Путь приворота

– Матвей… – его имя всё же удалось вытолкнуть из пересохшего горла, – Это ты?

Холодные пальцы стиснули шею, ледяное дыхание обожгло щёку…

– Матвей!

– Ты забыла гитару на кладбище! – отчётливо прозвучал голос в её голове. – Будешь наказана!

– Я не виновата! – цепенея от страха, залепетала девушка. – Я не сама ушла!

– Ты забыла гитару…

Его не волновали её оправдания, он ничего не хотел слушать, ничего не желал знать. Да о чём она! Ему вообще давно пора упокоиться и не беспокоить её больше своим присутствием! Ведь умер же! Умер и захоронен! А это всё… Наверное, она просто чем-то больна. Наверное, это не Матвей, а галлюцинация. Очень реальная галлюцинация. Со спецэффектами. Но разве бывает так, чтобы галлюцинация причиняла боль?

Сам по себе открылся кран, вода несколько секунд текла так, как положено, в раковину, а потом вдруг забрызгала во все стороны, будто кран кто-то пальцем зажал. Вода хлестала, и преимущественно Даше в лицо, а она стояла, застыв столбом и жмурясь, качала головой, и лишь губы шептали как в бреду: «Ничего этого нет. Это просто глюки. Ничего этого не может быть!». С волос и одежды вода текла на пол, но девушка будто не замечала этого. Кран фыркнул насмешливо, вода перестала течь, но с жутким грохотом, заставив Дашу резко обернуться, слетела со стола и разбилась вдребезги кружка. Девушка завизжала от ужаса, упала на четвереньки, забилась под подоконник и сжалась, стараясь стать невидимой, подтянула колени к подбородку, уткнулась в них лицом, голову прикрыла руками.

Феерия на кухне продолжалась: летали предметы кухонной утвари, хлопали дверцы гарнитура, с полок сыпались жестяные банки с крупами, мукой, сахаром – уютная, идеально чистая кухня превращалась в сарай. Вот выехал сам по себе ящик с приборами, зависли в воздухе разом все ножи, а после один за другим, почти без пауз полетели через всю кухню, вонзаясь в деревянную стену.

Даша сдавленно пищала, наблюдая за тем, что происходит в её доме, её будто парализовало страхом и прибило к стене.

Сквозь какофонию, устроенную непонятной силой, пробился звук из реального мира, такой важный и знакомый, но Даша сразу не смогла опознать его, поняла лишь, когда настойчивая мелодия заиграла в третий раз. Мобильник! И только теперь осознала девушка, что с сигналом мобильного телефона в доме воцарилась тишина. Больше не летали предметы, не хлопали дверцы шкафов, не билась посуда, и, если зажмуриться, могло показаться, что ничего этого и не было, списать на кошмарный сон. Даша зажмурилась, но, когда вновь открыла глаза, ничего не поменялось. Всё тот же разгром на кухне, всё так же настойчиво звонил мобильник.

И кому же она так понадобилась? Раздражение накатило и отступило, всё-таки стоит сказать спасибо столь настырному абоненту, избавил её от кошмара. Пусть временно, очевидно же, Матвей не оставит её в покое, но всё же, благодаря звонившему, выдалась передышка.

Звонил друг Матвея. Ну как друг… такой же, как и все остальные – лживый предатель. Хорошо дружить было, когда Матвей рядом находился, оплачивал их гулянки, выручал, денег в долг давал, а когда Матвея не стало, никто из них – мнимых друзей не соизволил явиться, поддержать её, как-то помочь. Со своей бедой Даша осталась одна. Звонила ребятам, звала на похороны, но все оказались чертовски заняты, ну то есть абсолютно, мямлили в трубку оправдания, обещали помочь, как только деньгами разживутся, а пока нет, никак, сами последний плесневый сухарь доедают. Не потянула Даша похороны в Москве, не вышло быстро денег раздобыть, пришлось везти Матвея на деревенское кладбище, здесь удалось сговориться куда дешевле…

– Чего ты хотел, Тимур? – не поздоровавшись, устало спросила девушка. Не хотела отвечать, но подумала, что, если не ответит, снова начнётся вакханалия на кухне.

