Путь приворота

Регина открыла глаза, обвела взглядом, насколько это возможно сделать не шевелясь, помещение, похлопала ладонью по кровати. Тут же рядом возникла медсестра. Посмотрела на неё, улыбнулась радостно и кинулась в коридор, врача вызывать.

Трубку из горла вытащили, но говорить Регина по-прежнему не могла, воспалённое горло, будто посыпанное горячим, сухим песком саднило, распухший язык отказывался шевелиться во рту. Но спросить было необходимо.

– Вероника, – прохрипела она. Сама себя не услышала, но медсестра, занявшая свой пост рядом с ней, как-то догадалась.

– О подружке спрашиваешь?

Регина слабо кивнула.

– Так у нас она. В ожоговом. Ты в реанимации, она в ожоговом, – и, заметив недоумение во взгляде пациентки, пояснила, – Уж не знаю, что там у вас произошло, но у неё ожоги всего лишь, да и то, не очень сильные, а вот тебе повезло меньше, ты надышалась угарного газа. Сутки ты у нас, даже чуть больше. Боялись, что вовсе не проснёшься…

Глава 7

Ничего-то у Варвары не получилось. Хотя нет, не так. Приворот получился, да ещё какой! Вот только дар, обещанный бабкой Валентиной так и не объявился. И как Варя жалела о том, что в тот злополучный день выбор неверный сделала! Предпочла дару, открывающему множество путей и возможностей, банальные чувства.

Первое время она, конечно, как на крыльях летала, мчалась на свидания к Игнату по первому зову. Обо всём забыла и обо всех. А ведь в деревне ничего-то не скроешь, правда прёт наружу как дрожжевое тесто из кадушки, не удержать. Вроде и хоронятся ото всех в лесу, Игнат под обрывом знатную землянку соорудил, тёплую, надёжную, да только всё равно углядел кто-то дымок, поднимающийся ввысь, да не где-то – в лесу, там, где без костра ему быть не положено, да и полюбопытствовал, не поленился спуститься и, отогнув полог, заглянуть внутрь.

– Матерь божья! – вырвалось у путника, но двое у костра, слившись в объятиях, даже не услышали его возгласа, не до того было, – Срам-то какой, – бормотал невольный свидетель их страсти, взбираясь на холм, – Стыдобища!

И поползли по деревне слухи. Люди осуждали, люди шептались за спинами и с откровенным презрением отворачивались от Варвары. Нарочито, всем своим видом показывая, что говорить, да и знаться с ней не желают. А вот Игната не осуждали, жалели даже. Почему? Люди лишь плечами пожимали, задумывались. Чёткого ответа не находил никто. Разве что, сам Игнат.

– Околдовала ты меня, – говорил он, с тоской глядя перед собой. – Так околдовала, что душа рвётся, как подумаю, что разлучиться придётся. Волком завыть хочется.

– Зачем же нам разлучаться? – блаженно щурилась на его груди Варя, – Мы же любим друг друга.

– Затем, Варвара-краса, что меня жена дома ждёт. Сынки малые ещё совсем. Я им нужен! Я люблю их!

– И Тоньку?

– Ну разумеется!

– А вот и нет! Меня ты любишь! – обиделась девушка. Поднялась, села, повернувшись к Игнату спиной, обхватила руками колени. – Коли не любишь, чего ж тогда в землянку ко мне тайком сбегаешь? Или дома дел нет? Или сынки внимания не требуют? Нет, Игнат… Кабы любил ты Тоньку, мыслей бы даже обо мне не допускал. А ты сейчас здесь. Со мной…

– Околдовала. Как есть, околдовала. Да, с тобой! – он тоже поднялся с лежанки, застеленной старыми одеялами, нашарил на земляном полу свои брюки, порылся в кармане, выбил папиросу из пачки, прикурил, – И соглашусь, тянет… Душу ты из меня тянешь, мне и сладко с тобой и больно, и боязно, мне и вырваться хочется и… умереть в твоих объятиях. И да, я кругом виноват, знаю, что предал семью и дальше предавать стану, это пагубно… это неправильно всё, но я не могу остановиться. – Затянулся, выпустил струйку едкого сизого дыма, с силой затушил папиросу о землю, буквально вмял окурок, утопив в мягкой почве. – Отпусти меня, Варя! Ведь не быть нам вместе!

– Да вот ещё! – Варя высокомерно улыбнулась, – почему же не быть-то? Да неужто я Тоньку не знаю? Столько лет дружим… Как только узнает, что ты ко мне на свиданки бегаешь, быстро мальчишек заберёт да к родителям переедет.

