Путь приворота

– Меня Григорием зовут, – представился парень, – А тебя не Настенькой случайно?

– Почему Настенькой сразу? – буркнула девчонка сквозь зубы. На улыбку его не ответила, вот ещё!

– Напомнила мне Настеньку из «Морозко». Помнишь? «Зовут меня Настей», – тонким голосочком пропищал он.

– Даша! – хмуро и отрывисто представилась девушка. Может, теперь он отвяжется и позволит ей пойти домой?

– Не буду спрашивать, что ты делаешь ночью на погосте, – усмехнулся парень, – Вижу, что музицировать пытаешься, спрошу о другом: ты позволишь проводить тебя? Ну если не до дома, так хоть до выхода. Можешь не сомневаться, я не маньяк, – лукаво подмигнул он. Девчонка оказалась несговорчива.

– Все вы, маньяки, так говорите! – сердито огрызнулась Даша, – Но мне всё равно, маньяк ты или нет. Уходи. Я доберусь сама! – и украдкой покосилась на могилу. Ага, доберётся, как же! Стоит уйти нечаянному свидетелю, Матвей снова её музыкой изводить начнёт. Нет бы пристать к кому-нибудь ещё, да так уж вышло, только она его видит и свободно может общаться с ним. Правда, всегда только здесь, на кладбище.

Она и рада бы не ходить на погост, что за удовольствие среди могил ночами бродить, но нет у Даши власти над собой, Матвей всю душу вымотал. И он сам, и её неправильная любовь-нелюбовь, напоминающая тяжёлое заболевание, почти всегда убивающее жертву… – Ладно! –девушка передумала, – Пошли. Только ты впереди иди. И руки на виду держи!

– Замётано!

Она шла сзади, кутаясь в его куртку, вдыхала аромат его парфюма, и любопытство потихоньку начинало одолевать.

– Эй! Как там тебя? Гриша, да? – не выдержала она, – А сам-то ты что на кладбище делал?

Он с тоской посмотрел куда-то в сторону, подавил вздох и… промолчал.

– Ну ладно, – насупилась Даша, – Не больно-то и хотелось знать…

– Ты местная? – перевёл разговор в другое русло Григорий.

– Нет. Не совсем… – запуталась Даша. – Я из Москвы, а здесь… дом достался в наследство. Теперь, можно сказать, да.

– А! Так это ты в дом на Садовой заселилась?

– Ну я… наверное.

– Давай, Снежная королева, прыгай в машину, довезу. Замёрзла совсем.

– Да не… – неожиданно для себя девушка улыбнулась, но тут же стёрла улыбку с лица, плеснулся испуг в глазах, – Вот ты замёрз без куртки… – смутившись, предположила она и отвернулась.

А в свете уличных фонарей закружились пока ещё одинокие снежинки…

Даже пешком от кладбища до дома идти недолго, а на машине долетели в один миг, Даша и согреться-то толком не успела. Она всё косилась опасливо на своего спутника, старательно пряча от него израненные в кровь пальцы. Так ей хотелось снова задать тот же вопрос, выяснить, что парень делал ночью на кладбище. И понимала, что его ночные прогулки вовсе не её дело, её они волновать в принципе не должны, а поди ж ты, волновали, да ещё как! Казалось, ответ на этот вопрос сейчас важнее всего, но почему-то повторить его девушка стеснялась.

Вот и дом. Даша стремительно выскочила из машины, подхватила с заднего сиденья гитару и, бросив на спутника короткий взгляд, не попрощавшись, скрылась за калиткой.

