Африканский тиран. Биография Носорога. Начало

Он был уже слишком взрослым, чтобы судить отца. Чужая жизнь его не касалась. Ему хватало своей. В которой, правда, до сих пор не было толком ни одной поварихи. На сверстниц он теперь посматривал свысока, считая их недостойными или неинтересными. Женщины постарше его смущали. Он думал, что они сразу заметят отсутствие у него опыта и поднимут на смех. Да и большинство из тех, кто стоил его внимания, были при мужьях. Рисковать хотелось меньше, чем исследовать их сомнительные прелести. Самой симпатичной в Катикати он не без оснований считал подраставшую Узури, но она, во-первых, ещё не до конца созрела, а во-вторых, была предназначена его полубрату. Когда речь заходила о чести, тем более семейной, Кифару умел чётко соблюдать границы.

– Она тебе нравится? – поинтересовался он у отца наутро.

– Кто?

Кифару пожал плечами:

– Нас не представили.

Абиой сделал вид, будто не понял, однако отнекиваться от очевидного было ещё глупее, и он рассмеялся:

– В кого ты такой глазастый?

На этом разговор закончился, однако теперь их объединяла тайна, и его молчаливое согласие её хранить. Пригодится, подумал он, решив оставить отца до поры до времени в покое.

Зато теперь он знал, что частые отлучки для проверки боеготовности с этой самой боеготовностью почти не связаны. В лучшем случае можно было сказать, что отец работает с кадрами и способствует их пополнению за счёт естественного прироста.

Патроны.45 прекрасно подошли. Барабан револьвера снова обрёл полноценность, а Кифару – друга, в три раза более надёжного, чем раньше.

Наличие железной дисциплины, универсальных патронов и сговорчивых поварих подвигли Кифару на то, чтобы попроситься к отцу в помощники. Он знал, что отец не откажет. Конечно, Таонга о его интрижке и так никогда не узнает, но от помощника – тем более. Мужская солидарность, как-никак.

Посвящение в гвардейцы произошло не на одной из баз, как он предполагал, а прямо здесь же, в Катикати, на площади Мраба, в очередной праздник Независимости. Раньше такого никогда не делалось, но чтобы Кифару не слишком выделялся, присягу вместе с ним принимало ещё несколько человек, не из местных. Почётными гостями присутствовали не стареющие старейшины. Праздник был уже в разгаре, поэтому толпе не требовалось особого повода для ликования, так что посвящение прошло радостно, под громкие одобрительные крики и аплодисменты.

Остальные новобранцы были старше Кифару, но они тоже знали, кто он такой, поэтому из уважения вручили почётный автомат ему, а он к весёлому ужасу собравшихся разрядил его в воздух и прокричал:

– Вату, ухуру, усалама!

То есть «народ, свобода, безопасность».

Зэму он среди оранжевых торговок из Таму не обнаружил, но специально спрашивать не стал. И леденцы по старой привычке тоже решил не покупать. Уж становиться взрослым, так твёрдо и мужественно.

– Мы чего ж, теперь совсем видеться не будем? – спросил Абрафо, единственный, кто хмурился в тот день.

– Будем, – заверил его Кифару и угостил друга крепкой настойкой из бананов – помбе.

В отличие от Кении и тем более Уганды на острове не было принято пить спиртное без повода, но если повод есть, почему бы не выпить. Женщинам оно разрешалось после рождения первого ребёнка, мужчинам – после совершеннолетия. Тем более кто же запретит помбе настоящему воину и настоящему рыбаку!

– Кроме того, – добавил Кифару после большого глотка, сразу ударившего в голову, – я тебя приглашаю в наши ряды. Становись одним из нас. Отец против не будет.

– Твой, может быть, нет, а мой точно будет. Если бы брат не уехал, глядишь, он бы меня отпустил, а так что ему без меня делать.

– Он ещё не так стар, справится.

– Нет, не годится. Я не могу его бросить.

– Ты его не бросишь. Думаешь, ему эта рыба больно нужна? Ему деньги нужны. А ты будешь лучше него получать. И возни меньше.

Абрафо задумался.

– А насколько лучше?

– Ну, для начала, может, также, но потом мы ещё чего-нибудь придумаем.

Кифару и сам не знал, о чём говорит, поэтому выгода прозвучала слишком расплывчато и неубедительно.