Так и вышло. Антонина даже объясниться ему не дала. Он за порог – на работу, она мальчишек собрала, вещи, и даже кошку – любимицу с собой прихватила и пошла к родительскому дому, не ведая, примут ли назад. Ведь так повелось на Руси, что жена должна прощать. Оскорбления, избиения, измены – да всё, что вздумается мужику сотворить. Должна прощать, молчать, принимать его любым, но ни в коем разе не разрушать семью! Вот и боялась Тоня в родительский дом идти. Ведь не примут если, к мужу назад отправят, придётся ей с детьми на улице жить. Под мостом, под забором, в сараюшке старенькой – где угодно, лишь бы не с ним. Только не с тем, кто предал. Тот, кто предал единожды, непременно предаст снова. Не готова Тоня предательство прощать, уж лучше действительно под мост.

Но родители приняли, и отец потом едва не застрелил Игната из охотничьего ружья – еле удержали, а мать прогнала его со двора, отхлестав мокрым полотенцем, когда за семьёй явился. Антонина же даже разговаривать с мужем не стала, лишь глянула свысока и, не проронив ни слова, скрылась за дверью дома, тогда и понял Игнат, что, следуя за Варварой, он сжигал за собой мосты.

Варя долго отнекивалась, отвечая на вопросы родителей, крутилась, врала, плакала, обвиняя обоих в неверии, ведь она дочь им родная, неужто врать станет? А они почему-то предпочитают сплетни досужие слушать! Обижалась, целыми днями могла не разговаривать ни с матерью, ни с отцом, игнорируя вопросы и извинения, но, когда однажды поняла, что дитя под сердцем носит, деваться стало некуда. Покаялась.

Скандал вышел знатный! Ведь на всю округу опозорила, с женатым связавшись! Да ещё и понесла от него… Что люди скажут? Как теперь им в глаза смотреть, зная, что родное дитя учудило такое?! Выгнал её отец из дома сгоряча. Ведь какое позорище! У него – председателя колхоза, у его жены – директора школы дочка дитя прижила! Как пережить-то?…

Варвара ушла в лес, в землянку, да только не проживёшь в ней зимой, а та уже на подходе. Ледок, сковавший опавшую листву и жухлые кустики травы, по утрам под ногами хрустит, морозец прихватывает щёки…

Не хотела она такой судьбы! Разумеется, не хотела. Да чего уж теперь? Дитя есть. Пусть не бьётся ещё под сердцем, не ворочается, но всё же есть, и этого не изменить, так что же делать? Хоть с моста вниз головой в омут…

На мосту-то и пришли в голову мысли о самоубийстве. Ведь нужно всего ничего, просто перегнуться через перила. Варя и перегнулась, крепко ухватившись за ограждение руками, заглянула в бездну, и долго смотрела, как лениво и неторопливо течёт под мостом река. Как кружится попавший в мелкий водоворот желтый кленовый лист, как, едва показавшись на поверхности, ушла на глубину пёстрая, блестящая рыбина…

Здесь и нашёл её Игнат. Подбежал, подхватил, рывком оторвал от перил и вместе они упали на дощатую поверхность моста.

– Глупая! Да что ж ты делаешь? – кричал он, сжимая девушку в крепких объятиях. – Да что же может быть ценнее жизни?!

Она не отвечала, она захлёбывалась рыданиями, осознав вдруг, какую непоправимую ошибку едва не совершила.

– Я ведь дитя твоё ношу! – сквозь слёзы, зло выкрикнула она. – Ну же! Скажи теперь, что мы не нужны тебе! Родители сказали, и ты скажи, чего ж стесняться-то?!

А он грустно улыбнулся и спросил, прокашлявшись:

– Дочку мне родишь?

Расписались они тихо и скромно, благо, на тот момент Игнат уже был разведён, а жить вместе начали и того раньше, в день, когда Игнат увёл Варвару с моста, домой уже не отпустил. Вскоре и дочка родилась. Назвали Верой, и то, что должно объединять, окончательно отдалило их друг от друга. Теперь и вместе они находиться не могли, и порознь. Никак. То, что сильнее чувств, держало на коротком поводке, обоих.

Кто сказал, что привораживается только один из двоих? Как бы не так. Оба! Эта странная тяга убивала их, превращая каждый новый день в пытку. Но только Игнат не понимал природу этой страсти, а вот Варвара знала наверняка. И во всех своих несчастьях обвиняла бабу Валю, напрочь забыв о том, что старушка предупреждала её о последствиях.

Родители со временем простили Варю, в её дочке души не чаяли, и та отвечала им взаимностью. Родителям ненужная, бабушке с дедушкой Верочка отрадой стала. И пока родители разбирались в собственных страстях и обидах, девочка почти переселилась к старшим родственникам. Так и жили.

