Бесишь меня, Ройс Таслим

– Ты кому-нибудь рассказала, кто я? – требовательно спрашивает Таслим, как только мы остались одни.

Его тело напряжено, он нервничает, одна нога постукивает по земле.

Я скорчила гримасу:

– Что? Нет, конечно! Я сохранила твой секрет, чудило.

Ройс успокаивается, снимает шапку и проводит пальцами по волосам. Некоторое время он молча смотрит на меня, будто взвешивая искренность моих слов, прежде чем решить, что я не лгу.

– Послушай, это действительно… действительно важно, чтобы никто не узнал, кто я такой. По целому ряду причин, о которых не могу рассказать. Обещаешь?

Голос у Ройса обеспокоенный, движения неуверенные: он совсем не похож на себя обычного – всегда сдержанного и собранного.

Я пожимаю плечами.

– Да, обещаю, обещаю. Успокойся, пожалуйста, господи ты, боже мой.

– Спасибо, – говорит Таслим очень неохотно.

– Думаю, не за что.

– А ты и вправду в первый раз? – пытается пошутить он.

– На сцене?

– Где же еще? Мы же про сцену говорим!

Стоит ли ему отвечать? Ройс Таслим не заслуживает никаких ответов. Может, пусть поволнуется? А может, наврать ему? Но когда я вижу его волнение, потерю обычной, как у снежного человека, невозмутимости, мое сердце тает. Уязвимость заразна, вот почему я избегаю ее, как чумы.

– Да, первый, – вздыхаю я. – Конечно, в свободное время я смотрю и слушаю много стендапа и один раз участвовала в импровизированном комедийном рэп-баттле Twitch[20], но это все.

Несколько мгновений Таслим молчит. А затем произносит таким тоном, будто ему предложили прополоскать рот стеклом.

– Ты – молодец.

– Спасибо, – довольно отвечаю я, едва сдерживаясь, чтобы не запрыгать от радости, хотя моя нога все равно бы не позволила столь явно проявить тщеславие. И вообще, нескромность мне не к лицу.

– А ты? Давно этим занимаешься?

– Ну да, уже какое-то время. Однако это был мой первый пятнадцатиминутный сет. И он, черт возьми, закончился полным крахом.

Его признание меня смягчает.

– Да ладно, все было не так уж и плохо, – говорю я, пытаясь быть вежливой. – Было несколько интересных моментов. Просто с аудиторией не угадал.

По лицу Ройса пробегает тень, и он сжимает челюсть.

– Нет, все было на самом деле фигово. Хочешь совет профессионала? Зрители никогда не виноваты в том, что не поняли твою шутку, виноват всегда исполнитель. Не стоит высекать свой номер кайлом на камне. Я запаниковал и, по сути, вернулся к отрепетированному сету, и этого бы никогда не случилось, если бы я не увидел тебя, Чан! Из-за тебя меня заклинило.

Что? Сам облажался, а виновата, значит, я?

– Ах, ну конечно, значит, это я, обычный зритель, выбила тебя из колеи? Хочешь, в следующий раз я приведу твоих маму с папой, чтобы они держали тебя за руку? Или прикупили тебе более легкий путь на сцену?

Лицо у Таслима окаменело.

– Не получится, если они не знают, что я занимаюсь стендапом, Чан.

– Они не знают, что ты выступаешь в стендапе?

Я удивлена, но уверена – мое предположение подтвердилось. По выражению лица Ройса сомнений не остается: его родители не только не знают – они бы этого не одобрили.

«Так, так, так, – думаю я. – Очень интересненько».

– Что?

– Что?

Таслим поднимает бровь.

– Ты что-то сказала вслух.

Вот черт. Да, такое со мной иногда случается.

– Ничего я не говорила.

– Нет, сказала, – ухмыляется он. – И на случай, если не знаешь, ты, когда волнуешься, пищать начинаешь. Это…

Ройс наклоняется ближе, и его глаза пригвождают меня к месту. Не потому, что они красивые – возможно, для некоторых простых людей, но не для меня, – а потому, что они, как горизонтальные зрачки мангуста, напряженные и странные.

– …странно, – заканчивает Ройс.

– Это не я странная, а ты – странный!

Просто пик изощренных дебатов.

Он расправляет плечи – устрашающе, как ему кажется.

– Чан?

– Что?

Таслим хмурит брови и сердито смотрит на меня. Ну и что, что я пищу, когда волнуюсь. А он так щурит глаза, что они становятся похожи на кинжалы.