Абрафо взял с общего блюда лепёшку из проса и стал надкусывать и мечтательно жевать, прихлёбывая пиво.

– Вот бы заработать столько денег, чтобы…

– … построить футбольный стадион, – прервал его Кифару. – Ты всё об одном и том же.

– Можно подумать, ты расхотел открывать свой клуб с девчонками, – усмехнулся Абрафо. – Футбол интереснее и выгоднее.

Кифару до сих пор с этой точки зрения на свою детскую мечту почему-то не смотрел. Его всегда интересовала суть: футболисты в форме выглядели хуже, чем девушки без всего. Но ведь если рассудить здраво, то дружеское замечание не лишено смысла. Стадионы строят как бы для развлечения, но если разобраться, то для извлечения – прибыли. Билеты стоят денег. Ему в первую очередь хотелось с утра до вечера глазеть на соблазнительных танцовщиц. Но что мешает за то же самое брать с других соответствующую мзду. Посмотрел – заплати.

Однако Абрафо прав и в другом: денег нужно немало. Рыбалкой и даже размахиванием автоматом их в необходимом количестве не собрать. Значит, решил Кифару в тот же достопамятный день, надо придумать что-нибудь эдакое.

Для начала он нашёл нехитрый способ автомат и рыбалку объединить.

Пока весь народ праздновал на площади, они с Абрафо отправились добывать крокодила.

Крокодилы обитали вдоль всего побережья и когда-то наверняка играли роль естественной преграды для внешнего вторжения. С ними никто не хотел иметь дела. Среди обычной мелочи попадались и довольно крупные экземпляры, которым могло что-то ударить в их плоскую голову и они начинали нападать на людей. Для этого нужно было выйти на пляж и направиться к воде. Если сохранять при этом бдительность, крокодила можно было заметить издалека – либо по специфической ряби на поверхности, либо по шороху или шипению в прибрежных кустах.

Опаснее всего крокодилы вели себя в период размножения. Гибель матери Кифару пришлась именно на него. Он до сих пор толком не знал подробностей и помнил только её душераздирающий крик. С тех пор убить крокодила для него было ещё проще, чем убить кенийца.

В детстве они с Абрафо в отместку за мать разорили немало крокодильих гнёзд с десятками вполне съедобных яиц. Яйца собирались, обкладывались глиной, глиняный кулич в свою очередь обкладывался хворостом, всё это поджигалось, а когда хворост сгорал, яйца просто выковыривались и были готовы к немедленному употреблению. Выглядели они внутри как обычные куриные, с желтком и белком. Из чего Абрафо даже умудрился заключить, что крокодилы – тоже птицы.

– Причём домашние, – уточнил Кифару, и оба потом долго ещё смеялись.

Сейчас у них была другая задача.

Им нужен был большой крокодил. Во всяком случае, достаточно большой, чтобы произвести те разрушения, которые они от его имени собирались учинить.

Такой крокодил нашёлся в тихой заводи между Катикати и Киджиджи. Раньше бы они бросились от него наперегонки, но теперь всё было наоборот.

Крокодил увидел автомат, почувствовал неладное и попятился в воду.

Кифару переключил затвор на стрельбу одиночными, подошёл к жертве поближе, прицелился в голову и выстрелил.

Все знают, что самое уязвимое место на теле крокодила – его глаза. Кифару попал точно в левый.

Крокодил лязгнул челюстями и покорно испустил дух.

Двумя острыми мачете друзья отрубили бедной рептилии лапы и голову. Остальное зарыли поглубже в песок. На этот раз хвастовство своим подвигом не входило в их планы.

В планы входило совершенно другое, на что Абрафо согласился далеко не сразу, поскольку посчитал это предательством. Но отказаться было всё равно, что предать друга, а вместе с ним – мечту детства.

Подготовившись таким нехитрым, хотя и отчаянным образом, они под кровом ночи пробрались на пристань, и пока Абрафо заговаривал зубы и без того не слишком трезвым сторожам, Кифару варварски порвал десяток-другой сетей, сушившихся на улице. Рвал он их не ножом, а крокодиловой челюстью, чтобы выглядело правдоподобно. На глине в нескольких видных местах он оставил узнаваемые следы лап, чтобы утром все поняли, чьих зубов это дело.

Рыбаки, действительно, переполошились, причём настолько, что не стали задумываться о том, с какого перепугу крокодил решил попортить им сети, до сих пор считавшиеся несъедобными.