– Да я… – голос лучшего друга Матвея звучал просительно и жалко, – Не знаю… как спросить тебя…

– Ну спроси уже как-нибудь. – Даша ответила грубо. Хоть и не понимала, о чём речь пойдёт, но судя по тону, ей формат беседы не понравится.

– Ты как вообще, Дашка? – вместо того, чтобы выложить просьбу, спросил Тимур.

– Знаешь, Тим, давай без прелюдий. Выкладывай, зачем звонишь. – хотелось зарычать, наорать, разбить вдребезги этот ненавистный аппарат, лишь бы не звонил больше никогда, не окунал подобными звонками её в прошлое. Держалась. Пульсировала боль в голове, подкашивались ноги, но вот мысли, вопреки плохому самочувствию, казались чёткими и ясными.

– Да я это… Даш, Матвей говорил, что крутое музло написал. Ему уже всё равно, а нам… пригодится. Мы нового гитариста взяли… Даш, ну надоело каверы играть по барам, хочется чего-то своего…

– Так сочини, Тим! В чём проблема?! Зачем тебе Матвеевы наработки?

– Значит, не соврал… Есть они, наработки. Ты слышала?

– Тим, тебя культурно послать или жёстко?! Нет никаких наработок. Они у Матвея в голове были. Там и остались. Всё. Не звони мне больше.

– Даш, но может… – не верил парень.

– Не может! – отняв телефон от уха, девушка с силой вдавила пальцем в дисплей, сбрасывая звонок. Вот ведь чёрт! И так настроение паршивое, а тут этот ещё! Злость кипела внутри, требовала выхода, в такие моменты Даша старалась не касаться ничего руками, особенно это касалось выключателей. Лампы в доме взрывались регулярно, а с ними и пробки выбивало и, зная свою особенность, разозлившись, девушка старалась схватить с дивана подушку-антистресс и мять её, успокаиваясь, скидывать негативную энергетику. Но сейчас на видном месте подушки не оказалось, Даша в растерянности оглядывалась, но взгляд выхватывал всё новые и новые детали разгрома. Сахар, соль, крупы, мука – плотным слоем покрывали пол, кругом валялись осколки, дверь кухонного шкафчика болтается на одной петле…

Девушка застонала. Ярость, зарождаясь глубоко внутри, стремилась вырваться. Этого нельзя допустить, надо контролировать себя. Всегда. Во всём. Матвей наказывал за эмоции. Сильно наказывал… Даша рванула кран, сунула руки под хлещущую струю воды и почти повисла на раковине. Пальцы закололо почти невыносимо. Так выходит злость, но на смену ей непременно придёт усталость, и Даша будет лежать на диване, не в силах пошевелиться. Тяжёлым одеялом навалится апатия, остановятся мысли и состояние подобное будет длиться от нескольких минут до нескольких часов – всегда по-разному. И точно. Сил хватило только на то, чтобы выключить воду и доползти до усыпанного мукой и макаронами небольшого кухонного диванчика.

Но сегодня все пошло не так, как обычно, в голове замелькали картинки из прошлого, всё то, что хотелось похоронить в глубинах памяти, всё то, что беспокоило и терзало душу до сего дня.

Вот они в баре с подружками. Девочкам весело. Они юны и беззаботны, они в этот вечер на танцполе у самой сцены, где выступает неизвестная никому кавер-группа. Не сказать, что хорошо играют, но стараются. Даша в компании этих девочек оказалась случайно. В очередной раз поругалась с родителями, оставаться наедине с обидами не хотелось, и она поехала в общежитие к однокурсницам. А они в бар собрались и гостье оказались совсем не рады, хоть и учились вместе, а до того дня Даша с ними не общалась. Пришлось искать компромисс, и Даша, подумав, кивнула. В бар, так в бар.