– Меня возмущает, что ты думаешь, что я… что мои родители купили мне дорогу в жизнь. – Ройс тычет пальцем в ладонь. – Я упорно тружусь, чтобы получить все, что у меня есть. И я сам добился всего – благодаря собственным заслугам.

О.Бал. Деть. Просто… вау. Он действительно настолько погружен в самообман?

– Не хочу тебя расстраивать, но ты заблуждаешься, – говорю я, закатывая глаза. – Послушай, я не сомневаюсь, что ты усердно трудишься, но, пожалуйста, пожалуйста, не стоит так запросто сбрасывать со счетов тот факт, что тебе все достается гораздо легче, чем большинству из нас. Тебе никогда не приходилось делить свое время между помощью по дому, уходом за больной мамой, работой на полставки и онлайн-обучением. Тебе просто нанимают модных выпускников из Лиги Плюща в качестве личных репетиторов, поят изысканными смузи для работы мозга и умащивают тело изысканными маслами, чтобы ты легко скользил вверх по жизни в окружении слуг и иллюзии величия, а родители радуются каждому твоему достижению.

Я выпаливаю все это разом, без остановки. Некоторое время Таслим молчит.

– Что с твоей мамой? – тихо спрашивает он и выглядит при этом смущенным.

Я вздрагиваю. Даже не поняла, что произнесла это.

– Ничего. Забудь про мои слова, – рявкаю я. – Это было давно, и сейчас с ней все в порядке. Не лезь не в свое дело.

Повисает напряженное молчание, мы оцениваем друг друга.

– Соглашусь, но только частично с тем, что ты тут наговорила о моих привилегиях, – наконец отвечает Таслим. – Мне самому следовало уточнить, что я говорил о стендапе, и ни о чем другом. Это я добился того, чего добился Рэй, своими собственными усилиями и трудом. И здесь никто не знает, что я Таслим, и отчасти именно поэтому я хочу избежать всего, на что ты только что намекала. Кроме того, только потому, что я педант, должен поправить тебя еще в одном моменте. – Ройс делает эффектную паузу. – Я не пью смузи и не пользуюсь маслами, потому что я и так гладкий.

– Ха-ха-ха, – сухо отвечаю я. – Я убита, ты попал. Красавец и умник – ни сучка ни задоринки.

Таслим упирается взглядом в землю.

– На самом деле моим родителям все равно, какие у меня оценки, – говорит он почти шепотом. – В конечном счете это вообще не имеет значения. Все давно предрешено.

Я не собираюсь просить его вдаваться в подробности. В том, как Ройс это произносит, чувствуется глубокая печаль, хоть он и старается говорить как ни в чем не бывало.

– Я уверена, что им не все равно. В конце концов, у них нет выбора, ведь ты их единственный ребенок, а платформу родительских советов твоей маман только что продали за кучу золота.

Он приподнимает бровь.

– Ты что, следишь за мной?

– Да об этом все знают, – легкомысленно отвечаю я, не подтверждая и не отрицая его вопроса. – Твоя семья – неисчерпаемая кормушка для таблоидов.

– И ты знаешь, – говорит Таслим, кривя губы.

– Да, – отвечаю я, глядя на него снизу вверх. – Своего врага надо знать в лицо.

– И почему же я твой враг? – спрашивает он, подходя ближе.

Я немного отстраняюсь от такой внезапной близости, слегка пошатнувшись, и Ройс протягивает руку, чтобы поддержать меня. Вот только когда он берет меня за предплечье и ненадолго задерживает свою руку, у меня по коже бегут мурашки. Ничего такого, просто я не привыкла, чтобы ко мне прикасались, вот и все.

– Лучший студент-спортсмен года получает деньги, а мы с тобой боролись за это звание, – говорю я.

– Ты только что пошутила, Чан? – спрашивает Таслим, вытаращив глаза для пущего эффекта.

– Возможно, – говорю я, отвлекаясь на то, как в его глазах отражается золото уличных фонарей.

Невольно мой взгляд падает на его губы, которые находятся прямо в поле моего зрения. Его слегка приоткрытый рот…

Полный бактерий. Полностью покрытый слюной. А затем я мысленно перечисляю известные мне факты о полости рта: «Слюна содержит такие ферменты, как амилаза, лизоцим и липаза, которые способствуют расщеплению пищи. По сути, пищеварение начинается во рту. И если язык Таслима попадет к тебе в рот, ты, по сути, будешь переваривать… О боже, о чем я думаю? Что, черт возьми, со мной не так?!»