Игнат, не в силах объяснить себе собственного состояния, при котором Варвара оставалась магнитом, притягивая и отталкивая одновременно, не в силах противостоять самому себе, он начал всё чаще прикладываться к бутылке. Он ходил к Антонине, общался с сыновьями, а потом выл от отчаяния, понимая, что собственными руками разрушил то, что имело огромную ценность. К Варваре он испытывал жгучую ненависть, но и тяга никуда не ушла, его по-прежнему тянуло к ней, он не мог без неё, как без воды или воздуха, но возвращаясь домой, каждый раз учинял скандал, не умея справиться с раздражением и злостью. Срывался на дочь, бил посуду, крушил мебель, пугая малышку, но её слёзы не тревожили его души, не находили отклика в ней, напротив, ещё большую злость вызывали, почти безумную. Сколько раз он давил в себе дикое, почти безотчётное желание схватить нож… или серп, или же просто кулаком ударить так, чтобы дух вышибить. Из жены, из этого вечно кричащего существа, такого непохожего на его обожаемых сыновей! Вера казалась ему гадким утёнком, её внешность разве что жалость могла вызвать, да и то… жалость, смешанную с отвращением, и не понимал он, что уродливой девочку видит только он, его реальность подчинена чувствам, она искажает восприятие.

Отчего так происходит, знала только Варвара, она прекрасно помнила тот злополучный день, когда отважилась обратиться к бабе Вале за приворотом. Верила ли она тогда в силу приворота? Понимала ли, что он существует? Да нет… Она была всего лишь исстрадавшейся от первой, неразделённой любви девчонкой, готовой на всё, лишь бы только с любимым побыть. Хоть совсем недолго, но побыть, упиваясь счастьем. И не думала она тогда о последствиях, не понимала, что цена её краткосрочного счастья слишком высока окажется. Связал их приворот накрепко и держит, не отпускает, и дальше держать будет, ибо хода обратного у него нет.

Эх! Лучше бы ей способности баб Валины достались! Ведь обещала же! Варвара даже обижалась на неё одно время. А после во сне увидала. Ведьма просила у внучки прощения, покаялась, сказав, что нужно было попросту выставить Варю за дверь, не помогать с приворотом. Обиделась бы, да, но судьбу бы себе не сломала. Ни себе, ни Игнату с Антониной, ни мальчишкам, ни собственной дочери… Тогда, набравшись смелости, и спросила Варя про дар. Старушка улыбнулась ласково и, пожав хрупкими плечами, ответила, что не готова Варя принять его. Он в ней, но дремлет, ждёт кого-то, кто сильнее духом, чем Варя окажется, поскольку дар тот как благо нести в себе может, так и зло, а Варвара, едва приняв его, тут же тьму призвала, пожелала того, что не ей судьбой предназначено.

Глава 8

Последствия ярости Матвея Даша и Гриша ликвидировали долго. Сначала, достав мусорные пакеты, складывали в них крупный мусор, потом Даша взялась протирать столы и плиту, а Гриша подхватил пылесос. Всё это время оба молчали. Даша сосредоточенно думала о чём-то, Гриша выжидал. Он чувствовал, её нельзя торопить, иначе замкнётся в себе, слова не вытянешь, а он, чувствуя, что её состояние чем-то схоже с его, хотел знать наверняка.

Гриша принёс из ванной ведро воды, Даша подхватила швабру и вдруг остановилась, заговорила, глядя в одну точку.

– Это невыносимо. Он не даёт мне покоя. Он изводил меня, когда был жив, он не отпускает и теперь. Снится каждую ночь, и там, во сне, всё требует, требует что-то… Вот как с гитарой. Он написал музыку, ну как написал… сочинил. Впервые. Да вот записать не успел, погиб, и теперь требует, чтобы я играла её. А я не умею.

– Даша… Нам нужно разобраться во всем, для этого надо знать историю целиком. Мне твою, тебе мою. Я чувствую, да и бабушка говорит, что проблемы у нас одинаковые.

Он рисковал. Она могла замкнуться и замолчать надолго, но этого не произошло. Девушка медленно кивнула, соглашаясь с его доводами, покосилась на швабру.

– Ну раз так… вопрос пяти минут. Домою пол, тогда и поговорим. Идёт?

– Да. А может, пока мы о другом поговорим?

– Например?

– Ну… – протянул Гриша, – Например об этом доме. Он, вроде как, ваш, семейный, но почему-то раньше я никогда тебя здесь не видел? Ты не приезжала на лето к бабушке?

– А я вообще не догадывалась, что она у меня есть, – сосредоточенно отжимая швабру, горько усмехнулась Даша. – И о существовании этого дома не догадывалась.

– Это как же так вышло?