Вот она танцует и ловит на себе чей-то тяжёлый взгляд. Он прожигает, возникает чувство дискомфорта, даже более того, чувства страха. Даша останавливает движение, ищет того, кто доставляет ей неудобство. Находит. Встречается взглядом с гитаристом и страх сменяется ужасом. Его взгляд – взгляд хищника, почуявшего добычу, и девушка под этим взглядом становится жертвой. Ей хочется сбежать, ей не нравится быть жертвой, она, перекрикивая рёв музыки, говорит одной из девчонок, что уходит и, расталкивая локтями танцующих, пробирается к выходу.

Вот уже другой вечер. Они уже в другом баре, и Даша не сразу узнаёт группу на сцене, лишь почувствовав тот же острый взгляд, смотрит на музыкантов, ловит полуулыбку гитариста и понимает, что группа, хоть и сменившая репертуар, всё та же. Она снова пытается сбежать, но парень догоняет её уже на выходе, хватает за руку, чтобы уже не выпустить…

Почему она не отвергла его тем вечером? Тогда ещё была возможность уйти, тогда была возможность скрыться и никогда больше не встречаться с этим красивым, но таким опасным парнем. Не смогла. Сработал синдром жертвы. Не смогла отказаться от разговора, как, впрочем, и от отношений с ним.

Не смогла. Казалось, от неё вообще больше ничего не зависит. Ни решения, ни сама жизнь. С того вечера жизнь её принадлежала уже не ей, и не ему даже, а какому-то злому року, именно он довлел над ними обоими, лишая воли, подчиняя себе.

Они будто утонули в этих странных отношениях. Они не расставались, а если приходилось, чувствовали, непреодолимую тягу друг к другу. Они захлёбывались страстью и чувствами, но были ли эти чувства любовью в привычном человеческом понимании? Вряд ли. Неправильные, причиняющие боль, токсичные с самого первого дня отношения, необъяснимые для обоих, тяготили и мучили, но отказаться от них не мог ни парень, ни девушка.

Через полгода поженились, продали квартиру, в которую родители отселили подросшую дочь, такой подарок они на шестнадцатилетие ей сделали, продали вторую квартиру, оставшуюся Даше от родителей, купили другую – большую, почти в центре Москвы. Так захотелось Матвею, самой же Даше куда больше импонировали спальные окраинные районы, не такие статусные, но зелёные и не настолько оживлённые. Одну из комнат в новой квартире, по настоянию Матвея, сразу звукоизолировали – парень решил, не посоветовавшись с супругой, организовать в доме репточку. Идея с треском провалилась, остальным музыкантам слишком неудобно было добираться до них, да и не нравилось почему-то, говорили, что атмосфера в доме слишком тяжела. Но для комнаты Матвей быстро нашёл применение – он в ней «воспитывал» жену. Удобно же! Ни звука до соседей не долетает! А воспитывал жену Матвей частенько.

Почему-то именно Дашу он винил во всех своих неудачах. Что бы ни случилось, виноватой всегда оказывалась она. В частности, в том, что музой стать не сумела. Матвей хотел славы, мечтал пробиться на большую сцену, но без собственных композиций о сцене разве что мечтать оставалось, на каверах далеко не уедешь, а хотелось всего и сразу. Он никак не мог отступить, слишком от многого пришлось отказаться ради мечты. Матвей рос в хорошо обеспеченной семье, мальчиком, ни в чем отказа не знающим, но, когда отказался поступать на юридический, как хотел отец, и увлёкся музыкой, родители сняли его с обеспечения, заблокировав все карты. Он взбунтовался, проявил характер, заявив, что добьётся всего сам, без сторонней помощи. Большая сцена стала его навязчивой идеей, но приходилось пока довольствоваться малым, замахнуться на большее не получалось.

Он писал музыку и тексты для песен, но понимал, его композиции не дотягивают не то, что до уровня хитов, даже для исполнения в баре не годятся. Являясь хорошим гитаристом, сам стоящего произведения придумать он не мог, как, впрочем, и остальные.