С Таслимом тоже явно что-то не так. Дыхание у него поверхностное и вид такой, будто его треснули по башке. Смотрит на меня странным взглядом, словно я или пазл, или пицца – одно из двух. Воздух становится густым, плотным, и в нем висит намерение. Таслим слегка наклоняет голову, и я сглатываю, когда…

– Крыса! – сиреной взвизгиваю я, когда одна из крыс размером с померанского шпица стремительно шмыгнула менее чем в двух футах от нас, мерцая красными глазками в уличном свете.

Я удовлетворена, когда Таслим тоже подпрыгивает. Мы напряженно смотрим, как крыса вразвалочку направляется к поджидающей ее ливневке и исчезает в ней, возможно, чтобы присоединиться к клоуну Пеннивайзу, ее слуге.

– О господи, – дрожащим голосом произносит Ройс.

Я вздрагиваю, и моя душа медленно возвращается в тело.

Что бы это ни было, я благодарна за этот перерыв. Потому что был момент, когда я на самом деле…

Нет. Нет. Это должно быть испарения свинцовой краски или асбеста, которые наверняка содержатся в старом здании, приютившем комедийный клуб. Его давно следовало бы сровнять с землей, если бы не чьи-то жадные ладошки, щедро смазанные для лучшего прилипания банкнот.

Таслим, кажется, тоже взял себя в руки, потому что теперь смотрит на меня так же, как смотрел весь вечер.

– И в чем же твоя проблема? – огрызаюсь я.

– В тебе. Ты – моя проблема, – рычит Таслим.

Он снова придвигается ко мне. Слишком близко. Я сглатываю, взгляд у меня блуждает, глядя куда угодно, только не на его губы.

– Это мое дело, Чан. Держись подальше.

* * *

«Сам держись подальше!» – довольно нахально возражаю я, десять часов спустя. В собственной голове. Первым уроком у нас английская литература. Вообще-то я ее люблю, но сегодня концентрироваться на уроках – безнадежное дело. Мне надо постараться хотя бы не заснуть, поскольку вчера я вернулась домой довольно поздно.

А произошло вот что. После стычки наши пути с Таслимом разошлись (на самом деле он предложил подбросить меня на такси, но я отказалась из принципа). Телефон у меня разрядился, и я не могла ни написать, где я, ни договориться, чтобы меня забрали, поэтому поехала на автобусе, точнее, на трех автобусах, расплачиваясь своей льготной картой. Домой я добралась к половине двенадцатого, и моя «здоровая» нога онемела от усталости. Даже мама заснула за кухонным столом в ожидании меня и проснулась только тогда, когда я потрясла ее за плечо. Она немного попеняла мне на время, но почувствовала, что я слегка взволнована. А мама не видела меня взволнованной с того самого момента, когда меня сбила машина, и, вероятно, именно поэтому не стала ругать за опоздание, поскольку думала, что я была с Зи. Она только пожурила меня за то, что я не озаботилась вовремя зарядить телефон. Адреналин в моей крови уже иссяк, и теперь я чувствовала только страшную усталость, поэтому сразу плюхнулась в постель, забыв о своих обычных ежевечерних водных процедурах. Хотя я не из тех, кого надо принуждать к гигиене полости рта, особенно учитывая все то, что я знаю о слюне. Так что, можно сказать, что утром я проснулась еще более раздраженная из-за Ройса Таслима, потому что его поведение вчера вечером весьма сильно меня озадачило.

Пока моя учительница английского, мисс Сюй, разглагольствует о второстепенных смыслах и темах в стихах, я отключаюсь. Я все время вспоминаю выражение лица Ройса, когда он сказал мне держаться подальше. Он выглядел почти испуганным. Уязвимым. Будто в моей власти отнять у него что-то важное.

Боже ты мой, неужели ему нравится выступать перед толпой незнакомцев в роли Рэя Лима? Значит вот как Ройс получает удовольствие от жизни? Ну надо же… как трогательно.

По-моему, раз его мать – знаменитая бывшая модель, королева красоты и собственница нескольких бизнесов, а отец принадлежит к индонезийской династии, их семья всегда на виду у общественности, бесконечно мелькает во всех светских хрониках и сплетнях, а также в модных блогах, он, должно быть, уже успел почувствовать вкус славы.

