Сны Лавритонии

Узкие улочки сходились к деревенской площади, как спицы большого колеса. Сама деревня лежала в низине, зажатая между лесом, скалами и рекой, и носила название – Поресь. Старики говорили, что это значит: «заросшее место». Не просто заросшее, а будто бы нарочно спрятанное с глаз долой. О самой деревне не было упоминаний ни в королевских указах, ни в хрониках, и уж точно ни один трубадур не слагал о ней баллад. Поресь словно выпадала из времени – жила своей жизнью, без лишней огласки. С городом Эльманаиром её связывала Зыбь-дорога – печально известная своим капризным нравом. Невнятная, прихотливая, она могла сурово наказать того, кто не знал её характера. По обочинам той дороги и по сей день валялись обломки колёс, скрученные дуги, рваные брезенты – немые следы чьей-то самоуверенности.

Когда из Эльманаира отправляли верхового, маршрут передавали с неизменной усмешкой, даже не называя деревню:

– Скачи по Зыбь-дороге, пока не упрёшься в корову, к которой привязан забор.

И это действительно казалось смешным… до тех пор, пока всадник не оказывался на самой Зыбь-дороге.

Местные редко покидали свои дома. Раз в году они отправлялись в Эльманаир на осенний праздник Больших костров, но в остальное время деревня оставалась закрытой для чужаков, затерянной среди лесов и каменных холмов. Её жизнь текла по своему кругу – размеренно, неизменно, будто подчиняясь единому дыханию природы. Весной набухали почки, молодые листья пробивались из тонких ветвей, тянулись к солнцу, но вскоре желтели, осыпались и исчезали под осенним ветром. Осень сменялась зимой. С севера налетали ледяные ветра, снег засыпал улицы, и деревня замирала в ожидании тепла. Но когда лавритонское солнце начинало растапливать снег, жизнь снова входила в привычный круг. И пусть казалось, что в этом мире ничего не меняется, новые морщинки на лицах людей говорили об обратном.

Утром Плим надел тщательно отутюженный, штопанный камзол, сунул в карманы гладкие голыши для фокусов и, скрипнув калиткой, зашагал по пыльной дороге к площади, где уже вовсю гудела деревня. Шагая вдоль покосившихся заборов, он насвистывал простую мелодию, весело кивал соседям, отпускал безобидные шутки. Но, несмотря на беспечный вид, сердце его билось чаще обычного. Он ждал встречи с Терецией. Да что там – с трудом удерживал себя от того, чтобы не идти вприпрыжку.

И вот она – городская площадь. Весёлый шум, звонкие переливы жалейки и тулумбуса, аромат эля и жареных свиных рёбрышек наполняли прозрачный воздух. “Вот она – жизнь!” – с улыбкой думал Плим. – “Шум, смех, веселье, эль пенится в кружках… А если бы ещё люди смотрели не на камзолы, а в глаза, не судили по звону в кошельке, а по словам… Тогда, пожалуй, этот мир был бы совсем хорош.»

Как только Плим ступил на площадь, мысли о старом камзоле мигом вылетели из головы. Он словно нырнул в поток радости и беспечности. Ярмарка бурлила – восклицания, звон монет, запах свежей выпечки. Порыв ветра подхватил пёстрый отрез с лавки торговца тканями и закружил в воздухе.

– Плим! – кто-то крикнул из толпы. – Как поживаешь? Как здоровье матушки?

– А кто спрашивает? – он прищурился, и хлопнул себя по лбу. – Да это же Айк! Великий коновал, зубодёр и шарлатан в одном лице! Как твои дела, мошенник?

– Что ты такое говоришь?! – Айк опешил от такого приветствия.

– Я-то? Я просто вспомнил, как ты продал матушке вместо порошка от кашля пыль со старого комода. Спасибо, что спросил, Айк. Матушка до сих пор кашляет, а иначе пришла бы сюда и подковала тебя, а не «Беглого поросенка».

– Эй-эй, потише! – Айк испуганно огляделся по сторонам. – Кстати, бургомистр нынче такого поросёночка приготовил, что его и моя баба не подкуёт!