Из чего Кифару сделал правильный вывод о том, что уровень паники обратно пропорционален способности рассуждать здраво.

Пока Абрафо с отцом штопали собственную сеть (пожалеть их, когда у соседей такое горе, было бы равноценно признанию их соучастия), Кифару снарядил отважную экспедицию мстителей в своём лице и за несколько часов очистил весь ближайший берег от крокодилов.

Хотя пользовался он при этом «гвардейским» катером и не менее казённым автоматом, рыбаки сочли (не без подсказки действовавшего изнутри их рядов Абрафо) услугу Кифару благородной частной инициативой и довольно щедро скинулись на благодарность, что и требовалось.

Отца Кифару поставил в известность лишь когда дело было сделано и потребовалась помощь его гвардейцев – под шумок собрать туши мёртвых крокодилов, разделать и за несколько последующих дней продать на рынках подальше от Катикати. Эти деньги уже пошли в гвардейский «общак».

Из чего Кифару сделал ещё один важный вывод о том, что если правильно распределить информацию, довольными в итоге окажутся все – и потерпевшие, и подельники, и зачинщики, то есть он. Абрафо получил свою долю с «рыбацких», но не с «рыночных», немалая часть которых досталась Кифару – и как главному уничтожителю крокодилов, и как сыну Абиоя.

На вырученные деньги приступать к строительству клуба было рановато, однако их стало резко достаточно для того, чтобы придать ему самому уверенности. Не только в отношении привлекательного слабого пола, но и осознании того, что при желании и холодном расчёте, а главное – при решительном действии, возможно если не всё, то многое.

Так автомат и крокодилы помогли ему потерять наскучившую невинность, причём в объятиях сразу двух милых девушек, к тому же – никаких не поварих, а дочек рыбаков. Произошло это в пограничном Бандари и не без помощи продолжавшего проявлять служебное рвение начальника «таможни» Дуны. Кифару зарулил туда на полюбившемся ему катере в роли «проверяющего уполномоченного» от имени своего отца и сразу заручился полным пониманием и поддержкой. Разумеется, девушки девушками не были, но и женщинами в полном смысле слова стать не успели, поэтому общение с ними подарило Кифару много приятных минут и воспоминаний. Он даже не спросил, как их зовут. Просто предложил раздеться, потанцевать, потом долго ощупывал, поглаживал и похлопывал, после чего доверил им свой замечательный ууме, закрыл глаза и стал мысленно перелистывать любимый журнал. На странице с вьетнамкой Нгок произошёл первый выплеск его мужской силы, на странице с красочной рекламой клуба, где даже официантки ходили топ-лесс – второй. Девушки приятно удивились и погнались за третьим, но на сей раз Кифару мужественно сдержался и не прогадал: вечером того же дня Дуна познакомил его со своей племянницей, которая тоже не смогла устоять перед небрежным ухаживанием заезжего автоматчика. В итоге тройная потеря невинности произошла вовсе не так неуклюже, как он опасался, а даже с определённым шиком и снисходительностью. Отчаливая от пристани, Кифару улыбался, сознавая, что новые подружки восприняли его умелым и бывалым.

Взрослая жизнь начинала нравиться ему всё больше. Он теперь считал, что не зависит ни от отца, ни от тётки, а что до младшего брата, то Фураха его никогда не занимал. Младший он младший и есть. Тем более для него, привыкшего верховодить над старшими. Так само собой пришла мысль о том, что надо бы обзавестись собственным жильём.

Дом

Традиционно на острове в одной семье уживалось по крайней мере три поколения. Старики воспитывали, средние трудились, молодые учились. Так было почти у всех его друзей, однако сам Кифару деда знал слишком недолго и потому с возрастом посчитал нарушение этой традиции не зазорным. Да и отец, когда он сообщил ему о своём решении начать жить отдельно, явно не огорчился. Только спросил «Зачем?». Ответ сына его, похоже, вполне удовлетворил:

– Ты сам назвал меня Носорогом. Носорогу становится тесновато.

– Смотри, чтобы носорог не сильно распоясался, – понимающе хмыкнул Абиой.

Когда-то он тоже был таким, так что в душе желания сына понимал и отчасти разделял, поскольку и ему с возрастом хотелось покоя. Шаловливый Фураха покоя, конечно, отнюдь не добавлял, но у него была родная мать, а за Кифару он нёс внутреннюю ответственность один.

