Бесишь меня, Ройс Таслим

Малик усмехается и открывает дверь, и я слышу гул возбужденных голосов.

– Добро пожаловать, Агнес Чан.

Глава 5

Мое первое впечатление от этого места: «Ого, а оно больше, чем я думала!»

Перед небольшой, покрытой ковром сценой с бархатным занавесом установлено несколько крошечных деревянных столиков, а вокруг них в разных комбинациях стоят около тридцати металлических складных стульев. На занавесе закреплен баннер: «СМЕЙСЯ, КЕЙ-ЭЛ[14]! САМОЕ ОСВЕЖАЮЩЕЕ СТЕНДАП-ШОУ В КЕЙ-ЭЛ». В конце зала расположен небольшой бар, залитый неоново-розовым и белым светом, с подсвеченной вывеской «КОКТЕЙЛИ». За барной стойкой стоит единственный бармен в белом жилете, который наливает пиво клиенту. На заведение для коктейлей это место не похоже, но откуда мне знать. До этого моим единственным знакомством с ночной жизнью города были круглосуточные киоски «Мамак» и «Макдональдс». До сегодняшнего дня я ни разу не была ни в баре, ни в комедийном клубе. И теперь не знаю, что делать с руками и лицом.

Я тихонечко пячусь назад, чтобы избежать взглядов сидящих посетителей. Таслима нигде не видно. Интересно, здесь есть гримерка или что-то вроде комнаты, где комики ждут своей очереди выступать? Хорошо бы это выяснить, но, похоже, никто не собирается вводить меня в курс дела.

Я опираюсь на барную стойку и прошу стакан воды у бармена, на груди которого прикреплена белая табличка с написанным от руки именем «Лэй». Лэй видит мой гипс и подвигает ко мне складной стул вместо барного, хотя я отмахиваюсь от его помощи, бормоча: «Я в порядке, спасибо». Потом наливает мне стакан из бутылки с минеральной водой из холодильника. Я предлагаю заплатить, но он говорит, что не надо. Это хорошо, потому что на самом деле я бы не смогла позволить себе выпить здесь минеральной воды, когда, бросив беглый взгляд на меню, обнаружила, что бутылка стоит 6 ринггитов, а в кармане у меня всего 2,83.

– Первый раз здесь?

Лэй произносит это без улыбки, но глаза у него дружелюбные, мягкие. Присмотревшись, я понимаю, что ему хорошо за тридцать, может, даже около сорока.

Я киваю, радуясь, что меня заметили.

– Я сегодня выступаю здесь, но не знаю, куда идти.

– Все остальные находятся в маленькой комнате за занавесом, но там тесно и наверняка воняет потом. Кроме того, почти все комики – мужчины и старше тебя, поэтому, если хочешь, можешь посидеть здесь со мной, – улыбается он.

Я с благодарностью принимаю приглашение.

– Спасибо, Лэй.

– Когда назовут твое имя, поднимайся на сцену. У нас здесь все просто, без особых церемоний, не волнуйся.

– Это мое первое стендап-выступление, – признаюсь я, хотя не собиралась ничего говорить.

– Понял, – подмигивает Лэй.

Он делает знак Малику, который, ссутулившись, стоит у другого конца стойки, так как снаружи тот больше не нужен, что-то шепчет ему, и Малик кивает и направляется за занавес.

– Поскольку ты выступаешь впервые, тебе нужно отыграть всего лишь три минуты, а не пять. Мы пригласим тебя во второй части, за пару сетов до хедлайнера. К этому времени все уже выпьют, немного разомлеют и разогреются после выхода комика, открывающего вторую часть, а значит, станут более снисходительны, – говорит Лэй.

Я от всего сердца его благодарю.

А потом начинается шоу. На сцену, блестя лысиной, выходит плотный пожилой белый мужчина в черной футболке и джинсах.

– Дамы и господа, народ, добро пожаловать на шоу «Смейся, Кей-Эл!». Самое освежающее стендап-шоу в Куала-Лумпуре! Проведите его вместе с нашими комиками!

Толпа взрывается восторженными криками и аплодисментами.

– Меня зовут Кирен, я ведущий, и сегодня у нас в программе девять выступлений. Я буду рад представить вам новые лица, а также наших постоянных исполнителей. Отдыхайте, наслаждайтесь и, пожалуйста, будьте вежливы – или не будьте! Мы же хотим, чтобы с нами остались только лучшие стендап-комики, а остальные пусть идут в бухгалтера, как и собирались. Хотя даже не знаю, что хуже: быть бухгалтером или безработным комиком. Да-да, именно это я и хотел сказать – комиком без работы.