– Ты кого это бабой назвал, хворый?!

Из толпы выступила огромная женщина с корзиной пирожков. Широкие плечи, руки – будто два кузнечных меха, и взгляд, встречаться с которым без крайней нужды никто не спешил. Айк выдавил самую невинную улыбку, на какую только был способен:

– Баба? Да нет же! Я сказал… Бабочка! Бабочка, золотце! Ну, ты чего, милая, не слышала? Пирожки продаёшь? Я тут подумал, вдруг ты сама устала… Давай помогу понести корзинку?

Со стороны карусели с визгом неслась детвора:

– С чем пирожки, тётенька? С рыбьей требухой или тараканьими ножками? – несколько пирожков ловко исчезли с корзины.

– Требуху вам в уши! – женщина замахнулась на сорванцов и только потом сообразила прикрыть корзину руками.

– Эй, Плим, откуда кафтан будет? Ты в нём прямо-таки королевская фаворитка! – раздалось из толпы.

Верзила с оттопыренной губой скрестил руки на груди и ухмылялся, довольный тем, что вызвал улыбки на лицах зрителей. Плим медленно повернулся, окинул его оценивающим взглядом и неторопливо провёл ладонями по камзолу.

– Не узнаёшь? Это же часть твоего гардероба!

– Чего?! – детина хохотнул, но в голосе прозвучала нотка тревоги.

– Не помнишь? Это же твои труселя, Гроган, которые ты прошлой осенью в лесу обронил… Когда бобра за медведя принял.

Кто-то в толпе прыснул, фыркнул, и вот уже смех покатился по кругу. Все смеялись от души – все, кроме долговязого. Он сжал кулаки и залился краской.

Плим, довольный тем, что поставил Грогана на место и повеселил зевак, огляделся и заметил знакомую фигуру у кузнечного лотка.

– Привет, Плим! – Лисс качал головой и улыбался. – Ты что сотворил с бедным Гроганом? Он же теперь неделю в зеркало не заглянет из страха, что собственная рожа над ним посмеётся!

– Привет, Лисс. Рад тебя видеть.

Кузнец – высокий, плечистый, с обветренным лицом – вытер ладони о кожаный фартук и протянул руку Плиму.

– Матушка говорит, тебе борона нужна?

– Нужна-то нужна, только вот с волшебными карманами на моём камзоле не всё так хорошо, – Плим похлопал себя по бокам и обречённо вздохнул. – Деньги в них не появляются, а только исчезают.

– Ну-у, – Лисс задумчиво почесал подбородок, – это печально. Хотя, сдаётся мне, что у нас вся деревня у одного портного обшивается. Уж больно у всех карманы одинаковые!

Лисс хлопнул Плима по плечу так, что тот едва удержался на ногах.

– Сделаю я тебе борону! Но в долг!

– Щедро, – сказал Плим. – И какая же будет цена для должника?

– Цена? Живот надорвёшь! А вот процент можешь выплатить прямо сейчас – у Крузо.

Плим радостно присвистнул:

– Что ж, хороший из тебя ростовщик. Договорились.

Они ударили по рукам и направились к месту, откуда над площадью поднимался густой аромат эля и жареного мяса. Там, возле огромного чана, стоял пузатый колобок в красном колпаке – Крузо. Хлопая себя по бокам, он визгливо зазывал гостей:

Вкусный, ароматный эль!

Выпей чарочку смелей!

Есть у эля чудо-свойство —

Хворь лечить и гнать расстройства!

Лисс толкнул Плима локтем:

– Что скажешь? Проверим, не завалялось ли в наших карманах немного волшебства? – Затем повернулся к хозяину чана:

– Как дела, Крузо?

– Ах, добрые люди, – толстяк всплеснул пухлыми ручонками, – как могут быть дела у бедного Крузо? Живу только милостью да постоянством своих завсегдатаев.

– Оно и видно по твоей грациозной талии, что у тебя всё очень печально, – хмыкнул Лисс. – Так что, нальёшь нам по кружечке эля, чтобы скрасить своё горюшко?

