Ангел мой, будь со мной! Ты – впереди, я за тобой!

*

Когда Кирилла Федоровича не стало, я написала любимому учителю стих.

«Рецепт вечной молодости»

Часто бывает в старости

Тихо, как на погосте.

Привычки, слова пустые,

Рефлексы совсем простые.

Не человек – оболочка

Не пора ли поставить точку?

Такая старость может миновать,

Лишь только сможешь ты отдать

Весь опыт, все приобретенья

На благо людям, для людей.

Отдашь, – взамен владей

Бесценным даром – время вспять течет,

И вместо пустоты и серых дней,

Людская благодарность и почет…

Р.S. Какие точки, что там расставлять…

*

В свои практически 90 лет Кирилл Федорович прекрасно выглядел, думаю, что это оттого, что всю свою жизнь он щедро делился с людьми трудами своими, жил не для себя, а для народа. Понятно, что шла колоссальная подпитка людской благодарностью. Элексир вечной молодости ищут, по всей видимости, не там, где надо.

Умер он у сына в Москве, а в Ухту привезли урну с прахом, чтобы захоронить рядом с женой. Я была неприятно поражена тем, как мало учеников пришли на похороны своего Учителя. Я, похоже, была самой молодой из присутствующих. Кирилл Федорович выучил столько учеников, и никто, никто из них не пришел! Возможно, просто не знали о том, что он умер.

Говорили на прощании немного, я выступить не посмела, может и зря. Что-то там мямлила завуч из нашей 3-ей школы… Спасла ситуацию мэр города Антонина Алексеевна Каргалина уж она то могла сказать замечательную речь на любую тему…

Она рассказала, что родился Кирилл Фёдорович в Ленинграде, был школьником, когда началась война, отдыхал у дедушки с бабушкой, где-то под Ленинградом и немцы забрали мальчишку в обоз, после войны его за это сослали в Республику Коми, впоследствии реабилитировали, но он до конца жизни так и жил в Ухте. Что мы всегда будем помнить этого замечательного человека и педагога, а музей будет работать дальше и это тоже будет память о Кирилле Федоровиче. Потому что он для многих поколений школьников, – замечательный, умный, красивый, эрудированный, увлеченный своей уникальной работой учёный и удивительной судьбы человек. И что в школе во все времена педагог-мужчина был большой редкостью. Но такого как Кирилл Федорович, не будет больше никогда и нигде.

Он не просто преподавал детям какие-то дисциплины, а давал нам гораздо больше. Он учил нас любить мир. Весь, целиком! Радоваться любым его проявлениям. Будь то вспорхнувшая птица, или выпрыгнувшая из-под ног лягушка. Исподволь, ненавязчиво, мы учились видеть прекрасное в обыденном и не терять силу духа в любых обстоятельствах. Это очень пригодилось в жизни. А как увлекательно он пересказывал прочитанные книги! Любовь к приключенческой, исторической, детективной и чуть позднее к научной литературе, умение пользоваться литературными источниками, получать удовольствие от прочитанного, это всё оттуда, из детства.

Глава 11.

После школыПосле школы и неудачной попытки поступить в сыктывкарский университет на исторический факультет (кстати, неудачной эта попытка оказалась из-за моей глупости), я нахально думала, что знаю все и стала отвечать по билету, даже не подготовившись. Зачем-то поспорила с педагогом и в результате получила не пятерку за ответ, а всего лишь четыре. Решила, что баллов, необходимых для поступления не наберу и еще, я была очень домашняя девочка и не была готова к кошмарному и грязному общежитию, куда заселили всех, кто поступал). В общем, я вернулась в родной город и как большинство мои одноклассников отдала документы в индустриальный институт, сдала экзамены и вскоре стала студенткой факультета геологии.

Что-то ищут… и что-то находят.

