скачать книгу бесплатно
На губе прилипла шелуха. Она все также сидела над журналом.
– Уложила, – сказала Таня. – Надо стирку запустить.
– Сядь. Очахни, успеется, – предложила мать. – Семечки прям зараза. Никак не отлипнешь.
Таня пододвинула табуретку, взяла из стопки другой журнал, отполовинила от материнской кучки себе семечек.
– Аниськина фигуристка беременная опять, – примирительно сказала мать.
– Господи, кому там рожать-то… Сколько ей? – ответила на предложение мира дочка.
Мать вернулась на страницу обратно.
– Кино новое снимают, в главной роли Солнцев. Прямо вылитый Харатьян молодой. А режиссер знаешь кто?
Таня издала невнятное что-то, жуя семечку.
– Доценко. Он же наш, отсюда родом, – не без гордости напомнила мать.
– Да знаю я, – пожала плечами Таня, – и в школе, и в домкультуре на почетной доске висит. Больше ж гордиться нечем.
– Вот только сам-то наши края не жалует, – пожурила знаменитость мать.
– А чего он тут забыл, господи, – удивилась Таня.
– Это да. И мать забрал в Москву, в библиотеке работала, Зинаида Петровна. Небось померла уж.
– А сколько ему? – заглянула в журнал Таня.
– Да как твоему отцу, в параллельных классах учились.
– По нему и не скажешь, – бросила Таня, оценив режиссера не в пользу отца.
– Так у них и жизнь другая.
Мать зевнула.
– Что, будешь Сашку ждать?
– Да мне все равно стирку еще, – ответила дочка.
– Ну жди.
Танька напряженно уставилась на мать – что, опять? Но та ограничилась движением бровей, от словесных комментариев воздержалась.
Михалыч успел разложить диван ко сну и смотрел телевизор в темноте под одеялом на пониженной громкости:
– Правительство заверило, что со следующего года прожиточный минимум вырастет на два с половиной процента.
– Вырастет, чего у вас там вырастет, – ответил ведущей Михалыч.
Вошла жена, потянулась, зевнула во весь рот, сняла халат, под которым обнаружилась ночнушка в мелкий игривый цветочек. Времена, когда Ира была игрива, давно прошли.
– Выключай уже, комментатор хренов.
Михалыч послушно выключил. Жена улеглась рядом, зевнула, вспомнила:
– Доценко наш новое кино вон в Москве снимает.
– Ну, кому что.
– С тобой-то в одной школе учился, – напомнила жена с гордостью, которую не разделила с ней дочка.
Сама Ира была из соседней деревни. И в свое время считала Михалыча отличной партией.
– Ну, это когда было, – Михалыч повернулся спиной к жене и захрапел.
Ира вздохнула и выключила лампу.
Машенька спала, подложив ладошку под щеку. А Танька, как в трансе, сидела на кухне и смотрела, как в стиральной машинке крутится белье.
Доценко с дочкой уселись на диван перед телевизором, держа перед собой коробку из «япошки». Жуя, комментировали. В кадре появилась крупным планом Рената.
– Нормально, ну переигрывает.
– Это да.
Лиза засунула в рот суши и поискала глазами, чем запить. Увидела винный бокал около мойки. Она знала, что папа не пьет вино.
– Я так понимаю – рестораном не обошлось?
– Ага, – сказал отец, жуя, и немного смутился.
– Да ладно тебе, пап. Я знаю, тебе нужно, – сказала дочка.
– Как там мама? – сменил тему Доценко.
– На пенсию, представь, собралась, – ответила Лиза.
– Серьезно? – спросил Доценко.
– Да, будет жить на даче, со своими котами, – сказала дочь.
– Ну а что, имеет право, – пожал плечами Доценко.
– Тебя, пап, я пенсионером не представляю.
– Да мне до пенсии еще далеко. Хотя…
– Ой, да перестань, ты у меня вечно молодой и красивый. Можешь себе позволить.
Доценко завиноватился:
– Лисеныш, все нормально?
– Пап, я тебя – обожаю. И Ренатку тоже, я ж ее знала, когда она еще была Натка Черняк, это она потом псевдоним взяла.
– Зачем? – удивился Доценко.
– Черницкая ей показалось аристократичней, наверное. А Рената вроде как Литвинова.
– Так себе трюк, – пожал плечами Доценко.
– Но все равно она звездная девочка, это же очевидно, – благодушно сказала Лиза.
– Звездная девочка у меня одна.
Доценко тепло обнял свою добрую дочку, чмокнул в лоб. Такой идиллии с Доценко Наташке Черняк даже не снилось. И всем ее предшественницам, которых побывало немало в этой квартире.