Абиой только попросил сына, чтобы тот не принижал его перед соседями и не сбегал к какой-нибудь крале в другой город. Кифару сбегать не собирался. Он готовился удивить всё округу иным способом.

Случилось же всё это потому, что в один прекрасный день ему пришло совершенно нежданное письмо.

– Ты Кифару? – спросил незнакомый мальчишка, останавливая перед их домом громыхающий всеми железными частями велосипед.

Одет мальчишка был вполне прилично, по-взрослому, а под мышкой держал перекинутую через плечо кожаную сумку.

– Я Кифару. Чего надо?

– Ничего. – Велосипедист порылся в сумке и достал потрёпанный конверт. – Доставка.

Кифару взял письмо. Что делать дальше, он понятия не имел.

Мальчишка ждал.

– Как ты меня нашёл?

– Добрые люди подсказали. Я из Бандари. Вчера вечером с паромом пришло.

– Ого! Ладно, тогда спасибо.

Мальчишка продолжал стоять, смахивая с проржавевшего руля невидимую пыль.

Кифару поставил себя на его место и сразу догадался, что от него требуется.

– Столько хватит? – сунул он юному почтальону несколько монет.

Мальчишка деловито пересчитал деньги, повеселел, кивнул.

– Счастливо оставаться.

И укатил, поскрипывая.

На конверте изящным почерком было выведено:

KISIWA, KATIKATI, KIFARU

Кифару и без этого сразу понял, от кого оно. Правда, имя в обратном адресе писалось не совсем так, как на визитной карточке. Там его давнишний знакомый значился как Stewart Stanley, а отправителем письма был некий R. Stuart Stanleigh.

Подумав, Кифару решил: всё это безобразие у мзунгу оттого, что они используют два написания своих имён – упрощённое для обихода и усложнённое, например, для почты.

Сейчас его больше интересовала суть послания.

А суть сводилась к тому, что мистер Стэнли собирался посетить Кисиву с дружеским визитом.

Сверившись с календарём, который Таонга как раз повесила на стенку кухни, чтобы учить сына названиям дней недели и месяцев, он обнаружил, что письмо пропутешествовало непозволительно долго, а потому указанное в нём «планирую быть у вас через месяц» фактически означает, что гость может пожаловать уже со следующим паромом.

Для чего он собрался наведаться в Кисиву, мистер Стэнли не сообщал.

Кифару рассудил, что это вообще не его ума дела и что потому он никакой ответственности за возможные проблемы не несёт.

А проблемы возникнуть могли очень даже запросто.

Мзунгу на их острове не было никогда. Нечего им было здесь делать. Про них и без того приходили нехорошие слухи то из Уганды, то из Кении, поэтому если Кифару объявит, что к нему едет гость из никому не ведомого Скотланда, многие окажутся недовольны, а сам он обязательно попадёт под какое-нибудь подозрение.

Или не попадёт.

Он ведь всё-таки не Чизоба, не Имаму и даже не Векеса. Он – потомок Килемана, а таких на Кисиве сегодня только трое – он, отец да Фураха. Тут даже автомат не нужен, чтобы расставить всех по своим местам. Путь мзунгу объявится, а там уж посмотрим.

Правда, отцу он всё-таки про мистера Стэнли сразу же рассказал. Абиой сперва ему не поверил, но вид письма сомнения разогнал. Кроме одного.

– Ты что ж, его язык понимаешь?

– Ну, да. А что тут такого?

– Английский?

– Английский.

– И как ты его выучил?

– По словарю. У меня давно словарь есть.

Откуда, отец интересоваться не стал.

– И что ты ему скажешь, когда встретишь?

– Хауаю. Можно ещё сказать воцап или просто хэллоу.

– Хэллоу все знают, – согласился Абиой. – Да, интересную ты мне задачку задал. А что ему у нас нужно?

– Понятия не имею. Я вообще думаю, что он что-то вроде торгаша. Когда я с ним в Уганде на рынке познакомился, он к телефонам приценивался. Наверное и деньги у него водятся. Так что вообще-то может даже нам пригодиться.

– Только торгашей нам тут не хватало, – вздохнул отец. – Твой дед даже с соседними боролся, чтобы они с собой всякой гадости сюда не привозили. А этот… чёрт его разберёт. Ладно, поглядим. С каким паромом его ждать, из Уганды?