Раздается несколько смешков. Я морщусь и замечаю, что и Лэй морщится.

– Он без конца повторяет эту шутку, – бормочет он себе под нос.

Кирен что-то болтает, рассказывая, как будет проходить шоу, когда будет антракт и все такое, и я отключаюсь. Прошу у Лэя лист бумаги и ручку, размышляя, о чем бы мне рассказать со сцены. Руки у меня начинают трястись, по телу стекает нервный пот, растворяющий остатки дезодоранта. Несмотря на первоначальную браваду, я понимаю, что влипла по уши. В голове у меня пусто – даже больше, чем в кошельке, и выйти с такой головой на сцену совсем не просто.

Первым на сцене появляется Брайан, мужчина за пятьдесят, который, как я понимаю, является любимцем публики. Он выходит на сцену под бурные аплодисменты и крики поддержки. Я слишком взволнована и улавливаю только фрагменты выступления, посвященного работе в качестве кого-то вроде риск-аналитика. Следующий, Кумар, говорит всем, что ему двадцать три. Он довольно мило выглядит с растрепанными волосами и выдает совсем уж любительский и чересчур прямолинейный сет об одиночестве – тема, уже набившая оскомину. Публика издает охи-вздохи, недовольно вякает, но не освистывает его. Лэй сообщает мне, что Кумар выступает уже девять месяцев и что он один из самых трудолюбивых новых стендап-комиков.

– Самое печальное, что все прилагаемые усилия – это лишь малая часть успеха. Стендап-комедия – это не только сильная и интересная тема, о которой ты рассказываешь. Это еще и образ, и манера держаться на сцене, и удачно выбранный момент для шутки, – говорит Лэй. – А уж чтобы добиться успеха, не помешает и немного удачи.

Я киваю. Об удаче я знаю все.

– Сегодня публика благосклонна к Кумару, потому что сейчас еще только начало вечера. На прошлой неделе его разнесли в пух и прах за то же самое выступление.

Я вздрагиваю, и у меня по спине струится пот. Лэй добр ко мне и старается подбодрить, но все, что он говорит, совершенно не помогает мне успокоиться. Зачем Таслим вообще этим занимается? Я начинаю подумывать о том, чтобы смыться отсюда, но внутри уже пробудились любопытство, гордость и соревновательный дух. Приходится остаться.

– А что скажешь о моем друге Рэе?

– О Рэе? Ты говоришь про Рэя Лима? – удивленно переспрашивает Лэй. – Он правда твой друг?

– Да, – нагло вру я. – Но его выступление я увижу впервые.

«Пожалуйста, скажи мне, что наш Золотой Мальчик – полный отстой. Пожалуйста», – добавляю я про себя.

– А-а, что ж, тогда я не скажу ни слова, чтобы не влиять на твое первое впечатление, – отвечает Лэй, к моему разочарованию, и пожимает плечами. – На самом деле никто из нас толком не знает Рэя. Он… скрытный. Но тебе наверняка известно, что говорят о комиках и их эмоциональной ноше. Поэтому мы здесь стараемся всем предоставить возможность и пространство быть теми, кем им хочется.

Я киваю. Довольно славно с их стороны. Хотя подозреваю, что Рэй скрытен совсем по другим причинам, например из-за родителей. Над чем таким интересным может трудиться здесь этот Золотой Мальчик? Он же просто сияющий образец благополучия. У него полная и, что немаловажно, очень обеспеченная семья. Да он самый везучий парень из всех, кого я знаю.

Несмотря на взвинченное состояние, я пытаюсь сосредоточиться на выступлениях. На сцену по очереди выходят еще три человека, включая одну девушку лет тридцати по имени Джина. Она и завершает первую часть шоу под бурные аплодисменты. Про себя я отмечаю ее выступление – потрясающее, на мой взгляд. Джина рассказывала, как она, австралийка по рождению, росла в Гонконге, немного напомнив мне Эли Вонг[15]. Если Кумару чего-то недоставало во время выступления, то Джине Чунг хватило всего: харизмы, образа и удачных, вовремя произнесенных шуток; и тема у нее была свежая, незатасканная.

Я начинаю учащенно дышать и, кажется, сейчас взорвусь. Лэй мягко кладет свою руку на мою.

– Это всего три минуты. Расслабься. Просто нырни в эту атмосферу.

Я одариваю его жалкой улыбкой, готовая разрыдаться.

