не ржавеет.

Монокль медленно снял очки, протёр линзы платком.

– Щедрость – редкость в наше время. Спасибо. – Его взгляд скользнул по коробке. – Хотя настоящая проблема не в технике, а в том, что сегодня никто голову включать не хочет…

Ян усмехнулся, обводя взглядом пустой класс. Его глаза на мгновение задержались на потёртых плакатах и пожелтевших грамотах.

– Голову включать – это к вам. А моя задача – обеспечить процесс. Нельзя готовить специалистов будущего на оборудовании прошлого века. А то и без оборудования совсем. – Он сделал паузу, голос приобрёл лёгкий холодок. – Хочется, чтобы у детей были… чёткие перспективы. Чтобы не сбились с пути, не натворили ошибок, которые потом не исправить.

Валентин Андреевич снова надел очки, сделав невозмутимое лицо.

– Перспективы закладываются правильными вопросами, а не правильными ответами. Но техника, безусловно, облегчит процесс.

Ян шагнул ближе к столу, понизив голос почти до шёпота:

– Всё, что я делаю – ради порядка.

Валентин Андреевич не дрогнул.

– Ну что ж… Думаю, будет полезно. – Он коротко кивнул, повернулся к двери и замер на мгновение. – Всего вам хорошего, Валентин Андреевич.

Дверь закрылась. Учитель несколько секунд сидел неподвижно, пальцы всё так же сжимали журнал. Потом медленно повернул голову к коробке на парте. Она стояла там, тяжелая, чуждая. И почему-то она ему очень не нравилось.

Весь день прошёл в мучительном ожидании. Школа, улицы, пустые коридоры – всё плыло перед глазами, как одно серое пятно. Мыслей так и не было, только тихая паника. Ксемен ловил на себе взгляды Марьяна и Софьи, но не видел в них ответа. Даша молчала, уйдя в себя. Советоваться было не с кем. Не изменилось ровным счётом ничего.

Когда ночь накрыла поселок, телефон в кармане Ксемена завибрировал. Одно короткое сообщение в Telegram, без подписи, как приговор:

«Одно слово – да или нет».

Ксемен замер. Сердце заколотилось так, что перехватило дыхание. Он сжал телефон в руке, и перед глазами встали лица друзей: яростное – Софьи, потерянное – Марьяна, отрешённое – Даши. Он услышал голос Яна: «…остаётесь там, где уже нет дороги назад…».

Почему-то вспомнил сестер.

Он чувствовал, как рушится всё, во что он верил. Но другой дороги не было – оставалось лишь выбрать свой персональный ад.

Палец дрогнул над клавиатурой. Он закрыл глаза и отправил одно короткое слово:

«Да».

Испытательный срок

Последний звонок прозвенел, как погребальный колокол. Они вышли из школы не вместе, а по одному, стараясь не смотреть друг на друга. Ксемен шёл, уткнувшись в землю, Софья – с гордо поднятой головой, но с бешено колотящимся сердцем, Марьян пугливо озирался, а Даша просто плыла в потоке своих мыслей. Все будто шли на казнь.

У гаража их ждала знакомая грязно-бежевая «буханка». Андрей, сидя за рулём, что-то жевал, глядя в лобовое стекло пустым взглядом. Он даже не кивнул, когда они, молча, как осуждённые, по одному залезли в салон. Дверь захлопнулась с тяжёлым звуком заперевшейся клетки.

Они выехали из посёлка, проехали по ухабистой грунтовке и свернули к порту. За всю дорогу никто не вымолвил ни слова.

– Приехали. Выходим. – Бросил Андрей, едва заглушив двигатель.

Они вывалились на промёрзший асфальт. Их сразу оглушил порт: рёв моторов, лязг металла, крики рабочих, едкий запах мазута. Андрей, не глядя на них, двинулся вперёд, и они, как стая испуганных птенцов, потопали за ним через этот грохочущий ад к серому административному зданию.

За массивным столом сидел Николай Петрович. Он не стал вставать. Его тяжёлый, заплывший взгляд медленно прополз по каждому из них. Ян стоял неподалеку, опершись руками на подоконник. На нем был непривычно яркий новогодний свитер.

– Наконец-то пришли. – Сказал он и сделал пару шагов вперед.

Портначальник безразлично вздохнул.

– Николай Петрович, – представился он, – начальник порта. Вас как называть?

Все по очереди представились.

– Интересные имена, конечно, у вас, юноши… Что-ж, мы тут с Яном… – он покосился на Яна, – вот, с ним…

Ян помахал рукой.

– Ян Валентинович, если кто не знает. – На всякий случай представился он. – Можно просто Ян.

Николай Петрович тяжко вздохнул, отодвинул папку с бумагами.

– Ну, собрались. Не знаю, что вам там Ян рассказал, но скажу кратко: работа найдётся для каждого. Тихая, незаметная. – Он обвёл их усталым, ничего не выражающим взглядом. – Вы её делаете – мы вас не трогаем. Ваши семьи – целы. Вы косячите, умничаете, болтаете… – Он развёл руками. – У меня своих проблем хватает. Разбираться с вашими не буду. Разберутся другие. Понятно?