По горам, по лесам, по долинам Неустанно геологи бродят. Что-то ищут в подземных глубинах. (стишок нашла в интернете)

Год учебы пролетел незаметно, а летом началась первая геологическая практика. Долетели мы самолетом до закрытого города Нарьян-Мара, а затем нас распределили по геологическим отрядам. Кто-то из ребят остался работать в городе, или недалеко от него, а мы, небольшой группой добрались до богом забытого поселка Шойна на полуострове Канин Нос, что на берегу Белого моря. В переводе с ненецкого – Шойна это "Место захоронения". Там, где стоят дома поморов, когда-то были могилы ненцев. А еще, перед Великой Отечественной войной военные строили в десяти километрах от посёлка аэродром и случайно выворотили из земли жертвенный камень. Аэродром не понадобился, а через год с моря поползли пески самой северной пустыни в мире – заполярной. Местные жители думают, что возможно, пески наступают ещё и потому, что в 1930-х рыбаки колхоза "Северный полюс" тралами уничтожили растительный покров морского дна в районе Шойны. Теперь море выкатывает на берег тысячи тонн песка, а ветер во время отливов разносит их по тундре. А еще, говорят, что в том же колхозе держали много коров и лошадей, с помощью которых тащили сети с навагой из-подо льда. А прежде здесь было становище, куда ненцы пригоняли стада оленей. Скот вытоптал тончайший слой растительности, сдерживавшей песок, и жёлтое море хлынуло на вечную мерзлоту. Вообще до развала СССР это был второй после Мурманска порт. 70 рыболовных судов заходили сюда в промысловый сезон и жили здесь до 3000 человек, включая сезонников. Рыбзавод выпускал по 2,5 миллионов банок в год, было своё подсобное хозяйство: коровы, поросята, лошади. Работал кирпичный завод, метеостанция. Население обучали сажать и выращивать картофель на песчаных дюнах.

Сейчас местные занимаются рыбалкой, охотой да сбором грибов и ягод, других занятий нет. Поселок Шойна сегодня это десяток покосившихся и почерневших от времени деревянных домишек, расположенных вдоль бесконечной прибрежной песчаной косы. Еще там был дом, в котором размещался крошечный продуктовый магазин и два барака – общежитие для геологов и столовая для них же. Пообедав там первый раз, я вышла из столовки с куском хлеба в руке, ко мне подбежала небольшая собачка, умильно на меня посмотрела, и я отдала ей хлеб. И буквально через секунду, оказалась окруженной не менее чем тридцатью собаками самых разных размеров. Они практически свалили меня с ног, и я очень испугалась. Какой-то двухметрового роста геолог вытащил меня из этой кучи-малы за шиворот, и строго сказал, что подкармливать собак нельзя. Мол, сожрут, и не подавятся. Я спросила, откуда их столько, и мне ответили, что геологи на сезон берут собак в поле, а после сезона бросают. Собаки выживают, как могут.

Вечером того же дня, гуляя по песчаной косе и любуясь красивым закатом, я еще раз увидела стаю бродячих собак. Они весело носились по берегу, таская за собой нечто похожее на мяч. Когда стая приблизилась, я с ужасом опознала в «мяче» человеческую голову, а точнее череп с длинными волосами. Мне объяснили, что местное кладбище находится неподалеку от деревни, расположено на песчаных почвах и собаки от нечего делать, а может и с голодухи, раскапывают могилы и вот так вот развлекаются. С содроганием рассказала о том, что увидела местным и услышала в ответ, что в сравнительно недалеком прошлом у северных народов был обычай не хоронить тело умершего шамана, оно расчленялось родственниками покойного и становилось их фетишем-охранителем. Череп шамана доставался главному наследнику, и с ним советовались в различных жизненных обстоятельствах. Отголосок этого обычая еще недавно встречался у ненцев, которые советовались с черепом шамана во время сна. Брр, жуть какая.