– Хорошо.

Первыми после антракта выступают Хамид, потом Верн. Оба – молодые люди лет двадцати с небольшим. Оба знают свое дело и успешно работают, вызывая искренний смех в своих пятиминутных сетах. Я перевожу взгляд на часы и стараюсь дышать помедленнее. Проходит тринадцать минут и семнадцать секунд. И наступает моя очередь.

– А теперь, народ, – сюрприз. Я обещал вам свежачок, а что может быть лучше юной девушки? Я бы сказал, непорочной комикессы.

Толпа стонет. Кирен ухмыляется.

– Оставайтесь политкорректными и поприветствуйте Агнес Чан!

Я иду с энтузиазмом человека, которого ведут на виселицу, или человека, которому не повезло вытянуть короткую спичку, а значит, не попасть на концерт BTS. В животе тревожно урчит. Я сжимаю челюсти. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Господи, ради всего хорошего на этой земле, пожалуйста, не дай мне впасть в панику».

Я преодолеваю три ступеньки, ведущие на сцену. Нога под гипсом вспотела и зудит, руки на костыле трясутся (я взяла с собой только один костыль, чтобы свободной рукой держать микрофон, а второй оставила у бара).

– Сет начнется или как? – ехидно говорит кто-то, кого, видимо, никогда не любили в детстве.

«Ты сможешь, Агнес. Если Таслим смог, то и ты сможешь». И мысленно бросив себе этот вызов, я начинаю свое выступление.

– Привет, народ. Мне сказали, что у меня на сцене три минуты. Три минуты! Это как десять видео в TikTok! Боюсь, мне не удержать вашего внимания так долго… Э-э, подождите-ка, ой, о чем это я?

Тишина. Я тяжело сглатываю, когда эхо моей первой шутки, которая с треском провалилась, звенит у меня в ушах. Толпа молча смотрит на меня. Горло у меня наполняется слюной, а поблизости нет даже писанг-горенга[16], чтобы закусить горечь провала. С чего это я, черт возьми, взяла, что у меня получится импровизировать?

Я смотрю на зрителей в зале, купающихся в теплом свете сценических огней. Публика собралась разношерстная: тут и туристы, и местные жители в возрасте сорока-пятидесяти лет в разной степени опьянения. И они совершенно не похожи на любителей TikTok. Именно тогда я решаю «переобуться» и рассказать о маме.

– Моя мама не похожа на других матерей с детьми моего возраста. Она родилась в середине восьмидесятых. По сути, это поколение миллениалов MySpace[17]. Мной она забеременела, когда ей было двадцать. По-видимому, это случилось, когда играли балет «Шпандау». Долгое время я думала, что она зачала меня прямо в театре, что казалось довольно изысканным. Можете себе представить мое разочарование, когда я узнала, что балет «Шпандау» – вовсе не балет, а музыкальная группа Spandau Ballet[18]. А зачатие на самом деле произошло в автомобиле. Что означает, что я, по сути, контрабандный младенец, – со значением кашлянув, говорю я.

Толпа фыркает. А меня охватывает прилив чего-то более сильного и головокружительного, чем адреналин, – чувство, которое я испытываю только когда побеждаю. Я, конечно, знаю, что это. Это сила, власть, умение завладеть вниманием.

– На днях мы с ней разругались, потому что она не хотела, чтобы я допоздна тусовалась с друзьями. Не то чтобы я так уж часто попадаю в неприятности, – я поднимаю костыль и подпрыгиваю на одной ноге, и толпа сочувственно хихикает, – но она сказала, что для того, чтобы куда-нибудь влипнуть, двигаться вовсе не обязательно. Да ну, мам, ты и вправду так считаешь? – Толпа стонет. – Я сказала, что она, наверное, не самый лучший пример, раз так рано забеременела. А она ответила, что забеременела, потому что ей было невыносимо видеть, как элитная недвижимость, – я указываю на низ своего живота, – простаивает впустую. – Зрители весело фыркают. – Конечно, мам, я понимаю, ты пыталась предотвратить кризис с низким уровнем цен. Прямо как, – я указываю на мужчину в костюме, сидящего рядом со сценой, – вот этот Джон Настоящий Банкир.

Смех, настоящий смех охватывает весь зал. Впервые в жизни я рассказала о своей боли, о том, что мое рождение на свет – это просто «несчастный случай». Только я вывернула все наизнанку и, по сути, превратила трагедию в комедию. Сказать, что я была приятно удивлена, значило бы совсем ничего не сказать. Кто-то в глубине зала трижды мигает синим светом: у меня осталась минута, и я с головой погружаюсь в выступление.

