Сны Лавритонии

Память возвращалась – вместе с ней приходил страх. Он вспомнил дом – тёплый воздух избы, запах сажи и смолы, въевшийся в бревенчатые стены. Вспомнил, как утром наспех закинул в рот остатки вчерашнего ужина, наскоро натянул одежду и вышел в сарай. И вот теперь он здесь – скованный, окружённый мраком и ужасом перед тем, что ждёт впереди.

Плим приподнял голову и огляделся. Это была пещера – огромный зал с теряющимися во мраке стенами, пропитанный удушливой вонью и влажным теплом от множества костров. Стены подрагивали в неверном свете. Вокруг костров сгрудились сгорбленные, бесформенные фигуры – пещерные тролли. Бугристая кожа, провисшие животы, огромные лапы, свисающие по бокам, как мешки. Плим видел таких в Зрелищном саду Короля Прохламона, когда позапрошлой осенью ходил с друзьями на праздник Больших костров. Там этих тварей держали в глубоких ямах, надёжно защищённых от губительного для них солнечного света. Здесь же они были свободны.

Тролли переговаривались на своём гортанном наречии – будто полоскали горло собственным обедом. Толкаясь локтями, они лениво мешали зловонную жижу в закопчённых котлах. Вонь стояла нестерпимая – точь-в-точь, как у кожевника Ларса-Сыромята в те дни, когда он вываривал шкуры.

К горлу ещё сильнее подкатила тошнота – не только от запаха, но скорее от внезапной догадки: он здесь не просто пленник. Возможно, он – один из ингредиентов для этого зловонного блюда.

– Эй, вы, мешки с помоями! – приподнимаясь на локтях, крикнул Плим в сторону троллей, и в эту минуту увидел её…

Женщина стояла, прислонившись к тонкому деревцу – почти сливаясь с ним. Фиолетовые глаза были устремлены прямо на него, смотрели не мигая, с ровным, спокойным любопытством. Он на миг забыл о боли, цепях и троллях – и даже не задумался о том, что пещера вовсе не место для дерева. Что-то в её взгляде сбивало с толку. Остатки сна Плима вспыхнули в этих странных глазах: Тереция в красных сапожках, бегущая к опушке весеннего леса… И этот взгляд – бездонный, затягивающий… Будто она не просто смотрела, а знала.

От её руки тянулась цепь, обвивая ствол дерева. Она не была такой тяжёлой и грубой, как та, что сковывала Плима, но всё же оставалась цепью. Даже в тусклом свете пещеры было видно: женщина истощена, измождена, но не сломлена. В её взгляде не было ни мольбы, ни отчаяния, ни покорности. Только спокойствие. И любопытство.

«Что он здесь делает?»

Странно. Она не произнесла ни слова – не дрогнули даже потрескавшиеся губы. Но Плим отчётливо услышал голос – чёткий, спокойный: «Что он здесь делает?» Услышал… как? В голове?

«Кто он такой?» – снова прозвучал голос, будто бы из пустоты.

– Я Плим, дровосек из деревни… – ответил он, оглядываясь с лёгким замешательством.

Женщина вздрогнула. В её фиолетовых глазах мелькнуло удивление, почти испуг.

– Ты меня слышишь? – спросила она. Губы при этом остались неподвижны.

Плим вытаращил глаза.

– Слышу! Но… как ты это делаешь?!

– Стой! Не говори. Просто думай, – раздалось в голове. Голос звучал так ясно, словно кто-то шептал прямо в ухо.

– Думать? Ну хорошо… – Плим покорно кивнул и зажмурился, чтобы сосредоточиться. Лоб покрылся складками, а лицо налилось краской.

«Я тебя слышу», – мысленно выдавил он, чувствуя себя полным дураком. «А ты меня слышишь?»

Он открыл глаза и выдохнул, словно только что поднял одной рукой бревно.

– Прекрасно слышу. Чуть не оглохла, – в голосе прозвучала насмешка.