Время шло, ситуация не менялась. Более того, всё труднее стало найти площадки для выступлений и свою публику. Реклама не работала, раскрутиться с каверами в интернете тоже не получалось, отзывы под постами всё больше негативные появлялись. Ну да, звук хороший, но сколько можно чужие композиции играть? Пора бы и до собственных дорасти.

Матвей очень болезненно воспринимал критику в свой адрес, избалованный мальчик, считавший, что мир вокруг него крутится, был жестоко наказан за собственную самоуверенность, характер, и так непростой, портился день ото дня. И всё свои неурядицы парень нёс домой.

Жену он ненавидел всей душой, но необъяснимая тяга к ней не давала решиться на развод. Когда её не было рядом, Матвей страдал. Физически. Начинала болеть голова, как при сильнейшей простуде ломило тело и суставы, но стоило ей появиться поблизости, всё, как по волшебству проходило. А вот её присутствие не радовало.

И Даше было крайне тяжело находиться рядом с Матвеем. Обычно резкая, даже чуть грубоватая, с ним она становилась забитой и бессловесной. Ну ещё бы! Любое, самое безобидное слово, сказанное ею, могло стать спусковым механизмом, лишающим Матвея тормозов.

Муж бил Дашу. Сильно бил. Однажды дело дошло до больницы, Даше пришлось врать и выкручиваться, выдумывая несуществующее нападение хулиганов. Тогда она потеряла ребёнка… Собственно, Матвей и сорвался из-за него. Он категорически не хотел детей, а тут вдруг жена объявила, что беременна и уж в этот раз на аборт не пойдёт, родит непременно. И тогда его взорвало…

После выписки Даши из больницы, Матвей притих ненадолго, клялся и божился, что никогда больше не тронет, но всё вернулось на круги своя. Снова ругань, побои, снова Дарья старалась стать невидимкой в собственном доме. В эту квартиру Матвей не вложил ни копейки. И покупала, и обставляла – всё Даша, зарабатывала тоже она, трудилась сначала в офисе, позже перешла на удалёнку. Переводы, редактура, курсовые и дипломные работы – она хваталась за всё, просиживала ночи напролёт, будто все деньги мира пыталась заработать. А Матвея такая расстановка приоритетов устраивала. На Даше дом и заработок, на нём… его страсть – музыка. Ею и жил. Ему даже в голову не приходило подкинуть жене денег на продукты, зато требовать еду повкуснее – регулярно. Сколько раз Даша оправдаться пыталась, мол, иногда и сосисками обойтись можно, до зарплаты всего пара дней осталась… не понимал. Не хотел ничего слышать, или же всякий раз повод искал для очередной трёпки.

Очень скоро Даша научилась его ненавидеть. Боялась его до одури, презирала, но уйти, бросить его, такого неприспособленного к жизни, не могла. Растеряла всех приятельниц, не общалась с коллегами, с работы сразу домой бежала, по дороге накупив продуктов в ближайшем к дому супермаркете, ну а дома готовила, стирала, убирала, старалась предусмотреть всё, старалась не давать мужу повода. Не выходило.

Когда Даша перешла на удалёнку совсем тяжко стало. Четыре стены. Изо дня в день. Жизнь, проходящая в клетке… Есть ли выход из заточения? Да, пожалуй. Через окно…

Когда Матвей разбился на мотоцикле, Даша вздохнула с облегчением. Но она и предположить не могла, что со смертью Матвея ничего не закончится. Он и с того света тянулся к ней. Продолжал изводить своим присутствием. Незримым, конечно, но вполне ощутимым.

Глава 5

– Ты что ж, Гришка, снова на погост собрался? – бабушка, уперев руки в бока, загораживала ему выход из дома. – Опять тянет? Смотри… зачастил. А ну как с тобой что, как я одна мальца поднимать буду? Ты подумал?!