– Хоть бы поблагодарила, – досадливо дёрнув подбородком, пробормотал Григорий, стараясь не думать о том, что и ему есть за что благодарить странную девушку. Кто кого спас сегодняшней ночью, тот ещё вопрос, но Гриша, скорее всего, так и остался бы на погосте, если бы не раздражали так сильно доносящиеся до слуха гитарные стоны. Сначала тупое раздражение накатило, но чем дольше слушал, тем любопытнее становилось. Очень захотелось спасти инструмент и посмотреть, кто же так нещадно терзает струны. Ночью. На кладбище. Холодной весной. Странно же! Как не полюбопытствовать…

Что девчонка у могилы не одна, стало понятно сразу, да только собеседника видно не было, зато стало ясно, что не по своей воле девушка здесь, и, если не окликнуть её, повернуться и просто уйти, она, скорее всего, замёрзнет к утру. Слишком уж легко одета, а температура всё ниже опускается, вот уже и лужи корочками льда покрылись.

Девчонка позабавила его. Хочет казаться злюкой, огрызается, бухтит что-то под нос, а на деле… на деле наивная и добрая девочка, хлебнувшая в жизни немало горя, не понаслышке знающая, что, когда бьют, это больно, и что слова умеют ранить подчас сильнее удара. Гриша не знал Дашу, но стоило лишь заглянуть в её глаза, он всё понял. Девушка выпустила иголки не просто так, это привычка, сформировавшаяся давно и надёжно. Быть всегда начеку, быть готовой закрыться, во всём видеть подвох и не доверять людям настолько, что, скорее всего, нет в этом мире ни одного близкого ей человека.

Жаль, что путь до её дома таким коротким оказался.

Гриша тоже родился и вырос в Москве, но каждое лето проводил в деревне у бабушки. Вырос, почти забросил её, редким гостем стал, но теперь вот уже несколько месяцев проживает в деревне постоянно, ему резко опротивела Москва, в ней стало настолько неуютно, что хотелось подняться куда-нибудь повыше и… Но нет. Он даже этого не смог, и вместо того, чтобы завершить свой путь, просто сбежал в деревню. Струсил. Решил пересидеть тяжёлые времена под бабушкиной юбкой. Сам себе был противен, казался себе жалким и неспособным на настоящие мужские поступки, и оттого злился, запутываясь в собственных эмоциях будто в паутине.

В дом он зашёл на цыпочках, в прихожей свет включать не стал, пробирался в потёмках. Егорку разбудить не боялся, тот крепко спал, из пушек палить начнёшь – не услышит, а вот бабушка, как и все пожилые люди, спала чутко, могла проснуться от любого шороха. Сегодня, как выяснилось, вообще ещё не ложилась. Щёлкнул выключатель, залил прихожую мягкий свет, бабушка возникла на пороге кухни. Одарила внука суровым взглядом, вздохнув, покачала головой.

– Опять на погост ходил, горемыка?

– Опять, – проскальзывая мимо бабушки на кухню, подтвердил Гриша. Добрался до холодильника, вытащил из дверцы бутылку минералки, налил воды в стакан, разом осушил полстакана. На бабушку старался не смотреть, надеясь, что спать пойдёт. Но не тут-то было.

– Раз уж вышло так, что мы оба сегодня бессонницей страдаем, садись-ка, внучок, за стол, поговорим.

– Ба… Ну может завтра? – как маленький, заныл Гриша. Поперхнулся минералкой, кашлянул, с надеждой заглянул бабушке в глаза. Он так же не смел перечить ей, как было когда-то в далеком детстве, не боялся, конечно нет, но привычка срабатывала снова и снова: бабушкино слово – закон для внуков. И внуку-то тридцать лет уже, а поди ж ты, слушает бабушку до сих пор!

– Нет, Гриня, сегодня! – отрезала она.

Обречённо вздохнув, Григорий сел за стол, поставил на столешницу локти, на ладони примостил подбородок.

– И о чём говорить будем?

– Ты что же, внучок, Егория на меня оставить решил?! Ведь сгинешь же на погосте проклятущем! А не на нём, так ещё как… А сын? Ты подумал о нём? Я стара уже, мне о нём заботиться не позволят.

– Ба, ты сгущаешь краски, – поморщившись, возразил Гриша. – Да вот он я! Живой. Здоровый. Да что со мной станется?!