– Я хочу, чтобы мама справилась со своими проблемами и стала такой же, как все, поэтому отвела ее к психологу. Но настоящего специалиста мы себе позволить не можем, поэтому мы нашли студента-психолога. И теперь каждый раз, когда я спрашиваю, лучше ли ей, она отвечает, – я делаю паузу для пущего эффекта и сохраняю невозмутимый вид, – «Лови момент фигне в ответ».

Толпа взрывается смехом. Тот же человек в дальнем конце зала трижды мигает красной лампочкой, и я понимаю, что мое время истекло. Три минуты. Опираясь на костыль, я отвешиваю неуклюжий поклон, и зал взрывается аплодисментами. Неуверенно улыбаясь, ухожу со сцены, и, не зная, куда мне идти, направляюсь в дальний конец зала, чтобы снова присоединиться к Лэю.

– Очень даже неплохо! – говорит Лэй, ухмыляясь. – Особенно для новичка. Считай, что я впечатлен.

– Спасибо. – Сердце у меня все еще колотится как бешеное, и я сглатываю, хотя во рту пересохло. – Даже и не знаю, чего я там наговорила.

– Твой друг Рэй все время наблюдал за тобой.

– Правда?

По какой-то причине это открытие вызывает у меня еще большее волнение. Лэй передает мне еще один стакан холодной воды. Я выпиваю его залпом и внезапно понимаю, что мне отчаянно нужно в туалет, поэтому извиняюсь и ухожу.

Когда я возвращаюсь, Кирен все еще работает с публикой. Вытянув шею, я пытаюсь найти Таслима и вдруг замечаю его: поджав губы, он стоит в тени бархатного занавеса и ждет своего выхода на сцену. Сначала я его не узнала. Таслим – Рэй, поправляю я себя, – спрятал свои густые волнистые волосы под темно-синюю шапочку-бини и переоделся. Теперь на нем мятая выцветшая рубашка в изумрудно-синюю клетку навыпуск, поверх черных джинсов, которой он словно пытается скрыть свое жилистое, мускулистое тело. А еще Таслим как будто немного сутулится, хотя обычно держится уверенно, с непринужденной грацией спортсмена. Такое ощущение, что он хочет выдать себя за кого-то другого.

Его взгляд встречается с моим, и у него на лице отражается эмоция, которую я не могу определить. Таслим поджимает губы. Не думаю, что он рад меня видеть.

По какой-то причине Золотой Мальчик, застегнутый на все пуговицы, идеальный Ройс Таслим, чья мама регулярно пьет чай с настоящей принцессой Малайзии, выступает на сцене в захудалом баре, притворяясь, что он не Таслим, и я – единственный человек, который знает правду.

А это значит, что я представляю угрозу.

– Народ, поднимите руки и поприветствуйте нашего нового мини-хедлайнера на сегодняшний вечер, который впервые выступит с пятнадцатиминутным сетом. Итак, встречайте – Рэй Лим!

Я хлопаю вместе с остальными, и Рэй (Таслим), не сводя с меня глаз, начинает свой сет.

Глава 6

С самого начала Таслим выглядит на сцене как не в своей тарелке. Его взгляд неуверенно скользит туда, где сижу я. И я не знаю, то ли это у Рэя такой образ, то ли его нервозность вызвана моим неожиданным появлением. Но тогда возникает вопрос о его сете. Из небольшого рассказа Кирена перед выступлением Рэя, я поняла, что это не первое его «родео» – на самом деле, он, должно быть, приходил сюда довольно часто и выступал достаточно хорошо, раз его назвали хедлайнером, пусть даже на шоу открытого микрофона. Тем не менее мне кажется, что у Рэя все идет не так, как надо.

Начнем с того, что он без конца повторяет «э-э».

«Как я уже говорил, э-э».

О да, Рэй еще часто повторяет: «Как я уже говорил». А потом он сглатывает. Громко. Прямо в микрофон.