– Для вас, почтенные господа нашего процветающего захолустья, я готов опустошить все запасы своего волшебного ЭЛЕксира!

Пейте, сколько вместит пузо,

Эль из бочек папы Крузо!

Он зачерпнул деревянными плошками дымящуюся жидкость, так бережно, будто держал не эль, а саму душу деревни, и протянул дровосеку и кузнецу.

– Слышишь, Крузо, – Лисс хитро подмигнул Плиму, – говорят, Король хочет устроить накануне праздника Больших Костров состязание элеваров. Победителю, мол, достанется место при дворе. Не хочешь схватить удачу за хвост?

Крузо вздрогнул, и понизил голос:

– Что вы такое говорите, добрые господа? Это же знает даже моя собака, что на всякое место при Дворе заказано место у воспитательного столба. Благодарю за заботу, но служба у Короля не для моей нежной кожи.

– Жаль, жаль… Нам бы свои уши во дворце пригодились.

– А вы хотите новость, господа? – Крузо заговорщицки наклонился вперёд.

– Хм, спрашиваешь… – Лисс подул на эль и отхлебнул. – Если новость окажется сто́ящей, я тебе даже свинарник почищу. Да ещё и ромашками сверху посыплю.

– Ну так слушайте! – Крузо выпрямился и расправил живот. – Месяц назад, а может, и чутка поболее, нашего бургомистра посетил вестовой Короля!

Он сделал многозначительную паузу, обвёл Плима и Лисса взглядом, словно проверяя, готовы ли они к откровению, и с нажимом продолжил:

– Прискакал ночью, как чума, и в ворота стучит! Муравушка ему отворил, а он – с порога, БРЯЦ! – «Дело у меня ОСОБОЙ СЕКРЕТНОСТИ!»

Крузо выдержал ещё одну паузу, развёл руками и вздохнул:

– Представляете?! Ночью! По нашей-то дороге. И вот, значит, какой-то вестовой, за каким-то важным делом, несётся сквозь это месиво, будто его сама нечистая подгоняет!

Крузо гордо скрестил руки. Лисс с Плимом недоумённо переглянулись.

– И… это всё?

– Всё! – подтвердил Крузо, довольно поглаживая передник.

Плим поднял бровь.

– Да уж… Такой новостью даже дыру в носке не заштопаешь.

– Ладно… – усмехнулся Лисс. – Кто тебе эту свистульку выдал? Сам бургомистр шепнул? Или ты это после третьей бутылки своего волшебного эля придумал?

– Я же говорю – дело особой секретности! – оскорбился Крузо. – Бургомистру строго-настрого запрещено болтать об этом визите!

– Так откуда ж, хвори ради, ты про это знаешь?!

Крузо сузил глаза и снова понизил голос:

– А вот в этом-то всё и дело… Моя дочка с их дочкой, знаете ли, дружат.

– Это с которой? С большей или с меньшей?

– С Терецией.

– И что же твоя дочка узнала от её дочки? – Лисс недоверчиво глядел на толстячка.

Крузо подался вперёд:

– Говорит, их батюшка после визита королевского вестового два дня сломленный лежал. Ни есть, ни пить не мог, только ворочался и что-то бормотал.

Лисс хмыкнул:

– Ну надо же, два дня в постели от королевской тайны. Это, случаем, не заразная болезнь? Что скажешь, знаток кухонных баек?

Крузо скорчил оскорблённую мину:

– Да погодите вы! Их дочка моей дочке сказывала, будто бургомистр бредил и всё твердил: «Ваше Величество, гора ведь рядом… Беда будет, если кто узнает! Совсем рядом эта проклятая гора…»

Лисс поднял брови, но тут же махнул рукой:

– Какая ещё гора? Тут вокруг одни горы и лес.

– А вот этого они нам не сообщили, – Крузо развёл руками.

– Ну так и не взбивай пену. «Дело особой секретности»… Да в горячке и корова может заявить, что она придворная певица! Жар был у бургомистра – вот тебе и вся тайна. А дочке своей скажи, чтоб поменьше болтала. Ей ещё замуж выходить, а с такой фантазией женихов можно и распугать.