Через несколько дней нас раскидали по отрядам, и началась моя первая практика. Нашим небольшим отрядом руководила женщина, еще был студент лет 25-ти из Перми и рабочий. Мы жили в тундре в палатках, вот она, долгожданная романтика! Каждый день были многокилометровые маршруты, я была радиометристом и все лето ходила с тяжеленным радиометром, в бродовых сапогах 42 размера, в которые запрыгивала прямо в кроссовках (меньше сапог не нашлось, а у меня 34 размер обуви). Сначала все было совсем даже неплохо. В тундре летом красиво, бегают и тявкают грязные песцы, вспархивают из-под ног куропатки. Хорошая погода, интересные маршруты. Но начальница вдруг начала экономить на еде, копить консервы к осеннему приезду дочери, и стали мы голодать. По сей день благодарна студенту Саше, который научил меня воровать еду из продуктовой палатки. А что делать, голод не тетка! Еще мы собирали грибы, варили компот из морошки и все равно все время хотели есть. Однажды, находясь со студентом в маршруте, увидели на горизонте буровую вышку. Бросили свои рюкзаки на каком-то холме, и пошли к буровикам. Шли долго, расстояния в тундре обманчивые, когда пришли, стыдно было сказать, что очень есть хотим, сказали, что заглянули по работе. Но буровики люди приветливые, сначала гостей накормили. У них даже сливочное масло было! Правда, слегка прогорклое. Ну, да это пустяки. Наелись мы до отвала. А еще у буровиков был совенок Яшка, лупоглазый такой, совершенно людей не боялся. Буровая произвела на меня неприятное впечатление. Старые балкИ, оборудование разбросано как попало, да еще увидели бочку из-под бензина до краев заполненную убитыми утками. Накануне мужики стреляли по пролетающим мимо птицам. Конечно, чистить от перьев такое количество птиц никто бы не стал, то есть настреляли их от скуки. Позже буровики нас тоже навещали, приносили хлеб и конфеты. А в конце лета вся тундра праздновала ежегодный местный праздник «День оленя». Ненцы съехались отовсюду. Прилетел вертолет с артистами, привезли еще какого-то очень важного пузатого дядьку с пузатым же портфелем. К нему тут же выстроилась огромная очередь. Каждому ненцу он выдавал по несколько метров кошмарных расцветок ситцев и какой-то очень убогий набор продуктов. На представление артистки из местной самодеятельности надели темные солнечные очки. Увидев это, ненки убежали по своим чумам и все, как одна вернулись в таких же. Ну, правильно, чем они хуже приезжих. Потом был праздник. Гонки на оленях по траве, в которых сами олени очень красивые, с большими грустными глазами принимать участие отчаянно не хотели. Ненцы же вовсе на ненцев, как мы их привыкли представлять и не походили. Много было горбоносых, с вьющимися волосами, черноглазых, похожих на Валерия Леонтьева. Мы побывали в чуме, посмотрели, как там и чего, увидели много шкур, раскиданных там и сям на которых сидят и, что места внутри очень мало, тесно. В верхнем углу полога заметили небольшую деревянную фигурку в меховой одежде, узнали, что это воплощение почитаемого предка, видимо что-то вроде амулета. На шее у маленьких детей висели веревочки с колокольчиком, мне объяснили, что если ребенок потеряется, то его обязательно найдут по звуку колокольчика. После праздника ненцы покидали свой немудрящий скарб и детей в нарты и растворились в тундре, как будто их и не было. Мы еще пересекались с местными, и даже с голоду один раз подстрелили оленя, украдкой его разделывали, варили и ели. Несмотря на то, что летом в тундре сухой закон, большинство из увиденных нами местных, из тех, что приезжали к нам в лагерь были пьяными. Они и приезжали затем, чтобы водки прикупить. Местные алконавты выглядели колоритно: во всех карманах по бутылке водки, и даже в отворотах сапог. А на голове «накомарник», мешок из ситцевой тряпки. Из таких вот ситцев моя бабушка мешки шила для круп и муки. Многокилометровые маршруты стали привычными, погода стояла хорошая, время летело быстро, закончился полевой сезон и вот мы снова в Шойне. Сразу же побежали в продуктовый магазин купили по буханке хлеба, по огромному куску сливочного масла, шли по дощатым мостовым и уплетали за обе щеки. Было очень вкусно! Вскоре прилетел вертолет, чтобы забрать геологов в Нарьян-Мар. Студентам велели собрать флажки, по краям вертолетной площадки. Ну, я и побежала. Кто-то грубо схватил меня за капюшон, обругал матом и отшвырнул в сторону. Я сначала и не поняла ничего. Оказалось, что у вертолета по бокам есть маленькие пропеллеры, и я под такой вот пропеллер и устремилась, в общем, спасли меня от верной гибели. Сначала я как-то и не отреагировала и спокойно себе летела в трясущемся и шумном вертолете, а потом вдруг как представила, чем могла моя первая практика закончиться! И вот тут уже затрясло меня, да еще как! Потом за учебный год я практически забыла об этом приключении. Как выяснилось, до следующей практики.