Плим подпрыгнул, цепи громко звякнули:

– Вот это да! Я могу…

Женщина бросила резкий взгляд в сторону троллей и приложила палец к губам.

«Да, да. Можешь. Но не ори, как взбалмошенный индюк», – отозвался голос в голове.

– Постараюсь, – мысленно откликнулся Плим. – Хотя, признаться, мозги мои нечасто участвуют в беседе…

Он чуть повеселел и отправил следующее мысленное сообщение – теперь осторожно, не выталкивая мысль, а отпуская, как дым из трубы.

«Меня зовут Плим. Я живу здесь недалеко – в деревне.»

– Это мне уже известно. Видела твой сон.

Плим хлопнул глазами.

– Сон? – он заморгал ещё быстрее. – С каждой минутой всё интереснее. Но как? Кто ты такая? И почему меня слышишь?

– Меня интересуют те же вопросы. Как ты можешь меня слышать?

– Не знаю, головешки мне за пазуху… но твой голос звучит так же отчётливо, как отрыжки этих кривомордых увальней, – он мотнул головой в сторону троллей.

Женщина чуть приподняла брови, похожие на зелёные колоски ячменя.

– Ты… необычный, – задумчиво протянула она. – Никто не может слышать голос дриады.

– Так ты… – Плим замер, вспоминая рассказы матери о женщинах, чьё пение и красота сводят людей с ума. – Значит, это тебя я слышал там, наверху?

Женщина не ответила, только продолжала изучать его взглядом – пытливо, пристально, словно разбирала по кусочкам.

– Мать рассказывала мне про таких, как ты, – продолжил он. – Она говорила, что дриады умеют заползать людям в головы своими песнями, и после этого у них… ну… крыша едет. Как же ты говоришь, что никто вас не слышит?

– Звуки, дровосек. Особенные вибрации. Их распознаёт мозг, но не ухо человека. Когда наши песни проникают в разум, людей охватывают видения, тоска, беспричинная грусть. Всплывают воспоминания, которые они годами прятали, лишь бы не тащить за собой шлейф боли. Но ты… ты слышишь не только звуки. Ты слышишь слова.

Женщина сузила глаза.

– Кто ты такой, Плим? Я не про дровосека. Не про сына своей матери. Не про парня, который боится признаться Тереции в любви. Всё это – роли, маски, которыми вы, люди, прикрываетесь в суете повседневности. Меня интересует нечто большее. Кто ты на самом деле?

Плим фыркнул и закатил глаза к потолку.

– Слушай, красавица… честно, ты меня удивила. Но, если по-простому – плевать, как ты залезла ко мне в голову и что там нашла. Меня сейчас волнует только одно: как отсюда выбраться?

Он мотнул головой в сторону троллей.

– Ты тут, похоже, давно, так что давай, объясни, что происходит, и будем думать, как вместе уносить ноги.

Глаза дриады вспыхнули голубовато-огненным светом – в их ледяной глубине на миг промелькнуло пламя.

– И этот вопрос задаёт мужчина? Н-е-е-ет… Это говорит глупый мальчишка, уверенный, что влип в какую-то мелкую передрягу. Трус, у которого духу не хватит принять мысль о потере своего уютного мирка. Юнец, теряющий дар речи при виде напыщенного сановника. И этот герой собирается сбежать?! Вернуться в свою деревню и снова жить безмятежно? Тот, кто будет молча рубить дрова, даже когда его Терецию сосватают за придворного конюха. Что ж… беги! Попробуй снять цепи и пройти, не расставшись с головой, мимо этих падальщиков и продажного каменного прихвостня старухи. Ты ещё не знаком с громилой Обалдуем? Погоди, познакомишься. Нет, дровосек, тебе не уйти отсюда…

– Ничего себе! – Плим вытаращил глаза и присвистнул. – Да ты, оказывается, сама справедливая ярость. Просвети меня, на всякий случай: ты, часом, не ядовитое создание?

Дриада не удостоила его сарказм ответом.