Лисс протянул плошку Крузо:

– На, держи. Эль у тебя ладный, а вот сказочник ты никудышный.

Крузо обиженно буркнул:

– Сами новость просили, а теперь обзываетесь!

Лисс хлопнул Плима по плечу:

– Айда, мне нужно к товару возвращаться.

– Ты иди, Лисс, а я поищу Терецию, – ответил Плим, вглядываясь в толпу.

– Хочешь разузнать у девчонки, не наврал ли этот гусь? Ну, иди, иди. Только знай – вестовой бы ночью на нашу дорогу не сунулся, а месяц назад сам бы леший её с фонарём не нашёл. Так что не было никакого послания. А бургомистр наш жив-здоров, сам увидишь – выйдет сегодня довольный, будто жёнушка ему за ухом почесала.

– Не собираюсь я ничего выведывать, – нахмурился Плим. – У меня к ней дело.

– Дело? Во как! Какое же может быть дело у безродного осла к барыньке?

Плим метнул острый взгляд, но промолчал.

– Да шучу я, шучу, – Лисс толкнул Плима в бок. – Беги к своей Тереции, только гляди, чтоб Крузо не состряпал из этого такую «новость», что у бургомистра опять ноги подкосит.

Глава 5: Фокусы у колодца

Тереция с завязанными глазами двигалась, прислушиваясь к крикам «тушильщиков»:

– Огонь слева!

– Огонь справа!

– Осторожнее, ещё шаг!

– Нет, не туда! Левее, левее!

Игра называлась «Башня». Нужно было пробраться сквозь толпу, не задев других игроков, и добраться до колокольчика, привязанного к вытянутой руке одного из участников. Ударил, крикнул: «Пожар!» – победил. Но всё не так просто. Стоило задеть кого-то локтем, наступить на ногу или толкнуть – считай, «обжёгся». Три «ожога» – выбываешь. Тебя настигло «Пекло» – выбываешь. Пока что Тереция ни разу не «обожглась».

Плим с улыбкой наблюдал за игрой, явно что-то замышляя. Он подкрался к мальчишке, исполнявшему роль «Башни», и, склонившись, прошептал:

– Держись, дружище, сейчас будет весело.

Мальчишка растерянно посмотрел на Плима. Тот подмигнул, ловко снял колокольчик с его руки, перекинул себе на запястье и затрезвонил так, будто на площади вспыхнул настоящий пожар. Звон заполнил округу, взметнув в воздух волну эмоций и воплей.

– Пожар! Пожар!

– Берегись, огонь слева!

– Да нет же…

– Пекло приближается сзади! Торопись!

Игра превратилась в настоящий хаос. Кто-то носился по полю, кто-то исступлённо визжал, а один из мальчишек зачерпнул с земли пригоршню пыли и швырнул её вверх. Пыль осела на тщательно вымытые к ярмарочному дню головы. На секунду всё стихло – игроки с негодованием уставились на виновника. Тот же, напротив, сиял от гордости. Но недолго: чей-то пинок быстро вернул его с небес на землю. Мальчишка взмахнул руками, потерял равновесие и растянулся на земле.

– Нечестно! – завопил он, вскакивая и хватаясь за задницу, но, похоже, был доволен даже таким исходом.

Глядя на творящееся безумие, Плим едва сдерживал смех. За Терецией неотступно следовала чумазая девчонка с растрёпанными волосами – “Пекло”, которая делала два шага в сторону Тереции на каждый десятый счёт.

– «Пекло» совсем рядом! Быстрее!

Тереция потерялась в пространстве. Лево, право, сзади – направления закружились в вихре голосов, превращаясь в одну большую карусель. Среди всех криков сильнее всего выделялся простуженный голос Кая, мальчишки, живущего со своей бабкой. Он нарочно пытался сбить Терецию с толку.

– Левее, левее… Осталось чуть-чуть. Колокол прямо перед тобой!