В Нарьян-Маре нам долго не выдавали зарплату, много дней мы очень хотели есть, а купить еду не могли, денег не было. Девочек студенток поселили зачем-то в барак, где уже вторую неделю беспробудно гуляли и пили буровики. Они стучали в дверь девчоночьей комнаты, требовали открыть, иначе, мол, заберутся в комнату через окно. Но мы держались! На следующий день к нам пришли «гости» из другого барака, но такие же пьяные. Принесли подарки. Например, мне пытались всучить купальный костюм размера эдак 58. Лучше бы поесть чего принесли. Наконец зарплату выдали, заработали мы довольно много денег. И тут же помелись их тратить… Перед отъездом домой я зашла в парикмахерскую, и мне сделали прическу под Анджелу Девис, раньше ведь только на бигуди могли волосы накрутить, и я вышла из салона с ощущением неземной красоты. А потом хохотала до истерики, наткнувшись где-то в городе на витрину в магазине. Увидела я в отражении тощую девицу в очках с непропорционально большой из-за кучерявых волос головой и подсевших чуть ли не до колен от многочисленных стирок джинсах. Видок у меня был тот еще! Такой «красоткой» я загрузилась в поезд, где, сунув голову под кран, смыла всю свою красоту, и только тогда успокоилась. В поезде ехала вместе с ребятами-геофизиками из нашего института. В Печоре всех нас потрясли огромные листья на тополях. После тундры город весь утонувший в зелени показался необыкновенно красивым. В Ухту приехали поздно ночью и один из ребят Сергей Костров, будущий композитор знаменитой группы «Сталкер» проводил меня до самого дома. Я по сей день благодарна за это Сереже, думаю, сам он уже и думать об этом забыл. Попав домой я, бросила рюкзак в коридоре и тут же залезла в холодильник (практически с головой) и до утра ела все, что там нашла. Родители были в шоке.

Что же дала мне первая практика? Я целое лето прожила самостоятельно, впервые заработала денег, научилась готовить, стирать, отдраивать песком кастрюли, успела влюбиться и объесться морошкой на всю оставшуюся жизнь.

А через год началась вторая летняя геологическая практика. Небольшая группа ребят и я, в том числе, решили поехать в город золотопромышленников Алдан, в Сибирь. По дороге мечтали, представляя себе необыкновенно красивый город. В Свердловске пока ждали самолет, я заснула прямо в зале ожидания. Проснулась оттого, что кто-то легонько тряс меня за плечо. Открыв глаза, увидела большую кепку-аэродром, огромный нос и сильно небритое лицо. Испугалась. Папа меня перед отъездом просил держаться от таких людей подальше. Дядя показал мне паспорт с билетом, и с сильным акцентом спросила у меня: «Это чи то ли твой»? Пока я спала, мои документы вывалились из карманов куртки и несколько часов валялись на полу. Спасибо хорошему человеку, что не пнул это все ногой, и не прибрал, а разбудил, отдал и да еще попросил, чтобы я была внимательней в дороге. Вот так кепка-аэродром. Моя практика могла закончиться, даже не начавшись. В Алдан летели через Иркутск. Город очень понравился, там особый микроклимат, оттого, что город располагается в котловине, и цвела сирень. А вот озеро Байкал показалось серым и неинтересным. Приехав в Алдан, мы растерялись. Город просто шокировал, он был маленьким, затрапезным и заброшенным. Геологи с семьями жили в деревянных бараках в крошечных пеналообразных комнатках. Дома в городе не строились, и надежды на другую жилплощадь не было. Любимым всепогодным развлечением горожан, о котором я узнала позже была беспробудная пьянка, а зимой играли в «Долетит ли до земли». Когда становилось совсем уже холодно, 50, 60, а то и 70 градусов, народ соревновался. Плевали по очереди и смотрели, как быстро и чей замерзший плевок первым долетит до земли. В дороге я простыла, и тетка, которая оформляла меня на работу, бодро так спросила, где я голос пропила… В общем, всех студентов быстренько распределили по разным отрядам и раскидали по тайге, в сопки на Алданское нагорье. Это была Тимптоно-Учурская геолого-разведочная экспедиция. Все лето пока мы ходили в маршруты, стояла замечательная солнечная, совсем южная погода. Плюс 30, а то и больше. Маршруты были очень большими. После первого, пройдя километров 20 по горам, я потом два дня спала как убитая, не могла прийти в себя, потом втянулась. У нас в отряде был рабочий, бывший шахтер, он студентов жалел, и как мог, баловал, то кашу сварит, то из яичного порошка яичницу и студентов подкармливал. Один раз он ушел к шурфам на работу и заблудился. Блуждал целый день. Мы находились на вершине холма, стреляли, кричали, но, он, находясь внизу, не слышал наших воплей и выстрелов. Испугался очень сильно и на следующий день такую дорогу прорубил к шурфам, просто проспект. Начальником отряда в этот раз был Сергей Гром, худощавый парень 25-ти лет, с длинными до плеч белокурыми волосами, затянутый в черный кожаный костюм, с винтовкой через плечо, он производил впечатление загадочного и брутального мачо и явно рисовался перед студентками. Конечно я тут же влюбилась. Потом, уже став старше я прочитала у польской писательницы Иоанны Хмелевской, что ни один мужчина, из тех которые ей очень нравились (а любила она, как и я исключительно блондинов) в ее сторону ни разу в жизни так и не посмотрел. Увы, на меня тоже. Тогда я об этом еще не знала, и все время влюблялась. В отряде еще был студент Сережа Лозинский. Замечательный мальчишка. Мне кажется, что и в него я была немножко влюблена. Как же здорово было, что он был рядом. Дело в том, что Гром наш оказался запойным алкоголиком, все лето в отряде варили брагу, изо всего абсолютно, все лето пили, а осенью, когда брагу варить было уже не из чего, Серега перешел на одеколон. И развлекался игрой в русскую рулетку. У каждого начальника отряда обязательно был пистолет. Так положено. Так вот, мы со студентом ушли на несколько дней из лагеря, ловили рыбу, варили ее, ели и прислушивались к тому, что там, в лагере творится. Периодически раздавались выстрелы, и было очень страшно.