Я хмурюсь – нет, это несправедливо. Лица родителей Таслима мелькают повсюду, но сам Таслим держится в тени, независимо от того, чей это выбор – его или семьи. К тому же в стендап-шоу он выступал под сценическим псевдонимом. И так сильно растерялся, когда я упомянула его родителей. Значит, они точно не знают, чем он занимается.

Я расплываюсь в широкой ухмылке чеширского кота (мне никогда не делали дорогостоящих ортодонтических операций, так что да, это уместный пример). «Ох, Таслим, ухватила я тебя за яйца», – злорадствую я. В переносном смысле, конечно. Не нужны мне никакие… части тела Таслима.

Мой телефон вибрирует, получив целую кучу сообщений. Я незаметно достаю его и читаю, одно за другим.

Зи: ЭЙ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ВЧЕРА? Я ЖДАЛА ТЕБЯ ЦЕЛЫХ ДВА ЧАСА

Зи: ОК, ладно, два часа, но дома

Зи: ОК, ладно, может, через час заснула

Зи: О, подожди-ка, я только что получила твои сообщения, странно. Значит, у тебя разрядился телефон?

Я печатаю ответ под учебником, со всеми возможными предосторожностями.

Агнес: Да, детка, извини, телефон разрядился, как только я вошла. Кстати, твои сообщения тоже только пришли

Зи: Итак, как прошло выступление? Где видосик?

Агнес: Записать было без шансов. Попросить было некого, а мне надо было выступать! К тому же у меня разрядился телефон! Иии Ти на сцене был в шапочке-бини!

Зи: Нееееет! Я бы хотела посмотреть твое выступление!

Агнес: Тебе хотелось поглазеть на Таслима, извращенка

Зи: А вот и нет! Я уже вроде как смирилась, к тому же он был в бини. По доброй воле. Фууу… И вообще, я не фанат комиков. Они все такие озабоченные

Агнес: Вот спасибо, подружка

Зи: Ты, конечно, исключение. В любом случае жду подробностей, поки-чмоки

Я обещаю, что после занятий все ей расскажу сама и не по телефону, и стараюсь сосредоточиться на уроке.

Мой телефон снова жужжит: меня добавили в групповой чат под названием «Вечера открытого микрофона по всему городу», чтобы я могла зарегистрироваться, – это Кумар постарался, даже не сомневаюсь. Я внимательно изучаю список, что можно и что нельзя публиковать в группе, а затем как ни в чем не бывало открываю список участников, просто чтобы посмотреть, сколько здесь комиков. И меня словно током бьет, когда я вижу имя одного конкретного человека. Рэя, то есть Ройса.

Теперь у меня есть номер телефона Ройса Таслима. Осознание этого странным образом воздействует на зону моего солнечного сплетения, которое, кажется, сжимается. Я списываю его на сезонную аллергию.

Глава 8

Субботним утром, зевая и просматривая уведомления на телефоне, я захожу на кухню, где сидит один Стэнли. В групповом чате «открытого микрофона» кипит бурная жизнь: завтра вечером состоится концерт в популярном ирландском баре-ресторане города, и Таслим уже зарегистрировался в списке желающих выступить.

Не знаю, почему я до сих пор не вышла из чата, хотя прошло уже около двух недель с момента моего стендап-дебюта. Наверное, мне просто приятно снова чувствовать себя частью сообщества. «Вспышки-крутышки», очевидно, слишком заняты тренировками и общением между собой и поэтому забывают приглашать меня на свои веселые посиделки и тусовки. Но я и сама была страшно занята: работала над заявлениями на поступление. Помимо колледжей первого дивизиона, которые были бы «весьма перспективными, учитывая все, что произошло», как дипломатично выразилась мой консультант по поступлению мисс Тина, она посоветовала мне выбрать несколько колледжей второго и даже третьего дивизиона, учитывая, что мне будет нужна значительная финансовая поддержка. Так что я была по уши завалена этой работой.

– Доброе утро, Агс, – говорит Стэнли, кивая на плиту. – Я оставил тебе гречневые блинчики.

– Спасибо, п… Стэнли.

Я сворачиваю блинчики, поливаю их кленовым сиропом и добавляю сливочного масла. Теперь можно есть все, что хочется, и это единственный светлый момент в моей трагедии.

Стэнли прокашливается, и я беззвучно вздыхаю.

– Знаешь, я заметил, что с тех пор, как ты вернулась в школу, ты почти перестала «тусоваться», – руками он делает жест, изображая кавычки в воздухе, – с друзьями, хотя уже с прошлой пятницы ходишь без костылей.

– Хм, – отвечаю я нейтрально.