Старушка щедрой горстью сыпанула на стол гречку из холщового мешочка, хмурясь, принялась изучать что-то.

– Чего ж тебе, Гришка, спокойно не живётся? – вдруг, оторвавшись от изучения рисунка, спросила она. – Смотри… Тут и дорога, и опасность… да чего только нет! А всё она, Вероника твоя! Все беды из-за неё!

– Бабуль! Вероника женой мне была. Егорке мамой. – Сказал и сам усмехнулся досадливо. Женой! Как же… А мамой и вовсе никакой. Как-то вышло так, что ни отцу, ни матери Егорка не был нужен, с самого первого дня няню ему наняли, а сами продолжали жить так, как жили, будто и не изменилось ничего. Гриша многое осознал и переосмыслил, когда едва не потерял сына, а вот Вероника так и не поняла.

– Знаем мы, какой она женой тебе была, – поджала губы бабушка, – И слышать не хочу твоих оправданий! Да и не виноваты вы ни в чём, видно судьба твоя такая, в браке маяться…

– Глупости говоришь! Расскажи ещё про семейное проклятие… ага, а я поверю. Или вид сделаю. Нет никаких проклятий, просто кто-то не умеет подходящих для жизни людей в спутники выбирать. Влюбляемся мы, мужики, иногда не в тех.

– А влюблённость-ли то, Гришенька? Сдаётся мне, болезнь это…

– Ба… – Гриша не хотел в тысячный раз перемалывать тему собственного неудачного брака, поспешно перевёл стрелки, – А ты не знаешь, в дом с террасами кто заселился? Там же лет семь… или больше даже, никто не жил.

– Так внучка Варвары там теперь живёт, – охотно ответила старушка, – Даша. Она месяц назад мужа своего на нашем погосте схоронила, да и осталась в доме жить.

– Что с её мужем случилось?

– На мотоцикле разбился. То ли пьяный был, то ли ещё что… не знаю. Он, вроде как, был музыкантом, гитаристом, так вот на похороны никто из друзей и коллег не явился. Да что там, даже родителей не было. Одна Даша присутствовала. Всё сама организовала, бедная девочка…

– Почему бедная?

– В её роду всё наперекосяк. У всех. И она, кажется, не исключение.

– Расскажешь?

– О ней самой вряд ли, а о семье могу… Всё началось с бабки Валентины. Её ведьмой считали, и жила она не здесь, а в Тарасовке. Старшая дочь её в нашу деревню замуж пошла, а младшая в своей деревне осталась, замуж не вышла, но родила, правда. Дочку. Но о дочерях Валентининых говорить нечего, обычные жизни прожили, разве что старшая совсем с матерью знаться не желала, стеснялась её, даже в Тарасовку не ездила, чтобы не встретиться ненароком. За ней и внучка – Варвара, девица избалованная, от бабушки нос воротить начала. Мы с Варварой ровесницы, да подружками были, так что все её причуды у меня на глазах происходили… Девицей она была красивой, парни головы теряли и ходили за ней как бычки, а она всё на соседа, Игната засматривалась. Он старше на десять лет, женат, детишек малолетних двое, но Варвару не смущал этот факт, крутилась перед ним юлой, соблазнить пыталась почти открыто, нагло так, настойчиво. Игнат мужиком был крепким, на чары не поддавался и всё посмеивался, уговаривая жену, мол, ладно тебе, перебесится девка, забудет, я-то вон он, при тебе, при детях, в чужой огород не смотрю даже.

Бабушка замолчала. Долго молчала. Устав ждать, Гриша поинтересовался:

– А дальше-то что? Забыла?

– Нет! – бабушка поднялась из-за стола. – Не хочу говорить больше. Спать пойду!

Как ни любопытно Григорию было, но настаивать на продолжении рассказа не стал, во-первых, хорошо бабушку знал. Если она решила, что тема закрыта, как ни проси, решения своего не изменит, а во-вторых, чувствовалось в её истории что-то личное, не до конца ещё отболевшее, хоть и уйма лет прошла с тех пор. А ещё имя резануло слух. Игнат! Точно так его родного деда звали. И о нём очень не любили говорить в семье, особенно при бабушке.