Да, я забыла еще рассказать, что мы с Громом вдвоем ходили в первый маршрут в горы, а когда к вечеру вернулись, то у каждого из нас на физиономии красовался огромный синяк. У меня под левым глазом, у Сереги под правым. В то время, мы еще находились точке, в которой располагался не один отряд, а несколько. Народ, увидев нас, хохотал, плакал, икал от смеха, и невозможно было объяснить, (нас просто никто не слушал!), что произошло все совершенно случайно. Я упала на скользкой после дождя осыпи, и ударилась щекой об камни, а Сергей уже в конце дня геологическим молотком разбивал кусок горной породы и осколок попал ему прямо в лицо. Про нас долго еще пересказывали по рации другим отрядам, хохотали, додумывали, как хотели и даже не ленились пройти много километров, чтобы полюбоваться на нас. Помню, как долго синяк не проходил. Он был и желтым и зеленым и багровым. А еще из этого маршрута я вернулась в разорванных в самом неприличном месте (на заду!) штанах. Что тоже было встречено приступами гомерического хохота. Все же было очень просто. Перед практикой (мы же модницы!) геологическая униформа ушивалась по фигуре. И вот при подъеме в гору, буквально на первых же километрах все эта «красота» на глазах превратилась в лохмотья.

Был еще один забавный случай. Во время маршрута мы наткнулись на избушку браконьеров. Насчитали больше 200 капканов и петель. И, конечно же, не смогли пройти мимо. Все браконьерское барахло экспроприировали, на столике в избушке оставили баночку с таблетками элениума, и написали, мол, браконьер, выпей и успокойся. Петли и капканы этим же вечером расставили по лесу. Прошло несколько дней. Серега как всегда бухал, а собаки наши начали вдруг беспокоиться. Они нервно тявкали и рычали, как потом нам стало понятно, браконьеры, обнаружив разоренную избу, вышли на нас и пару дней вели наблюдение, рассматривая наш немногочисленный отряд в бинокли. Затем заявились сами. Нас спасла только рация и наглое утверждение, если они не уберутся, то мы тут же вызовем вертолет, и их арестуют. В общем, испортили народу охотничий сезон.

Вскоре пришел наш проводник – высокий, худой и очень симпатичный человек, эвенк по национальности, с ним было с десяток оленей и мы, погрузив на оленей наше барахло, перебрались на новое место. Шли долго, а точнее тащились целый день до сумерек за оленями под позвякивание оленьих ботал – колокольцев. Самое главное было не отстать и не провалиться в болото. Кстати, первое время всех студентов нещадно жрали комары, мошка и овода. Мы быстро обнаружили, что чем человек грязней, тем меньше на него обращают внимание эти кровососы. Но мыться все равно ухитрялись. Ставилась палатка. Нагревались на огне большие камни, их кидали в ведра с водой и замечательно отмывались горячей водой. Там же на практике увидели, как ужасно действует на местных (якутов) алкоголь. У нас был начальник отряда по фамилии Горохов, так вот, он, выпив буквально несколько глотков спиртного, зверел, кидался на людей драться , хватался за нож и хотел резать оленей, пить их кровь, чего делать было категорически нельзя, потому что олени были больны копыткой. Кстати выпив, якут Горохов страдал от комплексов, он человек с высшим образованием в пьяном виде мучился оттого, что для русских якуты, эвенки и все малые народы это люди второго сорта. Чушь конечно собачья, но переубедить его никто не мог, да особенно и не хотел, больно он пьяный с ножом в руках был противный.