Стэнли прав. Я просыпаюсь, иду в школу, потом сижу в библиотеке и занимаюсь, потом прихожу домой и снова еще немного занимаюсь. Иногда захожу к Зи, чтобы поучиться вместе с ней (Мас, суперрепетитор, который занимается с ней с первого класса, не возражает, когда я присоединяюсь к Зи), а затем работаю над заявлениями для колледжа. Свое семейство я сейчас почти не вижу, только утром мы иногда встречаемся. Я и раньше бывала занята, но встречи и вечеринки посещала регулярно, а сейчас да, не хожу.

– Все в порядке? – Голос Стэнли звучит мягко.

Я изо всех сил киваю головой:

– Сто процентов.

Конечно, иногда мне немного одиноко и я очень скучаю по бегу, но только когда думаю о нем. Поэтому я изо всех сил стараюсь не вспоминать и не думать.

– Просто все сильно заняты, особенно я, особенно с учетом физиотерапии, а еще эссе для колледжей и все такое. Ну и вообще, ммм, жизнь продолжается.

– Хм, – произносит Стэнли, наблюдая за мной и потягивая свой кофе. – Хм.

Когда Стэнли так делает, мне сразу хочется поделиться с ним всеми своими секретами. Вместо этого я копирую его и тоже произношу: «Хм».

– Ты же знаешь, что можешь рассказать мне все что угодно, и я обещаю, что прежде всего выслушаю, – говорит он через некоторое время. – И если есть что-то, что ты не можешь… Ну, знаешь, я умею хранить тайны, если они не опасны и не вредны.

Стэнли, очевидно, имеет в виду мою маму. Примерно за четыре года, прошедшие с тех пор, как он появился в нашей жизни и изменил все, я научилась ему доверять. Но не настолько, чтобы делиться с ним своими секретами. Стены вокруг себя я воздвигала всегда, даже дома.

Я не знаю, сможет ли Стэнли скрыть от моей мамы что-то вроде: «Я растеряна, мне ужасно грустно, потому что не знаю, как изменится моя жизнь и чего мне ждать от будущего, и я волнуюсь». А рисковать я не могу: маму очень легко вывести из равновесия и я боюсь возвращения ее депрессии, хотя и знаю, что мама в течение нескольких лет более или менее справляется с помощью лекарств и консультаций. Но я помню – я видела, какой она была, и просто не хочу снова проходить через все это.

Я рассеянно чешу руки.

– Да это все просто стресс, выпускной класс, экзамены, заявления в колледжи и все такое.

– Ну да, верно, – кивает Стэнли. – Просто дай мне знать, если тебе понадобится помощь по любому из твоих предметов. Правда, в географии или истории я не силен, но в большинстве научных дисциплин очень даже неплох.

– Научных дисциплин? – поддразниваю его я, делая круглые глаза.

– И во французском, – говорит он с бесстрастным лицом.

– Спасибо, Стэнли.

Я протягиваю руки и обнимаю его. Прижимаюсь к нему всем телом, чтобы дать ему понять, что со мной все в порядке, даже если это не так.

* * *

Два часа спустя я сижу на трибуне стадиона, откуда открывается вид на угол поля, где женская спринтерская команда отрабатывает упражнения. Здесь не так много людей. Только чьи-то родители-вертолеты[21], помощники, друзья и те, кому хочется побыть в одиночестве.

Я смотрю, как девочки бегут, и бегут, и бегут.

Как раз в то утро я пригласила их на бабл-ти. Обычно мы так и делали, собирались и шли пить чай с шариками тапиоки после субботней тренировки, но они ответили, что не могут. А потом я провела простое расследование в соцсетях одной из девочек и выяснила, что после тренировки «вспышки» собирались пойти в «Прыгучую планету», спортивное кафе с батутным парком, выпить фруктовых коктейлей и попрыгать на батуте.

Я люблю «Прыгучую планету». И батуты. И обожаю фруктовые коктейли. Но меня даже не спросили, хочу ли я пойти, хотя знали, что я только ради фруктовых коктейлей прибегу. Увы, своим бывшим товарищам по команде я больше не интересна.

Тяжело сидеть здесь, на трибуне, а не быть там, внизу. Не успев взять себя в руки, я начинаю беззвучно плакать, стараясь скрыть слезы, хотя этим навыком я так и не овладела. Я прикусываю костяшки пальцев, чтобы губы не дрожали, и натягиваю козырек кепки как можно ниже.

– Привет, – неловко произносит кто-то через несколько рядов от меня.