Она вытянула руки. Кончики пальцев скользнули по пустоте, а затем наткнулись на ладонь с привязанным к ней колокольчиком. ДЗИНЬ!

– Пожар! – крикнула она и, смеясь, сорвала с глаз повязку.

В груди что-то подпрыгнуло. Перед ней стоял Плим – улыбающийся во весь рот. Тереция замерла, сбитая с толку, а потом, сама не зная зачем, снова натянула повязку на глаза. На неё накатила странная, глупая злость. Слишком близко. Слишком неожиданно. Слишком… у всех на глазах.

Плим, смеясь, стянул с неё повязку, состроил нелепую гримасу и широко развёл руками.

– Ну как тебе?

– Плим! – выдохнула Тереция, сердито морща нос. – Что за глупости?

Он ещё сильнее рассмеялся и отдал колокольчик другому игроку.

– У тебя такой взгляд, будто я и впрямь устроил пожар.

Кто-то ловко выхватил повязку из рук, и игра началась заново.

– Давай прогуляемся к колодцу, – предложил Плим.

– Не могу, скоро начнётся речь отца, я не хочу её пропустить.

– Пожалуйста, ненадолго. Туда и назад. Мне нужно тебя кое о чём спросить.

– Ну так спрашивай здесь.

Лицо Тереции вспыхнуло румянцем. С одной стороны, ей хотелось пойти с Плимом. С другой – она боялась, что их разговор не будет стоить и выеденного яйца. Всё её сердце было переполнено нежностью к Плиму, и она всей душой хотела услышать от него важные слова. Но она заранее знала, что он скажет. Вернее, чего не скажет. Опять будет весело рассказывать, как они с Лиссом хитростью выманили у его простодушной жены бусы, обменяли их на петуха, а потом выдали петуха за породистого и выторговали за него козу… И ничего – ничего! – из того, что ей так хотелось бы услышать.

«Прогуляться к колодцу, чтобы вернуться разочарованной? Побыть с ним наедине всего несколько минут – и надолго потерять покой? Неужели он не знает, не видит, не чувствует, что для неё он не просто друг, а тот, с кем она хочет связать свою жизнь?» – думала она. Ярмарка шумела беззаботно, весело. Столько всего интересного, столько голосов, красок, звуков – но искушение сбежать от этого гомона и оказаться наедине с ним было куда сильнее. Сбежать, и пусть даже это короткое бегство потом аукнется болью в сердце. Перед таким предложением было трудно устоять. Если не сказать больше – невозможно.

– Ну… Давай. Только ненадолго, – поправляя волосы, сказала Тереция.

Они пошли к выходу, пробираясь сквозь толпу односельчан, полностью погружённых в ярмарочную суету. Никто вокруг ничего не замечал, кроме торговли, веселья и звонких голосов зазывал.

Выбравшись на дорогу, ведущую к «Богомолу» – колодцу, из которого вся деревня черпала воду, они сбавили шаг. Мягкая пыль под ногами поднималась лёгкими облачками и оседала на сапожках Тереции. В небе пели жаворонки, вдали шумела зелень леса, укрытая тенями облаков, зацепившихся за верхушки гор. Шум ярмарки таял позади. Они шли, но никто не решался заговорить первым. Тереция ждала вопроса. А Плим… Плим понятия не имел, что сказать. Он и сам не знал, зачем позвал её сюда. Искал хоть какую-то зацепку, но в голове была пустота. Сколько в мире «как», «зачем» и «почему», а у него сейчас не находилось для Тереции ни единого стоящего слова.

Так они дошли до самого колодца. В отличие от обычных дней, сегодня здесь было пусто – лишь пчёлы и шмели лениво жужжали над дикой расторопшей. Плим поднял с земли камешек, покрутил в пальцах и бросил в колодец. Из глубины донеслось глухое «бульк». И тут он вспомнил про голыши, которые утром сунул в карман – хотел потом показать ребятне пару фокусов.

– Я хотел спросить… ты любишь фокусы?

– Что? – Тереция удивлённо округлила глаза. – Ну… да, наверное.