В кабинете стояла гробовая тишина.

– Вопросы есть? – Переспросил он, уже явно желая поскорее закончить этот разговор.

Вопросов, конечно, не последовало.

Марьян и Даша из-за всех сил старались слиться с местностью, Ксемен стоял ровно, а Софья стиснула зубы и не скрывала презрения. Ян и Николай Петрович переглянулись.

– Ксемен у нас будет работать с Сергеем и Павлом, – продолжил Ян, – помогать им с физической работой. Ты парень крепкий – как раз работа по тебе. Андрей проведет тебя до причала, а там ты их уже найдешь… Они такие… Узнаешь их, в общем. Марьян – пойдешь ко мне в помощники, будешь проверять таблицы. Софья, тебя тоже Андрей проведет. Будешь заниматься маркировкой. А ты, Даша… А тебе, в общем-то, Николай Петрович все расскажет. Вопросы?

Вопросы все также не были озвучены.

– У матросов нет вопросов. – Тихо передразнил Ян. – Хорошо. Тогда не теряем времени. Андрей, ты знаешь, что делать. Марьян, быстро за мной.

Ян тут же метнулся в коридор. Марьян опешил. Николай Петрович неожиданно бросил Яну вдогонку:

– Что, у тебя уже Новый год?

– Он через две с половиной недели, – улыбнулся Ян, – начиная с сегодняшнего дня, двигаюсь на новогоднем.

Андрей грубо ткнул пальцем: Ксемен и Софья – направо, за ним. Даша осталась в кабинете под присмотром Николая Петровича.

Через минуты Ксемен уже стоял у причала. Фонари заливали порт резким белым светом, а с моря дул бешеный ветер. Ресницы тут же покрывались ледяной корочкой. Пальцы немели даже сквозь перчатки.

Искать «мужиков» долго не пришлось – они появились сами, вынырнув из промозглой кутерьмы. Павла и Сергея он застал за погрузкой. Рёв моторов, скрежет кранов, запах мазута и соли – здесь был свой замкнутый мирок. Ксемен щурился, пытаясь разглядеть лица в этом месиве. Из-под шапки выбились чёрные кудри, мешая обзору.

Неподалёку, прислонившись к ящикам, стоял Андрей, скрестив руки на груди.

– Ты кто такой? – С ехидцей окликнул Павел, заметив Ксемена.

– Ксемен. Меня Ян прислал.

– А, вот ты какой, – захохотал Павел, оглядывая его с ног до головы. – Молодой! «Ксемён»! – Язвительно исковеркал он имя. – Выебистое! Будешь Сёмой, цыганчик! А то на «Ксемена» тут никто без смеха не посмотрит!

Он залился грубым, тошнотворным смехом. Сергей молча наблюдал, оценивая реакцию новичка. Павел тем временем кружил вокруг, то заглядывая в сумку, то трогая куртку.

– Ну что, покажи руки. Помоги нам тут с насосами, а не стой как столб. – Сказал он, ударив ладонью по железной крышке резервуара.

Ксемен почувствовал, как горячая волна стыда и злости подкатила к горлу. Он сглотнул и заставил себя смотреть Павлу в глаза. «Сёмой так Сёмой» С пронеслось в голове.

Он присел к трубам, пытаясь включиться в работу, и быстро понял суть: это была не простая помощь. Павел и Сергей хитро перегибали линии, сливая нефть в маленькие ёмкости прямо с трубы, пока основной поток шёл в резервуар. Капли сливались в металлические баки, почти незаметно, но Ксемен видел всё: густая, чёрная, вонючая нефть стекала куда-то прочь.

– Смотри, как настоящая работа делается, – хихикнул Павел, отпивая из термоса, – тише воды, ниже травы, малыш. Делай, как мы, и не облажайся. Громко чихнёшь – всем расскажем, что цыган с кудлатой головой возомнил себя умником.

– Штучками, понемногу. – Тихо, но весомо добавил Сергей. – Резко дёрнешь – на датчиках провал, и всем нам крышка.

Ксемен чувствовал ледяной ветер в костях, пальцы почти не слушались, дыхание превращалось в клубы пара. Металл морозил его руки, а шланги предательски скользили. Слышны скрежет кранов, бульканье нефти в баках, голоса рабочих, то и дело перекрываемые хохотом Павла. Каждый шаг, каждое движение под прицелом этих двоих – чувство, что его проверяют. Он понимает: здесь нет ошибок, здесь нет права на сомнение – он уже сам вовлечён в наглый, тихий, опасный процесс.

Сразу после инструктажа Ян повёл Марьяна к себе. Кабинет встречал теплом и мягким светом настольных ламп, пахло свежесваренным кофе. Ян спокойно сложил руки на клавиатуре. В глазах его была привычная холодная ясность, но здесь она сочеталась с какой-то необычной, почти домашней атмосферой.