Меня подбрасывает на три фута вверх, я вскрикиваю, поспешно вытираю лицо и лишь затем поворачиваюсь к непрошеному гостю, который вторгся в мои страдания. Это, конечно, Таслим. Так или иначе, мы всегда застаем друг друга врасплох в самом худшем виде, но я здесь не для этого. Не те у нас отношения, чтобы представать друг перед другом в уязвимом виде.

«По-моему, ты ни перед кем не можешь предстать уязвимой», – непрошено произносит мой внутренний голос, и я его отключаю.

– Ты что, преследуешь меня? – спрашиваю я, даже если это неправда, но Таслим стоит там – весь такой красивый и безупречный, в джинсах и рубашке-поло цвета авокадо, который подчеркивает золотистый оттенок его загара, пока у меня из носа текут сопли.

– Я преследую тебя? – бормочет он. – Ты что, забыла, что буквально сорвала мое выступление? И до сих пор сидишь в засаде в групповом чате?

Я надуваю щеки, глядя на него.

– Можешь думать что угодно, но стендап-шоу тебе не принадлежит. У нас пока еще свободная страна. В основном. Иногда. В любом случае почему ты не на поле? Ведь сейчас тренировка?

– Тренер заболел, поэтому я пошел в библиотеку готовиться к экзаменам за первый семестр. А потом понял, что кое-что забыл в раздевалке, так что… Подожди-ка, – Ройс пристально смотрит на меня, – а почему это я оправдываюсь? У меня такое же право находиться здесь, как и у тебя, если не больше.

Он скрещивает руки на груди, и я делаю то же самое.

– Ладно, извини, – бормочу я. – Просто я немного… на взводе.

– Выглядишь уже лучше. – Таслим произносит это как утверждение, но смотрит на меня вопросительно.

– Ты про отсутствие костылей и гипса? – у меня вырывается смешок. – Ты, как никто другой, должен знать, что такие травмы у спортсменов заживают довольно быстро и хорошо, так что хоть сейчас на сцену. Я – спринтер, Таслим. И к тому же очень и очень хороший спринтер. Или, наверное, лучше сказать, была такой. Я не должна ходить сюда и смотреть, как бегают мои товарищи по команде – я сама должна бегать.

Он прикусывает нижнюю губу и кивает.

– Я всегда восхищался твоим трудолюбием, твоей увлеченностью спортом и, э-э-э, грациозностью.

Уши Ройса слегка горят, возможно, у него начинается аллергия, когда он хвалит других людей.

– Спасибо.

Он немного колеблется, а потом говорит, обращаясь больше к самому себе.

– Но тебе не кажется, что ты больше, чем просто спринтер?

– Ты про что? Про другие дополнительные занятия для колледжа? Ну, я была в группе по хоровому чтению, которая два года назад стала чемпионом округа… Но только потому, что мисс Сюй была в отчаянии, когда одна из девочек заболела, и она предложила мне дополнительные баллы за это. И да, я же еще умею вышивать, крестиком, очень быстро. Но в остальном – полный ноль. И оценки у меня хорошие, но не суперские, так что мои шансы на получение академической стипендии невелики, особенно когда вокруг так много студентов, которые лучше меня.

– Нет, я имел в виду другое. Тебе не кажется, что ты гораздо больше, чем просто бегунья – как человек, как личность?

Я думала об этом, но простых ответов на этот вопрос у меня нет. Вся моя жизнь всегда была связана со спортом. В детстве я была самой быстрой в классе, и когда начала побеждать на соревнованиях в начальной школе, тренер поговорил с мамой, чтобы я стала ходить на тренировки. Заниматься бегом было легко. Бег не требовал больших первоначальных затрат. Нужна была только хорошая обувь, а она стоила недорого, если не обращать внимания на то, новая она или нет.

– Даже не знаю, кто я без бега, – тихо признаюсь я.

– Понимаю, – отвечает Таслим.

– Ты? – усмехаюсь я. – Нет, Таслим, ты не понимаешь. Ты один из тех по-настоящему раздражающих людей, которые хороши во всем, что делают. Ты же всегда на высоте – и в метании копья, и в шахматах, и в языках, и в математике, – да, Таслим участвовал в олимпиадах, может и не побеждал, но все же, – и в игре на скрипке. И даже если ты не особо хорош в чем-то, но захотел бы в этом преуспеть, твои родители легко помогли бы тебе развить те крупицы таланта, которые у тебя есть. Для тебя это легко. Такова жизнь.