– Разберись: кто ты? И, быть может… хотя вряд ли, ты сумеешь хотя бы добежать до тех ступеней, по которым тебя сюда спустили.

В негодовании она дёрнула головой, и Плим увидел, что её волосы… Вплетены? Нет. Они пронизывали, проникали, сжимали, обвивали ствол дерева, которое на глазах становилось сухим и безжизненным.

– Эй-эй, кошка бешеная! Успокойся! – Плим даже не заметил, как выкрикнул это вслух.

Один из троллей, сгорбленный и кривоногий, резко обернулся. Его бесформенная туша отделилась от собратьев и заковыляла в сторону дровосека.

– Чио ты аошь?

Плим обернулся.

– Я тебя не понимаю, повтори, а то квакаешь, будто жаба с похмелья.

– ЧИ-О ТЫ А-ОШЬ?

– Чего я ору?

– Да, чио ты аошь?

– Ясно. В следующий раз лучше говори подмышками.

Тролль зарычал, брызжа слюной, и с размаху отвесил Плиму увесистую оплеуху.

– Стой… – прошипел Плим, скривившись от боли. – Смотри… Что с ней?

Он ткнул пальцем в сторону дриады. Женщина обмякла, её тело повисло, словно кукла на нитях, а высохшее дерево, к которому её приковали, казалось, вот-вот рассыплется в труху.

Тролль обернулся и уставился туда, куда показывал дровосек. Он что-то крикнул (а может, просто рыгнул). В ответ другой тролль, сидевший у костра, огрызнулся, нехотя поднялся и направился к противоположной стене пещеры. Только сейчас Плим заметил нагромождение вывернутых с корнем чахлых берёз. К одной из таких, теперь уже высохшей, была прикована дриада. Второй тролль небрежно выдернул из кучи новое дерево и с силой швырнул его в их сторону. Оно пронеслось со свистом и рухнуло рядом с женщиной. Тролль размотал цепь и грубо оторвал дриаду от высохшего ствола. В древесине остались обрывки её зелёных волос. Он отбросил мёртвое дерево в сторону, а на его место, между двумя валунами, воткнул новое – без листьев, но живое.

– Так вот чем ты питаешься?! – пронеслась в голове у Плима мысль, обращённая к дриаде. Ответа не последовало. Она не шевелилась, казалось, была без сознания.

Тролль вытер свисающую с носа соплю и вернулся к булькающему вареву. Плим снова почувствовал отвратительный запах и подумал о том, что не ел с прошлого утра, если не считать небольшого перекуса в лесу. В ответ на эту мысль желудок отозвался урчанием.

Между тем с дриадой что-то происходило. Не сказать, что она приходила в сознание – её голова всё ещё безвольно покоилась на груди, – но вот волосы… Они вдруг затрепетали, как осока, потревоженная лёгким ветером, затем вытянулись и начали врастать в дерево. Пальцы дёрнулись, и Плим заметил на них острые, как бритва, когти. Они впились в ствол берёзы, прокалывая кору, пока на белой поверхности не выступил прозрачный сок. На лице появился слабый румянец, грудь дрогнула и помутневшие глаза дриады распахнулись.

Она даже не взглянула в его сторону, будто презирала. И тут случилось то, чего при данных обстоятельствах Плим ожидал меньше всего. Дриада запела. О, что это была за песня! Она стонала, тосковала, рыдала, как пастушья жалейка. В ней звучало всё – унылое завывание ветра, крик ночной птицы, тишина звёзд, скрип мельничного жёрнова, падение невесомых частиц смолотого зерна. И всё это – с отчётливостью капель, падающих в безмолвной пустоте. Эта мелодия навевала блаженство и в то же время терзала, пробуждая в душе Плима что-то давно забытое – тёплые, ускользнувшие воспоминания и глухую боль о потерянном.

Серебром искрятся черепицы крыш.

Спит холодный город, спит и мой малыш.

Путь к горе далёкой снегом заметён…

В бедную дриаду был Король влюблён.