В эту ночь Григорий даже не пытался заснуть, стоял у кухонного окна, вглядывался в ночь и размышлял. И вот что странно, о чём бы не думал он, мысли снова и снова возвращались к Даше, перед глазами то и дело возникала картинка, достойная фильма ужасов – морозная ночь, деревенское кладбище, луна заливает мертвенным светом покосившиеся кресты да старые могилы у ограды, и девушка с гитарой… Сама чернявая, вся в чёрном, а на лице чёрные потёки от размазанной туши…

Он подумал, что обязательно нужно дойти до её дома, проверить, как она. Удивило ли его то, что девушка разговаривала с кем-то, видимым только ею? Нет. Ему ли не знать, что мир куда шире и объёмнее, чем кажется на первый взгляд.

– Папа! – голос Егорки прозвучал требовательно. Пожалуй, впервые прозвучал требовательно, а не просительно, как раньше.

– Иду, Егор! – отозвался Гриша. Нелегко было стряхнуть с себя задумчивость и спрятать тоску от сына, но он справился. Нельзя тревожить мальчика, он слишком чувствительный и ранимый.

– Пап! Мне сильно надо…. – захныкал мальчик.

Гриша подхватил его на руки, отнёс в туалет, помог. Егорка ворчал, ему неудобно было принимать помощь, он хотел всё делать сам, но, к сожалению, без посторонней помощи обходиться не мог.

– Что на завтрак будешь? – спросил у сынишки Гриша. – Есть варианты: яичница, каша, омлет…

Мальчик скривился.

– Не хочу есть! – буркнул он, нахмурившись. В последнее время накормить его целой проблемой стало. И не в том дело, что вредничал и требовал чего-то конкретного в еде, просто аппетит пропал. Сначала ходить перестал, теперь вот аппетит пропал. Что дальше? Григорий с ужасом думал об этом и каждый раз, глядя на сына, терзался чувством вины.

– Нет, Егор, поесть надо, – решительно возразил отец. – Хоть чуть-чуть, но это необходимо. Давай договоримся. Ты постараешься и всё-таки поешь, а потом мы с тобой пойдём гулять.

Мальчишка внимательно посмотрел на отца, вздохнул и очень неуверенно, будто прислушиваясь к себе, кивнул. Сможет ли он поесть? Хочет ли он гулять?

Егорка рос обычным ребёнком – сообразительный, любопытный и улыбчивый мальчик очень рано начал говорить, щебетал обо всём без разбору, и что с того, что собеседницей его по большей части няня была? Родители, занятые собой, практически не замечали его: жив, здоров, ухожен и замечательно, а мальчик, подрастая, потихоньку начал замыкаться в себе. К родителям с расспросами больше не приставал, что не могло их, конечно, не радовать, не капризничал, всё больше с книгами время проводил и с карандашами.

– Чудо, а не ребёнок! – любила повторять подружкам Вероника, но подружки понимали – он ей не нужен. Кивали, соглашались, нахваливали Егора, но делали это настолько фальшиво, что будь Вероника чуть умнее, непременно заметила бы.

Ещё тогда Гриша начал замечать, что с Егором что-то неладное творится. И хоть тоже был по большей части занят собой, а всё же видел, как одиноко и тоскливо мальчику. Изменить ничего не мог, работа отнимала всё его время, но поглядывал на сынишку с жалостью.

А потом всё изменилось. Егорка заболел. Двусторонняя пневмония и долгая, почти бесконечная борьба за жизнь. Вот тогда-то, проводя в больничном коридоре долгие ночи и не менее долгие дни, понял Гриша, что никого в его жизни нет ближе и роднее, чем сын. Что никакая работа не заменит время, проведённое с ним, и ни за какие деньги не купить искреннюю и доверчивую детскую улыбку. Жаль, что Вероника так ничего и не поняла.