Из Уганды паром ходил реже, чем из Кении, но швартовался при этом ближе к Катикати, тоже с западной части острова, неподалёку от городка Магариби. Раньше его, то есть медленно подходящий или удаляющийся паром, было видно с крыши школы. Теперь, наверное, тоже, но Кифару давно перестал лазить по крышам.

– Думаю, что да. Ну, так как, примем?

– Почему бы и нет. Но он – твой гость, ты за него и отвечаешь.

Получив таким нехитрым образом поддержку решающего голоса в вопросах безопасности острова, Кифару пошёл обсудить новость с Абрафо.

Он застал приятеля сидящим перед домом в плетёном кресле-качалке и посасывающим из надколотого стакана через тонкую соломинку что-то жемчужного цвета со льдом. Правая нога Абрафо была перебинтована.

– С крокодилом подрался? – поинтересовался Кифару, подсаживаясь на старенький гамак, выложенный для мягкости пожухлыми пальмовыми листьями.

– Не, вывих. – Абрафо поморщился. – Пить будешь?

– Что это у тебя?

– Коктейль.

– Вижу, что не вода. Под градусом?

– А то!

– Нет, сам пей. Мне мои ноги дороги.

Он уже успел заметить, что последнее время приятель частенько попадается ему в не совсем трезвом виде. Очевидно, сказывались поездки в Уганду, самую, говорят, пьющую страну на свете.

– Как знаешь. Моё дело предложить. Что-то стряслось?

– С чего ты решил?

– У тебя рожа заговорщицкая. Колись, дружище.

– А мне колоться нечего. Мзунгу с рынка помнишь?

– Ну.

– Ну вот он со дня на день пожаловать должен.

– Куда? Сюда?

– Нет, умник, на Луну.

Абрафо прыснул, подавился и закашлялся. Вытерев нос, спросил:

– И что ему у нас надо?

– Не пишет.

Кифару показал письмо. Абрафо повертел конверт и вернул со словами:

– Отец в курсе?

– Да, он вроде бы не против. Но сказал, что товарищ на мне.

– Правильно сказал. Зачем он тебе понадобился?

– Это я ему понадобился, если ты ещё не понял. Зачем – сам расскажет, когда доберётся. Я вот думаю, где бы его поселить.

По понятным причинам никаких гостиниц в Катикати не было. Гостиница, которую Кифару посещал с отцом в Бандари, являлась для их острова скорее исключением. Но её существование было хоть оправдано: портовый город, редким приезжим надо где-то переночевать в ожидании того же парома, который легко может и задержаться на сутки-другие. В Катикати чужих и пришлых не водилось. Даже на праздники островитяне приезжали чаще всего со своими гамаками и кастрюлями, поскольку переночевать под открытым небом было делом обычным и даже приятным.

– Можно у моей матери в больнице, если что, – побулькал соломинкой Абрафо.

Под «больницей» подразумевалось соседнее со школой здание, в котором было целых две комнаты: для приёма пациентов и для выхаживания серьёзных больных, которым требовался постоянный уход. В приёмной был шкаф и три стула. В комнате для больных – три койки. Обычно койки пустовали.

– Боюсь, не очень, – вздохнул Кифару, вспомнив рубашку и красный галстук мзунгу. – Ему бы чего-нибудь поприличнее.

Абрафо не обиделся, призадумался и просиял:

– Его надо свести с Мазози! Вот кому мужик под боком точно не помешает. Да и дом у них большой – лишняя комната точно найдётся. А твоему гостю можно сказать, что так у нас положено. Мазози обрадуется.

Мазози не обрадовалась, но и не рассердилась. Кифару всё же пришёл к ней по-соседски, заранее и не столько с предложением, сколько с вопросом, давая возможность всё взвесить и отказаться.

Узури сидела тут же на полу в розовых трусах, катала по шоколадным ляжкам такой же розовый мячик и смотрела на Кифару огромными глазищами.

Дом у них и в самом деле был вполне приличным, в каком и должен жить старейший из старейшин. Он даже наводил на вопрос о том, почему такой же дом не построил себе в своё время дед Кифару. Они с отцом жили сейчас куда скромнее.

– Ты матери говорил? – уточнила на всякий случай Мазози.