– Да нет, ба… – нехотя проговорил Григорий, – Сегодня не зовёт. Тут другое… Сдаётся мне, что девчонка эта – Даша, опять на могилу к мужу пойдёт. Ты понимаешь, добивает он её. Это не просто зов, он не даёт ей покоя, заставляя что-то играть на гитаре. А она не умеет. Совсем. Я не понимаю, что это и почему так происходит, но девчонке помочь очень хочу. Она такая… жалкая что ли…

– Знаешь, внучок, – бабушка ненадолго задумалась, – Я тебе вот что скажу… Не знался бы ты с этой Дашей, дурная кровь у неё, и весь их род проклят.

– Это как?

– Что бабка её – Варвара с мужем мучилась, а он с ней, что мать её непутёвая тоже… теперь вот и до девчонки дело дошло. Думаешь просто так?

– Почему нет? – Гриша пожал плечами. Сказки всё. Ну какие проклятия?! Пусть ещё скажет, что в Дашином роду ведьмы были! Вот он повеселится!

– Да тяжба это. За Валентину, бабку Варькину. Она ведь, будучи ведьмой, столько дел лихих сотворила!

Не удержавшись, всё-таки бабушка озвучила его шальную мысль, Григорий рассмеялся.

– Да прекрати, бабушка. Ну какие ведьмы? Какие проклятия?!

– А такие, внучок. Может слыхал где? Приворотом называются. Варвара-то, когда мужа моего увела, ой плохо с ним жить стала!

– Твоего мужа?! Дашина бабушка? Серьёзно?

Вот так новости! Выходит… Что ж это получается, Дашка сестра ему что ли?

– Точно так, Гриша. Увела, несмотря на то, что лучшими подружками мы были когда-то. Верно, Валентина и нашептала что.

– Да брось! – мужчина только отмахнулся. – Так бывает. Без всякого приворота бывает.

– Не понимаешь ты… Мы хорошо с Игнатом жили. Душа в душу. И деток уж двое народилось, а тут его как обухом по голове ударили. В одночасье изменился. Злым стал, резким… Потом я узнала… Они встречались тайком, а тайком, совсем не значит, что тайно, по деревне быстро слухи поползли. Я домыслы не люблю, напрямик у мужа спросила, что, мол происходит. И повинился он. Сказал, что сам понять не может, просто накрыло будто, и в его мире стала существовать только Варька, остальных скрыл туман. Он вроде и любит меня, детей, но по-прежнему уже ничего не может быть, потому что без Вари он погибнет. Без неё всё равно что без воздуха. Или всё равно, что без души. Крепко я слова его запомнила. На всю жизнь. Говорили мы вечером, а по утру собрала я мальчишек, да и ушла в родительский дом.

– Бабуль, история очень интересная, но причем здесь приворот?

– Да действие его прослеживается. Как Дашина судьба приворотом замарана, так и твоя.

– Так… Давай поговорим с тобой, когда я вернусь. Разговор, похоже долгим будет, а мне снова Дашу спасать.

Не дожидаясь ответа, Григорий обошёл бабушку и вышел за дверь. Не думать. Не рассуждать. Этак и в русалок с домовыми поверить можно! Бабушкины сказки всё!

Антонина вслед за внуком на крыльцо вышла, долго смотрела вслед, зябко кутаясь в пуховую шаль, вздохнула, взялась за ручку двери.

– И на тебе ведь приворот, внучек, – прошептала она, – Вот не знаю только, где и когда привязался… Как бы беды не вышло…

На погосте в эту ночь неспокойно было. Выдалась она тёмной и ветреной, хоть и теплее было, чем накануне, но лезла за шиворот холодная хмарь, сырость пробирала до костей. Григорий помедлил у входа, идти за ограду не хотелось, внезапное чувство страха тормозило его, не давало шага ступить. Откуда этот страх взялся? Сроду Гриша ничего подобного не испытывал. Да и чего бояться на кладбище? Покойников? Они смирные обычно. Лежат себе, никого не трогают. Так отчего же страх выхолаживает нутро? Может звуки, доносящиеся из глубины погоста, так влияют на воображение, что волосы дыбом встают, стоит лишь представить, кто или что может издавать подобные звуки? Григорий прислушался. Фонарь. Раскачиваясь на ветру, скрипит ржавый, старый фонарь, а ещё… Музыка! Да, точно. На сей раз звучит именно музыка, а не стоны измученного до смерти инструмента.