Рэй/Таслим немного рассказывает о своей учебе. Никто не смеется, и я жду, что он сменит тему, но он этого не делает и упрямо продолжает рассказ о студенческой жизни. И тогда я понимаю, почему Рэй придерживается своих реплик, – у него только один набор шуток, без запасного варианта. А быстро сообразить, чтобы отреагировать на аудиторию, у него не получается. Недовольство публики ощутимо. Нарастает низкий гул. Кто-то освистывает его. Таслим заканчивает выступление рассказом о TikTok, и никто, абсолютно никто не смеется. Свист становится громче. Он замирает на сцене, даже когда Лэй три раза подряд мигает красным фонарем. Я вижу на лице Таслима ту же панику, которую сама чувствовала в начале своего сета, и тут же решаю прекратить его освистывать. Должна признать, что с моей стороны это вообще было немного бестактно. Не знаю, в чем дело, но конкуренция всегда пробуждает во мне все худшее.

Кирен запрыгивает на сцену и выхватывает микрофон из неподвижных рук Таслима, разрушив заморозившие его чары. Рэй уходит со сцены, положив конец своим страданиям.

– Ладно, народ, на этом наш вечер открытого микрофона завершен, поаплодируйте нашим бесстрашным исполнителям и… кто-нибудь купите Рэю подгузник. Помните – каждый четверг Кей-Эл смеется… ну, почти всегда. Хорошего вечера!

Толпа расходится, хотя некоторые остаются, чтобы заказать выпивки, воспользовавшись все еще действующим предложением «два напитка по цене одного». В баре становится людно, и я забиваюсь в угол, не зная, что делать дальше – подождать, пока кто-нибудь заговорит со мной? Идти домой? Мне пока не хочется уходить. В венах у меня продолжает бурлить адреналин. Таслима нигде не видно, хотя я его и не ищу. Из гримерки выходят несколько исполнителей и окружают меня.

– Привет, – говорит Джина, протягивая руку.

Я осторожно пожимаю ее, балансируя на костылях.

– Агнес, верно? Ты была великолепна! Это твое первое выступление? Как я завидую. Меня зовут Джина.

– Верн. Верн Го, – представляется загорелый парень с пышной шевелюрой, стоящий рядом с ней.

Мы пожимаем друг другу руки, и меня накрывает чувство, что я знаю его, хотя никак не могу вспомнить откуда.

– Хорошее начало, Агс. Можно я буду звать тебя Агс?

Я скорчиваю гримасу, и он смеется.

– Понятно. В любом случае мне потребовалось четыре попытки, прежде чем я смог хоть кого-то рассмешить, и, главное, не своей одеждой.

– Да, он долго прибегал к дешевым трюкам, носил гавайские рубашки кричащих цветов и забавные носки, – подтверждает Хамид.

Я удивлена, что Верну приходится так одеваться, чтобы привлечь к себе внимание. У него непринужденное, природное обаяние, которое, по идее, должно притягивать к нему людей, как колибри к нектару. И внешность у него вполне привлекательная.

Верн, дразнясь, показывает Хамиду язык.

– Да уж получше тебя, приятель. Ты даже шутку сочинить не можешь, – добродушно отвечает он.

– Вот только не надо. Самое слабое звено у нас – Кумар: он вообще выступать на сцене не умеет, – говорит Хамид между глотками своего напитка.

Кумар пожимает плечами.

– Ну и что. Я знаю, что не лучший комик, но все равно прихожу и выступаю, потому что мне это нравится, – застенчиво объясняет он мне.

Я киваю.

– Понимаю. Я чувствую то же самое, когда бегаю… бегала, – морщусь я.

Это правда: радость, которую я получаю от бега, совершенно не похожа на кайф, который я получаю от победы в забеге. Когда я бегу, мне кажется, что ничто не может меня коснуться. Задеть. Или ранить. И потом, конечно же, я… была очень хорошей бегуньей. Это факт. Благодаря моим достижениям все в «Мире» знают, кто я такая, и не буду врать: это опьяняет, когда тобой восхищаются за твои таланты. Сегодня вечером я испытала нечто подобное во время выступления. Тот самый разряд электричества. Как будто я что-то значу.

Верн щелкает пальцем.

– Вспомнил, откуда я тебя знаю, – внезапно говорит он. – Ты же та самая девочка-супербегунья. Я учился на пару лет старше тебя в СМК Таман Сентоза[19].

Это моя бывшая школа, где я училась до перевода в «Мир».

Я перевариваю услышанное, в голове всплывают воспоминания, и все встает на свои места. Верн сидит за выбеленными солнцем деревянными столиками у футбольного поля в окружении своих лениво-самоуверенных приятелей и прогуливает занятия. Тот самый парень, который одним взглядом мог заставить тебя почувствовать, свой ты или чужой. Я помню, как болтала с ним наедине в один далеко не прекрасный и долгий-долгий день за неделю до того, как покинула бывшую школу. Тогда моя мама, после нескольких месяцев успешной реабилитации, погрузилась в темноту, а я пряталась от Стэнли, который приехал забрать меня из школы.