Вероника…

Думать о ней не хотелось совершенно, но она не отпускала. Её смерть не изменила ничего. Григорий по-прежнему был одержим ею, всё время думал о ней, вспоминал, лелеял в памяти счастливые моменты их первых свиданий, доходил до свадьбы и настроение портилось. Жизнь тогда чётко разделилась на «до» и «после».

– Пап, я бутерброд буду, – подумав, решил Егорка, дёрнул задумавшегося отца за рукав рубахи, просканировал синими глазищами, – Пойдём! Только я сам. Ты коляску подкати…

Бабушка уже ждала их на кухне. Стол ломился от разных вкусностей, но Егор скользнул по ним равнодушным взглядом.

– Ба… ты чай заварила? Ну тот… с сушёной ягодой…

– Да, внучок, заварила, – улыбнулась она, растрепав русые волосы мальчугана, – С чем будешь чай пить? С блинами?

Когда-то Егорка любил блины, сейчас же равнодушно пожал плечами. Глядя на сына, Григорий ужаснулся. Повадками тот напоминал древнего, прожившего целую жизнь старичка. Он всё видел, он мудр, он знает жизнь – и довольно с него. Больше нет интереса и стылыми льдинками застыло безразличие в глазах. Нет в них больше ни огня, ни молнии, не полыхают пламенем эмоции – в них постепенно угасает жизнь…

– Егорка! Сынок! – он испугался ни на шутку, затормошил мальчика, пытаясь отвлечь. Ну не может быть у семилетнего ребёнка взгляд глубокого старика! Не бывает так! В горле застрял комок, протолкнуть его не было никакой возможности, и Григорий схватил со стола стакан, плеснул в него из кувшина, хлебнул.

– Пап, ты чего? В кувшине бабушка для цветов воду настаивает. С марганцовкой, – завороженно проговорил Егорка, – Что теперь будет? Ты умрёшь?! Скажи! Ты умрёшь?! – личико мальчика скривилось, вот-вот слёзы брызнут.

– Егорка, – пододвинув стул, присела напротив мальчика бабушка, – От слабого раствора ещё никто не умирал. Напротив, марганцовкой кишечник чистят от гадости разной при отравлении. Так что поверь, папе ничего не угрожает.

– Совсем ничего?

– Абсолютно! – заверила бабушка.

Мальчик счастливо улыбнулся и вдруг попросил:

– Ба, а бутерброд сделаешь?

– Конечно, милый. С чем тебе?

– С мясом. И сыром. И ещё… блин съем.

– Вот и хорошо, – засуетилась бабушка, пока ребёнок не передумал, – Вот и ладненько. Ты поешь, Егорушка, а там, глядишь, и на поправку пойдёшь.

Гриша остановил коляску возле участка с красивым забором. Столбики забора, высотой не более полутора метров, были выложены камнем, соединялись столбики кованными панелями, по ним будто ползли во все стороны вьющиеся растения, в листве можно было разглядеть маленьких птичек, бабочек и даже, если присмотреться, жуков можно найти.

– Красиво! – заценил Егорка, осторожно коснувшись пальцем крыла бабочки.

– Да уж, – согласился с сыном Григорий. Действительно красиво. Решётки были выполнены не просто в чугуне чёрного цвета, искусный мастер добавил своему изделию красок. Где-то зелени, по листьям, где-то бронзы по стеблям, а крылья бабочки, заинтересовавшей Егорку отчётливо синевой отливали. Дома за елями, высаженными по периметру даже видно не было, но Егорке интересно стало, вон как шею вытянул, высматривает…

Мальчик обернулся на отца.

– Пап, зачем мы здесь? Почему остановились?

– Понимаешь, сын, тут человек один… девушка одна живёт. Я вчера ей помог, но не уверен, что она в порядке. Вот сейчас спросить хочу. Ты как? Не против?

– Не… Звони! – с готовностью отозвался мальчик. Гриша усмехнулся. Конечно он не против, ведь так хочется посмотреть, что за дом прячется в глубине участка.