Григорий нахмурился. Неужто Даша за один день играть научилась? Нет, не может быть. Девушка настолько же далека от музыки, как он сам от балета. Невозможно научиться так играть в столь сжатые сроки. Даже если ты гениален. Даже если слухом абсолютным обладаешь. Но и предположить, что на их деревенском погосте может завестись ещё один музыкант, Гриша не мог. Ну не бывает таких совпадений!

Что-то тут не так… Очень хотелось развернуться и уйти, но разве он мог оставить девушку в беде? В том, что Даша снова у могилы того музыканта, сомневаться не приходилось.

И он пошёл. Хрустел под ногами гравий, гудел ветер, раскачивая фонарь. Тот тоже вёл себя нервно, надсадно скрипел и мигал, потрескивая, то освещая кусок кладбища, то погружая его во тьму. Вот ведь! Гриша поёжился. Не из трусливых он, но тут действительно страшно стало. Да не от антуража, а от ощущения нереальности. Так, наверное, проявляет себя интуиция, или же инстинкт самосохранения, когда мозг отдаёт приказ телу: «Беги! Спасайся!», когда опасность ощущается настолько сильно, что воздух кажется пропитанным ею, густым, с запахом металла и жгучего перца и еще чего-то неуловимого, отчего пересыхает во рту и застилает пеленой глаза… Сорваться бы с места…

Но Гриша остался.

Он потряс головой, отгоняя морок, разгоняя кровь, потопал ногами, пару раз сделал махи руками, глубоко вздохнул и пошёл. Будь что будет, но оставлять Дашу одну он не намерен. Уйдёт только вместе с ней. Гриша мысленно задал себе вопрос, отчего взялся опекать девчонку? Да так рьяно взялся опекать, будто увлёкся ею. Подумал и усмехнулся. Увлёкся! Вот уж нет. Наверное, всё дело в том, что проблемы у них немного схожи. Он похоронил жену, она мужа. Он бродит по кладбищу ночами, она тоже. Но он не любил жену, а она, интересно, мужа любила? Снова усмехнулся, глянул на фонарь. Тот как раз погас и снова зажегся после секундной паузы, подмигнул будто, не то соглашаясь с Гришиными рассуждениями, не то отвергая их. Да будет! Это всего лишь фонарь! Неисправный причём…

Музыка, действительно красивая музыка, звучала всё громче. Гриша приближался к источнику звука, и ловил себя на мысли, что хочется лечь на землю, закрыть глаза и слушать, слушать, качаясь в этой волнующей мелодии как на волнах. И пусть бы она не заканчивалась. Он готов раствориться в ней, плыть вместе с ней всё дальше и дальше… Стоп! Григорий распахнул глаза. Боже, и когда он успел прилечь? Ведь шёл, довольно быстро шёл, настолько, насколько позволяла видимость.

Он поморгал, снова потряс головой и только теперь посмотрел в сторону, откуда лилась музыка.

– Да ну нафиг! – невольно вырвалось у него, когда, раскачиваясь, фонарь выхватил из темноты тоненькую девичью фигурку, притулившуюся на хлипкой скамейке. В руках девушка держала гитару, её пальцы перебирали струны, а за её спиной стоял ещё кто-то, тёмная фигура, почти скрытая в тени. Тот, кто стоял за спиной девушки, имел вполне себе различимые очертания, его руки обхватывали девичьи запястья, его длинные волосы падали ей на лицо… Он помогал ей, он учил её этой мелодии, и Даша, казалось, чувствует его, и плевать, что он полупрозрачный и будто соткан из тьмы, плевать, что объятия его невесомы, она чувствует, она знает наверняка, что он рядом.