Спи, не бойся, крошка, баю-баю-бай,

Под моей защитой глазки закрывай.

Ты оставил звёзды – беззаветный кров,

Здесь же всё иначе – мир людей суров.

Долгая дорога впереди лежит.

Песнь дриады бедной пусть тебя хранит.

Спи, не бойся, крошка, баю-баю-бай,

Под моей защитой глазки закрывай.

Обещаний пылких не сдержал Король.

Отнят у дриады сын её родной.

Ныне ж из темницы, от цепей стальных,

Песнь мою услышишь в снах своих цветных.

Спи, не бойся, крошка, баю-баю-бай,

Под моей защитой глазки закрывай…

Глава 7: Тревожное утро

Всю ночь в домике на краю деревни горел свет. Ещё с вечера разыгралась метель – ветер завывал в печке, раскачивал ставни, бил в окна. Ближе к утру труба на крыше перестала выпускать столбик дыма – дров в печку больше не подбрасывали.

Малария снова прошла мимо сеней, потревожив кур за перегородкой. Её пальцы дрожали. Не сосчитать, сколько раз за ночь она выходила к калитке, прислушиваясь к завыванию вьюги и вглядываясь в снежную пелену. Хотелось увидеть знакомые очертания повозки, услышать скрип колёс (она переживала, что Плим не сменил их на полозья). Но дорога к дому оставалась безмолвной, утопая в ледяном плену.

Разум твердил, что Плим – не мальчишка, что он умеет справляться с трудностями и знает лес вдоль и поперёк. Но сердце рисовало другое: поваленные деревья, волчьи следы, неподвижное тело в снегу. Она встряхнула головой, отгоняя дурные мысли.

Под утро она решила, что пора искать помощи. Масляный фонарь едва освещал ей дорогу. Шаг за шагом она шла по рыхлому снегу, оставляя за собой цепочку глубоких следов.

***

Лисс считал, и, наверное, не без основания, что долгий сон – главный друг бедности, поэтому не позволял ни себе, ни сыновьям нежиться в постелях дольше, чем следовало. В конце концов, он совсем не хотел испытать на собственной шкуре действие этой прописной истины.

– Пора, молодчики, вставайте! – пророкотал он, рывком стягивая с них одеяла. – Элл, выгреби золу из печки! Кобер, ступай в кузницу, раздувай горнило! Сегодня начинаем ковать гвозди. Лит за десяток – не пропадём, а то ещё и избу для тебя справим. Решил жениться – шевелись да поспевай!

Он заглянул за занавеску и, тяжело вздохнув, пихнул в бок посапывающую толстушку.

– Эй, хватит лежать коромыслом, накрывай на стол!

Касилия, или просто Каси, как звал её Лисс, уже двадцать один год была его женой. Она печально хрюкнула, перевернулась на другой бок и пробормотала сквозь сон:

– Каша в печи, на подах… Проверь, должно быть, она ещё не остыла. Дай хоть одним глазком досмотреть…

Казалось, пищит комар, а не говорит дородная женщина.

– Корову будешь доить – досмотришь! – буркнул Лисс. – Скотина не станет ждать, пока ты в снах на балу танцуешь. Кобер, помоги матери, а горнило я сам раздую!

Он недовольно натянул тулуп, шагнул к двери и толкнул её плечом. Морозный воздух ворвался в дом плотной волной.

На пороге стояла женщина.

– Доброе утро, Лисс! – уже по лицу кузнец понял, что Малария провела бессонную ночь. – Плим не заходил? Его нет дома. Я подумала, может, он заглянул к вам вчера вечером. Посидеть за кружечкой эля…

– Малария? Вилку мне в печёнку! Проходи, чего встала в дверях, – Лисс отступил в сторону.

Женщина стряхнула с платка снег и переступила порог.

– Не пойму, о чём ты говоришь… Плима нет дома?

Касилия с небывалой проворностью соскочила с лежанки. В её глазах не осталось и намёка на сон.

– Плима нет дома? – пропищала она, протирая глаза.