Под матерью она подразумевала Таонгу, считая, что так правильно. Кифару её никогда не поправлял.

– Зачем? Ваш дом – вам и решать.

– А что я с ним делать буду?

– Ничего. Он тут под мою ответственность. Кстати, кое-что на суахили он сказать сможет, так что с этим тоже проблем не будет. Поживёт, заплатит, уедет.

Первое слово настораживало, второе придавало смысл, третье – надежду. Положительное перевешивало.

– И сколько его терпеть?

– Он не таракан и не тропический ливень, чтобы его терпеть. Вполне приличный человек, кстати, видный и небедный. Единственный недостаток, что белый, ну так не всем же быть такими красивыми как вы и ваша дочка.

Откровенный комплимент заставил Мазози улыбнуться, и вопрос был решён. Даже без уведомления Векесы, который где-то, как всегда, пропадал.

Но сильнее всего на Кифару произвело впечатление не само письмо и даже не конверт, а наклеенная на него марка. На марке был изображён белый одноэтажный домик с рядом печных труб, похожих на сигареты с фильтром, а рядом – высокая белая башня. Марка крупным шрифтом сообщала, что это Scotland, а шрифтом помельче – Toward Point Lighthouse. При помощи воображения и словаря Кифару удалось догадаться, что последнее слово означает «маяк».

Вокруг белой башни плавали белые облака и летали белые чайки.

Ночью башня ему приснилась, а наутро он сунул конверт в карман и отправился искать строителей.

Вообще-то на Кисиве каждый строил себе жилище сам. Либо ремонтировал, поскольку многие семьи жили сообща в тех домах, которые возвели в незапамятные времена их толковые предки. Дома строились из подножных материалов, из деревьев и глины, глина со временем каменела на солнце и не позволяла дереву гнить, так что при правильном обращении и своевременном уходе такие сооружения могли пережить не одно поколение.

Однако были и умельцы, которые со строительством домов охотно помогали. Они же строили и чинили лодки, занимались рубкой дров, сколачивали на заказ мебель, делали глиняную посуду, одним словом, были мастерами на все руки.

В Катикати к таким мастерам относились братья Изингома и Като. Близнецами они не были, однако, несмотря на несколько лет разницы в возрасте, оставались очень похожи, а когда ещё и одевались в одинаковые строительные робы, их никто не мог отличить. Оба были уже немолоды, и при больших проектах им помогали их дети, ровесники Кифару.

– Я хочу построить башню, – сказал он, явившись к братьям и выложив перед ними на стол полученный накануне конверт. – Вот такую. Сможете?

– Именно такую? – присмотревшись, спросил Като.

– Белая быстро запачкается, – предупредил Изингома. – Придётся часто подкрашивать.

– Необязательно такую и необязательно белую, – успокоил их Кифару. – Главное, чтобы высокую.

– Насколько высокую? – спросил Като.

– Высокая на нашем грунте может покоситься, – опять предупредил Изингома.

– Три этажа минимум.

– Тогда она будет толще этой, – сказал Като.

– Потому что иначе точно как у итальянцев получится, – добавил Изингома.

Кифару сперва удивился, но потом вспомнил, что недавно по телевизору показывали передачу о мировых достопримечательностях, и там была как раз кривая башня где-то в Италии. Туристам она, кстати, очень нравилась, поэтому авторы передачи даже предположили, что её специально такой кривой и строили.

– Пусть будет толще, – согласился Кифару. – Так даже лучше, потому что мне в ней жить.

– Ты в башне жить собрался? – удивился Изингома.

– Это не наше дело, – напомнил брату Като. Видимо, именно он отвечал за финансовую сторону вопроса. – Пошли, покажешь.

– Что? – не понял Кифару.

– Не что, а где, – прекрасно понял брата Изингома. – Место для дома.

В Катикати было две центральные улицы. В районе площади Мраба они пересекались под прямым углом. Одна называлась Длинная – Ндэфу, другая Короткая – Фупи. Длинная тянулась вдоль берега. Короткая в берег упиралась.

Сейчас Кифару жил на длинной, в нескольких домах от школы. Но его всегда тянуло поближе к пляжу. Поэтому он привёл братьев к самому началу Короткой, где не было пока ни одной постройки и откуда открывался замечательный вид на всю гладь озера, не перекрытый прибрежными пальмами.