Калитка, отзываясь на звонок, пискнула не сразу, видно Даша, стоя перед домофоном и разглядывая гостей, решала, стоит ли открывать.

Она вышла им навстречу в чёрном балахоне до пят, с распущенными смоляными волосами, с чёрными кругами под глазами – остатками вчерашнего макияжа. Григорий думал, что сын испугается, но мальчишка смотрел на Дашу с неподдельным восхищением.

– А где ваша метла? – вдруг спросил он, – На парковке, да?

– Какая метла? – запнулась девушка.

– Ну как же? Ведьме положено летать на метле! – авторитетно заявил мальчик, – Даже такой красивой, как вы!

Гриша открыл рот, собираясь отругать сына за бесцеремонность, но не успел.

– Имеется метла, – на полном серьёзе ответила Егорке Даша, – В сарае пока стоит. Видишь ли, сейчас не очень комфортно летать. Ветрено. В сторону от заданного курса сносит.

Мальчик кивнул с пониманием и протянул руку.

– Гончаров Егор Григорьевич! – церемонно представился он.

– Даша! Щербакова Дарья! – приняла рукопожатие девушка. Гриша заметил, что кисти её рук облегают тонкие перчатки. Егор тоже заметил, но не посчитал нужным заострить на этом факте внимание, вместо того указал пальцем на террасу, расположенную над крышей.

– Там что? – полюбопытствовал мальчик.

Надо сказать, что Дашин дом выглядел странно. Одноэтажный, прямоугольный, и по всему периметру дома тянулась широкая терраса. Крыша дома имела форму полукруга и тоже выходила на террасу, расположенную над первой в торце здания. Она, в отличии от нижней террасы, была застеклена, и вход на неё имелся как из здания, так и снаружи. Этот дом в деревне так и называли – дом с террасами.

– Это терраса, – охотно пояснила Даша, – А под крышей что-то вроде зимнего сада. Странное сооружение, согласна, – будто озвучила подслушанную мысль девушка, – Но выбора у меня нет, приходится жить в том доме, что мне достался.

– Да нет же! Круто! – заценил мальчик. Его отец не принимал участия в разговоре, лишь переводил недоумевающий взгляд с Даши на сына и обратно.

– Ты считаешь? – задумалась девушка, окидывая взглядом причудливое строение, – Ну может быть ты и прав… Во всяком случае, ни у кого больше такого дома нет. А не хочешь ли Егор Григорьевич, поглядеть на странный дом изнутри?

– Конечно хочу! – обрадовался мальчишка. – А что, можно?

– Можно! Толкни своего папу, застывшего истуканом, и заходите в гости.

Гриша будто очнулся. Взялся за ручки коляски, нажал на них, закатывая коляску на низкий порожек.

– Даша, ничего, что мы явились вот так, без приглашения? – смутившись, спросил он, ввозя сынишку в дом. – Тебе не до гостей, наверное.

– Ничего! – придержав дверь, буркнула в ответ девушка. Вот ведь странность, с Егоркой общалась охотно, с видимым удовольствием, а с ним сквозь зубы, стараясь даже случайный взгляд в его сторону не кидать.

– Как-то ты… не очень гостеприимна, – хмыкнул Гриша.

– Нормально всё, – дёрнув плечом, чуть мягче ответила она, – В конце концов ты спас меня…

– Понимать бы от чего… – пробормотал Гриша, но девушка проигнорировала его реплику. Оно и понятно. Кто ж станет незнакомцу с наскоку душу открывать?

Внутри шедевр дизайнерской мысли оказался не менее оригинальным и странным. Прихожей дом не имел. Зайдя в дом, гости сразу же очутились в гостиной, одна из стен которой целиком была выполнена из стекла. Напротив стеклянной стены, в другом конце гостиной располагались две двери, одна, по всей видимости, вела на кухню, другая – в жилое помещение, а также винтовая лестница между ними, ведущая в зимний сад.