– О, э-э-э, привет, что ли? – произношу я так, словно не уверена, что мы встречались раньше. – Я там больше не учусь. Уже года четыре, наверное.

– Я так и подумал, – говорит Верн, и кривая улыбка искажает его лицо. – Во время утренних собраний нам без конца транслировали эти надоедливые объявления о твоих победах. А потом перестали.

– Прости уж. – Я пожимаю плечами. – Это наверняка раздражало.

– Агнес то, Агнес се, – продолжает он, закатывая глаза. – Да уж, подруга, нам казалось, что ты – прям чудо из чудес по всем программам легкой атлетики или что-то в этом роде. Хотя, подожди-ка, – Верн щелкает пальцами, а в глазах плещется притворное удивление, – ты им и была! Ну, конечно, мы же все-таки ходили в государственную школу с плохим финансированием.

Мы заразительно смеемся, пока я не начинаю задыхаться от смеха. По какой-то причине это наблюдение сильно кольнуло меня. Несмотря на то, что я все же обрела некоторое чувство принадлежности к студентам «Мира» благодаря спорту, «Вспышкам-крутышкам» и Зи, какая-то часть меня отлично понимает, что я – другая.

– Итак, кто из вас лучший комик? – спрашиваю я, чтобы сменить тему, не желая исключать из беседы остальных.

– Рэй, – отвечает Джина и, улыбаясь, добавляет: – После меня, конечно. Знаю, что по сегодняшнему выступлению этого не скажешь, но у него серьезные задатки комика.

– Ну, вообще-то, Верн тоже хорош, – говорит Кумар. – Если подумать, они пришли почти одновременно, хотя лично я предпочитаю юмор Верна. Он мрачнее и суше.

Верн улыбается и похлопывает Кумара по спине:

– Ты ставишь на правильную лошадку, друг мой.

– Рэй и Верн вечно соперничают, – говорит Джина, закатывая глаза.

– Может, оставишь свой номер телефона? Добавим тебя в групповой чат, – предлагает Кумар. – Мы используем его, чтобы регистрироваться на выступления, а затем оставляем несколько мест для случайных исполнителей или приглашенных комиков.

– Конечно, – отвечаю я и даю ему свой номер телефона.

– Хочешь пить? – спрашивает Джина. – Лэй, конечно, тебе ничего, кроме лимонада, не продаст, но я могу угостить.

– Нет, спасибо, я скоро домой, – качаю я головой.

– Как хочешь, – говорит она, потягиваясь. – Просто подумала, что для большинства из вас, подростков, выступления тем и привлекательны, что вы можете потусить вместе с нами, старичками.

Джина многозначительно скосила глаза в сторону раздевалки. Кого это она имела в виду? Неужели Таслима? Наш Золотой Мальчик замечен в чем-то нехорошем, невзирая на возраст или… что похуже?

– Я сейчас вернусь, – сообщаю всем.

Я направляюсь в зал, ко входу, который находится за бархатным занавесом сцены, и сердце у меня бешено колотится. Конечно, от волнения, что я поймаю Таслима за чем-то противозаконным.

– Эй, Рой…Рэй? – осторожно зову я, толкая хлипкую деревянную дверь.

– Что? – бурчит он.

Я сразу увидела Таслима, даже в темноте. Он сидит на диване, поставив локти на колени и опустив голову на руки.

– Ты в порядке?

Ройс резко поднимает голову. В темноте трудно сказать, плакал ли он.

– А, это ты, – хрипло говорит Таслим, поднимаясь на ноги.

– Прости за свист, – искренне извиняюсь я.

Таслим тяжело шагает ко мне, и в полоске света, падающего из дверного проема, я вижу его лицо. Он не плакал – вовсе нет.

Ройс пристально смотрит на меня, и я прямо встречаю его взгляд. Некоторое время мы молчим. Мы так близко, что я чувствую каждый его выдох, вижу, как бьется жилка у него на лбу, как напряжены его губы. Я почти готова протянуть руку и… натянуть его дурацкую шапочку ему на лицо.

– Встретимся в переулке, Чан, – рычит Таслим, прежде чем уйти.

Глава 7

Встретиться с парнем в темном переулке Чоу-Кита, где тусуются всевозможные странные персонажи и конкурирующие банды накачанных крыс (а иногда и те и другие), – не самая мудрая мысль. Но я – весьма осторожный и благоразумный подросток.