– Отлично! Тогда отвернись на минутку.

– Ты позвал меня сюда, чтобы показать фокус? – в её голосе скользнуло лёгкое разочарование.

– Ну давай же, – уклончиво и весело ответил Плим.

Тереция нехотя отвернулась. Плим быстро окинул взглядом траву и заметил на одном из сиреневых цветков шмеля, деловито копошащегося в пыльце. Ловким движением он схватил насекомое за брюшко, щёлкнул пальцами, выдернул жало и, пока тот не опомнился, аккуратно сунул в карман камзола.

– Всё, можешь поворачиваться.

Тереция обернулась и увидела, как Плим протягивает ей гладкий серый голыш.

– Возьми.

Она вздохнула и взяла камень.

– Отлично! Итак, что у тебя на ладони?

– Камень, – без интереса ответила она. – Гладкий, тёплый камень.

– Ты в этом уверена?

– Да, так же, как и в том, что нам уже пора возвращаться.

Плим покачал головой и театрально взмахнул рукой.

– Не торопи меня, иначе магия не сработает.

– О, так ты у нас не только дровосек, но ещё и волшебник? – Тереция скептически приподняла бровь.

– Я много кто. Много кто, Тереция! В моих руках есть власть превращать неживое в живое и… – он сделал эффектную паузу. – Ладно, протяни руку и покажи свой камень.

Тереция, пожав плечами, послушно вытянула ладонь. Она внимательно следила за движениями Плима. Он легонько накрыл её ладонь своей рукой.

– Теперь я буду медленно зажимать твои пальчики и считать до пяти. А ты следи, чтобы камень не исчез.

– Плим, мне кажется, что он всё-таки исчезнет, – с усмешкой протянула она. – Например, в один из карманов твоего смешного камзола.

– Не разрушай магию, – улыбнулся он. – Начинаем.

Его пальцы мягко, но уверенно сомкнулись на её руке.

– Мизинец – раз. Безымянный – два. Средний – три. Указательный – четыре. Большой – пять… Готова?

Тереция закатила глаза с притворной усталостью. Он дунул на её ладонь, сделал лёгкий пасс рукой и с хитрой улыбкой отступил на пару шагов.

– Теперь можешь сказать, что у тебя там?

Тереция снисходительно хмыкнула.

– Это и есть тот самый вопрос, который ты обещал?

Плим сделал вид, что глубоко задумался.

– Хм… не знаю.

– Хотел спросить, что у меня в…

И тут что-то шевельнулось в ладони.

Тереция похолодела.

– Мамочки! – взвизгнула она и разжала пальцы.

Из руки, возмущённо жужжа, вырвался шмель.

Тереция отпрянула, едва не опрокинув ведро, стоявшее у колодца.

– Ты с ума сошёл?! Он же мог меня ужалить!

Но Плим уже согнулся пополам, заливаясь смехом.

– Я… ха-ха! Дурёха, я выдернул ему жало!

– Болван! – вспыхнула Тереция. Щёки горели, сердце колотилось. – Зря я с тобой ушла с ярмарки! Вот ради чего пропускаю всё веселье – ради твоих дурацких фокусов!

Она резко развернулась, готовая уйти.

– Подожди, – Плим шагнул вперёд, продолжая хохотать и вытирать слёзы. – На самом деле я действительно хотел спросить.

Тереция остановилась.

– О чём? – отозвалась она, не оборачиваясь.

Плим перестал смеяться и на мгновение замялся.

– Ну… Хотел спросить, понравился ли тебе мой подарок на день рождения?

Она медленно повернула голову.

– Колечко из бересты? – её брови изогнулись, словно сломанные веточки.

– Ага! Ты… Его носишь? – Плим замер в ожидании.

Тереция машинально коснулась груди, пальцы нащупали под тканью платья маленькое колёсико на кожаном шнурке.

– Хм… Простой, но красивый подарок.

– Так ты его носишь? – переспросил Плим.

Она не ответила – лишь сжала губы.

– Ну так что?

– Нет! – выдохнула она, опустив глаза.