Показался указатель «ЗАРЕЧЬЕ». Сашка был рад, что путь закончился. Ему не хотелось смотреть на свою жизнь глазами приезжего из столицы.
– Приехали, – сказал с облегчением.
Мужик дал двести рублей. Но задержал в руке.
– Опасно, парень, с огнем играешь.
– Не понял, – удивился Сашка.
– Да все ты понял. Я ж чую – бухаешь за рулем. Мне-то сейчас деваться было некуда. А у тебя – полная безнадега. Смотри – добухаешься.
Мужик развернулся и канул в темноту. Сашке стало не по себе. Он развернулся, с визгом тронулся с места.
– Безнадега. Умник нашелся! Да все путем у меня. Понял?
Сашка разозлился, газанул. Нащупал фляжку в бардачке, хлебнул, одной рукой держа руль. И вдруг машина вильнула в сторону. Сашка вывернул руль, но было поздно. Впереди вырос темный фонарный столб. Сашка закрылся руками, удар. В ЗТМ, что означает – в затемнение.
* * *
O, my love is like a red, red rose,
That is newly sprung in June.
O, my love is like the melody,
That is sweetly played in tune.
Ученики средней и единственной образовательной школы Котловки обожали уроки английского языка. Учительница Елена Анатольевна Прошкина, в черной обтягивающей блузке с дешевыми пайетками и лиловой юбке в пол, прикрыв глаза и слегка раскачиваясь в ритм, стояла у доски и с выражением декламировала стихотворение. На блеклом мелком лице с тонкими выщипанными бровями сочно и неуместно выделялись губы, подведенные дешевой помадой. Лицо было подвядшее, помада – пошлой, но ученикам до этого не было никакого дела. Елене Анатольевне они не мешали, а она – им.
Ученики в своих играх и учительница в своем поэтическом экстазе не заметили, как открылась дверь. В ней возникла завуч Людмила Петровна, она была завучем традиционным, с гнездом на голове и выражением лица, которое писательница Виктория Токарева называла «с какашкой под носом». Людмила Петровна ждала окончания представления, отметив и покачивание Елены Анатольевны, и как мальчики плевались в трубочки, и как девочки заплетали косички друг дружке прямо на первой парте.
Наконец Елена Анатольевна подняла указательный палец и провозгласила:
– Бернс!
Елена Анатольевна заметила завуча. Но ничуть не смутилась.
– Людмила Петровна?
– Вас к телефону, Елена Анатольевна.
– Меня? – переспросила учительница.
Она всегда была в предвкушении чудесного разворота судьбы, что разбил бы хрусталик бытия ее серого существования в этой дыре. Пережить всухую участь пожилой вдовы без всяких перспектив и тридцатилетнее служение школе для нее было решительно невозможно.
– Невестка из больницы звонит, сын говорит, разбился.
Елена бросилась к двери.
– Шурик!
– А я тебе говорила. Нет, вот надо было тебе скорей, чесалось ей, в койку! Лучше б аборт сделала.
– Какой аборт, – шипела Танька. – Машки бы не было! В своем уме?
– Ничего. И Машку б родила. И Ивашку. Да не от этого. Непутевый. Весь в мать блажной.
– Господи, да сколько раз тебе говорить!
– Конечно, мы ж умные, с медицинским образованием. Резус у ней. В наши годы все делали, на резусы не смотрели. И рожали потом. Дура! Как Вовка обхаживал! А этот, хорош зять да не хер взять! Так еще и…
Даже привыкшую к матери Таню покоробило, она отошла от матери. Да из огня в полымя нос к носу столкнулась с длинноносой и досужей медсестрой Лариской Семеновой, ровесницей и вроде как подругой.
– Тань, это твой там что ль пьяный разбился?
Таня выдохнула, приготовившись к тому, что они станут главной новостью в поселке.
Мать добавила, присовокупив дочку к непутевому зятю, припечатала:
– Ославились. Молодцы!
В палате местной больницы Сашка сидел с пластырем на лбу на койке. Врач поправил пластырь, посмотрел не без жалости:
– В рубашке родился. Легкое сотрясение. А тачка, конечно, всмятку.
– Лучше б наоборот, – опустил Сашка голову. – В ментовку уже сообщили? Права теперь отберут.
– Да какая ментовка. Никто не скажет. Меж собой все. Скажи спасибо, никто не пострадал.
Сашка вспомнил про москвича – успел высадить, слава богу.
– Ну иди, герой, чего сидеть, – поторопил врач.