И тут Даша ошиблась. Понятное дело, она не музыкант, и тогда он ударил. Или не ударил, Гриша не разглядел, но что-то произошло и девушка, вскрикнув, упала со скамейки, бряцнула, ударившись об ограду гитара и короткий вой пронёсся по тихому погосту. Не слышимый ухом, но вполне уловимый на уровне осязания.

Гриша бросился на помощь, увидел, что девчонку, как от пощёчины, мотнуло в сторону, услышал, как захрипела она, схватившись за живот…

Метнулось вверх пламя зажжённой свечи, затрещало, огонь сорвался с неё вверх, лизнул искусственные цветы у креста… Цветы вспыхнули факелом, послышался треск, полетели в разные стороны искры.

Девчонка, увлекаемая Гришей за ограду, охнула, взвизгнула тоненько и затихла, а в её широко распахнутых глазах плясал отблеск пламени…

– Даш! Даша! – Григорий тряс её за плечи, пытаясь привести в чувство, но она всё стояла и смотрела, как занимаются и тут же вспыхивают, объятые пламенем, венки и цветы, как лижет огонь полированный бок гитары… – Идём! – надрывался Гриша, хватая девушку в охапку и утаскивая прочь от могилы, – Идём же, глупая!

Даша моргнула. Раз, другой… На длинных ресницах повисла слезинка, но девушка резко вскинула руку к лицу, отёрла ладонью глаза и будто проснулась. Оглянулась в страхе на охваченный огнём крест, снова охнула, теперь уже осознано, и совсем неосознанно, скорее прячась от страха, прильнула к Грише. Он обнял её, повёл прочь от огня по гравийной дорожке. Прощаясь, тоскливо скрипел за их спинами одинокий фонарь.

До Дашиного дома добрались довольно быстро. За воротами кладбища сели в машину, пять минут езды, и вот они уже стоят на пороге перед незапертой дверью. Даша уже вполне адекватна. Чуть заторможена, но это объяснимо, она мнётся, не зная, пригласить спутника в дом или прогнать.

– Лихо ты! – кивнул Григорий на приоткрытую дверь, – Будто в панике из дома убегала!

– Да так оно и было, – медленно пожала плечами девушка. – Проходи. Сам всё увидишь.

И он увидел. В уютном, обустроенном доме будто ураган случился. Всё переломано, перебито и искалечено.

Гриша присвистнул.

– Что здесь произошло?

– Да всё равно не поверишь, – с досадой пробормотала Даша, натягивая на кисти рук и без того длинные рукава толстовки.

– Знаешь, – усмехнулся он, поднимая с пола перевёрнутый стул, – Я только что видел такое, что заставляет меня сомневаться в собственном рассудке. Успокаивает лишь то, что и ты его видела. Видела же? Это он всё? Да?

– Он, – обречённо кивнула Даша. – Он так измучил меня! Шесть лет эта мука продолжается!

– Шесть? Могила вроде свежая совсем…

– Могила да, но до неё столько всего было!

– Расскажешь?

– Да ну… Зачем? Кому это интересно?

– Мне. Только давай вот как поступим… Уберём здесь всё, спасём то, что можно спасти, сварим кофе, тогда и поговорим. Как тебе такой план?

Даша улыбнулась.

– Годится.

Ей казалось, она давно уже разучилась не то что смеяться, улыбаться даже, а самое страшное, разучилась радоваться. Если в жизни и случалось что-то хорошее, девушка напрягалась, она точно знала, что радость всегда рука об руку с бедой ходит. Стоит расслабиться, дать себе не порадоваться даже, нет, просто выдохнуть, чуть потерять бдительность и отвлечься, тут же что-то случается. Вот и сейчас, улыбнулась, и тут же стёрла улыбку с лица. Нельзя расслабляться, нельзя верить никому, нельзя открывать душу…