– Он ушёл в лес ещё вчера утром, но… – голос Маларии дрогнул. – У меня сердце не на месте. Он так и не вернулся. Вот я и подумала – вдруг заходил к вам.

– Ну-ка присядь, – Лисс выдвинул табурет. – А я мигом оденусь.

Касилия накинула на плечи шерстяной платок и засуетилась.

– Ты куда, Лисс? Собираешься в такую погоду искать Плима? – испуганно запричитала она.

– Каси, булочка, успокойся. Я не в лес собрался, если ты об этом подумала.

– Тогда куда же?

Лисс закатил глаза и обернулся к Маларии.

– Мы идём к бургомистру. Надо организовать поиски, – говорил он быстро, одновременно натягивая штаны поверх ночных кальсон. – Хорошо, что ты пришла прямо сейчас. До вечера времени много. Не переживай, найдём Плима. Дальше своей делянки он никуда не уходил. Думаю, метель застала его в лесу, вот он и заночевал. Спит сейчас под брюхом у осла, ждёт, пока распогодится.

– Ты так думаешь? – в голосе Маларии прозвучала надежда.

– Я знаю Плима. Чтобы он заблудился в лесу?! Ой, не пойте мне тетерева.

– А как же дикие звери? – Касилия всеми силами старалась быть полезной.

– Каси, у коровы вымя вот-вот лопнет. Ступай в сарай! – прикрикнул он на жену.

***

В окнах дома бургомистра было темно. Лисс, немного поёрзав, постучал в тяжёлые дубовые ворота. За забором надрывно взвились собаки. Скрипнула дверь сторожки, и в узкой полоске света появилась голова с плюгавой вздёрнутой бородкой.

– Ковойта там принесло? – проорал сторож.

– Это я. Дело срочное к бургомистру.

– Кто эть – я? Смерть за моей тёткою с такими ж словами приходила! Подождёть ваше дело! Господин бургомистр ещё в постелях, и им не понравится, если их разбудють!

Лисс шумно выдохнул в ладони, стряхнул снег с плеч и гаркнул:

– Не заставляй меня, бородатый кикимор, бить в пожарный колокол! Вот что бургомистру точно не понравится! Я подниму всю деревню на уши, а тебе достанется трёпка. Посмотрим потом, как будешь важничать.

За воротами послышался хруст снега. Щёлкнула задвижка – и одна из створок медленно отворилась.

– Лисс? Воть те нать… – удивлённо произнёс Муравушка.

– Не делай вид, что не узнал меня по голосу. Буди бургомистра! Скажи, что человек из деревни пропал.

***

Бургомистр сидел за столом с видом глубокой задумчивости. Из-под ночного колпака выбивались бакенбарды – рыжие завитки, переходящие в редкую курчавую бородку. Усы ему пришлось сбрить: по словам брадобрея, они придавали его выразительному лицу сходство с небритой харей простолюдина. Напротив него стояли Лисс, Малария и мужичок, который без устали вытирал нос рукавом. Лисс закончил рассказывать, и в комнате воцарилось ожидание. Бургомистр вздыхал, барабанил пальцами по столу, снова вздыхал. Видимо, раздумья были по-настоящему тягостными. Малария с мольбой тронула Лисса за локоть. Кузнец пожал плечами.

– Может, мне всё повторить? – спросил Лисс. – Понимаете, вчера утром сын этой женщины…

Бургомистр вдруг оживился, причмокнул губами и степенно произнёс:

– Что ж, обстановка действительно требует скорейшего вмешательства.

«Ну, наконец-то!» – с облегчением подумал Лисс.

– Муравушка, ты, кстати, можешь идти.

Мужичок шмыгнул носом, развернулся на пятках и открыл дверь. В ту же секунду в горницу влетел длинноногий, лохматый, тощий как селёдка пёс. Проскользив по полу, он нелепо споткнулся, рухнул, вскочил – и с невозмутимым видом улёгся у ног хозяина, будто всегда лежал именно тут.