– Оригинально, да? – усмехнулась Даша. – Что было в голове того архитектора?

Григорий пожал плечами.

– Для современного дома действительно оригинально и очень даже стильно. Мне нравится, но если учесть, что построен дом примерно в шестидесятых… то его странности действительно бросаются в глаза.

– И угораздило же меня такое наследство получить!

– Это же здорово!

– Ну… наверное. Вы располагайтесь в гостиной, я сейчас… – и она метнулась к двери, ведущей в комнаты, чёрные полы балахона, словно крылья ворона, метнулись за ней.

Проводив девушку задумчивым взглядом, Григорий толкнул кресло сынишки к огромному плюшевому дивану, занимающему центр гостиной, пересадил Егора, устроил поудобней, сам сел рядом. Оба молчали, озираясь, изучали обстановку. Всё просто. Ничего лишнего. Диван, стол, стулья, большой, сложенный из природного камня камин, комод и сервант – всё выполнено в одном стиле, вся мебель казалась старинной. Казалась, но не являлась таковой. Выходит, за простотой обстановки скрывается работа дизайнера и большие финансовые вложения. Интересно… Ремонт в чудном доме довольно свежий, мебель, судя по всему, меняли совсем недавно, это всё Даша делала или же получила наследство уже в таком виде?

– Красиво! – оценил Егорка. – Мне особенно лестница понравилась. Когда я снова стану ходить, я, наверное, смогу подняться по ней!

Даша подошла тихо. Ни сын, ни отец, занятые беседой, не услышали её шагов, только голос.

– Непременно, Егор. – серьёзно заверила она, – И по лестнице поднимешься, и зимний сад посмотришь, и, – она подмигнула, – На метле полетаешь.

Теперь Даша выглядела иначе. Балахон сменила на домашний плюшевый костюм, волосы собрала в хвост, смыла размазанный макияж.

Красивая девушка, ничего не скажешь, но Грише совсем не нравился подобный типаж, его привлекали девушки с тёплой красотой – милые, улыбчивые, с ямочками на щеках и непременно светловолосые. А Даша казалась снежной королевой – красивая, да, но красота её холодная, отстранённая: резкие, точёные черты, тёмные глаза в обрамлении пушистых ресниц, широкие, чуть изогнутые брови, бледная кожа, губы… а вот губы, слегка полноватые, немного смягчали облик.

– Почему ты в перчатках? – прервал затянувшуюся паузу Гриша и осёкся, понимая, что ответом будет грубое: «Не твоё дело!», но просчитался.

– Я пальцы сильно поранила. Вот… Лечу, – спокойно ответила девушка.

Григорий кивнул и отвёл взгляд. Неловко вышло. Разглядывал девчонку словно диковинку на базаре!

– Идём на кухню, – предложила девушка, – Чаем вас напою.

Гриша поднялся с дивана, принимая приглашение, а вот Егорка заупрямился.

– Можно я тут побуду? Пожалуйста! – и достал из кармана смартфон. Что-то промелькнуло в его глазах такое, что спорить Гриша не решился.

– Оставайся, – кивнул он.

Кухня тоже была отделана под старину. Гарнитур из массива искусно состарен, стол и стулья тоже выглядели как минимум изделием позапрошлого века, а буфет, пристроившийся у стены, похоже и в самом деле старинный.

– Хорошо у тебя. Уютно, – похвалил Григорий хозяйку.

Она в ответ лишь плечами пожала и отвернулась, доставая из буфета чашки.

– Что с Егором?

Вопрос прозвучал неожиданно. Вот так, в лоб мало кто спрашивать осмеливался.

– Не знаю, – честно ответил Григорий.

– Как так? – девушка поставила на стол чашки, следом деревянную миску, накрытую льняной салфеткой. От миски шёл восхитительный аромат свежей выпечки.

– Что-то психологическое, – не желал вдаваться в подробности мужчина, – Обследования не выявили патологии, а психологи нам пока ничем не могут помочь.