– Почему?

Плим шагнул ближе и, прежде чем она успела отстраниться, коснулся её подбородка, приподнимая лицо.

– А-а-а… Всё ясно.

Голос его звучал небрежно, а в глазах мелькнуло разочарование.

– Можешь не говорить. Я и так знаю.

Он усмехнулся, но в этой усмешке слышалась горечь.

– Ты боишься, что отец спросит, откуда у тебя дурацкое кольцо.

Щёки обожгло. Тереция резко отдёрнула его руку.

– Я ничего не боюсь! – голос дрогнул, но в глазах вспыхнуло упрямство. – Ни слухов, ни мнения, ни осуждения…

Она выдохнула, пальцы скользнули к вороту платья.

– Ведь ты… ты всего лишь мой друг. Чего же мне переживать?

Берестяное кольцо появилось в её ладони – тонкое, лёгкое.

– Вот он, твой подарок, – её голос звенел.

Мгновение повисло в воздухе, как натянутая струна. Тереция почувствовала, как грудь сжимает что-то тяжёлое. Сердце билось неровно, дыхание стало прерывистым. Она понимала – ещё чуть-чуть, и слёзы прорвут плотину.

– Мне просто жаль… – голос дрогнул. – Мне кажется, это не я, а ты боишься.

Плим нахмурился.

– Я? Чего это я боюсь?

– Боишься моего отца, его положения, его влияния… и… – Тереция сжала кулаки. – Всего!

Слова прозвучали громче, чем она хотела. Она почувствовала себя глупо, как девчонка. Резко развернувшись, она направилась к лесной дороге. Плим попытался удержать её за запястье, но она вырвалась.

– Оставь! – Голос сорвался на надломленный шёпот. – Мне просто… нужно побыть одной. Не ходи за мной.

Она бросилась прочь – быстрее, ещё быстрее, пока её силуэт не растаял в глубине леса.

Глава 6: Песня и цепи

Растерянным взглядом Плим провожал убегающую Терецию. Он всё ещё сжимал в руке гладкий голыш, но тот вдруг стал мокрым и холодным. Странное, неприятное ощущение пробежало по пальцам, словно камень начал таять. Яркое солнце, зелёный лес, лёгкое бирюзовое платье Тереции – всё рассыпа́лось, дробилось на чёрные крупинки и разлеталось в воздухе, как облако мошкары. Глухая боль подбиралась к затылку. Его мутило, а по телу пробегал озноб.

Гул – исходящий то ли из головы, то ли снаружи. Назойливый звук капели. Кап-кап-кап. А вместе с ним – едкий, отвратительный смрад, как из бочки с протухшей водой. Где-то рядом звучали странные булькающие голоса. Не открывая глаз, Плим попробовал пошевелиться.

БАХ! Боль всё-таки достигла затылка. Он вскрикнул и попытался схватиться за голову, но руки не шевельнулись. В ушах звякнул металл, а запястья резанула острая кромка железа. Цепи?..

Стиснув зубы, он заставил себя разлепить налитые свинцом веки. Чернота. Тяжёлая, давящая, подпирающая каменный свод. Высоко, в этой черноте зияло отверстие. Оттуда внутрь влетал снег – кружился в бледном свете и медленно оседал рядом с ним. Сыро и мёртво. По стенам стекали капли мутной воды, собираясь на полу в фосфоресцирующие лужицы с ядовитым отблеском. Гулкое кап-кап-кап отбивало монотонный ритм. Ярмарка. Колодец. Лес. Всё исчезло.

“Я проснулся? Или наоборот – провалился глубже?”

В эту минуту Плим всё вспомнил. Там, за толщей каменного свода, не было никакой весны. Зима уже вступила в свои права, и эти снежинки под потолком были вестниками разгулявшейся наверху метели. Тёплый ярмарочный день… всего лишь сон. Он вспомнил, как этим утром проснулся и выглянул в окно. Луна висела в небе, озаряя мир бледным призрачным светом. Земля была покрыта инеем – колючим белым бархатом, скрипящим под ногами…