– Бомби, марш отсюда! – рявкнул бургомистр.

Пёс изобразил непонимание, лизнул голую лодыжку хозяина, но даже не подумал сдвинуться с места.

– Велите выгнать собаку? – услужливо поинтересовался Муравушка.

Бургомистр тяжело вздохнул, строго посмотрел в псиные глаза и неохотно бросил:

– Ай, пусть остаётся, но… – он погрозил пальцем, – помни правило № 17, Бомби.

Все в деревне знали про правило № 17, довлеющее над беспутным Бомби.

Бургомистр щёлкнул пальцем, велев Муравушке убираться. Лисс, провожая его взглядом, передёрнул плечами:«Муравушка! Тьфу! Окрестила же мать…»

Поправив съехавший ночной колпак, бургомистр снова принялся барабанить по столу отполированными ногтями.

– Да, обстановка, прямо скажу, серьёзная, – вздохнул он. – Завтра же отправлю в город вестового с просьбой к Королю послать отряд следопытов. До этого времени мы должны сделать всё возможное, чтобы найти парня. Я велю поставить на колокольне дозорного – пусть смотрит день и ночь в сторону леса. А также у меня есть мысли, которыми я предпочёл бы пока не делиться, но они могут оказаться весьма полезными в процессе поиска… Он сделал значительную паузу, обвёл взглядом присутствующих и с глубоким сочувствием посмотрел на Маларию:

– Ну и, конечно, пока ваш сын не нашёлся, я по мере скромной возможности выделю небольшую помощь. От себя лично!

Сказав это, он с чувством выполненного долга встал из-за стола.

– Это всё. Предлагаю прямо сейчас браться за дело. Время не ждёт, человек в опасности!

Лисс озадаченно смотрел на пышущего здоровьем толстячка. Правильно ли бургомистр понял их просьбу? Или он, Лисс, чего-то не понимает?

– Господин бургомистр… Гм… Это не совсем то, что нужно делать, как вы сказали, в этой обстановке. Мы должны организовать поисковый отряд из жителей нашей деревни, а не ждать королевских следопытов. И сделать это нужно прямо сейчас.

Бургомистр вытер платком уголки мутных глаз и вопросительно посмотрел на кузнеца – на этого червя, у которого, видите ли, было своё мнение.

– Значит, таково ваше предложение?

– Да. А вы разве с этим не согласны?

– Ну хорошо… То есть вы считаете разумным рисковать жизнями стольких людей ради поисков одного человека? Подумайте сами! Наши люди не следопыты. К концу поисков мы, вероятно, недосчитаемся уже не одного, а нескольких человек. Лес кишит дикими зверями. Погода утихомирилась, но кто знает, как всё повернётся дальше? – бургомистр отрицательно покачал головой. – Мне кажется, вы просто преувеличиваете проблему и сеете панику.

Касилия частенько говорила: «Лисс, ты должен научиться следить за языком. Не всё, что можно сказать свинье, следует говорить бургомистру». И вот он, этот бургомистр. Не иносказательный, а самый настоящий – сидит перед ним, ворочает умными словами, словно смакует жирного карпа. Лисс нервно теребил ус, стараясь подобрать «обтекаемые» слова, чтобы не скатиться в откровенную грубость.

– Нет, господин бургомистр, похоже, это вы преуменьшаете проблему.

– Я?

Из часов выскочила кукушка и пронзительно напомнила Лиссу об утекающем времени.

– Да, вы! И я сделаю, что собирался.

– И что же это за устрашающее деяние, которым вы меня пытаетесь запугать? – бургомистр ухмыльнулся, но в глазах промелькнуло беспокойство.

Лисс не стал отвечать. Просто натянул шапку и, бросил через плечо:

– Пойдём, Малария. В этом гнилом месте нам не найти помощи.

– Я спросил, что вы собираетесь делать? – настойчиво повторил бургомистр.

Лисс обернулся, задержал на нём взгляд и ответил:

– То, что должен делать всякий человек, когда его сосед в беде. Бить в колокол, господин бургомистр. Ясно вам? Бить в колокол!