Расскажу еще об одном происшествии, о котором я до сих пор вспоминаю с содроганием. Был мой черед дежурить. Я встала раньше всех, стала рубить дрова для костра и спросонок ударила топором по большому пальцу левой руки. Кровь била фонтаном. Кое-как замотав палец и подняв его вверх, чтобы кровь не так сильно текла, я все-таки приготовила завтрак, и потом еще много дней возилась со своей раной. Просто удивительно, что не попала туда инфекция, и не случилось заражения. Ведь у нас практически не было бинтов, аптечка была какой-то ерундовой. Заживал палец очень долго, а шрам и по сей день ещё виден. Потом сильно болели зубы. По совету нашего рабочего я даже курить пыталась. Увы, не помогло.

А еще, за нашим отрядом повсюду мотался медведь. Где-то он, а точнее она, медведица пересеклась с Громом, тот ее как-то обидел, подстрелил что-ли медвежат баловства ради, я уже не очень хорошо помню детали, и вот, когда он нам, студентам в начале сезона об этом рассказал, мы честно говоря, не поверили, но на каждой нашей стоянки медведь к нам захаживал и драл, просто в хлам вещи, которые принадлежали Серёге. Он показывал нам на огромные ели и говорил, что если увидим медведя, то от страху легко заберемся на самую макушку дерева. Слава богу, не довелось, из диких животных издалека несколько раз видели огромных и очень красивых лосей, множество всяких птиц. Проводник постоянно снабжал нас рябчиками, которых приходилось чистить от перьев и только потом уже готовить, так мы приноровились опускать птичек в кипяток и потом перья отваливались уже легко. Хлеба не было и я научилась из муки и яичного порошка выпекать лепешки, которые пользовались огромным спросом, так как очень вкусно было в маршруте разогреть на обед банку тушенки и макать в нее куски лепешки, даже сейчас при воспоминании об этом слюнки текут…Один раз я здорово опростоволосилась, в отряд пришли гости, наши же геологи, притащили кстати огромного тайменя, это ооочень вкусная рыба! И я решила угостить их своими лепешками, второпях не заметила в муке толстые нитки от мешка, в котором она хранилась, и вот одному из геологов, когда он ел лепешку эти нитки и попались, пришлось что-то бормотать про сюрприз и счастливый случай, но стыдно было здорово…

В конце сентября сильно похолодало, выпал снег, по реке пошла шуга, вывозили геологов вертолетом. И вот тут-то мне и аукнулась первая практика, так сказать, рефлекс первого раза сработал. Увидев вертолет с вращающимися лопастями, я вдруг отчетливо поняла, что я в него не пойду, и никакие силы не заставят меня это сделать. Я боюсь. И точка. Решено, остаюсь, на Алдане навсегда.

В общем, затаскивал меня в вертолет Серега Гром, я брыкалась и громко орала от страха. Он же хохотал и таки закинул меня в страшную машину, как мешок с картошкой. Что было дальше, помню, как в тумане, как летели, как разгружались, как оказались опять в знакомой уже городской обшарпанной общаге. На самолете домой, в Республику Коми летели весело. Много было возвращающихся по домам после сезона работяг, они подтрунивали над отощавшими и оборванными студентами, и даже в самолете пытались нас подкормить или хотя бы угостить конфеткой. Я потом не встречала больше более открытых и добрых людей, чем эти, по сути, бедолаги, и вечные бродяги.

Моя жизнь вовсе не напоминала приключенческий фильм. Но периодически, особенно в юности, благодаря наивности и некоей подростковой безбашенности, а также полной оторванности от реальной жизни, меня заносило и в отдаленные малообжитые районы и в сложные жизненные ситуации, что впрочем, не помешало, а напротив, надеюсь, сделало меня сильней.