Лисс запахнул тулуп, всем видом показывая серьёзность намерений.

– Стойте! Что за глупости?! Колокол – это… это для более масштабных случаев!

– Вы ещё не поняли?! – гаркнул Лисс. – Это и есть тот самый случай! Масштабнее не бывает!

– Я запрещаю, – бургомистр шагнул вперёд, загораживая дверь. – Нельзя вот так, по пустякам, будоражить деревню.

– Что же нам делать, господин бургомистр? – с мольбой в голосе спросила Малария.

– Что?! – бургомистр метнул на неё раздражённый взгляд. – Вам мало того, что я предложил? Хорошо! Я велю прочесать лес своим людям и даже сам отправлюсь на поиски. Но звонить в колокол…

Он схватил со стола бронзовый колокольчик и потряс им в воздухе прямо перед носом Лисса:

– Вот вам колокол, с помощью которого можно решить любую проблему!

Колокольчик весело затрезвонил.

– Эй, Муравушка, пойди сюда!

Мужичок выскочил из-за двери так стремительно, будто стоял под ней весь разговор, только и дожидаясь команды.

– Ступай, снаряди собак и людей. Пусть прочешут лес до ручья. Только ни влево, ни вправо без моего ведома – не хватало, чтоб ещё собаки заблудились. А для меня вели подготовить сани. Окороков с собой возьми и шуб побольше. Дело небыстрое, – бургомистр сорвал с головы колпак и раздражённо швырнул его в угол. – Звонить они решили… Нашли забаву…

Муравушка вытянулся, готовый выполнять приказ, но так и не двинулся с места, надеясь уловить ещё хоть краешек разговора.

– Чего застыл, как петух перед зеркалом? Дуй! – рявкнул бургомистр.

Муравушка исполнительно подскочил и исчез за дверью, оставляя после себя лёгкий сквозняк.

Пёс, до сих пор не выдававший своего присутствия, стрелой вылетел за дверь, словно распоряжения бургомистра касались и его. Обогнув стоящую посредине пролёта статую нимфы, он взлетел по лестнице на второй этаж, пронёсся по длинному коридору и с размаху врезался головой в дубовую дверь. За этой дверью, ничего не подозревая, спала Тереция.

– Бедная моя голова! – взвизгнул он. – Ну зачем запираться, когда дома все свои?

– Бомби, правило № 17!.. Я велю отправить тебя на псарню к остальным собакам! – донёсся снизу негодующий голос бургомистра.

Глава 8: Звёзды для чего-то светят

К обеду небо затянуло тяжёлой пеленой снеговых туч. Хлопья падали лениво, но густо, ложась всё плотнее на крыши домов и деревенские дороги. Ветер стих, но в воздухе чувствовалось напряжение – как перед бурей.

Отряд с собаками ушёл на поиски ещё утром и до сих пор не вернулся. Вся деревня уже знала об исчезновении дровосека. Зачем звонить в колокол, если есть Касилия? Стоило ей выйти во двор и перекинуться словом с соседкой, как вести о пропаже Плима распространились быстрее, чем огонь по сухой траве.

Жители тревожно переговаривались, но продолжали заниматься своими делами. Не от равнодушия – каждый, от мала до велика, сгорал от желания всё бросить, потеплее укутаться и присоединиться к поискам. Но на дороге в лес с важным выражением лица дежурил Муравушка. Он стоял, словно кол, вбитый в землю, и встречал добровольцев заученной фразой:

– Прошу воздержаться от инициативы и не мешать поисковым работам. Собакам нужен след.

После этих слов люди, конечно, разворачивались, но не спешили уходить. Стояли, вглядываясь в дорогу и лес, который всё больше напоминал безмолвную белую пасть. Потом, с тяжёлым вздохом и неловким чувством, возвращались домой. Многие ещё долго провожали взглядом домик на опушке, где ждали новостей две женщины – Малария и Тереция.